Направьте на меня объектив, мисье

Эзопу нравились мёртвые люди… а ещё старинные фотоаппараты, расставленные по карте, когда охотник — он, Джозеф Дезольнье. С первых своих игр он чувствовал тягу к данному прибору: оглядывался, пробегая мимо, задерживал взгляд. Бывало, Эзоп оставлял граффити возле одного из фотоаппаратов, мол «Смотрите, это принадлежит мне!» Как же зависть брала Бальзамировщика, когда звучал щелчок камеры и на снимке отображался какой-то выживший. А почему не он? Эзоп хочет, чтобы на снимках не было никого, кроме него самого. Тогда Бальзамировщик ужасно злился: волосы вставали дыбом, а зубы скрипели. Он пытался пнуть проклятый снимок, но его нога пропадала где-то внутри, оставляя изображение нетронутым: только маленькие волны расходились от места, где нога Эзопа исчезала где-то в голубом снимке. Разумеется, выжившего, по жестокой воле судьбы попавшего на снимок, Карл категорически спасать в этом матче отказывался. Эзопу никогда не выпадал шанс быть запечатлённым на снимке Фотографа. Попытки найти охотника до включения фотомира и влезть в кадр заканчивались провалом и раздражением союзников. Однажды, ещё в самом начале пребывания в поместье Олетус, Эзоп долгое время стоял у потёртой, грязной и местами треснувшей камеры в ожидании щелчка. Он ждал и надеялся, что Фотограф подойдёт к камере где-то на другом конце карты, посмотрит в объектив и со своей фирменной аристократической улыбкой на лице сделает снимок, в котором отразится Эзоп. Ведь вот он — стоит напротив камеры, чуть ли не впечатываясь лицом в чёрное стекло объектива. И ожидает. Но фотомир включился, а на снимке видна лишь пустая стена и красное свечение, исходящее от охотника. Эзоп тогда в ярости стукнул по полу заведённой машинке, та сломалась, и пришлось идти декодить другую… В этот раз Эзоп Карл планировал во что бы то ни стало попасть на снимок графа Джозефа. Как только матч начался, Бальзамировщик замахнулся своим чемоданом на паллету: плевать на глянцевую, недавно отполированную поверхность. Кусок забора с оглушительным рёвом столкнулся со стеной. Это точно должно привлечь внимание многоуважаемого охотника! Эзоп даже перепрыгнул через паллету, но Фотограф так и не пришёл. Вместо этого раздался громкий рык Форварда: «Охотник рядом!». От негодования голова Бальзамировщика закипела, а в глазах появилась красная паутинка гнева. Словно застав мужа с любовницей, Эзоп с негодованием начал расшифровывать машинку. Через некоторое время к нему подбежала Парфюмерша. Вера пинала коленом парня, когда тот в очередной раз получал удар током. Её возмущённые крики были бесполезны — Эзоп даже слушать не хотел её: «Сфокусируйся на расшифровке», сказанное с неприятным акцентом и на повышенных тонах. Вот у Джозефа акцент приятный: он завораживает и дарит чувство комфорта, даже когда Фотограф насмехается над сидящим на стуле выжившим… Красная от ярости Парфюмерша, по окончании расшифровки, убежала в противоположную от Бальзамировщика сторону, размахивая руками. А Эзоп опять опрокинул паллету, и снова охотник не пришёл к нему — он был занят получившей террор шок Психологом. Эзоп с незаинтересованностью декодил очередную машинку, не замечая то досадных вскриков Парфюмерши, то полных боли всхлипов Психолога. Обе девушки были отправлены в «небо» на стульях. Бальзамировщик и Фотограф остались одни. Где-то открылся люк, а над головой Эзопа кружили, противно каркая, вороны. Осознав, что он остался один на один с охотником, Эзоп поднял затуманенный взгляд, убрав трясущиеся руки от машинки, и получив очередной удар током. А потом его сердце забилось, как после пыток на электрическом стуле. В окне перед ним сидел Фотограф. Одна его нога свисала вниз, а в руках он держал свою длинную саблю. На его лице читалось предвкушение победы: лёгкая улыбка и прищуренные голубые глаза. Казалось, в них можно было утонуть, как в океане… — Mon cher, Вы не будете убегать? — Джозеф элегантно спустился с подоконника, держа саблю наготове. Увидев Фотографа прямо перед собой, Эзоп растерялся. Его ноги подкосило, и он забыл о своих изначальных желаниях и целях. Бальзамировщик бросился бежать, но бешенный стук сердца мешал ясно мыслить. Резко