Лгунья и Ябеда

Одно только слово разрушило все, чего не было и без того. Ярким голубым на запястье — «Лгунья». Лгунья! И это при том, что я отвергала ложь как могла! В том числе, мешала одноклассникам ею пользоваться. Мама говорила, что из меня вырастет отличный журналист, а учителя морщились: конечно, правда была им не нужна и не приятна! И вот — лгунья! Что ж… Что это явно девушка и что с правдой она не более в ладу, чем Сыроежкин с прилежностью, ещё полбеды. Беда была в том, что одноклассники увидели. И в том, что не пожелали помнить значения любой такой надписи — и теперь иначе, чем лгуньей не звали меня вовсе. И при том, коснулась эта беда лишь меня одной. У других возникали надписи, но им хоть бы хны! То есть, конечно, без дружеских шуток не обошлось, но так доставать никого не пытались! Ни Сыроежкина, с явившейся надписью «задира», ни Гусева с «лентяем», ни Элека… Между прочим, его-то надпись была похуже многих: «Преступник»! Но… Конечно, желать зла Элеку было труднее всего. Все-таки, он лучше всех всегда ко мне относился. Вроде и самый «правильный», а носа не задирает… Но это я отвлеклась, а с бедой этой отвлечением не справишься. И ничем не справишься! И единственное, что отчего-то пришло мне в голову — спросить Светлову. Мы встретились в кафе, в таком кафе, где особенно никто не любит бывать: мороженого дают мало, чашки щербатые, а кофе — гадкий. И компот тоже. Но это все неважно, главное, здесь есть место для нас двоих, и никто лишний не захочет подсмотреть или подслушать. Каждый раз, когда встречаюсь с одной только Майкой, невольно вспоминаю, как холодно она на меня смотрела, как резко заявила, что разговаривать не хочет — тогда, при первой встрече. Хотя ведь мои действия, наоборот, помогли! Ещё бы это кто признал… Но нет, все они простили Сыроежкина, хотя, как по мне, слишком уж рано. Защищали его, хотя он сам… Не стоит и говорить, что с Майей мы друг другу не нравились. И когда Электроник звал меня гулять со всеми — наивный, если б не его покровительство, да ещё не снисхождение Гусева, уверена, меня прогнали бы очень скоро, — помню, Светлова злила меня даже сильнее, чем Сыроежкин. Личных дел у неё, как будто, не бывало; плохих дней в школе и плохих дней вообще — тоже! Улыбалась и флиртовала, как казалось, со всеми! И всем это нравилось, само собой. А главное, она смеялась. Смеялась, как дура, с глупых шуток и телодвижений Серёжи. От умных высказываний Королькова. От диких предложений Гусева что-то сломать. Красивая и глупая охотница за вниманием, которая, может, и наставляет двоечника, но как сама учится совершенно неизвестно! Да и зачем самой учиться? Тут вот, к твоим услугам, рыцарь, силач, умник, и, конечно, толпа остроумных шутников. Я бы думала о ней так и дальше. Всегда. Я бы так и ушла из их компании. Навсегда. Но, по случайности, вышло иначе. Не помню в точности, зачем я тогда была на улице. Кажется, это был поход в дальнюю библиотеку, потому что в ближайшей кончились интересные книги. Я увидела Светлову ровно так, как и ожидала её видеть всегда: в окружении мальчишек. Только она не смеялась. Она хмурилась и что-то говорила, как будто ещё стараясь не верить, что оставлять её в покое не собираются. Конечно, тут самое время было появиться рыцарю из кустов. Да только кустов рядом не наблюдалось! И вообще… И вообще, я потом никак не могла сказать, зачем мне это понадобилось. Я точно все ещё считала, что она развлекается, что у неё такое любимое заполнение досуга, и что я же и останусь виноватой! Но я закричала. Завизжала, вернее. Конечно, бросаться на мальчишек было бы бесполезно. И ничего лучше обещания позвать милицию, я не придумала, и побежала… И чуть не умерла от ужаса, когда услышала, что они тоже бегут! Я долго не останавливалась и не оборачивалась, только бежала, пока не споткнулась о камешек вокруг небольшого пруда. Не упала, но остановилась, только на секундочку, но рука упала на плечо!.. Я с криком обернулась. Но это была только Майя. Она тяжело дышала и пыталась улыбнуться. Я дрожала и тихо смеялась. Потом мы курили. Никогда больше не буду курить. Мы молчали, вечерний холод поднимался от воды, и мошки летали повсюду — во всяком случае, дым их отпугивал. Горечь, что я испытала, когда Светлова только достала сигареты — ведь, уж конечно, ей бы это зачлось за плюс! — успела