Стража стены

Я увидела его, едва войдя в кафе. Непримечательный низкорослый мужчина лет сорока в сером деловом костюме занимал столик в углу и, расслабленно откинувшись на спинку стула, в задумчивости цедил кофе из огромной чашки. Хотя бы не великосветский сноб: те не соглашаются встречаться нигде, кроме как в шикарном ресторане. Была в одном таком: там даже официанты одеты лучше, чем глава корпорации, а средний счет за ужин сопоставим с месячным доходом таких как я. Впрочем, кафе в качестве места встречи я выбрала не оттого, что боялась улететь в минус: все вынужденные расходы мне бы компенсировали. Настоящая причина в том, что в таких заведениях, как это, до тебя никому нет дела. Официанты не подбегают каждую минуту, чтобы долить вина или предложить отведать фирменного блюда, лучшего в Лондоне, по оригинальным рецептам шестнадцатого века. Охрана не смотрит оценивающе-презрительным взором, безошибочно опознавая в тебе «человека иного круга». И даже единственная здесь камера направлена на прилавок, полностью игнорируя углы помещения. То что нужно. Возможно, мне вообще не стоило сюда приходить. Но Антуриус… Он был моим другом. Теперь он мертв, и я не смогла даже попрощаться с ним. Расследовать его смерть - самое меньшее, что я могу для него сделать. — Доктор Коллинз? — спросила я, подойдя к столику и протянув руку. — Добрый вечер. — Добрый вечер, — поднялся он мне навстречу. — Мисс Блэр, я полагаю? Его рукопожатие было сухим и слабым, словно он боялся раздавить мне руку. Что у него вряд ли получилось бы с его субтильным телосложением. Подозвав официантку, я попросила чашку чая без сахара и заняла свое место напротив собеседника. Телевизор под потолком, где группа «Пинк Дроунс» выпевала какую-то заунывную тягомотину, мигнул, и на экране появилось изображение спирали ДНК в окружении мультяшных фигурок людей в белых халатах. «Эвриджин Корпорейшн, — томно прошептал женский голос за кадром. — Отправь образец биологического материала, и всего за неделю наши специалисты смогут рассказать все о вашем геноме. Познай тайну своего происхождения! Каждая эпоха. Каждый человек. Каждый ген». Коллинз покосился на экран и выдавил кривую улыбку. — Наша реклама уже раздражает вас? — спросил он. — У вас такое выражение лица… — Честно говоря, доктор, она меня с самого начала раздражала. Не люблю вычурную подачу. Ваши маркетологи явно промахнулись с аудиторией. — Но вы все равно обратились к нам, — сказал он без тени вопросительной интонации. — У меня были свои причины, — хмыкнула я. — Однако вы попросили о встрече через месяц после того, как прислали мне результаты. Что-то случилось? В моей ДНК обнаружилось что-то… опасное? Он замялся перед ответом и опустил взгляд. — Да как вам сказать, мисс Блэр… — проговорил он наконец. — И да, и нет. В вашем геноме действительно есть один любопытный фрагмент, но, насколько мне известно, он не ассоциирован с какой-либо наследственной патологией. В каком-то смысле даже наоборот. — Тогда, прошу прощения, чего же вы от меня хотите, доктор Коллинз? — Для начала расскажите о себе. Ваша семья, образование, профессия… Все, чем вы готовы поделиться. К чему-то такому я была готова: «Эвриджин» даже при сдаче образца слюны требует заполнять уйму анкет. В этот раз им, похоже, показалось мало. Я пожала плечами. — Вероника Блэр, независимый юрист-консультант, — сказала я. — Родители местные, но уже два года как перебрались во Францию. Постоянных друзей нет. Увлекаюсь плаванием и баскетболом… А знаете, доктор, давайте, вы лучше расскажете мне, что там такого интересного в моих генах. Тогда я, возможно, вспомню что-то имеющее отношение к делу. Он глубокомысленно покивал и шумно отхлебнул кофе. Подскочившая официантка поставила передо мной чашку чая с плавающим там кусочком лимона, и я мысленно обругала себя. Ненавижу эту кислятину. Нужно было предупредить, чтобы без