Даже лучшие планы

Говорить о кепке Джотаро Куджо — неподвижной и безупречной кепке, похожей на неприступную крепость на голове — по ощущениям, немножко кощунство. Джоске думает о том, как его племянник (даже мысленно называть Джотаро своим племянником до сих пор странно, и это еще мягко говоря) носит кепку с непрошибаемым видом, как будто он появился на свет сразу в ней, весь такой стоический, задумчивый и загадочный; и даже мысль попросить его снять кепку, чтобы Джоске посмотрел, что она скрывает, кажется полным бредом. Ну и что, если он никогда не видел прическу Джотаро? Ну и что, если он вообще никогда не снимает кепку? Ну и что, если — ладно, это странно, что кепка не двигается ни на сантиметр даже когда Джотаро основательно набивает кому-то морду. Да блин, даже его собственный помпадур может чуть растрепаться во время драки, а Джоске как никто другой знает, на каком количестве геля держится это совершенство. Но ладно. Пусть так. И что? Что, если это неестественно? Что, если это странно? У всех свои странности, у каждого обязательно найдется какая-нибудь сомнительная черта. Особенно у Джотаро Куджо, обладателя до одури точеных черт, кучи секретов и загадочного профиля — парня, по которому тащатся девчонки (этого добра у Джоске тоже полно!) и на которого равняются парни. При любом раскладе, Джотаро даже слишком хорош, так что одна-две странности сделают его только более человечным. Он один из нас, думает Джоске. Он нормальный. Правда же? К тому же, в идее спросить Джотаро Куджо о его кепке есть что-то почти святотатственное. Джоске все равно об этом думает. *** — Может, он лысеет, — такое ценное объяснение дает Окуясу на следующий день за обедом. Рот у него набит едой, и он не сводит глаз с яичного рулета дивной красоты. Джоске отвечает недоверчивым взглядом — сначала на эстетично запакованный бенто, которым объедается Окуясу («а, да, мне Тонио сделал, он такой хороший» — «ага, ясно»), а потом еще одним, предназначенным объяснению. — Ты серьезно? У него же видно волосы, они торчат из-под кепки. И на висках и все такое, — он делает движение вправо-влево руками. — И блин, если хочешь скрыть лысину, надо носить парик, а не кепку. — А, ну не знаю. Вот Марио же носит кепку, потому что он лысый? Ему помогает. — Чувак, ты серьезно? Марио снимает шляпу, когда извиняется, или когда принцесса Пич его целует, он точно не лысый. — Воу, чо, правда? Блин, а я всегда думал, что он лысый. Или хотя бы, ну, зачесывает на лысину, — это открытие, похоже, серьезно расстроило Окуясу. — Блин. — Неправильно ты думал. Да ладно, Окуясу, как можно этого не знать о Марио? Джоске обвиняюще тычет в его сторону палочкой, отправляет в рот порцию уже остывшего риса и задумчиво жуёт. Он вообще часто что-то открывает Окуясу, пока пытается разгадать какую-нибудь свою загадку. Джоске, наверное, мог бы уже не удивляться, но Окуясу умеет бывать непредсказуемым. Это Джоске в нем и нравится. Это — и его простота, и легкое принятие практически всего на свете. Он открывает рот, чтобы вернуться к главной теме, но Окуясу взволнованно перебивает: — Йо. Так а чо, Луиджи тоже не лысый, что ли? Он вообще выглядит так, как будто должен быть лысым! Сосредоточенно хмурясь, Окуясу уплетает что-то вроде крокета, и Джоске решает оставить пока эту загадку и вместо нее рассказать своему другу всю историю Нинтендо за их драгоценные обеденные полчаса. В итоге Джоске чувствует себя знатоком, что само по себе неплохо, и получает в награду полпорции легендарного салата Тонио из томатов с моцареллой, а еще — предложение попросить о помощи Рохана (точнее, его станд), чтобы узнать, что