Vasa Iniquitatis

      Всему суждено исчезнуть, сгинуть в небытие. Красное станется синим, синее — чёрным. На фоне утробной всепоглощающей тьмы, сквозь изнуряюще вязкую тишину, раздастся звон колокола. Подобно ударам сердца, изнутри — не снаружи — будет исходить его отзвук. То угасая, то набирая силу, то теряясь в лабиринтах темноты, то грохоча в неистовстве, он сформирует собой послание.       Прежде бестелесное буйство колокола приобретёт голос. Как а капелла, не имеющая инструментального сопровождения, этот голос найдёт путь в рассудках тех, кто способен слышать, способен внимать.       «Ад есть отражение хаоса и беспорядка, сумятицы и клеветы», — так и только так велено воспринимать вышеупомянутое место умам человеческим. «Следуйте за пастырем своим, дабы избежать участи преисподней», — говорит облачённый в рясу служитель церкви, и лик его, транслируемый по религиозному каналу, извивается статической дрожью. Архаичность, болезненность, слепая жестокость и глухая безнравственность; к сожалению, люди никогда не понимали, что всё, что они воспринимают как «Ад», уже давно случилось на их грешной земле. И всё, чего они так страшатся: языков пламени, неистовых криков, враждебности в каждом встречном лице, – всё это произошло (и продолжает происходить) на пастбище жизни и смерти. Их мир состоит не из чего иного, как из междоусобиц и переворотов, непрекращающейся погони за мнимыми идеалами: больше, богаче, выше, похотливее, ещё-ещё-ещё… — Порядок! – то самое неощутимое и витальное теперь говорит сквозь него, – да будет порядок!       И взывающий к оному точно знает, кому принадлежит эта инфернальная песнь, а слушающие безошибочно скажут, на каких языках она поётся. Ибо, на самом деле, ничто в Аду не ценится сильнее, чем порядок, и ничто не смеет его нарушать. Слова, отколовшиеся от иссиня-ледовитых губ, эхом проносятся по многочисленным, но упорядоченным коридорам, ударяются о стены, о монолитные строения. Впрочем, тяжело сказать, из какого именно материала данное пространство воссоздано; как и сложно вообразить, кто – или что – породило конструкции такого величия, такой красоты. И в те моменты, когда людям всё-таки удаётся ступить по невообразимой поверхности, коснуться последней своим сугубо человеческим восприятием, они осознают (пусть и мимолётно), насколько скуден их собственный мир, изничтоженный, униженный касанием агнцев божьих.       Однако те существа, окружившие вещающего, те создания, что слышат дешифрованный ритм, далеки от понятия рабства. Все они: хранители и защитники, гроссмейстеры и создатели, воины, нашедшие своё призвание под сводом Левиафана; и имя им – Легион. — Время Конфигурации, безусловно, стало ключевым событием на теле Гриота перед тем, как его растерзали в суде. Акт непростительного беззакония, я бы отметил… — его голос холоден, как флуоресцентное свечение, глубок, как антрацитовый луч, ниспадающий по обе стороны ромбовидной фигуры. Он говорит спокойно. Достаточно спокойно, чтобы поддерживать дисциплину среди соратников и в очередной раз напомнить, что бывает с теми, кто норовит усомниться в совершенной симметрии Создателя.       Не только голос, отнюдь, является отражением этой самой симметрии, но и внешность говорящего — его голова, украшенная строгими перпендикулярными ранами. На пересечениях этих разверстых линий, выполненных то ли скальпелем, то ли лезвием бритвы, были забиты гвозди. Там, где один шрам касался другого с анатомической точностью, красовался тонкий металлический шип. Сию конструкцию из булавок завершали три крюка (довольно специфических, тонких, но совершенно не похожих ни на что, используемое в привычной людской деятельности). Впиваясь в затылочную часть индивида, они будто бы прорастали из недр его костюма, если уж не сказать — из него самого. Воистину, то была работа Творца, исключающая какие-либо оплошности в процессе трансформации — перерождении человека в Сенобита. Он не был первым, на кого Бог Страданий обратил свой взор, не был и последним, разгадавшим «головоломку плача», но для Левиафана он представал особенным. Любимейшим сыном. Лидером. Высшим священником Ада.       В отличие от некоторых других обитателей инфернального плана, имени собственного у Священника не было. Однако Сёстры и Братья единогласно обращались к последнему как к Vasa Iniquitatis; тот, кто приближен к Богу, тот, кто действительно может его понять. — Но Война Плоти окончилась для нас поражением… — шёпот собравшихся резонирует симфонии колокола, практически губит её в отвратительный писк. Кажется, ещё чуть-чуть, и могущественная фигура треснет, распадётся на множество вопящих, трезвонящих осколков. Однако ничего подобного не происходит. В стабильной манере обращается Левиафан вокруг своей оси. Он благосклонен, а потому позволяет Сыну говорить: — Войне Плоти не суждено так быстро закончиться. Лишь битвы могут быть проиграны нами, но Война продолжится вновь, — Сенобит умолкает на мгновение, возводит полные ночи глаза к материи-ромбу и добавляет — ...до тех пор, пока род человеческий не подчинится порядку, не в силах того отрицать. | Дети мои, вознесите свои молитвы и готовьтесь к Infernal Equinox — к сладкой, желанной и головокружительной борьбе.