самодеятельности. — Давайте я изложу все самое важное, — сказал доктор Коллинз, с сожалением глядя на дно опустевшей чашки. — А там уж вы сделаете выводы. — Я вас слушаю. — Все началось больше года назад. Мы тогда только-только начали работу над проектом «Мафусаил» — слышали о нем? Исследование наследственных факторов долгожительства: нашей целью был поиск возможностей для генотерапии, которая позволила бы продлить срок человеческой жизни. К тому моменту мы уже располагали рядом ассоциированных генов, обнаруженных до нас, но, понятно, этого было недостаточно. Компания наша тогда не пользовалась особенной известностью, число доноров было невелико, так что мы решили обратиться к археологическим материалам. В захоронениях исторической эпохи нередко удается добыть почти неповрежденный генетический материал, поэтому мы проанализировали геномы тысяч образцов, сопоставив эти материалы с документированными примерами долгожительства. — Вы раскапывали могилы? Непременно включите это в следующий рекламный ролик, — усмехнулась я. — Нет конечно. Раскопки были проведены задолго до нас: мы лишь получили доступ к результатам. Нам ведь много не нужно — хватит и крохотного участка биологической ткани. — И у вас получилось? — Да. Нам удалось выделить ген, получивший название MA1, который очень часто встречался в останках людей, проживших свыше девяноста и даже ста лет. — И что конкретно делает этот ген? — Мы пока не уверены. Известно только, что он влияет на экспрессию ряда смежных генов, которые, в свою очередь, имеют отношение к морфологии мозга. Своего рода выключатель. — Выключатель чего? — Я надеялся, что вы проясните этот вопрос… Но позвольте мне продолжить. Я еще не добрался до самого интересного. Самое интересное в том, что где-то с начала восемнадцатого века таких находок становится в разы меньше, и к двадцатому столетию их не остается вовсе. Ген словно начисто исчез из человеческого генофонда, хотя его распространенность оставалась почти неизменной на протяжении по меньшей мере тысячи лет до того. Я допила чай и отодвинула чашку. Официантка моментально подскочила и собрала посуду с таким рвением, словно от этого зависела ее жизнь. — Эволюция продолжается, — пожала я плечами. — Насколько я понимаю, исчезновение отдельных генов — вполне заурядное событие. — Мисс Блэр, это доминантный ген. Ассоциированный с долгожительством и не только. Многие его носители занимались наукой и оккультизмом, были уважаемыми людьми. Часто они имели многодетную семью, так что о бесплодии речь определенно не идет. И, насколько мы знаем, с этим геном не связано никаких серьезных наследственных заболеваний. Чтобы за столь короткий срок лишить человеческую популяцию этого гена, нужно просто чудовищное давление отбора, которого не было и в помине. Мне стало не по себе. Похоже, что я все же нашла то, что искала и пыталась предотвратить, — в худшей из разновидностей. Я извлекла из нагрудного кармана блокнот и массивную декоративную авторучку. Писать такой неудобно, но ее изготовителей это, очевидно, заботило мало. — У вас есть иное объяснение? — спросила я, стараясь казаться равнодушной. — Даже два. Первая возможность — целенаправленное истребление носителей этого гена. Нечто вроде печально известной охоты на ведьм, но с куда большим размахом. Вот только у этой гипотезы есть неустранимый дефект: в восемнадцатом веке еще не было технологии геномного анализа, и, насколько нам известно, ни с каким ярко выраженным фенотипическим признаком MA1 не связан. — А вторая? — выдавила я из себя. — Вторая… Носители этого гена сами знают, что они отличаются от других. И это как раз возможно: помните, я упоминал о влиянии на морфологию мозга? Где-то в период с середины семнадцатого по начало восемнадцатого веков они приняли решение… спрятаться. Возможно, создать собственные изолированные поселения. Сжигать своих покойников или хоронить их на отдельных