Пустошь

Эмили Джонс твердо стоит на костях тех, чьи имена выброшены за ненадобностью, а потому неинтересны даже ей самой. Скоростное шоссе укрывает обглоданные безымянные останки ровным асфальтом – пышное захоронение надо еще заслужить, что непросто для проигравших, неправых во всем с самого начала. Это победители всегда правы. Эмили Джонс не сомневается в своей правоте. Эмили Джонс бежит за рассветом, раз за разом пересекая пустоши, напоминающие о прошлом, однозначно истрактованном и не подлежавшем обсуждению. Прошло-то всего несколько сотен лет, но самое нежелательное из памяти стерлось – некоторые события записывать себе дороже. Эмили Джонс не чувствует своей вины, потому что мертвые приходят на закате, но все равно не умеют говорить. Эмили Джонс улыбается и давит на газ – они бы сделали с ней то же самое. Эмили Джонс – хищница. Признать было несложно, да и стыдиться нечего. Что плохого жить в согласии с самой собой? Взяв в руки револьвер, она уже знала, что делать. Тогда пропасти, окружавшие со всех сторон, еще казались необъятными, непроглядной холодной чертой отделяя прочие континенты и земли. Тогда Эмили Джонс даже представить не могла, как быстро пропасти, очертившие поле сражений, превратятся в трещины – тонкие морщины на лице серой земли. Стрелять, стрелять, стрелять – точно в цель, мать, обиравшая до копейки, смогла научить только этому. Но умения не промахиваться оказалось достаточно, чтобы занять ее место и омыть бесплодные пустоши чужой кровью с примесью своей. Эмили Джонс гонится за летом – с этим сезоном ассоциируется все самое прекрасное и роскошное, что может дать жизнь. Пустоши сменяются побережьем океана с растущими у дороги пальмами. В кожаной куртке лежат кредитные карточки, по которым она не расплатится до конца жизни – Эмили Джонс, уверена, что это заслуженно. Бурлящие воды похожи на ров, защищающий от нежелательных осколков собственных действий и любопытных глаз, поэтому океаны не делают новое пространство для борьбы менее достижимым. Хищники не выживают, когда жертв не остается, и Эмили Джонс понимает предельно точно: остановиться уже не в ее силах. Эмили Джонс несет солнце, сжигающее посевы, превращающее земли под ним в однородные бетонные пустоши, иссушая лишнее – неприятно-ненужное, чуждое ей самой, заменяя сложившиеся в веках порядки на синтетические едва жизнеспособные подделки. Эмили Джонс ненавидит тех, кто отказывается от ее даров. Именно эта ненависть заставляла ее жадно вглядываться через мутное ледяное стекло, подходя к самому краю зимы, находящейся через пролив. Анна Брагинская не встает и не падает, рассыпается, но еще держится, пускай и выглядит жалко. Брагинская всегда несет с собой зиму, Эмили Джонс ежится и морщится, но пожимает руку. Эмили Джонс узнает хищника везде и всегда, и в мутных глазах она безошибочно угадала враждебность. Истребляй – не истребляй, прячь – не прячь руки под перчатками, скрывай – не скрывай уродливые швы под кожаной курткой – те, кому посчастливилось растолкать конкурентов когда-то, не могут изменить собственную сущность. Анна Брагинская держится отстраненно – им уже приходилось сталкиваться, быть формальными союзницами и ненавидеть друга до истерик. Эмили Джонс смеется, разглядывая с высоты двух женщин, бывших для нее непреклонными авторитетами – теперь они на одном уровне. Но формально – это она тоже понимает. Раньше Эмили Джонс смотрела на север – по ту сторону пролива находились железная стена и дрожащие от волнения и нервозного ожидания руки, по ту сторону свирепствовала зима, которая никогда не кончится. Эмили Джонс так себе представляет и сейчас, никто не стал переубеждать. Эмили Джонс смеется, манит рукой – терзаясь и раздирая кожу до крови. Изможденные хотят красивой жизни – Эмили Джонс уверена, стараясь лишний раз избегать напоминаний о том, как едва не свалилась в пропасть, чуть было не оставив кому-то шанс укладывать асфальт на собственные обглоданные останки. Эмили Джонс светит с высоты бумажного трона, спалив ту, что несла в отчаянии силу, способную разрушить привычный порядок и покрыть имя позором. Эмили Джонс по себе знает – хищники не оставляют друг другу шансов. Еще недавно трещины разделяли мир пополам. Эмили Джонс ненавидит принявших красный цвет, пусть они и остались в меньшинстве. Эмили Джонс машет безделушками, купленными в бессрочный кредит – человеческая жадность столь же безгранична, сколько и наивность. И зависть. Эмили Джонс зажигает огни вдоль шоссе, разжигая пламя ненависти в сердцах тех, кто начал колебаться. Пройденный путь и расширенные горизонты утопают в закате – зажатые в железных тисках, разбежались, избавив мир от той, кого теперь и «геополитическим противником» не назовешь – несолидно – пусть тонет теперь в черном, которым заботливо окрашены ее упавшие стены. Анна Брагинская собирала потерянные когда-то земли, Эмили Джонс – отнимала все новые, Анна Брагинская путалась в собственных идеалах, Эмили Джонс твердо определила свою цель, Анна Брагинская сломалась, Эмили Джонс – наметила новую жертву. Эмили Джонс смеется, поворачиваясь на восток – хищники живы, пока есть те, кого еще можно растерзать, те – у кого осталось, что отнять, те, кого она превзойдет в поединке. Или не совсем поединке – грубая сила может и не пригодиться. Эмили Джонс играет в покер, не теряя лица, придумывая и нарушая правила для целого мира. Бросается в крайности, загребая от жизни все, пока можно – однажды настанет закат, которого она так боялась. А потом – непроглядная тьма – страшнее, чем даже самые смелые предположения. Эмили Джонс не может остановиться в страсти к разрушению. И на закате, когда трещины посреди опустевшего поля битвы, исчезнут под жухлыми кустарниками пустошей, к разрушению она дрожащей рукой припишет: «само-».