Все начинается с очищения меридианов.
Ну, не совсем так. Если точнее, то все начинается
после очищения меридианов, когда Лю Цингэ усаживается за чайный стол в последнем пункте того, что Шэнь Цинцю называет
упражнениями по командной работе. Он рад сообщить, что в последнее время количество и разнообразие упражнений растет: спарринги, очищение меридианов, чаепития, случайные прогулки для охоты на редких зверей или наблюдения за миссиями учеников.
День жаркий, из-за влажности воздух кажется липким. Если посмотреть в зеркало, Шэнь Цинцю готов поспорить, что у него на спине остались влажные отпечатки ладоней там, где Лю Цингэ прикасался к нему. (Не то чтобы он думал, что у Лю-шиди потные ладони.)
Шэнь Цинцю вздыхает, обмахиваясь веером. Летом веер имеет решающее значение для его комфорта, и в свободное время он учится использовать его, чтобы движения не выглядели так, будто он отчаянно пытается остыть, чтобы выжить. Он захлопывает веер, поворачивая так, чтобы верхний угол касался его губы, и он
знает, что выглядит как величественный ученый, и…
Лю Цингэ разбивает чашку с чаем.
Они оба смотрят на осколки в его руке, а чай, тем временем, начинает капать со стола.
— Лю-шиди? — очень деликатно спрашивает Шэнь Цинцю. Кончики ушей Лю Цингэ ярко-красные — ему должно быть ужасно стыдно, что он потерял контроль над своей силой. Наверное, еще более неприятно сделать такой промах, если вы не в разгаре искажения ци, тем более что… ну, у Лю Цингэ его точно не может быть, учитывая медленный и устойчивый поток ци, который Шэнь Цинцю лично ощущал всего несколько мгновений назад. Пошевелившись, он задается вопросом, не попытается ли Лю Цингэ выдать это за целеустремленность и не слишком ли рано подразнить его.
— Я ухожу, — выдавливает Лю Цингэ, уши все еще пылают. Интересно.
Вероятно, будет лучше отпустить его, не приставая, если Шэнь Цинцю хочет способствовать процветанию их зарождающейся дружбы. Даже если покрасневшее лицо Лю Цингэ
очаровательно.
— Очень хорошо, — отвечает Шэнь Цинцю, дважды постукивая веером по губам и игнорируя резкий выдох, вырвавшийся у Лю Цингэ, — проводить тебя?
Было бы более правильным, если бы ученик сопровождал другого главу пика — задача, которую Мин Фань предпочитал, а Ло Бинхэ избегал — но в конце концов их чаепитие было короче, чем обычно. Возможно, Лю Цингэ будет более расположен поболтать, пока они будут гулять по бамбуковым рощам.
— Нет, — говорит Лю Цингэ со странной интонацией в голосе и поднимается из-за стола. Его брови хмурятся, когда он смотрит на Шэнь Цинцю, а затем, как ни странно,
объясняет: — У меня есть еще одно дело, которым нужно заняться.
— Ну, — отвечает Шэнь Цинцю, — тогда тебе нужно идти.
— Да, — соглашается Лю Цингэ.
А затем он уходит, и Шэнь Цинцю действительно не знает, чего еще он ожидал. Он пожимает плечами, вызывает Мин Фаня, чтобы убрать беспорядок, и продолжает свой день.
***
Лю Цингэ обрушивает свой меч с такой силой, что разбивает валуны, Чэн Луань резко резонирует с его ци, а Шэнь Цинцю принимает решение
не оставаться на его пути. Это мудро: даже когда духовный клинок останавливается, не долетев до земли, остаточное давление раскалывает каменные плиты двора, где они спаррингуют.
Гладкий камень слишком однороден, чтобы это устраивало Лю Цингэ, слишком отличается от естественной среды, в которой вы
на самом деле сталкиваетесь с врагами, но Шэнь Цинцю
логично доказывал, что иногда вы находитесь в городах или проклятых особняках, и поэтому был вознагражден тем, что четверть их спаррингов проходят на ровной каменной кладке. Он парирует следующий удар, но сила, которую Лю Цингэ вложил в атаку, заставляет его плечи болеть.
Чэн Луань не является тяжелым клинком, каким его представляют себе современные геймеры. Но до него доходит... и Шэнь Цинцю следит за тем, чтобы его губы не дрогнули, потому что между духовной сталью и ци Лю Цингэ…
— Шэнь Цинцю, — хмурится Лю Цингэ, — ты отвлекся. Вот так и получают ранения в бою.
— Ты не причинишь мне вреда, — радостно отмахивается Шэнь Цинцю, выпрямляясь и элегантным движением левой руки снимая веер с пояса, чтобы как следует скрыть ухмылку. —
Лю-шиди.
Лю Цингэ смотрит на него с недоверием.
— Что ты хочешь?
