***
Руневский начинал уже слегка нервничать, то и дело поглядывая на большие напольные часы и поправляя ежеминутно поддушивавшую его немного атласную бабочку. За дверью слышалось шуршание пышной ткани и звон каблуков, из одного угла комнаты в другой, снова и снова. Ненаглядная его, очевидно, нетерпеливо и в большом волнении металась, не решаясь выйти наружу. — Алина Сергеевна, душа моя, — позвал свою спутницу изысканный кавалер, мягко постучавшись в дверь. — Скоро ли Вы? Невежливо было бы заставлять Петра Аркадьевича ждать нас. Слова его явно волшебными оказались, ибо комната тотчас же отворилась: у обворожительной барышни, вопреки ожиданиям, ещё была не собрана должным образом прическа и отсутствовали украшения, а чудесное, воздушное, как у сказочной принцессы, нежно-кремовое платье не самым лучшим образом держалось на её лёгком стане. — Руневский, Вы, конечно, приобрели для меня совершенно изумительный наряд, но, будьте так любезны, помогите мне его тогда как-то застегнуть! — Алина обернулась к нему оголенной спиной, продемонстрировав злополучный корсет со спущенной замысловатой шнуровкой, и вид острых, как крылья у маленькой птички, лопаток и хрупких позвонков вызвал у Александра Константиновича какое-то донельзя нежное, щемящее чувство. Такая красота по-своему непорочна, несмотря ни на что. Его пальцы поразительно ловко, с глубоким знанием дела и деликатностью справлялись с шелковыми тесемками. Когда с платьем было покончено, он вытащил на свой вкус из шкатулки одно из не потемневших совсем от времени элегантных жемчужных ожерелий и поднёс украшение к тонкой шее юной красавицы. — Поглядите, как Вам идет, — самозабвенно прошептал Руневский, застегивая на крошечный крючок перламутровую нить. — Хотя, Вы и так затмите собой любую деву, и смертную, и бессмертную, — не совладав с искушением, вампир легонько коснулся губами холодной кожи плеч и нежной, как у лебедя, шеи, вдохнул неспешно аромат французских духов, окропивших собой слегка волосы, и прикрыл в сладкой истоме глаза. — Александр Константинович... — стремление посетить рождественское чудо у Столыпиных с каждым мгновением все больше и больше ускользало от юной барышни, видевшей сейчас перед собой только двоих распаленных чувственным вожделением возлюбленных, отраженных в зеркале напротив. — Сашенька, нас с Вами уже, верно, ожидает экипаж...***
В такую зиму, снежную-вьюжную, мечтать и радоваться не грех. И ловить языком снежинки ох как отрадно. Так же, как и ловить сладкие поцелуи с дрожащих губ. Водить пальчиком по витиеватым морозным узорам на застывшем окошке тоже крайне занимательно. И по гладкой, покрытой капельками пота коже партнёра вырисовывать такие же замысловатые узоры, заменяя пальцы горячими и мокрыми дорожками поцелуев. И содрогаться от наслаждения, сбивая с поскрипывающего столика-трюмо хрупкие склянки дорогих духов. И молчать, выравнивая сбившееся дыхание, кутать белые плечики под тяжёлой шубой, поглядывать якобы сонно, но с весёлым укором на своего красивого, державшего ровно спину кавалера, строгого на людях, но весьма необузданного иногда наедине, и тихонько задыхаться в ярких вспышках воспоминаний, предшествовавших выходу в свет. Верно, на Рождество любви предаются столь отчаянно лишь язычники да существа, обитающие под сенью мрака. Но то было подлинное таинство. И глаза напротив, все ещё горевшие в смятении пылкой страстью, не обманывали: если и существуют на свете чудеса, то отражением их всегда становится упоительно тихая, жертвенная, благородной души любовь, брошенная к ногам дамы сердца. Когда Руневский со спутницей вошли в гостиный зал, то все величественные взгляды мгновенно обратились лишь на них одних: и в безграничном восхищении, и