развернувшись, надеясь на промах охотника, Эзоп внезапно встретился с грудью Джозефа и остриём сабли. Упав из-за столкновения с Фотографом, Бальзамировщик одной рукой схватился за ушибленный лоб, другой за кровоточащую рану под ребром, а не ожидавший этого охотник уставился на выжившего. Алая жидкость текла по пальцам Бальзамировщика, согревая и подпитывая безумие Фотографа. Посмотрев на Джозефа, Эзоп встретился с его бездонными голубыми глазами. Через них нельзя было читать эмоции, но Карлу казалось, что в них можно утонуть. Захлёбываясь в океане французских глаз, Эзоп не мог перестать смотреть на Фотографа. Парень не мог собраться с мыслями. Ему казалось, что большой колокол бьётся о стенки его черепа. И в какой-то момент кости разлетаются в щепки, потому что Джозеф подходит к ближайшему фотоаппарату. Эзоп неуклюже, но быстро встал на ноги, от чего у него закружилась голова, и, шатаясь, подбежал к охотнику. — Pardon? — Фотограф был немало удивлён такой ярой смелости со стороны выжившего. Однотипность матчей и регулярные победы уже надоели, и Джозеф не смог устоять перед соблазном узнать, что же нужно Бальзамировщику. «Неужели будешь молить о пощаде? Или думаешь опрокинуть на меня треснувшую стену? Как самонадеянно». — Фотограф с азартом предполагал дальнейшие действия Эзопа, но никак не ожидал что из уст нелюдимого и мрачного, как ночь, Бальзамировщика выйдет хриплое: — Направьте на меня объектив, мисье. Эзоп даже осмелился подойти ближе и поддержать камеру кончиками пальцев со странным выражением лица, смотря в чёрную бездну объектива. Раздался щелчок фотокамеры, и из-за вспышки Карл закрыл глаза, а когда открыл, увидел вылетевшую фотографию с его изображением в руке охотника. Тот с каменным лицом покрутил её своими длинными пальцами и, величественно запрокинув голову, отпустил фотографию лететь по ветру. Эзоп уже собрался поймать улетающий снимок, он ведь так желал, чтобы Джозеф Дезольнье сфотографировал именно его. И вот, когда этот долгожданный момент настал, граф Дезольнье сам разбил хрупкое достоинство Бальзамировщика, растоптав осколки сбывшейся мечты. Но стоило Карлу сдвинуться с места, как в его худое тело вошло острое лезвие. Откуда же в аристократе столько жестокости? Упав на колени, не в силах подняться, Эзоп оглянулся на Джозефа, зачем-то пытаясь схватить его за край штанины, за что был с безучастным фырканьем привязан к шарам. — Приятного полёта, cher Embaumeur, — тон Джозефа сочился холодом, когда он посадил Карла на стул, но Эзопу по какой-то причине стало жарко. Весь такой возвышенный и правильный — Джозеф Дезольнье. Аристократ с пристрастием к фотографиям. Обожающий осень, но при этом не в состоянии терпеть сырость — Эзоп знал такие мелочи. Беспощадный охотник и приторно красивый молодой человек. Бальзамировщик смотрел на него, прерывисто дыша в маску и изогнув в отчаянии брови. Его сердце бешено колотилось, а при каждом вздохе рёбра разрывало от боли. Эзоп уставился на свои руки, больно связанные проволокой, не смея поднимать голову и смотреть на Фотографа. Жизнь вмиг, казалось, потеряла смысл, а внутри было ужасно пусто. Карл чувствовал жгучую ревность и свою бесполезность. Сосредоточившись на опустошённом сердце, Эзоп не заметил обжигающих слёз, которые катились по щекам, оставляя мокрые пятна на воротнике, шее и рукавах. Не издавая ни звука во время проявления столь сильных эмоций, парень посмотрел на охотника. Джозеф пристально разглядывал жалкого выжившего своими потрясающими голубыми глазами. Бальзамировщик всё ещё не мог понять эмоций этого графа, но в сердцах предполагал, что его считают мерзким, забившимся в угол мокрым и постыдно грязным котёнком. От стыда слёзы из серых, словно безжизненных, глаз Эзопа полились сильнее. Карл горестно всхлипнул, прежде чем улетел на стуле куда-то в «небо». Очутившись в своей комнате, стоя на коленях, Эзоп судорожно пытался набрать в лёгкие воздух, но получались лишь скомканые вдохи, от которых Бальзамировщик только сильнее паниковал. Но стоило Карлу начать постепенно приходить в себя, его зрачки тут же сузились от вновь охватившего парня ужаса. Возле его руки лежала чуть помятая фотография, на которой был изображён он сам.