у Джотаро под кепкой. Джоске корчит лицо. — Мы не будем просить его помочь, ни за что. *** — Поверить не могу, что мы просим его помочь, — выдавливает Джоске, стиснув зубы и изо всех сил стараясь улыбаться. — Ааа, да ладно тебе. Делай как Коичи, у него же получается, — снабдив его очередным замечательным советом, Окуясу присаживается на уровень роста Коичи и принимается шаркать ногами и почесывать в затылке. Это так смешно и такой типичный Коичи-робкий-старшеклассник, что если бы Джоске что-нибудь пил, то обязательно бы выплюнул от смеха. — Блин, бро, ты как горилла с запором… И если бы Джоске что-нибудь пил, то выплюнул бы прямо в лицо Кишибе Рохану, так что везде свои плюсы. Входная дверь открывается как раз когда Окуясу заканчивает свою пародию, и от неожиданности Джоске еле-еле удерживается, чтобы не полететь спиной вперед с рохановского крыльца, когда слышит покашливание. Выражение лица Рохана, мягко говоря, презрительное. В неловкой тишине Джоске серьезно взвешивает все аргументы за и против того, чтобы просто повернуться и молча уйти. За: ему больше не придется иметь никакого отношения к этой ситуации (он уверен, что Рохан слышал про гориллу и запор, какая прелесть), можно будет пойти домой и сделать вид, что этого не было. Может, даже поиграть в видеоигры, пока мама не разворчится. Хорошо. Против: есть однопроцентная вероятность, что Рохан согласится, а значит, может, он в самом деле увидит, что у Джотаро под кепкой, а в этом был весь смысл визита. Джоске, бывает, отвлекается, но он не забыл всеобъемлющую загадку, которая связала вместе события его дня. Так он приходит к заключению, что будет действовать — к черту помехи. К черту препятствия. У него есть цель, и если какой-то невежливый мангака с выражением тошноты на лице помешает ему увидеть, что у Джотаро Куджо под кепкой, значит, он не мужик. Он — пёс. Или даже черепаха. Ладно, не черепаха, это как-то слишком. Но, в общем, такое его бы расстроило, а это, как ни посмотри, отстойно. Так что Джоске миролюбиво машет рукой. Его правый глаз дергается от приложенных усилий. — Йо, Рохан, я тут думал… Рохан бросает на них один-единственный взгляд, опускает глаза на тот уровень, где могла бы быть голова Коичи, и, удостоверившись, что единственного человека, с которым он мог бы нормально поговорить, тут нет, захлопывает дверь перед самым носом Джоске. — Придурок, — бормочет Джоске. *** Их последней надеждой оказывается не кто иной как Микитака Хазекура, на которого они натыкаются по пути домой из «Баскин Роббинс». Сначала они оба попытались купить пива в «Севен Элевен», но не смогли, так что, естественно, следующим пунктом было каждому купить по мороженому — шоколадному с миндалем и маршмеллоу и мятному с кусочками шоколада — у милой девушки, которая подрабатывает в «Баскин Роббинс». Джоске никогда не чувствовал себя более мужественным, чем сейчас, теша свою уязвленную гордость зеленым мороженым в милом вафельном стаканчике, пока солнце величественно заходит за мирный горизонт Морио. День выдался не лучший. Но тут, словно подходящий, но совершенно обескураживающий ответ на его молитвы, на плечо Окуясу опускается превратившийся в воробья Микитака, сует клюв в торчащую зефиринку и просто говорит: — А я не пробовал этот вкус. Хорошо, что Джоске успевает удержать Окуясу, потому что тот чуть не срезает себе все плечо, на котором сидел Микитака, своим стандом. Ему приходится напомнить Окуясу, что Бриллиант не сможет вылечить то, чего нет, прежде чем Окуясу наконец перестает вопить как маленький ребенок и швыряет шоколадный рожок в ближайшую канаву. Микитака порхает следом, усиленно