Рыжик

– Какой хорошенький рыжик! В пыточную входит женщина, одетая в бархатное платье цвета запекшейся крови. На первый взгляд эльфийка – стройная, большеглазая, с заостренными ушами и длинными смоляными волосами. Только вот изогнутые в плотоядной улыбке губы обнажают острые клыки, какие бывает лишь у зверей, радужная оболочка глаз имеет неестественный алый оттенок, а за спиной сложены огромные перепончатые крылья. Женщина красива потусторонней, пугающей, темной красотой. Нельяфинвэ становится вдруг неловко за свою наготу – слуги Моргота сорвали с него всю одежду, включая исподнее, прежде чем приступить к пытке, чтобы не только доставить пленнику физические мучения, но и унизить его. Какая несусветная глупость – стыдиться перед приспешницей Врага! В конце концов, его таким создал Единый. Нечего ему скрывать. Нельяфинвэ вздергивает подбородок, решив больше не смотреть на женщину. – Отдашь мне его поиграть? – мурлычет она, очевидно, обращаясь к Саурону. – Как я могу тебе отказать, – отвечает тот. К удивлению Нельяфинвэ, он тоже чуть ли не мурлычет. Переведя взгляд на Жестокого, старший сын Феанора видит своего мучителя нежно обнимающим крылатую гостью. – Посмотри-ка на него! – говорит с непривычной веселостью Саурон, заметив на себе взгляд пленника. – Кажется, этот нолдо думал, что мы здесь ничем, кроме пыток, не занимаемся, едим на обед эльфийские мозги и запиваем их эльфийской же кровью. Мы умеем любить, маленький нолдо! Только это не про тебя. – Ели бы мозги – были бы поумнее, – бросает Нельяфинвэ, не думая о последствиях. Саурон лениво делает знак орку-палачу, и тот слегка поворачивает ворот дыбы. Нельяфинвэ скрипит зубами, чувствуя, как натягиваются жилы. – Ничего, – говорит женщина, подходя вплотную к пленнику, – скоро он научится себя вести. Она гладит его по бедру – да, не думал Нельяфинвэ Фэанарион, что впервые испытает женскую ласку в плену у Моргота. Он старается отрешиться от происходящего, отвлечься на что угодно, хотя бы на боль в вывернутых суставах и натянутых как струна сухожилиях, но тело все равно реагирует на интимное прикосновение. Женщина звонко смеется: – О, Майрон, да я ему нравлюсь! – Это как раз неудивительно, – все так же весело отзывается Саурон. – Что ты в нем нашла – вот где загадка. – Ну, милый, не ревнуй, – игриво говорит женщина. – А ты, рыжик, веди себя хорошо, чтобы Майрон не убил тебя до заката. Он, знаешь ли, скор на гнев – а я так хочу с тобой поиграть. Нельяфинвэ не находит достойного ответа. Он ждал, что его будут пытать, оскорблять, даже унижать – он готов к этому и перенесет это с честью. Но он никак не ожидал, что приспешница Врага станет с ним заигрывать. Женщина звонко шлепает его по ягодице, еще раз проходится по бедру, на этот раз острыми как клинки ногтями, оставляя глубокие рваные борозды на коже, и, заговорщицки подмигнув пленнику, будто у них есть какой-то общий секрет, возвращается в объятия Саурона. Она целует его долгим, развратным, вроде и демонстративным, но явно искренним поцелуем и устраивается в резном кресле, пододвинутом одним из орков, явно вознамерившись наблюдать за дальнейшей пыткой. Нельяфинвэ мысленно стонет: как позорно – продемонстрировать вожделение к врагине, да еще на глазах у Саурона! А ведь она в любой момент может это повторить – и он, Майтимо Руссандол, так гордившийся своей выдержкой, молча переносивший любые пытки, ничего не сможет поделать с глупым телом. Как же он на самом деле слаб!.. Ворот дыбы вновь приходит в движение. В глазах темнеет. Нельяфинвэ, сцепив зубы, неимоверным усилием воли удерживает ускользающее сознание. Нет, он не позволит себе слабость покоиться на ложе безбольной тьмы, пока враги забавляются с его хроа. Нет. Удары хлыстом превращают спину в кровавое месиво. Терпи, Нельяфинвэ. Каленое железо находит самые чувствительные места: грудь, живот, пах, нежная кожа на сгибах локтей и колен. Терпи, Нельяфинвэ. Толстая веревка на шее. Его что же, решили повесить? Быть не может, слишком просто! Веревка затягивается