кладбищах. И раз произошло это одномоментно, значит, уже к тому моменту у них была развитая, прекрасно скоординированная организация. Целое огромное сообщество, которое, должно быть, существует поныне. — Так вы думаете, что я одна из них? — попыталась я изобразить сарказм. — Тогда высылать вам образец моей слюны было очень неосмотрительно с моей стороны. Равно как и общаться в любом виде. Он пристально посмотрел мне в глаза, перевел взгляд на блокнот, в котором я вычерчивала переплетающиеся окружности — мое любимое занятие, когда нужно привести мысли в порядок, — и вновь заговорил. — Это вторая причина, по которой мы попросили о встрече. Вы носитель гена, но не входите в организацию: в противном случае не стали бы нарушать конспирацию. Поэтому есть вероятность… Простите, если это вас напугает, но вам может угрожать опасность. — Вы что, шутите? Кто может мне угрожать? — Я не детектив и не агент МИ-6, мисс Блэр, — сказал он, — и не имею представления о политике тайных организаций. Я прежде всего ученый, генетик. Но… знаете, что я думаю? Я думаю, что между нашей цивилизацией и этой… группой есть эдакая крепостная стена. В переносном смысле, конечно. Они наблюдают за нами из-за нее, могут даже общаться и сотрудничать с нами, но за стену никого из нас не пускают, да и сами не выходят наружу. Безусловно, они препятствуют исследованиям вроде нашего и, конечно, не позволяют тем немногим носителям МА1, которые не входят в их организацию, выходить с нами на контакт… Прошу прощения. Он поправил гарнитуру в правом ухе и ответил невидимому собеседнику: — Я слушаю… Что еще удалось установить?.. Понял, спасибо. Вы знаете, что делать. — Много работы? — спросила я с понимающей усмешкой. — Хватает, — скривился он. — Так вот, мисс Блэр, едва мы осознали это, как поняли, что действовать нужно быстро. То, что носитель этого гена обратился к нам — настоящее чудо, и если пресловутая стража стены обнаружит это… кто знает, что они могут сделать? — Так почему бы вам не обратиться к правительству? — Мы обращались. Нам в деликатной форме намекнули, что, если мы не свернем эти исследования, то кое-кому свернут шею. Очевидно, правительству что-то известно. В кафе зашла компания мужчин, по виду — полицейские или военные в штатском. Я ощутила легкую тошноту, как всегда в преддверии серьезного столкновения, но они, оглядевшись, направились к прилавку. Вокруг что-то происходило: моя интуиция буквально кричала об угрозе со всех сторон. Вероятно, мне следовало просто сорваться с места, не закончив разговор, и как можно скорее скрыться. Но тогда мое дело осталось бы незавершенным, а смерть Антуриуса — бессмысленной. — К кому еще вы обращались? — спросила я, стараясь не выдать своих чувств. — Кто, кроме вас, может знать об этом открытии? — О, немногие, — тихо сказал он, не спуская с меня глаз. — Только сотрудники лаборатории «Эвриджин», их человек десять. Еще пара человек в руководстве, но они не специалисты и технические детали им неведомы. В правительстве — люди премьер-министра, с которыми мы вели переписку. Что вы теперь планируете делать, мисс Блэр? — Ничего ужасного, — улыбнулась я, захлопнула блокнот и взмахнула шариковой ручкой, главной частью которой был не стержень с чернилами, а волос единорога. — Обливиэйт! Теперь следовало убедить доктора Коллинза провести меня в эти их лаборатории, чтобы пообщаться с каждым из сотрудников. Скорей всего, Конфундуса хватит: не люблю Империус, несмотря на то, что нашему отделу дозволено использовать Непростительные заклинания. Прямой контроль над чужим разумом вызывает у меня гадливость, а палочка с волосом единорога — не лучший выбор для волшебницы, согласной марать руки. Я вновь перевела взгляд на собеседника и замерла. Доктор Коллинз продолжал с интересом разглядывать меня. В его взгляде не было ни пустоты, ни смятения, так часто следующими за стиранием памяти, — только