— Проснись, сокровище моё. Ну проснись, сколько можно!
Келебримбор улыбнулся, подумав: как же постоянно забавно нетерпелив Аннатар, если просыпается раньше него. Нужно немедленно и его добудиться, и потом поднять на ноги весь дворец, всех мастеров Мирдайн. Если майа скучно или он опять загорелся новой идеей…
Но улыбка вышла болезненной и скованной и лорд нолдор мгновенно вспомнил последние дни своей жизни и причину боли, которая разошлась тут же по всему телу. Не Аннатар. Майрон. Саурон. Гортхаур Жестокий.
— Открыл глаза! Наконец-то, мой драгоценный. — майа ласково улыбнулся, когда он посмотрел на него. Мастер постарался внушить себе, что ему омерзительно видеть эту лживую улыбку, но не смог не заметить, как она красива и как красив Враг. Каждая черта лица, каждый отсвет в золотых глазах — он знал их и (глупо было пытаться задушить это, но он пытался) любил их.
— Ну и что ты сделаешь сегодня? — холодно осведомился третий Куруфинвэ, стараясь не допустить дрожь в голосе. Он хотел бы выглядеть и звучать равнодушным и к пыткам, и к просьбам. И он делал для этого всё. — Уже начало повторяться слишком часто. Ты не изобретателен.
— Ну зачем ты так. — Аннатар коснулся его лица ладонью и эльф позволил себе вздохнуть и, прикрыв глаза, представить, что у них всё хорошо и прошедшие пытки лишь страшный сон. Следующие слова майа мгновенно разбили иллюзию. — Ты же сам знаешь, я не хочу быть таким с тобой. Я… Вынужден. Меня вынуждаешь ты и твоё упрямство. А всего-то надо сказать, где три несчастных кольца, сокровище моё. Или, может, мне стоит начать показывать тебе твоих друзей? О, я мог бы притащить их и… Ох. — он покачал головой, увидев, как расширились глаза Келебримбора от ужаса. — Ты же не думал, что я не узнаю о том, где именно ты решил попрятать этот сброд? Да и не надо долго думать. Хотя я не подозревал, что ваша с Гил-Галадом или Артанис и остальными ссора так скоро и просто исчерпает себя, что ты станешь просить их помощи для себя и других…
— О да, ты сделал многое, чтобы она длилась вечно. — заметил лорд. — Но всё же это моя семья.
— Действительно надо притащить их к тебе. Приколоть к стене напротив, как бабочек на булавки, чтобы ты видел, но не достал. — Аннатар улыбнулся так, словно говорил что-то милое и приятное, а не угрожал жестокими пытками близким Келебримбора.
— Если кому и не достать их, то тебе. Уж их я защищу.
— Смертью своей? — подхватил с охотой майа. Очевидно, он пребывал в настроении говорить. Поднялся с края постели; Тьелпэринквар только сейчас понял, что действительно находится на кровати. Не пол, не камень. Кровать. Мягкая и преступно приятная. У него ныло всё тело и шёлк простыни казался чем-то нереальным, потустороним, когда он касался его едва гнущимися пальцами под покрывалом. — Верно! Кольца ты не смог защитить… Почти все. За мелочью дело, и мы её решим. Не защитил ты и Эрегион, и свою прекрасную столицу. И себя, мой милый. Полагаешь, что-то изменится внезапно?
— Три раза побеждавший падёт, стараясь одолеть соперника в четвёртый раз. — ответил Келебримбор. Постарался поверить в это. Ведь Эрейниону хватит военных сил отстоять Линдон? А что Лориэн? Зеленолесье?
— Так мила твоя наивность. — рассмеялся тихонько и светло Майрон. Тьелпэ стало дурно и он разозлился на самого себя, когда один лишь звук этого смеха заставил его сердце биться чаще. — Но мы что-то заболтались! Я же хотел совсем другое сделать.
Аннатар снова приблизился к кровати, переложил подушки, приподнял Келебримбора так, чтобы тот сел. Простая манипуляция заставила его силой воли подавить стон: очевидно, его раны залечили только до состояния «лишь бы не кровоточило». Неудивительно.