до тех пор, пока Нельяфинвэ, несмотря на все свое самообладание, не оказывается близок к потере сознания – и ослабляется. Несколько мгновений отдыха. Вновь веревка натягивается – и вновь ослабляется. Терпи, Нельяфинвэ. Саурон со сдержанной улыбкой стоит за спинкой кресла женщины – кажется, ее зовут Тхурингветиль, судя по тому, как обращается к ней Жестокий, если только это не какое-то прозвище на темном наречии. Им обоим явно доставляет удовольствие наблюдать за пыткой. А еще Нельяфинвэ кажется, что в неестественных рубиновых глазах Тхурингветиль мелькает нечто близкое к восхищению. Нет, глупости. Глупости…

***

Ночь. На стенах пыточной по-прежнему жарко пылают факелы. От непрестанного света болят глаза и голову будто сдавливает железным обручем – на то, верно, и расчет. Еще одна пытка. Дверь издевательски открыта – все равно, мол, никуда не денешься. Из темниц доносятся стоны пленников, и бессилие помочь им мучает Нельяфинвэ куда страшнее физической боли. Он, все так же нагой, подвешен за цепь, соединяющую наручники, на крюке, вделанном в низкий потолок подземелья. Кажется, что он весь обратился в боль после перенесенной пытки. Противно ноют растянутые дыбой сухожилия. Пульсируют, воспаляясь, ожоги, оставленные каленым железом, и рубцы от хлыста. Пылают вывернутые плечи. Он не закричал – и не закричит. Он перенес пытку в полном сознании. Так же будет завтра. И послезавтра. И через месяц. До тех пор, пока Жестокий не поймет, что ничего от него не добьется. До тех пор, пока Моргот, лениво взмахнув обожженной рукой, не отдаст приказ казнить его. – Привет, рыжик, – Тхурингветиль проскальзывает в открытую дверь – и запирает ее на ключ. Нельяфинвэ чувствует холодок в груди – он не признаётся в этом даже самому себе, но ему почти страшно оставаться с этой женщиной наедине. Тхурингветиль поворачивается к пленнику спиной, нарочито медленно распускает шнуровку платья и одним движением плеч сбрасывает его на пол. Сердце Нельяфинвэ пропускает удар. Тхурингветиль разворачивается. Она так красива, что у нолдорана перехватывает дыхание. Отсветы факелов на алебастровой коже. Упругая грудь, пока еще мягкие темные соски. Нежный изгиб шеи. Темная волна волос, дразняще рассыпавшаяся по плечам. Блеск рубиновых глаз. Многообещающая улыбка. Нельяфинвэ невольно скользит взглядом ниже, к темному треугольнику меж манящих бедер, и чувствует, что краснеет и холодеет разом. Никогда прежде он не видел обнаженной девы. Никогда он не думал, что это случится так. – Нравлюсь, рыжик? Нельяфинвэ молчит. – Вижу, что нравлюсь. Нельяфинвэ отчаянно злится на себя за неспособность контролировать возбуждение, но не может овладеть собой в достаточной степени, чтобы заставить плоть перестать наливаться кровью. Наверное, такое никому не под силу, но от этого не легче. Тхурингветиль подходит к нему, игриво покачивая бедрами и уже привычно плотоядно улыбаясь. – Какой ты красивый, рыжик, – мурлычет она, неторопливо обходя его кругом. Зайдя ему за спину, она останавливается, и через мгновение он слышит, как воздух бьет в кожистые крылья, а еще через мгновение острые клинки ее ногтей вспарывают едва подсохшие рубцы на его спине. Нельяфинвэ молчит. Если она пришла пытать его – он вытерпит. Но непроходящий холодок почти-страха в груди навязчиво шепчет, что она пришла не за этим. – Хочешь меня? – жаркий шепот у самого уха. Ее дыхание пахнет кровью. Клинки ногтей теперь терзают плоть на покрытой ожогами груди. Нельяфинвэ молчит. Клинки приближаются к паху. Внезапно Тхурингветиль прижимается обнаженными грудями к его изорванной спине и грубо сжимает в кулаке напряженный член. Нельяфинвэ до крови кусает губу, давя стон. – Спорю, тебя никогда не ласкала женщина. Ничего, мы это исправим. Вот оно. Вот зачем она пришла. Нельяфинвэ замирает в ее объятьях, напрягшись всем телом и зажмурив глаза. Все его существо сейчас состоит из унижения и вожделения, и он не берется сказать, какое из этих чувств острее. Тхурингветиль по-прежнему прижимается грудью