В уме своём я создал мир иной
И образов иных существованье;
Я цепью их связал между собой,
Я дал им вид, но не дал им названья:
Вдруг зимних бурь раздался грозный вой,-
И рушилось неверное созданье!..
Где-то далеко завывала буря: бились бешеные чёрные волны о холодный берег, истошно свою жалобную песню скулил ветер, но ничему было не под силу перекричать бывшего не так давно божества в его страшном горе. Тело судорожно силилось сжаться в комок, замкнуться на прошлом, где всё ещё не было режущей правды, но цепи колокольным звоном выносили иной приговор. Хозяин чёрных вод глубоко и облегчённо выдохнул, ступая ближе к последнему живому Ши, только шаг отдавался не кровавым хлюпаньем ненавистной крови, а скрипом и треском битого стекла. Демон стал так близко к своему рассеиванию, как далеко никогда не был... И всё же неживое тело так послушно подчинилось даже призрачной мысли "не сейчас", которую не уловил разум, но которая ощутимо уколола кончики волос. Едва начавшие таять тонкие пальцы смогли снова ощутить тепло человеческого, теперь уже человеческого, тела. Дрогнули цепи — Хэ Сюань сломал то, что не хотел ломать. Как жаль, что он всего лишь демон чёрных вод, а не божественный ремесленник, коим столь долго и искусно притворялся. Он не Мин И, хотя его продолжают тихонечко сквозь всхлипы звать именно этим именем. Он демон призванный рушить, хоть богом его ты назови.Так перед праздною толпой
И с балалайкою народной
Сидит в тени певец простой
И бескорыстный, и свободный!..
Шум городских улиц нигде не отличался, везде один и тот же балаган купечих площадок, что в столице, что в посёлках. Однако даже в такой помойке звуков острый слух способен выловить трели певчей птички в клетке. Говорят, что навязчивые идеи всегда слышутся громче разумных. И закрытые глаза этому только подыгрывают. Если их открыть, разрушится ещё один кропотливо выстроенный из сусального золота иллюзорный мир. Сколько их уже было разрушено — демон, несмотря на тягу и в посмертии к науке, сбился со счета. Ещё один не станет роковым. Там за широкой толпой, последней ширмой отгораживающей от демона хрупкого, но свободного человека, с добрым воодушевлением бродячий бард рассказывал сказку. Добрую и совершенно непоучительную сказку о жителях небес, но слова лились с таким упоением, что интерес затягивал всё больше и больше прохожих по главной столичной улице в кольцо зевак. Широкие жесты развивали слишком большие, не по размеру сидящие одежды не хуже дорогих платий, а камешки под ногами звенели вместо украшений. Так и не скажешь, сколько всего изменилось. Совсем по мальчишески бард поднимался на мысочки, вытягиваясь в длинную и тонкую — "исхудалую" поправляет сознание — струну, показывая против какого большого демона сражались два героя его рассказа. Наконец возвысившийся над толпой юноша попал под взгляд демонических глаз, замаскированных по старой привычке. Узнать в бродяге бывшего небожителя было тяжёлой задачей, но только демон знал его гораздо больше, чем просто небесного чиновника — слабенькое оправдание приправленное солёным "ради мести". В мгновение, когда рассказчик дотянулся до самой верхней точки, он словно сорвался и снова опустился за толпу, может прячась, может продолжая, но уже чуть упавшем, за мгновение осипшим голосом. Хэ Сюань сдержал усмешку и оторвался от угла дома, чтобы исчезнуть так же, как и появился, но стоило сделать и пару шагов в узкий переулок, как рукав натянулся, затрудняя путь. Ну, как "затрудняя".. сильно "затрудняя". Останавливая шаг. Он не станет вырываться, пускай глупое божество уже само отпустит его. Ему полезно будет. — Не хочешь дослушать сказку? — что-то неловкое сквозило в на удивление застенчивом голосе, но не боязливое. — Не хочу, — не оборачиваясь спокойно отвечает Хэ Сюань, но не ощущая свободы решает пояснить свой ответ. — У этой сказки плохой финал. — А я так не думаю, — роняет обычно более уверенный голос. — Ты всех своих слушателей растерял. На что себе ужин будешь брать? — он не хотел предлагать свою заботу, она как-то сама, по привычке, вырвалась. Он его привычка. Вредная привычка. Глубокий и тяжёлый вздох совпал с несильно дернувшимся рукавом, но натяжение не ослабло. — Ты же меня боишься, зачем пытаешься удержать? — Нет, совсем не боюсь! — если бы демон обернулся сейчас, он бы заметил, как короткие волосы взметнувшись в воздух бьют по впалыми щекам. — Я никогда не боялся Мин-сюна и не стану. Хэ Сюань обросил себя взглядом, но произнести смог только немного разочарованное "Вот оно что" прежде, чем принять свой истинный облик. В нём, он выглядел ещё более исхудавшим, нежели павшее, неприспособленное к жизни смертного божество. — А так? В этот раз Хэ Сюань повернулся в полоборота, чтобы увидеть, как расширятся природной чистоты глаза, как сожмется тело, только Ши Цинсюань продолжал остервенело мотать головой так, что даже щеки покраснели. — Боишься? — Нет! — Посмотри на меня и скажи мне это в глаза, Цинсюань, — брошенный вызов, а может и произнесённое имя враз остановили мельтешение. Наивный, сохранивший детскую искру взгляд неожиданно ударил в лицо сильной пощечиной и глубоким поцелуем. Хэ Сюань даже не успел удержать в груди усмешку, но заметил как в насильном глотке содрогнулся кадык. — Не боюсь. — Ты соврал мне, — интонация наигранно звучала вопросом, только Хэ Сюань и не ждал ответа, он сам не мог поверить в такую неумелую ложь. — Впервые. — Я не хочу тебя бояться, — начал оправдываться и исправляться Ши Цинсюань. — Я знаю, что ты в праве... — Отпусти, — перебил спокойных голос, в котором ни одной ноты не звучало раздражения, презрения или ненависти. Только свободное равнодушие. — Всё закончилось. За себя я отомстил. — Тогда, ты меня больше не ненавидишь? — кристаллы надежды собрались хрусталём слёз в уголках глаз младшего Ши. Единственного Ши. — Нет. Я тебя не ненавижу. Невозможно ненавидеть ребёнка, который.. Хэ Сюань не успел договорить, его чуть не сбили с ног, заставляя в попытке удержать равновесие отступить на несколько коротких шажков и ощутить крепкую, но совсем не опасную хватку на шее. — У этой сказки ещё нет конца.Он громкий звук внезапно раздаёт,
В честь девы, милой сердцу и прекрасной,-
И звук внезапно струны оборвёт,
И слишится начало песни!- но напрасно!-
Никто конца её не допоёт!..