Келебримбор закрыл глаза, старательно нащупывая где-то внутри себя силы расстаться с телом прямо сейчас. Он делал это слишком часто и каждый раз зависал на волоске от уже желанной смерти. Потом он почувствовал, как Аннатар сел на край кровати и какой-то запах. Открыл глаза и с удивлением заметил, как майа подносит к его рту ложку с супом. Даже скорее бульоном, потому что кусочков овощей или мяса он в тарелке не заметил. Даже сквозная мысль о более-менее твёрдой пище вызвала рвотный рефлекс и он поморщился.
— Поешь. Тебе нужно. — мягко сказал Артано. Почти попросил, казалось. — Ну же, Тьелпэ.
— Это бред… — он бы продолжил, но майа воспользовался тем, что он открыл рот, чтобы начать кормить его. Келебримбор, вынужденно проглотив пищу, задумался, сколько не ел вообще. Счёт дням пыток вести он не мог. Но по ощущениям получалось не меньше недели… И несколько дней до того. Когда ещё не было войны и когда длилась осада Ост-ин-Эдиля.
— Вот и молодец, мой дорогой. — нолдо промолчал. Потом покорно позволил продолжить себя кормить. Подумал, правда: скоро, совсем скоро этот наплыв доброты кончится и тот факт, что он ел, не сделает ему приятнее или лучше. Но сейчас еда казалась верхом блаженства. Просто он имел ещё достаточно душевных сил, чтобы делать вид, будто бы это не так.
Бульон кончился, но не странная нежность Аннатара. Он только унёс тарелку, оставив её на столе, после принёс нолдо воды. Помог, придержав стакан. Тоже убрал его и снова сел на край постели.
— Ох, Тьелпэ. Так больно видеть, каким ты стал. Шшш. Молчи. Не смей винить меня в том, что только твоя вина. — майа положил палец ему на губы, когда Келебримбор собрался ответить. Потом задумчиво повёл этим пальцем по чужим губам, очертив их контур и скользнул внутрь, заставив эльфа приоткрыть рот. Тьелпэ подавил желание мелочно побыть неприятным и укусить Артано, хотя это было полнейшей глупостью. Не имело смысла, да и — омерзительно, но он признался — не хотелось потерять доброту майа. Пускай и эту странную. Временную. Хоть какую-то.
Непонятно зачем сделавший подобное Аннатар убрал руку от его лица, переместил её на обнажённую грудь Келебримбора, погладил, опустив взгляд вниз, некогда гладкую кожу, теперь израненную настолько, что найти хоть один целый дюйм было бы чудом. Чуть-чуть наклонился вперёд.
— Тьелпэ, родной, я люблю тебя. Так сильно люблю. — выдохнул он. И тут же жадно поцеловал своего мастера, прижавшись к нему. Келебримбор не сопротивлялся и («позор, и где холодность твоя?» — подумалось) даже ответил на этот поцелуй. Впрочем, противиться-то он бы и не смог. Майрон наконец отодвинулся от него на какие-то сантиметры. — Ты же тоже любишь меня. Неужели наша любовь не стоит трёх жалких украшений?..
— Прекрати. — попросил Тьелпэ, тольком не зная, что именно он хотел бы чтобы завершилось.
— Глупый мой драгоценный возлюбленный. — опять смех. Отчего так веселило всё Майрона сегодня?
— Погоди. Постой, это… Нет. — когда майа несколькими секундами позже уже убрал с него покрывало и Келебримбор обнаружил, что одежды на нем, разумеется, нет, он попытался остановить ожидаемое. Аннатар посмотрел на него и в золоте его глаз не было ни капли тьмы или злости. Только весёлый вопрос.
— Нет? — он погладил Тьелпэ по животу, избегая причинять боль касаниями. Потом сдвинул руку ниже. — А твоё тело говорило мне «да» каждый раз и говорит это теперь.
— Аннатар, это… Довольно. — Келебримбор действительно постарался скорее убедить себя, что это всё мерзко и ему совсем не о чем вспомнить и нечем любоваться в Майроне.
— Ну глупости. — ласково улыбнулся тёмный дух. — Брось притворяться. Я не собираюсь делать больно.
