The Giggle at a Funeral || Хихиканье на похоронах

      Родственная душа Эндрю Миньярда в депрессии.       Конечно же, она будет. Она – родственная душа Эндрю Миньярда.       Справедливости ради, есть шанс, что его родственная душа не знает. Для пущей уверенности, Эндрю не знает, кем является его родственная душа. Вот, что Эндрю знает, – это то, что его родственная душа почти никогда не смеётся. И, как правило, этот смех короткий, это веселье непродолжительно. Эндрю узнаёт депрессию.       Понять, что Нил Джостен – это его родственная душа, занимает у него некоторое время. Нил иногда смеётся, но Эндрю не всегда знает, когда именно. И однажды Эндрю осознает, что его знание о том, что его родственная душа в данный момент смеётся, совпадает с моментами искреннего смеха Нила, так что он просто понимает, как часто Нил лжёт, и теперь Эндрю подавлен, потому что Нил Джостен – его родственная душа, и это просто... Прекрасно.       Это не смешно, но таблетки Эндрю пронизывают его насквозь слишком сильно, так что он не может не смеяться, так что он смеётся, потому что, конечно же, его родственная душа – Лис, конечно же, у его родственной души худшие в мире родители, конечно же, его родственная душа в бегах от мафии. И Нил Джостен тупой, боже, такой тупой. Хотя, возможно, что таблетки сбивают его с толку; звон в задней части головы не срабатывает, если смех не настоящий, а Эндрю практически никогда не смеётся.       Эндрю не пытается слишком сильно. Он хочет... Блядь, он хочет, потому что начинает привязываться к Нилу, что очень прискорбно, потому что Эндрю не должен привязываться к Нилу, но, может быть, это просто потому, как честность Нила с рёвом проносится сквозь всю его ложь, то, как ярость Нила сжигает каждую ложь, которую Нил пытается навесить всем на уши. Может быть, это факт того, что Нилу напрочь наплевать, что Эндрю живёт в мире с большим количеством гибели и уныния, чем люди любят притворяться, что существует. Тем не менее... Нил. Возможно, он нравится Эндрю.       Эндрю – не фанат этого. Сколько из этого влечения Эндрю испытывает сам, и сколько из этого было предопределено?       Эндрю не будет смешить Нила. Он слышал кое-что... Слышал, что когда человек заставляет свою родственную душу смеяться, звон перестает быть просто звоном, он становится волной эндорфинов, которая настолько сильная, что может заставить людей сделать предложение прямо на месте.       Эндрю правильно делает, что избегает это.       Теперь это сбило его с ног... Он занят тем, что продолжает говорить Нилу, что у них нет отношений. Что это ничто. Ничто, ничто.       — И я тоже никто, – говорит Нил. Эндрю машет рукой, говоря: "да, это тоже правда". — А на вопрос – что тебе нужно? – ты всегда отвечал: «никто и ничто»       Эндрю замирает.       Он не пытался сделать заявление. Не хотел делать этого.       Нил не смеётся – не вслух. Но он испытывает что-то близкое к смеху. И причиной этому частично послужил Эндрю.       Нилу приходится забрать напиток Эндрю из его рук, что уже слишком много... Эндрю чувствует себя так, будто он снова под таблетками. Это не должно было быть настолько сильным. Не для почти-смеха, не для частичной-причины... Но мозг Эндрю не использует эндорфины, не использует серотонин, и даже той малости, что производит его тело, слишком много. Слишком много.       Он целует Нила до тех пор, пока чувства не исчезают, и клянётся, что не позволит этому случиться ещё раз в будущем.       Родственная душа Нила мертва.       Он помнил, что у него была одна... Помнил, что когда был ребёнком, знал, что где-то там его родственная душа смеялась. Это был странный противовес его жизни; где-то там был человек, который был счастлив, и Нил осознавал это, даже если его жизнь полностью лишила его счастья. Но... Но затем его родственная душа начала смеяться все меньше. И меньше, и меньше, и Нил мог наблюдать за этим... Возможно, что родители его родственной души были такими же, как родители Нила, родителями, которые были злы на неё. И тогда, в один день, она прекратила смеяться, и... Она больше никогда не смеялась.       Нилу было девять, и он всё ещё был Натаниэлем.       Это хорошо, что его родственная душа умерла, когда он был маленьким. Если бы она выжила, её смех мог бы отвлекать Нила во время бегства.       В один день Нил поцеловал девушку, чтобы понять, имеет ли это значение, что она – не его родственная душа, и то, что он без понятия, когда она смеётся, и ему приходится ждать, пока она не издаст звук, чтобы понять это.       Может быть, это имеет значение, потому что Нил ничего не чувствует. Совсем ничего.       Что же, один отвлекающий фактор пропал.       Нил не оплакивает её. Он не скорбит по родственной душе, которую никогда не встречал. Когда он находит свой путь в университете Palmetto, и люди задают ему вопросы о его ориентации, он говорит им, что не интересуется и не чувствует ничего. Он не говорит им, что его родственная душа мертва. И он без понятия, существует ли его "незаинтересованность" лишь потому, что его родственная душа мертва, или потому, что он – просто тот, кто он есть, так что, в любом случае, возможно, это хорошо, что его родственная душа мертва.       Момент, когда Эндрю поцеловал его, был шоком.       В одном смысле, это шок, потому что Нил почувствовал что-то, этот поцелуй был чем-то. И это также шок, потому что родственная душа Нила мертва, к тому же Нил – не родственная душа Эндрю, так что Эндрю изменяет своей родственной душе.       