пристальное внимание. — Полагаю, я должен был забыть о нашем разговоре? — спросил он. — Простите, что так вышло с вашим… устройством. Я взглянула на фрагмент палочки, оставшийся у меня в руках: остальная ее часть отсутствовала, а на столе передо мной возвышалась горка легчайшего пепла. — Как… — пробормотала я, уже понимая, что моя песенка спета. — Импульсный лазер высокой мощности с автоматическим наведением. Наши друзья из «Фьючер Армс Корпорейшн» согласились помочь. Неужели с Антуриусом было то же самое? Старший обливиатор, за двадцать лет работы — ни единого сбоя, и вдруг… Мы так и не смогли обнаружить тела. Просто его парный амулет, висевший на стене Отдела, в один прекрасный день погас, что могло означать лишь одно: его хозяин — мертв. Не убит, нет. Покончил с собой, чтобы не стать их добычей. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понимать: то же самое грозит и мне. — Как вы догадались? — просто спросила я. — Следы слюны на чашке, из которой вы пили чай, содержат клетки эпителия. Мы провели экспресс-анализ вашей ДНК: он неточный, но его было достаточно, чтобы убедиться: вы — не та, за кого себя выдаете. Вы не мисс Блэр. Я думаю, вы как раз из тех, кто охраняет стену между нашими мирами. Надеюсь, с настоящей мисс Блэр ничего ужасного не сделали. Эта дурочка Блэр, конечно, не думала, что нарушает Статут, отправляя свою ДНК на исследования. Я даже могла ее понять: сквиб, происходящий из магического сообщества, с детства чувствует себя неполноценным. Ей так хотелось узнать хоть что-то о своих, возможно, великих предках — как раз то, чем завлекает простаков «Эвриджин». Мы бы никогда не догадались, если бы не еще один случай, расследованием которого как раз занимался Антуриус. Если бы я только могла связаться со своими! Сказать им, что привычная практика использования обливиаторов-одиночек безнадежно устарела. Угрозы, с которыми мы сталкиваемся, уже давно требуют работы организованных команд. Да, я знаю аргументы. Случаев нарушения статута все больше, а людей слишком мало. Провал команды — куда большая катастрофа, чем раскрытие одного сотрудника. Но одиночки попросту не справляются. — И что теперь? — слабо усмехнулась я. — Собираетесь похитить меня? Отвезти в лабораторию и ставить на мне опыты? Резать на куски, чтобы найти внутри источник магии? — За кого вы нас принимаете? — возмутился он. — Обычные неинвазивные исследования ваших способностей и особенностей вашего мозга. Возможности наших методов сейчас гораздо шире, чем в прошлом веке, а потенциальные результаты позволят нам сделать переворот не только в биологии, но и в физике. То, что нам успел показать ваш коллега… Это просто невероятно. Мы научимся лечить любые болезни, ликвидируем голод на всей планете, поднимем уровень жизни до недосягаемых высот! Мы наконец-то сможем покорить другие планеты и звездные системы! — А ваши друзья из «Фьючер Армс Корпорейшн» смогут создать доселе невиданные средства уничтожения, — в тон ему ответила я. — Убивать по миллиону человек за раз, не марая руки и не разрушая материальные ценности: куда там устаревшему ядерному вооружению! Контролировать живую силу противника, а своим — внушать слепое обожание. Не правда ли, заманчиво? Он отшатнулся, как от пощечины, и раскрыл рот, чтобы возразить, но я перебила его. — Не бывать этому, доктор Коллинз. Олух. — Вы меня так называ… — Пузырь. Остаток. У всех наших есть надежное средство прекратить свою жизнь, даже лишившись палочки. Магия окружает нас, и ее законы действуют всегда. В полной мере я поняла это, лишь получив должность обливиатора под началом Антуриуса. «Каждый из вас должен заключить Непреложный обет, — говорил он тогда, — и поклясться никогда не произносить подряд эти четыре слова. Прочтите их и запомните. Я надеюсь, что до этого никогда не дойдет, но иногда обстоятельства оказываются сильнее. В этом случае вам достаточно