Natural light

Жизнь в Безопасной Гавани была хорошей. Даже мирной. Томас к такому не привык. Поначалу спокойствие раздражало. Парень ложился спать, сжимая кулаки так, что от ногтей на ладонях оставались розовые полумесяцы, а мучительная головная боль заставляла сжимать челюсть до скрежета зубов; он постоянно находился в состоянии повышенной готовности. Наверняка, такое затишье долго не продлится. Томас часто вглядывался в даль за океаном, ожидая увидеть корабль, что появился бы из-за горизонта и забрал их отсюда. Он также прочесывал взглядом небо, проверяя, нет ли там геликоптеров. Не было ни одного. По ночам парень судорожно просыпался от кошмаров, наполненных криками и звуками стрельбы, тогда Ньют прижимал его к своей груди, и ровное сердцебиение любимого помогало Томасу уснуть. Они были влюблены, и не было необходимости говорить это вслух. После падения города, когда Томас проснулся в палатке медиков, Ньют сидел возле его кровати. Парень выглядел так, будто не спал несколько дней, и в тот момент что-то повисло над ними обоими, как одеяло, как солнечный свет. Им нравилось быть живыми; им нравилось быть живыми вместе. Ту ночь парни провели вместе. Когда Ньют залез под одеяло, Томас поцеловал его, а он ответил, невесомо проводя пальцем возле огнестрельного ранения парня. Вот так просто. Без неловкости, без колебаний. Они ждали этого момента слишком долго. — Мы живы, — сказал Ньют, нарушая тишину, нависшую в палатке. — Ты можешь в это поверить? — Нет, — ответил Томас. — Всё кажется каким-то нереальным. Будто это какой-то трюк. Ньют поцеловал костяшки его пальцев. — Может и так, — сказал он. — А может, и нет. Мне плевать. Палатки были расположены по всему острову, как и хижины, сделанные из веток и металлолома. Они напоминали Томасу Глэйд. Поначалу они были общинными — в каждой жило по десять человек минимум. Но жителям Безопасной Гавани теперь не надо было убегать от опасности, у них было много времени, поэтому новые дома появлялись быстро. — На данный момент это подойдёт, — говорил Винс, отходя слегка назад, чтобы оценить проделанную работу с другой хижиной, скреплённой рыболовной леской. И им подходило. На острове было тепло, штормы были редкостью. Поломки быстро чинились. Томас и Ньют сделали себе хижину в самом дальнем уголке острова, но не слишком далеко от места, которое стали называть Центром, там обычно проходили собрания вокруг костра. Их дом укрывался за пальмами, где был прекрасный вид на океан; другим же этот вид закрывал корабль, на котором жители приплыли в Гавань. Томас не пробыл в Глэйде достаточно долго, чтобы научиться строить какие-либо сооружения, но Ньют, казалось, умел всё: закреплять ветви в рыхлой земле, сплетать верёвки между ними, чтобы сделать прочные стены, натягивать крышу из соломы так, чтобы та не упала. Томас наблюдал за его мозолистыми руками, слушал об узлах, что светловолосый затягивал. У парней была кровать, достаточно большая, чтобы уместить двоих, и матрас, набит соломой и перьями чаек. Ньют находил примитивность их ситуации немного абсурдной. — Мы будто месопотамцы, — сказал он. Парень сидел на кровати, скрестив ноги, и плел корзину из пальмовых листьев. — Пришёл конец света, и теперь нам приходится начинать сначала. Томас задумался. Он взглянул в окно, вырезанное из веток, и уставился на океан, что переливался серо-изумрудным под облачным небом. Накануне Винс научил его ловить рыбу деревянными копьями, после чего они с Ньютом весь день брызгались в воде; парни копьями вбивались в дно и смеялись каждый раз, когда кого-то из них накрывали волны. Ньют смог поймать луциана на наживку с рыбьего хвоста, но позволил Томасу обработать рыбу. Томас всё понимал. Всё-таки блондин пережил удар ножом в грудь. Парни перекусили наедине в своей хижине, было приятно иметь что-то своё, интимное. — И правда, — наконец-то молвил Томас. — Но есть то, чем мы отличаемся от месопотамцев. — И что же это? — У них не было отправной точки. Мы же знаем, куда надо двигаться. Мы не начинаем с нуля, понимаешь? Мы восстанавливаемся. Ньют странно взглянул на парня, но затем усмехнулся. — Восстанавливаемся.