работая крыльями. — Вот блин, вот блин, нельзя так делать, пусть он перестанет… — Да, но это же Микитака, с социальными навыками у него не очень, — говорит Джоске, и, стараясь не закапать себе пальцы мороженым, наблюдает, как Микитака превращается обратно в человека (в процессе он застревает в канаве). Окуясу таращится на Джоске, а потом мстительно выбивает рожок из его руки. *** — Короче, план такой. Я звоню Джотаро, говорю, что в гавани раненый дельфин — Микитака, это ты — и что нам нужна его помощь. Ждем, пока он приедет, и тогда ты — Окуясу, это ты — идешь посмотреть, как там дельфин Микитака, и тогда дельфин Микитака делает вид, что у него припадок или что-нибудь такое, и затаскивает Окуясу в воду. Я говорю Джотаро, что не умею плавать — спойлер, умею — чтобы он кинулся за тобой и дельфином Микитакой, чтобы тебя спасти. Я предложу подержать его кепку, чтобы ее не унесло в море, и, супер, мы увидим Джотаро без кепки! Это точно сработает. Окуясу поднимает руку: — А что, если он не отдаст тебе кепку? Джоске фыркает: — С чего бы? Ну ладно, план Б — если он полезет в воду, не снимая кепку, Микитака, бросай Окуясу и хватай ее. Теперь руку поднимает Микитака: — А что, если Джотаро увернется? Ответ Джоске раздается из-под ладони, которой прикрыто его лицо, и звучит глухо от того, как он эту ладонь прижимает: — Да кто может ожидать, что дельфин отберет у него кепку? Все будет нормально! *** Иногда трудности на пути потому и трудности, что их не ожидают — вот что думает Джоске, глядя на то, как плавает Микитака. Далекие голоса прохожих еле слышно из-за того, как его маленькие плавники бьют по воде, а круглые блестящие глаза выглядят неестественно умилительными. — Я видел дельфинов только в магазинах игрушек, — объясняет дельфин Микитака, пытаясь побороть волну. Его сносит ближе к берегу. — И я в принципе не могу превратиться во что-то более объемное, чем я сам. Так пойдет? — Я уже позвонил Джотаро, — безо всякого выражения говорит Джоске, глядя, как эта мини-версия Флиппера пытается нырять и не поворачиваться пузом кверху. Джоске решает, что это зрелище никак не поможет ему понизить растущее артериальное давление (кто сказал, что зоотерапия работает?), так что он садится на док, свесив ноги с края и касаясь ими сине-зеленой поверхности воды. Пальцем он обводит свой мобильник, ради душевного спокойствия спрятанный в карман. Возможно, где-то здесь кроется урок для него, вроде того, что даже лучшие планы могут пойти наперекосяк, а людям свойственно ошибаться, но Джоске предпочитает считать это испытанием, с которым он сможет справиться, а не признавать поражение прежде, чем получит шанс вступить в бой. Всегда можно попробовать еще раз, думает он, глядя, как Окуясу готовится к заплыву — снимает все свои многочисленные значки. Джоске мог бы сказать, что это выглядит ну очень подозрительно, но вся ситуация уже настолько абсурдная, что, наверное, можно никак не комментировать. — Йо, Окуясу, — говорит он вместо этого, положив подбородок на ладонь, а локоть — на поднятое колено. — Ты же умеешь плавать, да? — Эээ, бро меня водил в бассейн пару раз в детстве. Все нормас. — Да, но ты прямо плавал? Ходить в бассейн и уметь плавать — это, ну, большая разница. Я тебе просто говорю. — Меня бро водил в бассейн пару раз, окей? Надо тебе успокоиться со всем этим планированием! Джотаро пару раз рассказывал Джоске, что все самолеты, на борту которых был Джозеф Джостар, потерпели крушение. Джоске начинает задумываться, а мог ли он как-нибудь метафорически унаследовать такое? *** — Где он? — спрашивает Джотаро, как только выходит из такси. Его кепка