Проблема
25 февраля 2022 г. в 18:27
Перед глазами мельтешили буквы, цифры и даже каким-то образом затесавшиеся графики – и Фэн Синь определённо не хотел знать, о чём же там, всё-таки, говорится. Его попросили помочь: отнести это главе другого отдела, который славился своей придирчивостью – на месте принимался проверять отчёты и спрашивать за них с бедного посыльного, который, может, и не знает в них ничего, а если и знает, то всё равно с тем, как спрашивает Му Цин, ответить не сможет.
А Фэн Синь его не боялся. Фэн Синь его, в некоем смысле, осаждал.
Обрывал, когда понимал, что Му Цин заходит слишком далеко, напоминал, что ему тоже, вообще-то, работать надо, так что вот – почту знаешь, правки скинешь, бывай. И перестань уже моих людей прессовать, они тебя боятся!
Спорили они потом на перерывах, если пересекались; препирались на собраниях, придираясь к отделам друг друга; пару раз даже подрались вне работы – кто-то что-то не так сказал, а компания у них (так уж сложилось исторически) общая, разносятся слова быстро, а кулак летит ещё быстрее.
Сложные у них отношения, тут ничего не поделать.
Но вместе с тем, как ни смешно – крепкие. Достаточно, чтобы назваться дружбой.
Хотя, может, так считал только Фэн Синь – они это не обсуждали никогда; очевидным казалось. Но хотелось верить, что они – друзья.
В конце концов, столько лет друг друга знать и бок о бок находиться... Не каждая супружеская пара таким похвастать может, не то что приятели.
Так что отчасти Фэн Синь вызвался ещё и для того, чтобы просто коллегу проверить: перерыв подходил к концу, а на обеде тот так и не появился. Зная Му Цина, можно было предположить, что он опять заработался и на время смотреть перестал. Трудоголик злосчастный.
Фэн Синь хмыкнул под нос – и надавил на ручку аккуратно, чтобы тихо-тихо зайти в кабинет; Му Цин не любил, когда его отвлекали резко и шумно, так что лучше уж тихонько посидеть рядом, пока не соблаговолит заметить.
— С-сильнее!..
Всё внутри замерло; сжалось, скрутилось.
Это определённо был стон. И стон этот, кажется, принадлежал... Му Цину?
— Расслабься, – прозвучало мягко, звучно; несколько игриво.
Сложно было не узнать Пэй Мина – того всегда, везде слышно, как бы ни пытался понижать.
Фэн Синь сглотнул непонятный ком и осторожно заглянул в щель, не решаясь распахнуть дверь.
Внутри что-то полыхнуло горько.
Му Цин стоял, оперевшись о столешницу, и прижимал к лицу рубашку, закусывая ткань, чтобы стоны заглушить; белые крепкие плечи, худая грудь – обнажены. Он дышал размеренно, постанывая, и жмурился – очевидно, от удовольствия; всё его обыкновенное строгое лицо выражало напряжённое блаженство с лёгкой толикой боли: сведены и чуть нахмурены брови.
— М-Мин!.. – глухо выдохнул, и тут же вновь ткань закусил, заглушая.
Пэй Мин за его спиной только усмехнулся: заставил сильнее прогнуться, прижался теснее; опустил ладонь на грудь, надавил, под себя вынуждая изогнуться; склонился к уху чужому, выдохнул:
— Отлично справляешься. Раздвинь ноги шире.
Фэн Синь вспыхнул, рыкнул; захлопнул дверь. Швырнул документы на стол секретаря – тот скоро должен был вернуться, уж разберётся, куда их, – и скорым шагом направился к лестнице.
Никакого лифта. Ему надо отвлечься, и пробежка вниз на пару этажей – неплохое начало.
Посреди рабочего дня, прямо в кабинете... И кто? И с кем?!
Блять, блять, блять!
Голова шла кругом.
Му Цин?! Му Цин! Такой строгий, хмурый, закрытый... и прямо на работе! С этим бабником, о похождениях которого не знал... да все знали, поголовно!
«Раздвинь ноги шире»
— Блядство! – гаркнул Фэн Синь; ударил по стене кулаком; зажмурился.
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Это не его собачье дело, кто там, когда и с кем.
Отчитает позже за выбор места... наверно. Да. В конце концов, а если бы не он пришёл, а, например, директор?
Неважно, что тот глав проверял редко – мог же и зайти, и застать, и увидеть, как эта сука...
Как эта красивая лживая сука... выгибается, подставляясь под чужие касания... и дышит через раз... и стонет...
Блять.
До конца перерыва ещё было время, и он завернул в уборную.
Блять, какой позор.
Блять. Кажется, у него проблемы – с собой и с Му Цином.
Таким... красивым.
...он так и не сказал ничего; не написал – никому из них.
На сей раз даже правки не получил, хотя это уже стало традицией: он приносит, Му Цин проверяет, остаётся недоволен, высылает правки подробные, объёмом едва не больше самого документа, он всё делает по ним, сдаёт...