в нескрываемой тихой зависти, и в совершенно искреннем удивлении. Неизвестная красавица, сопровождавшая почтенного гостя, вошла в празднично украшенный дом подобно небесному ангелу. — Александр Константинович! — помахал издалека им рукой господин Свечников. — А мы Вас заждались! Для сей великолепной пары сразу же нашлась пара звонких бокалов, наполненных благоухавшим аленьким напитком. — Не богохульно ли? — осведомился Руневский у Владимира Михайловича. — Что поделать, — развёл тот руками. — Природа-с. У иных гостей, конечно же, обычное вино. А, впрочем, пойдёмте скорее в другой зал, сейчас же все начнется. Вы позволите, Алина Сергеевна? — пожилой вампир по-джентльменски предложил даме свой локоть, и с молчаливого, но доброго согласия своего спутника девушка взяла Свечникова под руку, услышав вновь, как за её спиной раздались восторженные вздохи гостей.***
В соседнем зале установили на сей раз не высокую да пушистую рождественскую ель, извечную сибирскую гостью в горящих свечах да фарфоровый ангелах, а небольшую аккуратную сцену-помост, напоминавшую немного старинный церковный алтарь. Вокруг чудесной сцены этой расходились полукругом кресла для гостей, на манер древнегреческого партера. За тяжёлой бархатной портьерой слышались весёлые детские голоса и мелькали накрахмаленные белые воротнички. Вскоре зрители расселись на свои места в лёгком полумраке и замерли в ожидании невиданного действа. — Дорогие, любезные мои гости, — Столыпин поднялся со своего кресла в первом ряду импровизированного партера и обернулся к собравшимся. — Как Вы знаете, сегодня Наташенька, моя милая затейница, вместо со своими приятельницами из женской гимназии покажет нам необычное, так сказать, представление. Действительно необычное! Это будет литургическая драма — самые истоки современного театра, давно преданные забвению. Наташенька нашла одну любопытную вещь в свежем переводе нашего с вами соотечественника и так загорелась желанием сыграть её вам сегодня, что я ей отказать не смог. Покажет она вам действие, называющееся «Девы мудрые и девы неразумные». С этими словами Пётр Аркадьевич уселся, наконец, в свое кресло, а зрители, пусть и находившиеся в небольшом замешательстве, поддержали юных артисток радушными апплодисментами. Руневский и Алина обменялись удивленными взглядами и тихонько улыбнулись друг другу, увидев, как на сцену вышла трогательно облаченная в белую сорочку Наташа Столыпина, изображавшая одну из непорочных дев, а за вслед ней в подобных одеяних появились и другие воспитанницы гимназии. — Где Христос, господь мой и сын всевышний? — воскликнула Наташа, обратившись к зрительному залу. — Пойдем посмотрим гроб. Портьера покачнулась, и на сцене появилась младшенькая из столыпинских дочерей. За спиной у очаровательной девчушки были прикреплены ангельские крылья, а в руках - золотая труба, как у истинного привратника рая. — Того, кого вы ищете во гробе, о христиане, нет здесь. Он воскрес, как он предсказывал, — ангелок на мгновение запнулся, очевидно, подзабыв слова, но тут же исправился: — Воистину восстал господь из гроба со славой. Аллилуйя! — Какая замечательная крошечка! — прошептала Алина в слезах чистого умиления. — Руневский, а Вы знали, что это будет за представление? — Знал, конечно, — сжав ладонь барышни своими пальцами, откликнулся её кавалер. — Наташа Столыпина на выдумки горазда. Но Вы смотрите, не отвлекайтесь на меня почём зря. — Как же мне на Вас не отвлекаться?.. — возразила девушка, одолеваемая желанием склониться к облаченному в загадочный сумрак Александру Константиновичу и уложить свою аккуратную головку ему на верное плечо. Тем временем к юным актрисам присоединился весьма симпатичный, но отчего-то невероятно