надвинута на лоб, а сшитая на заказ куртка развевается на морском ветру, словно белое знамя мачизма. — Э, — только и может выдать Джоске, встретившись взглядом со своим великовозрастным племянником. Вся его храбрость ощутимо утекает, превращается во что-то желейное. Все мыслительные процессы словно тонут в ментальных зыбучих песках, пока остальное как-то умудряется функционировать. Если бы зрение милостиво покинуло его, Джоске мог бы не заметить спокойное, вопросительное выражение лица Джотаро. Оно делает всё примерно в десять тысяч раз хуже. — Ээ, — повторяет Джоске, а то вдруг Джотаро в первый раз не расслышал. — Он вон там. Он указывает куда-то в сторону гавани, где игрушечная версия дельфина лежит на доках, изображая преувеличенную болезненность, как будто дельфины умеют такое изображать. Джотаро прищуривается. — Как будто игрушечный. Это справедливая оценка, и Джоске нечем крыть. Но он не может сдаться просто так: — Кажется, это дельфинёнок. Он дышал и все такое, вот. Это. Мне кажется, тебе надо его осмотреть, ведь ты крутой морской биолог и все такое. Типа того. Надо довериться эксперту, да? Джоске чешет подбородок, мастерски изображая искренность, и Джотаро приходится взглянуть на дельфина еще раз, вздохнуть и натянуть козырек кепки на глаза, являя собой невероятно идеальный пример уставшего от всего на свете стиляги. — Пошли со мной. Если он ранен, твой станд ему больше поможет. Джоске стоит больших усилий не показывать одновременно огромное удивление и облегчение, что его вранье не разоблачили сразу же, но с помощью невероятной силы воли (которой, оказывается, знамениты Джостары) он выдает только сдержанную полуулыбку и следует за Джотаро к краю дока. Окуясу уже сидит на корточках и тыкает палкой в их приманку. Джоске становится за спиной Джотаро, левее на сорок пять градусов, и лихорадочно сигнализирует, что пора переходить к действиям по плану, пока Джотаро не смог как следует разглядеть тихоокеанского белобокого в игрушечном исполнении Микитаки. — Ну что, как он там, Окуясу? — Джоске сгибает одну руку дугой и изображает ныряние под вторую — да полезай уже в воду, боже мой. — А? — Окуясу морщит лоб и повторяет жест, прежде чем понимает, что это знак, а не Джоске захотелось изобразить жест из фильма «Бестолковые». — О. Да. Выглядит прям плохо… Окуясу поддает Микитаке коленом в живот (что для Джотаро выглядит как будто он пинает в живот умирающего дельфинёнка). Тогда Джоске и понимает, что даже при всех планах и разговорах они не договорились о четком сигнале к действию… У них просто было молчаливое понимание, что молчаливое понимание случится, такая вера в безымянное божество, которое оказалось божеством плохих решений. — Он же еще живой, да? — Джоске кидает в неподвижного Микитаку камешек. — Ага. Интересно, он не хочет там, ну. Обратно в гребаную воду. Не хочет? — Окуясу сопровождает вопрос неслабым тычком в серо-синюю мордочку. От внимания их обоих не ускользает выражение лица Джотаро, который явно не может поверить в то, что видит, но Микитака славится полнейшим непониманием словесных намеков. Это, конечно, надо было учесть в первоначальном плане действий, но теперь им с Окуясу остается только импровизировать. Ведь говорят же, что иногда сложнее заметить всякую дичь, если она у тебя прямо под носом. Яростно надеясь, что это их случай, Джоске кидает еще камешек в дельфинёнка Микитаку, громко прочищает горло и старается игнорировать глубоко осуждающий взгляд справа. — Джоске. Это что, какая-то… — начинает Джотаро, но тут Окуясу для верности незаметно наступает Микитаке на плавник. Это вызывает вскрик боли (Джоске