Обидно. Ужасно, ужасно обидно. Но несколько месяцев назад Лю Цингэ ушел бы в тот же момент, как спарринг закончился, так что это тоже
улучшение.
— Можно ли сказать, что, — говорит Шэнь Цинцю, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, — Чэн Луань —
световой меч?
…
— Нет, — отвечает Лю Цингэ, нахмурив брови.
Шэнь Цинцю делает паузу.
— О, верно.
— Ты ударился головой? — Лю Цингэ метнул взгляд в сторону веера Шэнь Цинцю, а затем снова посмотрел ему в лицо, его губы сжались в прямую линию.
Шэнь Цинцю качает головой. Эти спарринги — услуга, просьба, и ему действительно повезло, что Лю Цингэ согласился помочь. Но при этом он неожиданно стал настаивать на обязательном осмотре на наличие травм после. Лю Цингэ также на удивление настойчив в том, чтобы продолжать их спарринги, даже когда влажные летние дни кажутся бесконечными. Возможно, для главы пика Байчжань становиться сильнее — это привычка, вызванная потребностью в улучшении, а не в выживании.
Теперь, когда они не двигаются, Шэнь Цинцю осознает, что неприятно взмок, раскрывает веер и с облегчением начинает обмахиваться.
Лю Цингэ отслеживает движение, жутко сосредоточившись на нем, и Шэнь Цинцю немного поспешно захлопывает веер, прежде чем протянуть его ему. Необычно, что Лю Цингэ проявляет такой большой интерес к вещам, не связанным с монстрами; лучше поощрять его. В конце концов, дорога вечной дружбы длинна и полна жертв. Однако его небольшая часть оплакивает потерю веера; возможно, это признак того, что ему следует больше думать о разработке системы охлаждения. Некоторая комбинация устойчивых талисманов ветра и уплотняющих печатей, чтобы тянуть воду из воздуха, может сработать.
Мысли о
кондиционировании почти достаточно, чтобы отвлечь его от того, что Лю Цингэ принимает веер. Но потребовался бы еще один питон-носорог черной луны, чтобы удержать его от наблюдения за тем, как Лю Цингэ преднамеренно проводит краем раскрытого веера вдоль своей щеки, позволяя ему остановиться чуть ниже правого глаза.
Лю Цингэ пристально смотрит на Шэнь Цинцю, а затем Шэнь Цинцю
вспоминает.
***
Как оказалось,
на самом деле все начинается не с очищения меридианов.
Как и большинство вещей в нынешней жизни Шэнь Цинцю, все начинается с того, что Шан Цинхуа — в разгаре ночной бессонницы после пяти энергетиков и читательского запоя — накатал три тысячи символов новой главы о последнем завоевании Ло Бинхэ.
Его
методом прокрастинации исследованием в тот вечер была статья о торговце веерами в Лондоне викторианской эпохи, который изобрел язык вееров, чтобы попытаться увеличить свои продажи. Это потерпело неудачу во всех отношениях, кроме сатиры, конечно, но только после того, как упомянутый торговец раздал дворянам небольшие брошюры, чтобы точно объяснить, какие возмутительные сообщения они могут отправлять тайно.
И Шан Цинхуа, только что обожженный язвительными комментариями одного из
читателей о его недостаточной
деликатности, а также пронзительным светом утреннего солнца, сделал свой выбор.
«
Это тонкость», — подумал автор, и использовал ее ровно в одной арке, где Ло Бинхэ должен был завоевать благородную принцессу, прежде чем полностью забыть об этом.
Так что вы можете передумать и сказать, что это карма, настигшая сквозь время и вселенные.
Или, если у вас есть доступ к определенной арке определенного веб-романа о похотливом повелителе демонов, вы можете увидеть длинный комментарий определенного читателя, проклинающий автора за то, что он думал, что публично признаться в любви посреди дворца, используя язык, который должен был выучить каждый дворянский ребенок — это тонко.
На самом деле, это могло пойти по любому пути.
***
— Я флиртовал с Лю Цингэ, — спокойно говорит Шэнь Цинцю, — своим веером. Случайно.
Шан Цинхуа очень старается смотреть на него, но текстура его чайного столика, должно быть, слишком завораживает.
Предательство является источником жизненной силы их дружбы.
— Ты
знал.
— Братан, это было очевидно, — говорит Шан Цинхуа. Он плюхается на стол, крадет чашку и наливает ее до краев, затем наклоняется вперед и, как монстр, отхлебывает через край. — Даже Юэ Цинъюань заметил, что ты упорно пытаешься привлечь его внимание.
Шэнь Цинцю даже не хочет
думать о том, как Юэ Цинъюань замешан в этом.
— И когда, — говорит он вместо этого, пытаясь скрыть желание отомстить в своем голосе, — ты собирался мне сказать?
Шан Цинхуа пожимает плечами, его глаза сосредоточены на чашке и далеко-далеко от праведного осуждения Шэнь Цинцю.
— Я как бы, э-э, думал, ты знаешь, что делаешь?