грустный юноша, изображавший вечного жениха. — Бодрствуйте, девы! — пропел он высоким тенором окружившим его гимназисткам. — Грядет жених, который смертью омыл и искупил наши злодеяния и претерпел крестные страдания. По залу едва слышно прокатился недвусмысленный шепот: бессмертные гости, восседавшие этим вечером по соседству с обычными людьми, были немного взволнованы словами, доносившимися со сцены. Наташа тем временем зажгла несколько больших свечей, раздав их доброй половине своих приятельниц, и с глубокой страстью молвила: — Слушайте, девы, что мы вам скажем, присутствуя здесь, что вам прикажем: ждите жениха! Ждите его, ибо скоро придет он сюда. То были девы мудрые. У неразумных же дев в руках оказались незажженные свечи, и они в притворной мольбе обратились к зрителю: — Мы хотим просить вас, сестры, как тех, которым верим. О скорбные! О жалкие! Мы слишком долго спали. Дайте нам света в лампады, сжальтесь над неразумными, чтобы не были мы изгнаны, когда жених позовет вас в дом свой. По залу прокатилось несколько не совсем уместных смешков, в ответ на которые господин Свечников быстро обернулся и сурово шикнул на балагуров в задних рядах. — Неразумным девам теперь придётся идти за маслом для лампадок к продавцам и не факт, что оно у тех найдётся, — зашептал Алине на ухо Руневский. — Во все времена, как видите, девы не успевают быть готовыми к приходу своих женихов, — многозначительно добавил он с лёгкой усмешкой. И действительно: продавцы, оказавшиеся совсем маленькими детками, игравшими свои крошечные роли с весёлыми улыбками и смешками, отказали неразумным в их просьбе. — Услышь, о жених, голоса плачущих; прикажи открыть нам дверь; подай нам помощь с подругами! — взмолились в искренней горести оставшиеся без свечного пламени гимназистки. Наташа, ведя под руку красивого юношу, вновь очутилась перед ними, а вечный жених бесстрастно, но громко воскликнул: — Истинно говорю, не знаю вас; ибо нет света у вас; потому что те, кто идут, идут далеко при свете этого двора, — оттолкнув от себя неразумных, юный актёр посмотрел ласково в глаза цепеневшей в благоговении перед ним Наташи и бросил грозно остальным: — Идите, жалкие! Идите, несчастные! Отныне навеки суждены вам страдания, и вы будете тотчас уведены в ад. И прозевавших свою долгожданную встречу с вечным женихом дев тотчас окружила детвора, сменившая ангельские одеяния на развеселые пестрые накидки, изображавшие демоническое племя. Окружила и уволокла с собой за сцену, а оставшиеся девицы вместе с юношей загасили свои свечи. Несколько мгновений в зале царила тишина. И тут Руневский, как истинный джентльмен и ценитель высокого искусства, поднялся со своего кресла, захлопав в ладони: — Браво, Наталья Петровна! Браво! Очаровательнейше! И все тут же подхватили за ним, встретив вернувшихся маленьких артисток бурными овациями. Пётр Аркадьевич нежно любовался раскрасневшейся от счастья и волнения дочерью, которой кто-то из гостей даже преподнес немыслимо роскошный, редкий для зимней поры дар — пышный букет сирени, привезенный явно откуда-то издалека.***
— Какая Наташа все-таки смелая, — мечтательно протянула Алина, расположившись наконец на плече возлюбленного, как и желала ранее. Экипаж, покачиваясь, медленно вёз их заснеженными дорожками домой. — Папенька её очень любит, согласитесь, — Руневский уже немного клевал носом, разморенный несказанным теплом в груди и долгожданными ласковыми обьятиями. — Вам понравилось представление? — Да, и я даже вынесла для себя из него урок, — лукаво улыбнувшись, барышня непринужденно и доверительно заглянула своему спутнику в глаза. — Я теперь у двери всегда зажженную лампадку оставлять буду, чтобы мой вечный жених знал, как его я жду.