Смертельное оружие

      В учительской становится тихо. Даже не так: плюс-ультра! тихо. Замолкает даже Мик, что вообще сродни концу света, и вошедший в помещение Айзава незаметно щипает себя за запястье — не спит. А затем так же незаметно прощупывает там же пульс. А то вдруг на школу напали злодеи, и это его предсмертная агония. Впрочем, такая она ему даже нравится. Тихая.       Но это не она. Он даже не знает, радоваться этой мысли или нет. Впрочем, сегодня он спал даже больше 5 часов, что для него нонсенс, так что, наверное, все же радоваться.       — Всем… доброго дня, — с некоторой паузой произносит он и проходит к своему месту.       Первая подает голос Полночь. Её глаза блестят возбужденным блеском, что само по себе для героини 18+ не странно, но по своему опыту Шота знает, что это может грозить неприятностями, и внутренне подбирается, как кот, почуявший угрозу. Разве что только хвост не пушит.       — Айзава-кууун, — на распев тянет она и перебирается прямо на стол к Стирателю. Тот ловким, отточенным до автоматизма движением в последний момент убирает из-под нее заполненные намедни бланки, чтобы они не помялись, — ты сегодня чертовски сексуален, ты знаешь? — продолжает она, и Айзава тихо икает от неожиданности, едва не смяв уже в собственных руках листы.       — С…спасибо, Каяма, — он прочищает горло, — всего-то надо было — выспаться.       — Ммм, — хитро улыбаясь и поигрывая под маской своими изящными бровями, протягивает Полночь и едва заметно качает головой, словно в несогласии.       Айзава все-таки перекладывает многострадальные бланки в безопасное место и снова тянется ущипнуть себя. Слишком это становится похоже уже даже не на сон — на кошмар. На этот раз щипок получается сильнее, и кожа под манжетой рубашки постепенно начинает краснеть, развеивая его надежды.       Он встает к кофейнику возле окна, бросая последний опасливый взгляд на девушку, словно ожидая от нее еще чего-то… этакого. Но беда приходит оттуда, откуда не ждали. Хотя кого он обманывает — ждали.       — Йоу, дружище, — Мик налетает на него сбоку, снося в этот раз не звуковой волной — всем своим естеством. Так что только многолетний опыт выработанной координации и продолжительные отношения с рабочей кофеваркой позволяют Айзаве не расплескать кофе, а сделав в воздухе лихую спираль из горячего напитка, поймать его в чашку до последней капли. — Я уже даже и не надеялся, когда снова увижу тебя таким, — восторженно смотрит он на него, и Шота чувствует, как у него начинает нервически подергиваться нижнее веко.       — Выспавшимся? — тихо вопрошает он в отчаянной надежде постичь сложившуюся ситуацию и все-таки расплескивает кофе, когда Хизаши со смехом начинает хлопать его по спине.       — Хах, Стерка! И ты, оказывается, шутить умеешь!       Мик, наконец, отпускает его, и Айзава остается стоять с непониманием во взгляде и с половиной порции кофе в чашке.       Но если он думает, что на этом сумасшествие закончится, то он сильно ошибается. С этого момента оно только начинается и постепенно, как эпидемия захватывает всю школу, преследуя его по пятам.       Хотя надо отдать должное, какой-то плюс в этом есть.       Например, его злосчастный класс первогодок сегодня тише воды — ниже травы. Такого концентрированного внимания от них и даже (особенно!) от Бакуго еще надо постараться добиться. Что впрочем у него всегда выходит. Но в этот раз… в этот раз он за день так ни разу и не прикоснулся к своим каплям.       Они внемлют каждому его слову и с такой готовностью тянут руки, словно от этого зависят чьи-то жизни. Вот только смотрят как-то странно.       А еще краснеют время от времени.       «Нет, это точно эпидемия», — заключает про себя учитель и, на всякий случай, отправляет после урока к Исцеляющей девочке Мидорию, как самого раскрасневшегося — проверить температуру.       На этом плюсы кончаются.       Куда бы он ни шел, везде стремительно смолкают разговоры, а все взгляды начинают быть устремленными на него. Для человека, который всю жизнь избегал повышенного внимания, это чересчур изматывающе. А еще этот шепот после…       В какой-то момент он не выдерживает и уходит в туалетную комнату, где с добрых десять минут рассматривает себя в зеркало, пытаясь понять причину всеобщего помешательства.       Ведь должна быть рациональная причина. Она всегда есть.       Но ему кажется, что ничего не изменилось. Только если синяки под глазами сегодня не такие глубокие. Да разве что…       А впрочем нет, ерунда какая — он окунает лицо в зачерпнутую горсть воды, чтобы собраться с мыслями, встряхивает головой, убирая рукой с лица лишнюю влагу, и открывает дверь, чтобы выйти из туалета.       На пороге с занесенной к ручке ладонью стоит Тошинори Яги. Стоит и откровенно пялится на него, даже не моргая. Айзава тоже замирает.       Тошинори краснеет.       Шота едва заметно приподнимает в вопросе бровь.       Несколько капель воды стекают по его шее до ямочки между ключиц, а еще несколько обрушиваются прямо с кромки волос на ворот рубашки.       Тошинори сглатывает.       На его худой жилистой шее движение кадыка проявляется настолько отчетливо, что не заметить выраженность этого действия просто невозможно. Как и невозможно понять причину, побудившую к этому.       У Шоты уже в который раз за день начинает дергаться глаз.       