After every party I die

Не могу точно сказать, сколько я проспал, потому что периодически, с трудом раскрывая тяжелые веки, то некоторое время мутным взглядом смотрел в пустоту, то вновь проваливался в забытье. Но каждый раз, когда я приходил ненадолго в себя, первая моя связная мысль была о том, что тебя нет. Поэтому я, морщась от нестерпимой тупой боли, пронзающей голову, в панике вглядывался в полумрак комнаты, чтобы, заметив там твой силуэт, со спокойной душой закрыть глаза. Мне правда будто бы легче становилось от того, что ты рядом. В детстве мне нравилось лежать под толстым слоем пуховых одеял, пока мать прохладной рукой заботливо трогала мой влажный жаркий лоб. Отец был против всех этих ласк, и я ни разу не получал от него ничего теплей, чем скупое похлопывание по плечу перед сном. Будучи совсем еще маленьким и наивным, я отчаянно пытался пробиться сквозь эту толстую броню, тем более что еще тогда понял, что могу растопить любое сердце. Любое, кроме сердца моего отца, как оказалось. Иногда я словно тонул, с головой уходя под ледяную воду. Дрожал и зябко ежился под одеялом, а тело мое нещадно ломило и выкручивало. - Мне холодно, - бормотал я, чувствуя себя одиноким и всеми покинутым. – Укрой же меня чем-нибудь. Потом холод вдруг прошел, и я ощутил, что внутри меня пылает огонь, в котором я горю будто грешник. Стало нестерпимо в этом тесном коконе, и я слабой рукой отбросил одеяло прочь, но этого казалось мало. Вероятно, ты принес все, что было в доме, когда я дрожал от холода, но в тот момент мое измученное температурой сознание никак не могло понять, от чего эти чертовы одеяла всё никак не кончаются? Пришлось основательно повертеться, чтобы освободиться от них, и эти хоть и нерезкие, но все же несколько энергичные движения окончательно привели меня в чувство. В комнате было нестерпимо душно, мокрая от пота рубашка неприятно липла к телу. Я медленно сел, спустив босые ноги с кровати. Вдруг приступ сухого кашля неприятно оцарапал горло, как будто я наглотался битого стекла. Отвратительно. Кажется, температура моя была выше, чем я мог себе представить, потому что, сделав первый шаг, я вдруг заметил, как комната слегка качнулась перед глазами. Возможно, не стоило вчера так много пить, но я всегда говорю себе это, если вдруг просыпаюсь наутро разбитым, и забываю об этом нелепом предостережении, как только мне становится лучше. Ты сидел за столом и сразу же обернулся, едва услышал мои шаги. Жаль, а я хотел остаться незамеченным и нахально заглянуть тебе через плечо. Но все же я успел краем глаза уловить, как ты быстро сунул какое-то письмо под внушительную стопку скучных бумаг, в которых, как ты знал, я ни за что не стану ничего искать. Теперь, конечно, я сделаю это, стоит тебе только ненадолго отлучиться, даже повод для этого придумаю – фантазия у меня хорошая. Хотя, тут и гадать не нужно, наверняка это мерзкий Росс, думает, если забросает тебя телеграммами, то чаша весов склонится в его сторону. Как самонадеянно с его стороны! Не к месту вспомнилось, что однажды, когда ты болел, я устроил какую-то невыносимую сцену, истрепал тебе все нервы и, позорно хлопнув дверью, ушел, оставив тебя страдать в одиночестве. Сам ты ни за что не поступил бы подобным образом. Признаю, что поступку моему нет оправдания, да и сейчас, к стыду своему, я не могу вспомнить причину моей тогдашней ярости. А вот твой дорогой Росс наверняка позаботился бы о тебе. Ведь он, в отличии от меня, умеет держать себя в руках и на первое место ставит ближнего своего. По пути я прихватил стул, на который вознамерился сесть, чтобы составить тебе компанию. Заметил, как ты на мгновение устремил свой внимательный взор туда, где я, мучимый жаром, расстегнул пуговицы. Не знаю, что ты там обнаружил, но дело было явно не в красоте моего тела, потому что взгляд твой не выражал никакого желания, одну лишь легкую грусть. Надо бы изучить свое отражение в зеркале в ванной, как только до него доберусь. Ты вдруг потянулся ко мне и нежно опустил ладонь мне на лоб, а после нахмурился, оставшись явно недовольным результатами проверки. Забота твоя была мне, конечно, приятна, как и все эти касания, от которых перехватывало дух, но если бы ты сейчас принялся читать мне нравоучения, то услышал бы много слов, которые джентльмену говорить, вероятно, не пристало. Терпеть не могу, когда кто-то считает, будто знает, как мне жить. К счастью, ты промолчал, и молчание это странно затянулось, оставляя меня наедине со своими мыслями. Этого мне, пожалуй, хотелось меньше всего. - А я уже было ни на шутку перепугался, что утерял свой талант к распитию элитного алкоголя. Голос мой из-за болезни звучал хрипло и грубо. - Молодость всем нам дарует подобный талант, мой мальчик, - ты слабо улыбнулся, и я надеюсь, это странное выражение лица у тебя не от того, что тебе не терпится отправить меня обратно в постель, чтобы вернуться к тому, от чего я тебя оторвал. Я бросил мимолетный взгляд туда, где упокоилась злосчастная телеграмма и заметил портсигар, к которому тотчас же потянулся, по пути зацепив и видавший виды коробок спичек. Если бы, лежа на смертном одре, я был бы напоследок удостоен одного желания, то с наслаждением выкурил бы последнюю сигарету. От слабости руки мои дрожали, и я никак не мог разжечь огонь, а ты молча наблюдал, как я безуспешно чиркаю спичкой. Наконец, мне удалось поджечь злосчастную сигарету, и рот наполнился привычной горечью. Главное не делать слишком быстрых затяжек. Портсигар в руке успокаивал разгоряченную кожу приятной прохладой, и я машинально водил по нему ногтем большого пальца, вычерчивая причудливые узоры. - Ты всем дарил золотые, а меня удостоил серебром, - внезапно сказал я, как бы между делом. Разумеется, это очевидно, что я затмил всех, кто был, есть и будет после меня. Но я не хотел, чтобы ты понял, как важно мне чувствовать себя особенным для тебя — это отдавало слабостью. Ты мягко улыбнулся, и я продал бы душу дьяволу за то, чтобы узнать твои мысли. Те, которые ты никогда не озвучиваешь вслух. Встав со стула, вручил тебе недокуренную и ненужную сейчас сигарету, я устроился у тебя на коленях, обвив руками шею и уткнувшись носом куда-то в надключичную ямку. Ты вздохнул и стал гладить меня свободной рукой по спутанным волосам. И мне почему-то ясно показалось, что однажды я непременно захочу в этот момент вернуться, а он, со свойственной ему необратимостью, сотрется из памяти. Поэтому я, замерев от переполнявших меня чувств, все вдыхал твой запах. Мне кажется, если тебя не станет, то я либо умру, либо сойду с ума, одно из двух. Могу ли я любить тебя еще сильней, и если да, то выдержит ли это мое бедное сердце? Если предаваться всем мыслимым порокам с такой же страстью, то возможно, я отойду в мир иной прежде, чем успею состариться. Будешь ли ты скучать по мне, мой дорогой Оскар?