Но, может быть, Эндрю всё равно. Или, может быть, родственная душа Эндрю тоже мертва. Нилу не хватает смелости спросить. Он не хочет знать. Если он спросит, и Эндрю прекратит целовать его...       Нил не хочет этого.       Это трусость. Но Нил всегда был беглецом.       Нил не тупой. Он знает, что Эндрю не смеётся... Знает, что история Эндрю совпадает с историей родственной души Нила, чей смех смолк навсегда, когда Нилу было девять. Но Эндрю смеялся под таблетками, и.... Это невозможно, что Эндрю не находил что-либо смешным годами. Совсем ничего. И Эндрю понял бы это, если бы они были родственными душами, но он ничего не сказал.       Был конец года, когда мир Нила перевернул себя с ног на голову.       Потому что Нил на завтраке с Лисами. Это последние выходные перед финалом. Ники – катастрофа... Или, в любом случае, его замечания, что он не знает, что случилось за весь этот год, и не знает, что делать, и он провалится и никогда не сможет переехать к Эрику, и Нил просто не успевает за всем этим вагоном мыслей, но это не значит, что он не пытается помочь подбодрить Ники. Он пытается, говорит он Эллисон и Дэн, и Мэтту. Он пытается, он клянётся, что просто не хорош в шутках. Ники выбирает панкейки и тупиц, Нил получает несколько умоляющих взглядов, и он говорит первую вещь, пришедшую ему в голову.       — Ты должен есть панкейки со сковородки.       — Почему? — Спрашивает Ники.       — Потому что тогда это будут платкейки.       Лишь доля секунды тишины до того, как Ники сдаётся... Нет, Нил уверен, что не столько из-за качества своей шутки, сколько из-за ее тупости, но Нил не слышит, что Ники говорит Мэтту, пока тот стучит кулаком по столу от смеха, потому что его родственная душа смеётся.       Его родственная душа жива.       Его родственная душа жива, и его родственная душа за этим столом... Или, по крайней мере, в пределах слышимости, потому что Нил – именно тот, кто заставил их смеяться, потому что это был не нежный звон, как в детстве, это прилив радости, который оставляет Нила задыхающимся и ухмыляющимся, настолько счастливым, что он даже не понимает, что такое грусть, и отчаянно нуждающимся в том, чтобы это чувство ушло, ведь только годы тренировок стоят между ним и тем, чтобы сказать нечто глупое, что заставит его родственную душу снова смеяться, но...       Кто это?       Он оглядывается вокруг, но все люди, кто обращают на него внимание, – это Лисы и...       И...       Это не первый раз когда кто-либо из Лис – за исключением Эндрю – смеётся с тех пор, как они встретились. Он не знает, когда кто-либо из них смеётся. Не так уж много в качестве сигнала. Это даже не первый раз, когда он рассмешил их.       Что значит, что его родственная душа – это кто-то, кто не смеялся годами.       Нил смотрит на Эндрю       Таблетки Эндрю... Возможно ли, что тот смех никогда не считался? И... Эндрю не выглядит прямо сейчас внешне так, будто смеётся, но может быть...       Эндрю поднимает бровь.       Нил не знает, как это проверить. Как получить настоящий смех, а не другой, прямо сейчас.       Эндрю знает?       Он бы сказал что-нибудь, разве нет?       Только если Нил ошибается? Он не заставлял Аарона смеяться до этих пор, но... Но Аарон определённо смеётся. И у него также определённо есть родственная душа, сидящая следующей после него. Итак...       — Я думаю, — Нил говорит на медленном тихом немецком, — что мы, возможно, родственные души.       Взгляд, который посылает ему Эндрю, полон абсолютного раздражения и отвращения, и Нил знает, что ошибся. Он не должен был задавать этот вопрос. Должен был понять, что...       — Ты думаешь? — Едко спрашивает Эндрю. — Ты понял это лишь только что?       Мозг Нила делает паузу, перематываясь, пересматривая все события. Было ли это признанием? Согласием?       — Я... Моя родственная душа не смеялась годами.       — И скольких таких людей ты знаешь?       — Я думал, что моя родственная душа мертва.       — Отлично, я не мёртв. Смирись с этим.       — О чём они говорят? — Жалобно спрашивает Ники. — Я не слышу.       Аарон поднимает голову со стола:       — Нил только что понял, что он и Эндрю – родственные души.       И всё это за недолгий завтрак.       Эта ночь, однако, отличается, потому что Нил знает.       Проблема в том, что Эндрю также знал.       — Ты по-настоящему понял это только сегодня? — Спрашивает Эндрю, стряхивая пепел с кончика сигареты. — Мы целовались месяцами, и ты даже не знал?       Нил пожимает плечами:       — Снова же. Я думал, что моя родственная душа мертва. Думал, что, может быть, твоя тоже, и я... Ты мне нравишься, я был счастлив иметь возможность продолжать это до тех пор, пока не умру. Или до тех пор, пока ты меня не зарежешь. Ты знал об этом до этого, до того, как мы начали встречаться? Поэтому? Или... Ты понял это в то время, когда ты перестал настаивать на том, что мы – ничто?       — До этого, — говорит Эндрю, спокойно уставившись в темноту. — Доверься мне. Я старался не дать этому повлиять на меня.       — Что, волнуешься, что влюбишься в меня? — Спрашивает Нил, ухмыляясь.       — Не хотел портить свой имидж.       Нил бросает на него любопытный взгляд.       Эндрю машет рукой в свою сторону:       — Воплощение моды. — Он машет в сторону Нила. — Недавно вылез из мусорного ведра.       Нил смеётся.       Эндрю делает глубокий вдох.       И тогда он забирает у Нила сигарету, тушит её и целует Нила до тех пор, пока Нил точно не знает, как себя чувствует Эндрю.