Он зажмуривается, снимая спазм, сжимает пальцами переносицу, пытаясь сдержать себя в руках, секунду раздумывает о дальнейших действиях, а затем хватает Тошинори за все еще протянутую руку и затягивает за собой в туалетную комнату, надеясь, что никого в этот момент нет в коридоре.       Хлопает дверь. Где-то вдалеке присвистывает проходящая мимо Полночь и одобрительно кивает головой. Это было ожидаемо. О чем он только думал, в самом деле.       — Какого хрена? — мужчина не на шутку раздражен, поэтому даже не пытается сдерживаться в выражениях или интонациях, что обычно на него совершенно не похоже, — у вас что, сезонное помешательство? Или просто решили довести меня до белого каления? Ладно, эти двое, — намекает он на друзей-оболтусов в учительской, — ладно дети, но ты! Я не думал, что сам Всемогущий опустится до тупых розыгрышей!       От вечно молчаливого героя нечасто можно услышать столько слов в один промежуток времени, поэтому Тошинори продолжает безмолвствовать, не зная, как его прервать. Впрочем он даже не хочет, позволяя ему своей тирадой продлить этот момент рядом с ним. И продолжает завороженно смотреть.       Айзава закрывает глаза, медленно вдыхает полной грудью, а затем так же неспешно выдыхает. Это должно восстановить если не потраченные за сегодня нервные клетки, так хотя бы упущенное на минуту спокойствие.       — Так что вы задумали? — уточняет он уже спокойно и как-то даже обреченно. Черт с ним, до конца учебного дня осталось не так много. Он просто узнает причину и даже постарается быть не слишком жестоким в наказании. Разве что к зачинщику.       — Ты такой красивый, — не думая о том, что произносит, выдыхает Тошинори совершенно невпопад. Точнее, именно так кажется Айзаве.       — А?! — он уже даже не пытается подобрать слова. «Это какой-то чертов разговор слепого с глухим». Вот только он даже не догадывается, что слепой он. — О чем ты?       — Твои волосы, — с Тошинори невозможно играть в шпионов. Он всегда прямолинеен и говорит все, как на духу. Возможно, поэтому именно он сейчас стоит напротив ошеломленного коллеги и отвечает на весь день мучившие его вопросы. Потому что только он смог бы ответить без шуточек, тихих смешков и попыток еще больше запутать. — Почему ты никогда раньше не убирал их в хвост?       — Я… никогда? — Шота поворачивается к зеркалу, не в первый раз за сегодня оглядывая себя. Но впервые смотря на себя чужими глазами.       — Я никогда, — повторяет он уже утвердительно и вдруг начинает тихо смеяться, закрыв глаза ладонью и опираясь свободной рукой о раковину. Он внезапно осознает, что действительно никогда раньше не появлялся в школе без привычно распущенных волос. Просто потому что обычно у него нет ни времени, ни желания что-то делать с ними. А сегодня он выспался — выспался, черт бы его подрал!— и кто бы знал, что его желание в кои-то веки привести себя в порядок выльется в такое. Кто бы знал, что это вызовет такое внимание к нему. К слову об этом…       — Подожди, и что с того? — возможно, обнаруженный факт что-то и должен объяснять, но по факту он объясняет четкое ни-хре-на.       Все еще смущенный Всемогущий чешет нос и отводит взгляд в сторону.       — Тебе очень идет, — он делает паузу и, понимая, что этого ответа недостаточно, повторяет с акцентом на слове, — очень. Мне кажется, быть таким красивым должно быть запрещено на законодательном уровне, как несанкционированное использование причуды.       Айзава хочет было что-то возразить, но внезапно вспоминает ночующего у себя в гостиной Мика и его присвист, который чуть было не выбивает стекла из окон, когда на утро Шота появляется перед ним с убранными в хвост волосами.       — Дружище, твои волосы — это смертельное оружие! Если ты так сделаешь на людях, клянусь, все решат, что у тебя есть еще одна причуда — как минимум, лишающая самообладания.       Но это Мик. И серьезность его слов всегда надо делить как минимум надвое, а то и втрое. Но, как оказывается, не в этот раз.       Медленно все начинает вставать на свои места. На свои категорически неправильные места. Томные придыхания Каямы, восторг Мика, завороженность детей, господи ты боже мой. И… смущённость Всемогущего. Которая, к слову, все никак не проходит. И хоть он держит возле рта ладонь, словно привычно прикрываясь от очередного приступа кашля, его выдают алеющие щеки и кончики ушей.       Это бесит. Бесит, а ещё чертовски смущает.       — Я пойду, — Айзава ретируется к выходу, пока неловкость ситуации не достигает апогея. Он стоит в туалете с другим мужчиной, и они оба краснеют, как какие-то первогодки. Что за абсурд.       Он резко распахивает дверь и выскальзывает в коридор со скоростью подстать самому Всемогущему, оставляя позади упоминаемую в мыслях персону.       До конца этого гребаного дня ещё каких-то пара часов, но отстойно не это. А то, что в конечном итоге ему некого будет наказать, ведь зачинщик всей этой «эпидемии» — он сам.       Точно одно: следующие несколько недель он планирует появляться в школе исключительно в спальном мешке. И не спать более 3 часов в сутки, а то… мало ли какие ещё дурные мысли в голову забредут.       А спустя где-то месяц на очередном собрании учителей он видит, как Тошинори, рассуждая о развитии противозлодейской обороны, машинально убирает свои светлые, несколько отросшие волосы в хвост, и внезапно осознаёт, что, кажется, это не только его смертельное оружие.       Правда, удивительно: судя по реакции окружающих (а точнее — ее отсутствию), на этот раз в зоне поражения — только он один.