Шэнь Цинцю прищуривается.
— Смотри, смотри, подумай! — Шан Цинхуа пододвигает чашку ближе, впервые встречаясь с ним взглядом: — Ты спас его, и он посещает тебя каждую неделю, чтобы очистить твои меридианы, и ты
сражаешься с ним. — Последняя часть подчеркнута широким жестом, как будто Шан Цинхуа считает это величайшим признаком любви. — Значит, было как бы… легко подумать, чем вы
занимаетесь наедине?
— Лю Цингэ думает, что я влюблен в него, — говорит Шэнь Цинцю, а затем, слегка испугавшись, — я постоянно признавался ему в любви.
— С самого начала лета, — немного нервно смеется Шан Цинхуа, — но все уверены, что он ведет себя благородно и не прикасается к тебе, пока ты все еще в трауре.
«
В трауре», — мысленно кричит Шэнь Цинцю, и они мгновение сидят молча под тяжестью того, что остальная часть школы находится под впечатлением, что Шэнь Цинцю был лишен покоя после смерти Ло Бинхэ.
Молчание затягивается, по-видимому, слишком долгое для спокойствия Шан Цинхуа.
—
Я почти уверен, что ты влюблен в него, братан. Ты… как бы… очень волнуешься, когда говоришь о нем. И проводишь с ним больше времени, чем с кем-либо еще. Ты даже проводишь с ним больше времени, чем со мной, так что, ты понял.
— Я определенно не люблю тебя, — четко говорит ему Шэнь Цинцю, чтобы не было путаницы. Учитывая все остальное, кажется важным указать на это.
— Что. — Раздается голос Лю Цингэ у входа в комнату, и они оба в ужасе поворачиваются.
Шан Цинхуа совершает какие-то резкие движения, характерные для любого подозрительного поведения.
— Это здорово, — соглашается он, бросая Шэнь Цинцю на произвол судьбы, — да, ты определенно не любишь меня, хорошо поговорили, я с тобой, бро, удачи, счастливой жизни!
А потом они остаются наедине.
Выражение лица Лю Цингэ настолько шокировано, что Шэнь Цинцю на мгновение опускает взгляд, чтобы посмотреть, не потерял ли он каким-то образом несколько слоев своей одежды, из-за чего сбежавший Шан Цинхуа больше похож на виноватого любовника, чем на социально озабоченного друга. Его одежда,
кажется, в порядке, так что Шэнь Цинцю косится на Лю Цингэ и несколько раз крутит веер в руках в направлении другого главы пика, прежде чем вспомнить, что стало первопричиной всей этой истории.
«Что ж», — оптимистично думает Шэнь Цинцю, Лю Цингэ
часто смотрит в его сторону. Возможно, он просто... собирается с мыслями. Важные мысли о, скажем, погоде.
— Как бы ты назвал встревоженного фехтовальщика? — предлагает он, на случай, если Лю Цингэ позволит им обоим выйти из этой ситуации с уцелевшим достоинством.
— Шэнь Цинцю. — Лю Цингэ вздрагивает, потому что он никогда не избегал прямого пути, а затем, к его ужасу,
останавливается. Его лоб сморщивается, а губы изгибаются в каком-то очаровательном сочетании надутых губ и хмурого взгляда.
Ой.
«
О», — понимает Шэнь Цинцю, когда все встает на место, вот так просто. Потому что где-то тут, рядом с
«красивый» и
«сильный», он добавил
«очаровательный» к описанию Лю Цингэ.
— Ты не знал, — недоверчиво говорит Лю Цингэ, — что был влюблен в меня.
Так и сказал, ну. Это немного грубо, не так ли?
Потому что теперь Шэнь Цинцю знает, а настоящее важнее прошлого. Правильно?
Правильно.
— Лю-шиди, — мягко отвечает Шэнь Цинцю, даже когда его мысли заняты поиском правильного способа двигать веером. Скольжение по щеке означает, что вы испытываете сильную привязанность к другому человеку. Открытый веер — это просьба проводить с ним больше времени. Положить веер на правую щеку — это подтверждение. Приложить закрытый веер к губам — это…
«Просьба о поцелуе», — понимает Шэнь Цинцю и задается вопросом, сколько раз он просил о поцелуе, не осознавая этого. Теперь он улыбается, позволяя вееру прижаться к его губам, ожидая ответа Лю Цингэ, и на этот раз они оба полностью осознают это. Приятно, что это первый раз, когда Лю Цингэ отвечает на просьбу, встав на колени рядом с чайным столиком и потянувшись к нему.
Еще слаще то, что поцелуй неловкий и короткий, а жар, который Шэнь Цинцю чувствует на своем лице, отражается румянцем на лице Лю Цингэ.
— Не разбивай больше мои чайные чашки, — поддразнивает Шэнь Цинцю и усмехается тому, как Лю Цингэ не может сдержать хмурый взгляд в ответ.