***

Они провели много вечеров у костра, кушали и веселились с друзьями из Глэйда, лабиринта Ариса и с незнакомцами из Правой Руки. Незнакомцами они были недолго. Многие из них были взрослыми, примерно того же возраста, что Винс, и старше, некоторые были женаты. Кто-то пробыл тут достаточно долго, чтобы освоиться и привыкнуть к скромным деревянным убежищам. Удивительно, но у одной женщины была гитара, и когда становилось темно, и разговоры утихали, она играла для обитателей и пела песни, которых Томас никогда раньше не слышал. Тогда Ньют клал голову на плечо Томаса, а тот, в свою очередь, закрывал глаза и позволял музыке окутывать себя. Иметь время для такого было привилегией. Женщина пела о любви и разбитом сердце, и сейчас только это было важно. Не бег, не болезни, и не выживание. Она закончила песню протяжным минорным аккордом со словами «Я заставлю их угомониться» и все вокруг захлопали, восхищаясь её талантом. Аплодисменты заглушили треск огня. — Люби меня вот так, — прошептал Ньют. Он провел пальцами по линиям на ладони Томаса. — Как? — Как в песне. Как будто кроме нас никого больше нет. Томас взял руки парня в свои и слегка сжал их. — Люблю, — сказал он, тепло расползлось в его груди. — Так и есть. Ньют уткнулся в шею парня, скрывая улыбку.

***

Недели в Безопасной Гавани превратились в месяцы, и Томас заметил, как перестал оглядываться, ожидая опасности. Шрамы от ногтей на его ладонях зажили, они были привидениями, которых ты не заметишь, если не знаешь об их существовании. Рана от пули Дженсона никогда не смогла бы полностью зажить, но со временем она превратилась в шрам, скрученный розовый рубец, что зеркально отражался на спине, откуда пуля вылетела, пройдя насквозь. Одним утром парень проснулся с мыслью, что не мог вспомнить последний раз, когда так долго не слышал выстрелов. Он поцеловал Ньюта тем утром, чтобы разбудить и рассказать о своём наблюдении. — Ты прав, — сказал Ньют, его голос был слегка хриплым после сна. Парень улыбнулся и потёр глаза. — Думаю, для тебя это рекорд. Томас уставился на соломенную крышу, вслушиваясь в шум волн. — Но не для тебя. — Это правда, — молвил Ньют. — Но в Глэйде всё было по-другому. Хотел бы я, чтобы там было оружие. — Забавно, — хмыкнул Томас. — Мне казалось, что я пробыл там целую вечность, но это ничто, по сравнению с тем, сколько жил там ты. Реально, я почти что не был в Глэйде. Ньют повернул голову на подушке, чтобы взглянуть на парня. Блондин протянул руку и провел ею по лицу Томаса. — Я рад, что мы выбрались, — сказал он. — Очевидно. Но представь, как нам было бы весело, если бы ты пробыл там столько же, сколько и я. Томас представил… Себя и Ньюта, сбегающих во время ужина или собрания, крадущих поцелуи друг друга, вдали от других, пьющих самогон в лесу и наблюдающих, как солнце выходит из-за стен лабиринта. Он чувствовал себя лишенным такой возможности. Он чувствовал себя старым, будто он прожил всю жизнь за несколько секунд. Парень слегка грустно улыбнулся. — Ага. Представь.