к его спине, и Нельяфинвэ чувствует, как твердеют ее соски. Ее рука издевательски-медленно двигается на его члене, заставляя болезненно-остро желать разрядки. Но когда Нельяфинвэ чувствует, что близок к пику, Тхурингветиль резко отпускает его и отстраняется. Сквозь шум в ушах он слышит ее шаги по каменному полу – она не сняла туфель. И вот она снова стоит перед ним, обнаженная, с выжидающей улыбкой на губах. – Понравилось, рыжик? Нельяфинвэ молчит. Член болезненно пульсирует, кажется, одного прикосновения хватит, чтобы излиться, но Тхурингветиль явно не торопится дать ему разрядку. Нельяфинвэ смеется про себя: все-таки она пришла его пытать. От этой мысли становится легче на душе. Однако Тхурингветиль не уходит. Раскрыв крылья, она двумя мощными взмахами поднимается на один уровень с Нельяфинвэ и внимательно заглядывает в его глаза. – Скажи, что хочешь меня, – требует она без улыбки. Нельяфинвэ молчит. Тхурингветиль отвешивает ему весьма ощутимую пощечину. – Скажи, что хочешь меня! – рычит она, приближаясь. Нельяфинвэ молчит. Тхурингветиль внезапно набрасывается на него – но не для того, чтобы овладеть им. Рванув пленника за волосы, она заставляет его откинуть голову и впивается клыками в беззащитно пульсирующую жилку на шее. Нельяфинвэ чувствует, как кровь покидает его тело. На какой-то миг ему кажется, что Тхурингветиль убьет его в отместку за равнодушие, но она снова отстраняется. – Хочешь меня? – вновь спрашивает она, как будто слегка успокоившись. Потеря крови дурманит. Сознание затоплено желанием. И Нельяфинвэ сдается. – Да, – хрипло выдыхает он. Тхурингветиль снова приближается. Оглаживает руками его грудь, все еще рельефную, несмотря на истощение. Легонько царапает ногтями пах. Коротко сжимает член – Нельяфинвэ успевает подумать, что она позволит ему получить разрядку, но Тхурингветиль явно решила не спешить. Она обвивает руками его шею, а ногами талию – и складывает крылья. Хрустят, мучительно выворачиваясь, суставы. Нельяфинвэ отворачивает голову, пряча гримасу боли. Тхурингветиль терпеливо дожидается, пока он посмотрит ей в глаза. И целует его. Как странно ощущать вкус собственной крови на чужих губах. Как странно обрести свой первый поцелуй в подземельях Моргота. Как странно… Не отпуская его взгляда, Тхурингветиль медленно вбирает в себя его плоть и начинает ритмично двигаться. Кажется, воздух вокруг раскалился. Кажется, он весь обратился в болезненное, напряженное удовольствие. Кажется, время замерло. Нельяфинвэ чувствует, что приближается к пику, и в тот же миг ощущает, как горячее лоно, охватывающее его естество, резко сокращается, будто в судороге; Тхурингветиль выгибается и гортанно стонет, вцепившись в его волосы, а через миг отстраняется, в который раз за время их странного свидания не позволяя ему излиться. Нельяфинвэ опускает голову и кусает губы, чтобы не застонать от этой непереносимой сладкой муки. Тхурингветиль по-прежнему висит на нем, но теперь она, прерывисто дыша, прячет лицо у него на груди и больше не касается его плоти. Нельяфинвэ вдруг ловит себя на том, что ему хочется дотронуться до ее шелковистых, черных, как северная ночь, волос. Руки скованы, поэтому он легонько касается сухими губами ее макушки. Минуты тянутся, как густой мёд, которым угощала эльфийских детишек валиэ Йаванна. Наконец Тхурингветиль поднимает голову, отнимает левую руку от его шеи и, все так же внимательно глядя ему в глаза, в последний раз сжимает болезненно пульсирующую, налитую кровью плоть. Перед глазами Нельяфинвэ вспыхивают звезды. Он выгибается дугой, до скрипа стискивая зубы, и вдруг становится легким, как птичье перышко. Вся боль, накопленная за долгие дни бесконечных пыток, на миг покидает тело. Остается лишь безграничное наслаждение, какого он не знал прежде. Когда Нельяфинвэ приходит в себя, Тхурингветиль, вновь облаченная в свое платье цвета запекшейся крови, уже стоит у двери. – Прощай, рыжик, – говорит она, как будто даже немного печально, отпирает дверь и выскальзывает в коридор.