нарушить клятву, чтобы Непреложный обет убил вас». Я помню, как панически боялась произнести эти слова во сне. Первую неделю после принесенного Обета я не могла спать, а когда все же засыпала, в своих кошмарах я называла эти слова одно за другим и не могла остановиться, пока не просыпалась мокрая от пота, с отчаянным криком, застрявшим в горле. И вот теперь кошмар вошел в мою жизнь: я произношу убивающие меня слова, и мне нельзя остановиться. Сейчас я назову последнее слово, и меня не станет. Говорят, что перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь, но в памяти у меня засел единственный эпизод, да и тот — со слов Антуриуса. Он тогда служил рядовым мракоборцем под прикрытием — одним из тех, которых министр Фадж в далеком 1991 году отправил в Хогвартс присматривать за директором. Альбус Дамблдор с одного взгляда распознал самозванцев и со свойственным ему специфическим юмором прямо из-за кафедры проговорил все четыре слова, доведя агентов Фаджа до полуобморочного состояния. — Уло… Что-то кольнуло меня в щеку — едва заметно, словно укус комара, — и я перестала чувствовать свое лицо. Язык превратился в гадкий кусок мертвечины, и последнее слово, несущее смерть, завершилось невнятным бульканьем. Я попыталась вскочить на ноги, но моих сил хватило лишь на то, чтобы нелепо дернуться всем телом. Накатило удушье. — ИВЛ, быстро! — скомандовал доктор Коллинз и склонился надо мной. — Простите нас, мисс. Мы пока не умеем обращать людей в камень, поэтому используем неотубарин — курареподобный препарат быстрого действия. К сожалению, дыхательные мышцы он тоже парализует. Мне раскрыли рот и вогнали в горло пластиковую трубку. Поле зрения сузилось до мерцающего светового пятна, в центре которого я все еще видела очертания лица доктора Коллинза. Он что-то говорил — о том, что не следует бояться, что мир ждут великие и прекрасные перемены, что вместе мы — маглы и маги — покорим новые миры и вознесем знамя человечества на невиданные ранее высоты. О том, что методами генной инженерии сделаем магами все грядущие поколения людей, и больше никому не нужно будет прятаться и стирать память. Я его не слушала. Я видела стену между нашими мирами, возведенную больше трех столетий назад. Три столетия мы, ее стражи, оставались последним рубежом обороны там, где древние камни крошились и чужаки грозили проникнуть в наш мир. Теперь стена пала, и не будет больше моего мира. Горе побежденным. Что осталось от культуры американских индейцев, кроме пары музейных экспонатов? Как теперь живут потомки австралийских аборигенов? Во что превратились племена черного континента? Я не строила иллюзий. — Мир все время меняется, — услышала я голос доктора Коллинза. — Вы должны гордиться тем, что стали движущей силой изменения. Ваше имя войдет в учебники истории. Вошло ли в учебники имя того несчастного, с которого началась последняя эпидемия чумы в Европе? Думаю, его бы не обрадовала подобная слава. Наверное, мир, который я знала, скоро перестанет существовать. Исчезнут наши традиции, навсегда будет утрачен наш образ жизни, и не будет больше всего, что я любила: ни волшебного поезда, везущего новеньких в Хогвартс, ни сов, передающих конверты с рукописными сообщениями, ни древних подземелий Гринготтса. Будут вездесущие дроны с искусственным интеллектом, транснациональные банки, криптовалюта и скоростные монорельсовые поезда. — Стена защищала не только нас, — сказала бы я, если б могла говорить. Справится ли культура маглов с неожиданно обретенным могуществом? Мы, маги, столетями ковали в себе внутренние предохранители, позволяющие нам жить в мире, даже имея возможность испепелить врага парой слов. Отщепенцы вроде Волдеморта — к счастью, редкость. Но маглы… Нет, им не обойтись без присмотра. И для этого нам придется принять новые правила игры. — Стена пала, — беззвучно сказала я в пустоту. — Но первыми ступим за нее мы.