Одиночество сильных

Над ним не было ничего уже, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. Лев Толстой

За окнами отеля синее небо. Холодное. В Китае говорят - весеннее. Здесь, в Пекине, уже весна. Этери смотрит в окно и не знает, что дальше. Наверное, она и знать не хочет. Было бы прекрасно не думать о том, что дальше. И вопрос даже не в допинге. Ну, право, какой допинг? У кого? У Камилы? Да даже и допинг. Вообще, все это - дело житейское. Всякое бывает. Не в этом беда. Беда в том, что допинг - не главное. Было б так просто, будь он единственной проблемой. Все они наблюдают, как вокруг сгущается беспросветность и пустота. А тут - в вакууме пузыря отеля, в вакууме одиночества, когда нет ни одного действительно близкого человека вне системы, который возьмет за руку и скажет: “Я с тобой!” А люди из системы уже до тошноты обрыдли. Ками заходит после тренировки в номер, закрывает дверь и появляется снова только на обед, ужин, опять же тренировку. У нее нет сил смотреть в их нарочито бодрые лица. Санечка и Аннушка ее больше и не трогают. Им и самим тошно и тяжело, но пока держатся друг за друга. Тренеры сейчас для этих троих, если и не враги, то точно не те, кого лишний раз есть потребность видеть. И без того при отсутствии близких иных опор нет. И эти опоры призрачны. С тренерами они тоже немного по разные стороны: тренеры останутся, все они будут продолжать свой путь, а Ками? Сколько будет нужно сил этой девочке, если сейчас пройдет полный цикл с отстранением? Вернется ли она? А вернется - в каком состоянии? Нет. Думать о будущем нельзя. Тем более о таком. Женщина закладывает кудрявую прядь волос за ухо и продолжает смотреть на бесконечное голубое небо за стеклом. Они обязательно выйдут на личные соревнования. Полностью очищенные от подозрений. Уверенные в себе. К победе. Или не выйдут. Этери наблюдала за потоком оголтелого зла и видела, как дирижеры начали менять курс в очередной раз. Впрочем, в дирижеров она, пожалуй, и не очень верила. А вот в качание маятника, который разворачивал потоки мыслей, чаяний и надежд масс - верила. Видела. Теперь волна катила в нее. Ну, и это, наверное, не должно было бы удивлять. И даже, пусть так, все-таки они взрослые, девочка - еще ребенок. Бледно-голубое небо безразлично усмехалось из-за стекла. Нет, оно не верило в беспричинное благородство, знало, что Этери борется с собой, с таким человеческим и простым желанием спрятать голову под подушку в большом номере олимпийского “дома” и никуда не выходить, ничего не говорить, никого не видеть. Валиеву - в первую очередь, хотя ребенок, конечно, и не виноват. Она устала быть взрослой, спокойной, разумной, главной. Хотела полной тишины и свободы. Неба, до которого можно дотянуться рукой, а не того, что недосягаемо за окном. Хотелось слабости. А слабость-то и непозволительна. Недопустима. Как и жалость к себе, хотя жалости очень хотелось. - Мам, ты так и будешь молчать?- Диша вышла из соседней комнаты в надежде, что мать прервет свое безмолвное стояние у окна, которое длилось уже не меньше получаса. Женщина развернулась к дочери и проговорила: - Не хочу шуметь. Тишины хочу. Диана вздохнула и снова скрылась из вида. Небо все так же дразнило голубизной и недосягаемостью. Небо всегда недосягаемо. Как, похоже, недосягаемы покой и безусловное уважение. Хотя, было ли хоть какое-то уважение со стороны толпы к ней? Об этом думать тоже не хотелось. Столько лет труда, чтобы кто-то всегда кричал про твою нечистоплотность, алчность, злобность и корысть. Думала, давно привыкла, но сейчас скашивало на фоне общего истерического озлобления. Как ни трусливо это звучит, но было проще, когда искали виноватого спортсмена и даже когда допингисткой назвали Камилу. Было намного легче вставать и идти, делать свое дело. Хотя так, как сейчас, было правильнее. Это цена ее популярности, цена успеха. Но дышать то и дело пропадали силы. И бороться. Бороться за то, чтобы дышать. - Мам, может, кино хоть посмотрим?- Диана снова стояла за спиной и ждала. - Нет, Диш, я пойду,- наконец принимает решение о движении вперед, по дню и жизни. - Куда?- удивляется девушка. - К Камиле,- вздыхает в ответ ее мать. Ноги совершенно не хотят сдвигаться и куда-то нести тело. Только голова требует решать, определять будущность действиями, которые приняты в настоящем. - Мам, она никому не открывает. Глеб пробовал и даже Сергей Викторович стучался. Зачем ты пойдешь к ней?- уговаривает Диша. - Ну, значит - и мне не откроет,- кивает Тутберидзе.- А, может, и откроет. В одиночестве все чуть проще. Сам себя знаешь. Сам себя держишь. Только это в конце концов ведет к провалу, потому что ты сам себя и съедаешь. И поэтому Этери идет по коридору олимпийского дома, где живут спортсмены и тренеры к комнате Камилы. После стука в дверь - долгая тишина. Может и не открыть. Может, и не откроет. Но тренер ждет, надеется. Коротко щелкает магнитный замок и в дверях появляется усталое юное личико Ками. - Ты меня впустишь?- интересуется женщина. Дверь раскрывается шире и фигуристка отходит в глубь помещения. - Чем занимаешься?- интересуется Тутберидзе. - Молчу,- безразлично отвечает Ками.- Тишины хочу. - Я тоже,- кивает Этери.- Помолчишь со мной? Высокая блондинка отходит к окну и опять погружается в неприкосновенное далекое небо. Девочка в домашнем костюме встает рядом и смотрит туда же. В комнате концентрированное молчание, которое можно резать ножом, но двоим в нем почти комфортно. Они не считают минут плотного молчания. - Я думаю,- наконец произносит Ками,- даже если это все, то жизнь вроде же все равно не заканчивается… И снова тишина. - Помогает?- интересуется Этери. - Нет,- вздыхает девушка. - Никому не помогает,- слышит в ответ. - И что делать?- задает вопрос Валиева. - Ничего, кроме того, что делала до этого. Ходи, тренируйся, готовься. Притворяйся, что все в порядке и как обычно,- пожимает плечами женщина. - Поможет?- интересуется фигуристка. - Хуже точно не будет,- не отрывается от небесной голубизны взглядом тренер. - А что делать потом?- девушка тоже цепляется за синеву. - Потом и подумаем. Они стоят рядом, но даже не перебрасываются взглядами, все в небе и в себе. Обеим никто не нужен, но все же хорошо, что рядом есть кто-то, с кем можно смотреть в одно небо, и он в той же пустой бездне, что и ты.