Он действительно был бесконечно нежен и ласков, когда целовал его и когда овладел им, снова заставив лечь чуть ранее. Медленные движения, заставлявшие испытывать наплывы тянущего и сладкого наслаждения тоже были для него, по его прежним пристрастиям. Если решал раньше Аннатар, то всё у них происходило быстро, потому что майа нравилось, когда любовник сам старался повернуться так, чтобы сжать зубами подушку или одеяло и избежать желания кричать и умолять его только быстрее брать его и меньше щадить. Да, Аннатар любил, когда Тьелпэ изводился, когда хватался за простыни судорожно и так цепко, что на ткани потом оставлялись даже по временам затяжки от ногтей, когда сжимался, принимая его в себя и когда был не в силах не то что имя его назвать, но даже вдохнуть первое время после того, как их любовь завершалась. Он тогда сменял резкость на ласки и долго гладил и нежил эльфа, то снова вроде бы подготавливая к ещё одному разу, то остужая и расслабляя медленными массажными движениями рук и целовал, целовал его, целовал без конца, лишая и без того готового забыться мастера воздуха. Зато Келебримбор любил, — и, несомненно, не мог Артано забыть об этом, — когда майа делал всё нарочито медленно и не откликался даже на просьбы быть менее терпеливым, когда до исступления его доводил не напор, а издевательская неторопливость. И в этот раз именно это Майрон и использовал, сам испытывая удовлетворение непередаваемо огромное от наблюдения за забывшим своё положение и начавшим как раньше сбивчиво просить его ускориться нолдо. Он, конечно, не исполнил просьбу. Он знал, что его драгоценному эльфу нужно. И… Ну, следовало, пожалуй, признаться, что он тоже скучал по этому телу. Пытать Келебримбора без надежды, что тот сдастся, было, разумеется, бесконечно интересно, но это было другим. Просто касаться мастера или причинять ему боль было вовсе не то что брать его. Другим, намного более восхитительным и совершенным этот гордец и красавец представал исключительно будучи залюбленным до хрипа. Разве такое могло не нравиться и не иметь отклика в сердце и душе чьей-то?
— Ты всё-таки идеален. — он увлёк Тьелпэ в лёгкий краткий поцелуй, когда освободил его тело и когда они оба несколько отдышались. — Знаешь, можешь даже сегодня забыть про кольца. И я забуду. Спи лучше, отдых тебе нужен, сокровище моё.
Он чуть-чуть опустился, устроил голову на груди Келебримбора и закрыл глаза. Его тоже потянуло в сон. Разморило после тепла тела кузнеца, его стонов не боли, а наслаждения и их общего на двоих жаркого дыхания. И, уже совсем засыпая, он с удивлением услышал, что Тьелпэ тихо напевает.
Келебримбор же не знал, что с ним. Враг спал на его коленях. Спал крепко, судя по тому, что не реагировал на пение или периодически прерывавшие его вопросы или попытки мастера сдвинуться. Он уже успел заметить, что в волосах у майа есть тонкая фибула с иголкой… Вскрыть такой замок было бы совсем легко. Был где-то среди снятой и брошенной на полу одежды Аннатара и кинжал, что ему бы пригодился. Это майа он одолеть не сумел, а вот орков бы удалось — наверное. Хотя, пожалуй, он был самонадеян… После всех пыток? В любом случае умереть он не боялся и даже почёл бы это за лучший исход, но что-то ему не давало использовать столь очевидный шанс. С гадким чувством любования лицом спящего он осознавал всё чётче: держала его любовь. Он Майрона ненавидел. Действительно ненавидел всей душой и сердцем, но он его и любил и любовь эта была сильнее ненависти. Может, на какие-то жалкие капли, но сильнее.
Тихо-тихо в сердце утро запоёт.
Раненное сердце плачет, но живет.
Руки твои стали для меня тюрьмой,
Сотворенный нами мрак
И голос твой.
— Глупости это всё, Тьелпэ. — говорил ему позже Аннатар, когда Келебримбор уже снова был прикован в каменной холодной камере у стены. — Разве в моих руках тебе плохо и неприятно, как в тюрьме? В тюрьму ты загнал себя сам.
И лорду павшего Эрегиона нечего было ответить.