пройти. Я вообще очень сомневалась, что кто-то такую гадость принимал бы совсем добровольно, а не потому, что другого способа успокоиться не видел. Майя заговорила неожиданно. — И так каждый раз. Не знаю, что делать. Говорят, это потому, что я весёлая. Я, кажется, подавилась. Не в первый раз, поэтому, наконец, бросила сигарету в пруд. — Это юбка у тебя весёлая! И грудь под кофтой торчит весело! Майя засмеялась. Но в тот раз это не разозлило меня. Да и смех был другой — а, может быть, он всегда был такой?.. — горький… — Я никак не могу убедить её не торчать! Я вообще ничего не могу поделать… Хоть одна из дома не выходи. Мне только тогда и пришло в голову, что, может быть, такое уж сильное внимание — не особенно и приятно. И необходимость в свободное время быть в обществе мальчишек чуть более вежливых — тоже. Мне вдруг вспоминались те короткие моменты, когда все же она мрачнела. Как раз перед тем, как пойти домой… Но всегда на вопросы отвечала, что беспокоится о выступлении. С того дня… Может быть, мы и не стали лучшими подругами, но неприязнь стала отступать. И вот теперь уже, можно сказать, самые сокровенные тайны мы можем доверить друг другу. Вот именно, именно, тайны — и никогда мне не хотелось её выдать! Но никто не задавался вопросом, не потому ли это, что она относится ко мне как к человеку? Да. В этот раз совсем не то, что в первый. Майя села рядом со мной улыбаясь. — Что случилось? — Это случилось. — Это? — нет, все же в её глазах отразился слишком явный страх. — Вот это, — и я протянула ей руку, оттянув длинный рукав. Она выдохнула. — Ах это… У меня тоже, — теперь руку протянула уже Майя. «Ябеда», — вот что гласило её запястье. — Ты, наверное, расстроилась? — я криво улыбнулась, потому что степень своего расстройства даже затруднялась выразить в словах. — При всех недостатках Сыроежкина, это явно не он. Майя подняла брови, потом растерянно фыркнула. — Ну да… Хотя, Элека он все же выдал нам. — Даже не пытайся, у него там точно не ты… — хотя зачем я это говорю? Я же здесь не затем, чтобы её разочаровать! — А кто у тебя? Ты уже знаешь, поэтому так недовольна? — куда серьёзнее спросила Майя. — Нет, не знаю. Я недовольна, потому что этот недостаток очень уж веселит моих одноклассников! — Ах вот как, — ну вот, даже она развеселилась. Конечно, хорошо им всем!.. — А я знаю, что эти надписи могут и исчезать. — Исчезать?! — не помню, чтобы слышала о таком, а ведь я старалась, искала! — Ну да. Как только найдёшь того самого человека, чью неидеальность тебе придётся принимать. — А… Это, — что ж, главное, что разочарование было быстрым. Конечно, надпись исчезнет, если найдёшь именно того, кого тебе подарила судьба — иначе, конечно, пришлось бы всем жить в сомнениях, ведь недостатки штука не уникальная. — На это могут уйти годы. Мало кто из девчонок захочет признать, что они врут. Она думала только несколько секунд. А затем снова улыбнулась. — Ну, я точно знаю одну. — Кого?! — я даже прижалась к стулу. Не очень-то я была готова знакомиться с какой-то там «одной». Но сказать об этом было бы так глупо — будто бы я не хочу спастись от насмешек. Но… Незнакомую! Ведь и правда, никогда об этом не думаешь… О том, что за дурацкой надписью скрыт человек. Светлова улыбалась уже совсем как лиса. — Ту, которая всегда всем говорит, что все хорошо… И ту, которая всех прочно убедила, что ей нравятся мальчики. И ту, которая всем кажется слишком хорошей, чтобы быть правдой. Я не дышала. Долго моргая, пыталась понять… Не может!.. Или может?.. Нет, она шутит! Нет, она не шутит… Стул затрещал. Я вскочила. — Светлова!.. Она поднялась тоже. И снова стала серьёзной. — Ты против? — Я!.. Я!.. — я и сама не знала! Но чем дольше не могла ответить, чем дольше думала о тех вечерах или днях, что мы проводили здесь, или где угодно, подальше от мальчишек, тем больше… А почему?.. Почему я должна быть против?.. Голос меня едва послушался. Все дрожало, даже вазочка мороженого на столе. И все-таки я сказала, почти со смешком: — А смешно будет, если они узнают… Майя мягко фыркнула. Она взяла меня за руку и подошла так близко, что запястья наши соприкоснулись. Несколько секунд — а потом, позабыв все несъеденное и невыпитое, мы пошли из кафе прочь. И там, снаружи, в бетонном укромном углу… Глупые записи наших недостатков исчезли, будто их никогда не было.