прикрывает друга громким воплем, показывая на чайку, которая чистит пёрышки неподалеку: «Воу, вот это жииирная чайка…»), а за ним следует громкий всплеск, когда Микитака буквально кидается прочь от Окуясу, зацепив хвостом одну из шлёвок его ремня и утаскивая его в воду. — Пойдет, — бормочет Джоске, глядя, как его друзья тонут. Всё происходящее явно (и к счастью) глубоко непонятно Джотаро Куджо, эксперту в вопросах хоть и не менее экстравагантных, но всё же гораздо менее идиотских. Сунув руки в карманы, Джотаро указывает подбородком на мелькающие в воде конечности и комментирует так сухо и прохладно, что, похоже, он уже повидал такое и не очень-то хочет связываться. — Ты не собираешься ему помочь, — это звучит не как вопрос, скорее как предложение. — Э, — Джоске стремительно осознает, что возможно, когда твой друг тонет, это должно вызывать не только «э». — Черт, Джотаро, точно! Я не умею плавать!! Джотаро пристально смотрит на него. Непоколебимый племянник Джоске вообще регулярно это делает — и предпочитает больше сказать своим молчанием, чем словами, и заставляет каждую паузу звучать вместо тысячи слов. Конкретно этот отрывок неловкой тишины (которую регулярно прерывают своими невнятными криками «помогите!» Окуясу и Микитака — они отчаянно стараются вскарабкаться друг на друга, чтобы не утонуть) — словно у родителя, который поймал своего ребёнка с рукой даже не в банке с печеньем, а в миске с тестом, из которого ещё ничего не испекли. Короче говоря, смесь «что ты вытворяешь» и «зачем». Если бы люди могли поникнуть, как цветы, Джоске бы попробовал. Робость ему совершенно чужда — потому что ну, посмотрите на его прическу — но чувство вины знакомо даже шестнадцатилетнему и крутому ему, и оно прошивает его насквозь, когда Джотаро снова тяжело вздыхает, кидает ему свою куртку и готовится нырнуть. Дело не в том, что он кого-то обманывает, а в том, что он обманывает Джотаро, и Джоске всё это вытворяет только чтобы увидеть, что у него под кепкой. Ему вдруг приходит в голову, что это может быть что-то личное (боже, что, если он правда лысеет) и совершенно не его дело. Держа куртку Джотаро в руках, Джоске шаркает ногами и смотрит, как тот разувается. На его лице больше нет раздражения, только необыкновенная серьезность — она всегда появляется, когда Джотаро знает, что должен выполнить свой долг, пусть даже самый незначительный. Джоске на секунду задумывается, а не свернуть ли весь этот план. К сожалению, секунда проходит быстрее, чем он ожидал, когда Джоске осознает: а Джотаро и вправду не снимает кепку, хотя снял куртку и обувь. Все мысли о личном раскаянии вылетают у него из головы, оставляя любопытство и только любопытство насчет таинственной прически, и оно наполняет Джоске совершенно новой, незнакомой смелостью. — Эй, Джотаро. Кепку твою подержать? — предлагает он. Ловко. Технично. — Нет, — просто отвечает на это Джотаро. И это слово — как гильотина. В голове Джоске звучат сирены, когда Джотаро трогает воду ступней и бросает последний взгляд через плечо, а потом кидается в волны — он плывет прямиком к Окуясу и уже вернувшемуся в человеческую форму Микитаке (тот решил, что дельфинье тело уменьшает его шансы погрузить голову Окуясу в воду и выжить самому). В жизни бывают моменты, когда сделать что-то кажется хорошей идеей, хотя наверняка не знаешь. Джоске отлично понимает: он объявил, что не умеет плавать, и это противоречит тому, что он сейчас делает, но чаша весов уже склонилась в пользу отчаянных мер ради успешного завершения миссии. Правда вскрылась, дельфина нет, и остались только трое подростков, которые позорятся по