Усталость металла
13 февраля 2022 г. в 14:41
Все, господа-товарищи, на сегодня закончили,- Горшков провел рукой по волосам, поправляя и без того аккуратно уложенные седые пряди.
Хотя возраста он был весьма преклонного, но и сейчас сохранил присущую многим профессиональным спортсменам легкость тела, не переживаемую даже с годами.
Врачи, тренеры, чиновники рангом помельче, чем он сам, поднимались со своих мест и шумно собирались на выход из номера большого начальника. Ситуация у них сложилась откровенно поганая, малоприятная и малопонятная, так что почти безостановочно что-то происходило и требовало реакций. Вся команда была на нервах и на взводе. Телефоны звонили, почта работала. Искали иголку в стогах с сеном и кучами другой гадости.
Суетились все, кроме самой потерянной троицы. У них уже давно были отключены все средства связи, даже на это совещание их приглашали личным пробегом по номерам вместо общей рассылки сообщений о времени встречи.
Дудаков потрогал рукой лицо, на котором нервно дергалась мышца. Тик не хотел униматься никак. Маски скрывали его от прессы, но мелко дергающаяся мышца не добавляла покоя.
Глейхенгауз с улыбкой что-то сказал негромко в их трио и все, на мгновение расслабившись, засмеялись.
Совершенно отощавшая за пару дней Тутберидзе первой прервала смех и, засунув руки глубоко в карманы и вздернув плечи, пошла к выходу.
- Этери Георгиевна, задержитесь,- остановил женщину функционер.
Она замерла, не оборачиваясь, будто ждала чего-то, естественно, плохого.
- Я хочу сказать вам пару слов наедине,- этой фразой попытался и ее хоть сколько-то успокоить, и дать понять тут же затормозившей команде, что в них при грядущем разговоре нужды не будет.
С любопытством наблюдал за мужчинами: Даниил почти сразу продолжил сборы на выход, а вот Дудаков обратил взгляд на Этери и не отвел, пока та едва заметно ни кивнула головой. И лишь после этого последовал за молодым коллегой.
Народ разбрелся кто куда по отелю, в номере их осталось двое. Рук из глубоких карманов джинсов блондинка так и не вынула. Вся была холод, напряжение, готовность к бою, которая отнимала больше сил, чем сами бои.
- Садись,- перешел на “ты” Горшков и головой указал на диванчик в углу комнаты.
- Может, лучше стоя… умереть,- голос у нее ровный, уверенный, в отличие от реакций тела, которые будто чуть измельчали, стали несколько более суетливыми.
- Умрешь, стоя, завтра, пока садись,- махнул рукой в ее сторону начальник.
- Значит все-таки - завтра умирать?- блондинка опускается на диван.- Я, как ни странно, верила, что мы сможем побороться. За нас смогут побороться.
Откидывается на спинку головой и закрывает глаза. Ноги плотно переплетены узлом, руки завязаны так же на груди. Но все, что видит пожилой мужчина - бескровное лицо, даже не лицо, череп обтянутый бледной кожей, под которой не ощущается никакой жировой прослойки, под закрытыми веками резко обозначились до этого тоненькие морщинки-ниточки, добавляя к видимому возрасту сразу много лет.
Смешно видеть в этой тощей грузинской ведьме ребенка, но Александр видит. В его возрасте женщины со взрослыми детьми при должностях - все уже дети, дочки. И когда вот так обессиленно закрывают глаза, их жалко, как было бы жалко своего уставшего и измученного ребенка.
- Ты плохо выглядишь,- напрямую заявляет Горшков.
- Очень своевременное замечание,- отвечают с дивана, изгибая губы в улыбке и не открывая глаз.- У меня же только и поводов, что цвести и молодеть от счастья на глазах.
Тутберидзе медленно поднимает веки, глядя на руководителя.
- Александр Георгиевич, вы ведь на нас всех псов спустите, если мы сейчас не найдем возможности оправдаться?- вроде и вопрос, но по сути утверждение.
- Да ничего вам не будет,- морщится начальник.- Там по улицам флешмобы в защиту. Кто и что сделает при такой поддержке народа, даже если бы захотел?
- Ну, да, конечно,- формально вроде и согласилась, но в голосе густое ехидство.
- Настроение твое мне тоже не нравится,- покачал головой Александр.- Что бы сейчас ни случилось, надо работать. Надо жить. Продолжать свое дело. Слышишь?
Глаза блондинки, сидящей на диване снова закрыты. Не открываются даже когда она легко кивает головой.
-Так почему тогда ты себя не бережешь?- продолжает мужчина.- Ты поела сегодня?
- Да, папочка, я поела и даже в шапке,- фыркает тренер, напоминая этим ответом ее спортсменок-подростков.
- А если без сарказма?- настаивает Горшков.
Карие глаза снова открываются и заглядывают в выцветшие голубые:
- Александр Георгиевич, что вы хотите от меня услышать, чтобы я могла пойти уже отсюда и заниматься своими делами?
- Хамишь!- одернул руководитель.
- Я не очень по части дипломатии,- глаз больше не закрывает.
- Да не нужна мне твоя дипломатия,- Горшков медленно прохаживается по комнате,- но и дохлая ты мне не нужна. Впереди короткая, впереди произвольная.
- У меня все нормально,- вздыхает Тутберидзе.
- Сходи к врачам, возьми успокоительное, снотворное, что угодно, чтобы на тебя можно было смотреть без содрогания. Поняла?
- У меня все нормально,- повторяет женщина.
- Что ты такая трудная?!- восклицает в сердцах Горшков.
Он смотрит в упрямое худое лицо с прорезавшимися морщинками, в тяжелый темный взгляд, понимает, что ни в чем не убедит эту женщину, если она сама не решит убедиться.
Этери тяжело поднимается с дивана и направляется к выходы, но задерживается почти вплотную к Горшкову, замершему, как только она подошла.
- Не бросайте нас, пожалуйста,- тихая и жалобная просьба. Детская. Женская.
- Ну, кто вас бросит?!- качает головой начальник.
Блондинка кивает головой. Безнадежно. Продолжает путь на выход. За руку ее Александр хватает уже у самой двери, разворачивает и аккуратно притягивает к себе, чтобы обнять.
- Я вас не брошу, слышишь!
Голова прижатая к плечу коротко кивает. Александр отодвигает от себя женское тело на расстояние вытянутых рук.
- Ты меня поняла?! Не брошу!- чуть встряхивает.
- Да,- одними губами соглашается Тутберидзе.
Ее отпускают на свободу.
- Зайди к врачу, возьми успокоительное!- назидательно настаивает Горшков.
- И чего-нибудь для сердца,- слышит в ответ.
- Стерва,- чуть усмехается начальник.
- Всегда пожалуйста,- и в этой пикировке Тутберидзе почти похожа на себя обычную.
Когда Горшков смотрит вслед уходящей женщине, задумчивым долгим взглядом, он надеется только на одно: они и правда смогут их не бросить. И, если будут силы, то даже отстоят.