***

Прошло уже шесть месяцев с их прибытия, и Безопасная Гавань больше не была лагерем для беженцев. Она превратилась в деревню, со своей ратушей, часовней и школой для детей. Была даже библиотека. Большинство книг пожелтело и промокло, люди сложили там свои любимые произведения, которые удалось унести из дома. Хоть Ньюта отправили в Глэйд всего в пятнадцать лет, он, казалось, обладал обширным знанием английской литературы. Бронте, Диккенс, Остин, Хемингуэй. Они с Томасом часто исследовали полки с книгами, парень любил проводить пальцами по рыхлым корешкам, останавливаясь на знакомых названиях. — Эта про любовь, — говорил он. — Эта тоже. Томас сбрасывал вину за незнание литературы на тот факт, что он был американцем. Он позволял Ньюту выбирать любимые произведения, и они несли их к себе в хижину, которая уже не была похожа на обычную хижину, так как была очень хорошо обустроена, и читали допоздна. Иногда Томас был слишком измучен от целого дня работы с пальмами, или донорства крови, или и того, и другого, что просто валился на кровать и просил Ньюта почитать ему. Наверное, дело было в акценте, что так нравился парню. Ньют садился на кровати, подгибая колени и опираясь об нестабильную стену, и читал мягким голосом. Томас слушал с закрытыми глазами. «Вся моя борьба была тщетной! Ничего не выходит. Я не в силах справиться со своими чувствами. Знайте же, что я Вами бесконечно очарован, и что я люблю Вас!» — история была милой, будто о давно умершем мире. Томас тосковал по Англии, хоть и был уверен, что никогда там не был. Они дочитали «Гордость и предубеждение», потом «Ромео и Джульетту», затем «Анну Каренину», и незаметно пролетели месяцы. Скорее всего, была уже зима, так казалось из-за частых дождей, но на острове всегда было тепло. Томас и Ньют провели большинство своего времени у воды, на том участке пляжа, которое было видно с окна. Кожа слегка загорела, волосы отросли и вились от влажного воздуха. Томас думал, что Ньют ещё никогда не выглядел столько прекрасно, как сейчас. Они встретились мальчишками, теперь же они мужчины. Было далеко за полдень, почти закат. Даже в тени пальм комната нагрелась и теперь была душной. Томас лежал на кровати без футболки так, что конечности не касались друг друга. Парень поднял голову от звука открывающейся двери, и увидел силуэт Ньюта в дверном проёме. — Дарси, — позвал блондин. — Пойдём, поплаваем? Океан прохладный после дождя. Томас улыбнулся от такого прозвища. Парень не помнил, в какой момент они начали называть друг друга именами героев из романов, что вместе прочли. Это всегда смущало их друзей. — Почему Ньют всегда девочка? — спросил однажды Галли, и Томас пожал плечами, слегка краснея. Минхо несильно толкнул Галли с коротким «чувак», и когда озарение снизошло на парня, Ньют согнулся в приступе смеха, Фрайпан захохотал, а Томас зарыл покрасневшее от смущения лицо в ладони. Парень отлип от простыни, которая насквозь пропиталась потом, и направился в сторону двери. Волосы Ньюта были мокрыми от морской воды. Когда Томас поцеловал его, то почувствовал солёный вкус. — Конечно, Элизабет, — сказал он с наигранным английским акцентом, от которого Ньют всегда закатывал глаза. Они направились в сторону воды, сначала медленно, с каждым шагом всё больше ускоряясь и спотыкаясь о песок. Парни наперегонки побежали к океану, даже не договариваясь, и Томас победил. Ньют всё ещё хромал, даже сейчас. Томас позволил Ньюту толкнуть себя под волны. Они дурачились в чистой голубой воде, затем брюнет вынырнул, делая глубокий вдох, и засмеялся. Ньют брызнул водой. Из берега доносились голоса жителей Гавани: кто-то готовил поесть, кто-то разжигал огонь. Среди них был слышен голос Фрая, да и Галли тоже. Вот он, покой, подумал Томас: иметь рядом любимых людей. Он схватил Ньюта за талию и перекинул через плечо, будто тот ничего не весил. Ньют визгнул, затем начал пинаться и предупреждать «даже не смей», прежде, чем Томас кинул его назад в воду. Парень захохотал. По его лицу, шее и груди стекали капли морской воды. Томас притянул парня за волосы и поцеловал солёные губы. Ньют настойчиво ответил, обхватывая его шею руками. — Джульетта, — прошептал Томас, всматриваясь в глаза Ньюта. Уголки рта блондина поползли вверх. — Да? Томас поцеловал его подбородок. — Джульетта, — тихо повторил парень. Он коснулся губами нежной шеи Ньюта. — Джульетта. Ньют почти беззвучно, из-за шума волн, вздохнул. Он обнял за плечи любимого. Томас думал, что ему никогда не надоест чувствовать, как тело Ньюта обмякает от его прикосновений, слышать девчачьи визги, что он издает. Таким блондина мог видеть только он. Ньют был милым, красивым и таким горячим. Томас схватил парня за бедра и прижал к себе. Волны обвивали их талии, парни целовались медленно, страстно. У них была целая вечность в кармане. Солнце спряталось за горами, и небо залилось розовыми и оранжевыми красками. Песок обжигал ноги, но парни, не останавливаясь, бежали в сторону своей хижины. Мокрая одежда была разбросана по полу, где всегда был песок, сколько бы парни не старались поддерживать чистоту в доме. И не важно, что они только вышли из воды. Томас толкнул Ньюта на кровать и навис над ним, бёдрами прижимая к матрасу. Ньют схватил ладонями лицо любимого и поцеловал, приоткрывая рот так, чтобы Томас мог проникнуть в него языком. Их дыхание сразу же сбилось. На остров обрушился закат. Было всё ещё жарко, даже когда солнце опускалось за горизонт, поэтому Томас и Ньют лежали сверху на простынях, обнажённые с переплетёнными ногами. Утром Минхо или Фрай будут стучать в дверь, чтобы разбудить их, влюблённые голубки будут ворчать, но в конечном итоге присоединятся к друзьям в Центре. Может, поработают. Может, Томас даст ещё немного крови. Может, Ньют посадит новые семена. А может, они будут заниматься своим любимым делом — бездельничать; может, они будут лежать на пляже со своими друзьями и разговаривать о ПОРОКЕ, о Глэйде, будто о страшилках. В каком-то роде так и было. Но теперь больше нечего было бояться. — Я — самый счастливый в этом мире, — прошептал Ньют в тишину тёплой ночи. Томас скрыл улыбку, прижавшись к подушке. — Ложись спать, Элизабет. За окном послышался скрип чайки на фоне шума волн. Обитатели Безопасной Гавани мирно спали в своих домиках, хижинах и палатках, под ярким светом полумесяца. На воде свободно держался корабль. Им он больше никогда не понадобится.