полной, пытаясь сделать кое-что совершенно обыденное, и если Джоске придется потом объяснять свое поведение, лучше сделать это с чувством согревающей победы, чем сокрушительного стыда. Так что Джоске прыгает в воду. Он прыгает так, словно это шоу, и его одинокое «дораааа!» разносится по опустевшим докам, прорезает океанский бриз словно воинственный клич. Джотаро останавливается. Окуясу и Микитака — тоже, забыв о своем желании друг друга поубивать, и все они смотрят, как Джоске грациозно взлетает в воздух, влетает в воду «бомбочкой», подняв приливную волну, и как следует прикладывается головой об остов соседнего, недостроенного дока. Весь мир останавливается, и на поверхность всплывает мокрый неподвижный помпадур. Никто не говорит ни слова, и Джотаро спокойно размышляет над тем, что впервые видит, как кто-то остановил время без станда. — Яре яре дазе. *** Когда Джоске приходит в себя, то лежит на спине на скамейке. Сесть и понять, где он и что происходит, кажется хорошей идеей, но, пожалуй, хватит с него хороших идей. Поэтому Джоске решает, что лежать, пока голова перестанет раскалываться, тоже ничего. Несколько секунд он наслаждается твердой землей и убирает свои распустившиеся волосы назад. Первое, что он слышит, это: — Ты очнулся. Узнать голос нетрудно — трудно будет поддерживать разговор после красочных событий дня, но Джоске уже слишком устал, чтобы увиливать, и вообще он слишком упрямый, чтобы что-то скрывать. Он слегка улыбается. — Где Окуясу и Микитака? — он надеется, что Джотаро их не прибил. — Я отправил их по домам, — великодушно отвечает тот. Джоске поворачивает голову, прищуриваясь, чтобы разглядеть его: Джотаро сидит в десятке сантиметров от него. Спина у него прямая, а на коленях лежат мокрые туфли Джоске. Некоторые вещи, связанные с Джотаро, Джоске просто не дано понять. — Извини за дельфина, — выдает он, как будто Джотаро в первую очередь разочарован тем, что не увидел настоящего тихоокеанского дельфина. — Шутка была не смешная, — спокойно отвечает Джотаро. — Не стоило. Его слова звучат как что-то окончательное, решенное, требующее разве что признания. Джоске переворачивается набок, чтобы лучше его видеть. Джотаро, его племянник по невероятному стечению обстоятельств, все такой же бесстрастный и незыблемый, смотрит куда-то за горизонт. Джоске не следит за направлением его взгляда (как ни иронично, а вдруг это личное). Кепка Джотаро чуть задрана, чтобы дать волосам просохнуть, и снизу Джоске удается разглядеть полустертые контуры когда-то яркого карандаша на внутренней стороне. Он бы никогда их не увидел, если бы все не сложилось так, как сложилось. Под козырьком идеально сидящей кепки Джотаро нацарапано одно слово — в несколько слоев, восковым водоотталкивающим карандашом, детской рукой. «Джолин». Джоске хочет спросить, но решает этого не делать. У Джотаро Куджо всегда будут свои тайны, и, как и отсутствие упреков в его адрес, как сохнущие туфли Джоске на коленях у Джотаро, это имя под козырьком его кепки — наверняка свидетельство его безмолвной доброты. И это награда Джоске за этот день. *** — …И еще конспекты по математике за сегодня. Ты точно в порядке, Джоске? Я слышал, что ты вчера сильно ударился головой, а теперь у тебя температура… — Нее, Коичи, не парься. Не знаю, если так подумать, я чувствую себя просто отлично. Секунду Коичи это осмысляет, а потом смеется: — Ну, если ты так говоришь. До завтра, Джоске. Джоске ждет, пока Коичи уйдет и за ним закроется входная дверь, а потом начинает напевать «Джолин» Долли Партон, стараясь взять самую высокую ноту, и нездешняя мелодия поднимается из открытого окна в небо.