Но, конечно, Му Цин понял, кто их застал; интересно, как он ещё дверь ему не сломал тем хлопком – трещало угрожающе.
Кажется, конец их общению.
Кажется, конец.
Фэн Синь потёр переносицу и выдохнул.
Кажется, у него проблемы. И главную из них зовут Му Цин.
...смотрел Се Лянь растерянно – и очень, очень сочувствующе. Не понимал, что происходит с другом, но видел, что тому отвратно; гладил по плечу, пододвигал ближе кружку горячую с драконом – личную, фэнсиневу кружку. Тот хмурился, силился что-то сказать – качал головой, вздыхал. И залпом выпивал содержимое.
Как будто чаем такое перебьёшь, как же.
— На работе проблемы? – издалека зашёл; знает, что в это лезть не надо, но не знает, как иначе начать. Фэн Синь ему, честно говоря, благодарен – и, подумав, неопределённо качает головой.
Вроде и нет; но – да?
Се Лянь понятливо ахает и подвигает тарелку с печеньем; по крайней мере, представлено оно было как печенье. Выглядит скорее как путь в один конец с острым отравлением.
Но и за это Фэн Синь благодарен безмерно.
— Что-то с Му Цином, да?
Всё видит, всё понимает; сам их сдружил.
И вдруг – прорывает.
— Он трахался с другим, – слова падают тяжело, с грохотом; с гневным рокотом. – Прямо на работе, представляешь?! Подставился этому... Нет, ты пойми – Пэй Мин отличный парень, а его выебоны – его дело, и поебать мне, с кем он там и где, но не с... не с Ним же!
Имя не даётся. Имя – табу.
— Я прихожу к нему с отчётом, и он же знает, что я часто в это время прихожу, знает! Даже на обеде не появился! Получается, они так... Блять! – он бьёт кулаком по столу, вскакивает, от стенки к стенке ходит. – Что он в нём нашёл вообще?! В пустозвоне?!
Тут только молчание – достойный ответ, но Се Лянь, поймав взгляд озлобленно-грустный, пожимает плечами: я и сам не знаю, что он там нашёл, я ведь и Пэй Мина этого не знаю толком.
— Он же знает про его блядки! Про них все знают, даже ты и Хуа Чэн тво... прости, прости.
За своего партнёра Се Лянь грудью ляжет, и даже малейший намёк на принижение того зажигает в его взгляде недобрый огонёк. Фэн Синь поднимает руки: виноват, виноват, классный мужик, ноль претензий.
— ...ну не может же он таким тупым быть, чтобы верить, что уж его-то не кинут!
А если кинут – что будет? Он плохо понимает Му Цина, но почему-то уверен, что...
— Он же... он сильный, конечно, но он же, ну... не справится. Он не справится, понимаешь? Если его используют. Он же, ну... ты знаешь.
Слова путаются, язык запинается; сложно говорить о Му Цине.
Очень, очень сложно. Ком в горле мешает; откуда он там вообще?
Се Лянь протягивает ему печенье и Фэн Синь принимает бездумно, отправляя в рот.
— Так ты... волнуешься за него, – спокойно уточняет друг, поглаживая по руке. – Злишься, потому что могут обидеть?
Обидеть? Это Му Цина-то?!
Печенье встаёт поперёк горла. Фэн Синь медленно начинает осознавать, что же именно он ест.
— Да кто его обидит? Этот?.. Нет, ты бы только слышал их! «Разведи ноги шире»! – передразнивает он ядовито, скривившись. – Себе разведёт пусть, долбоёб, а его не трогает! И так его там сложил так... Ты бы видел только! Ты знаешь, какой Он гибкий?!
Се Лянь неуверенно качает головой
— Пэй Мин?..
— Да нахер он пошёл! Му Цин!
Наконец-то срывается имя; горькое, сладкое. Сердце заходится.
— Он же едва не лёг на стол, а этот его чуть не впополам сложил!
Оттягивал назад, дышал в шею, шептал на ушко всякое... Фэн Синь скрипит зубами. Сглатывает.
В следующее мгновение несётся к туалету. Да из чего, ради всего святого, это печенье?!..
Когда он вышел, порядком побледневший и позеленевший, оказалось, что явился второй хозяин квартиры. Хуа Чэн смерил его мрачным взглядом – и видно сразу: в курсе. Уже в курсе.
И жалеть не будет.
— У тебя проблемы, – констатирует, придвигая к себе тарелочку с "печеньем"; Се Лянь тянется было забрать, встревоженный, но его руку перехватывают и нежно сжимают, а биологическое оружие местного назначения поглощается с аппетитом, от которого невольно становится жутко.
Но не это сейчас главное.
— Да, – признаёт Фэн Синь; вздыхает, качает головой, скрещивает руки. – У меня проблемы, блять.
— Ты ревнуешь.
— А ты жрёшь отраву.
Фэн Синь не особо удивляется, когда его выставляют вон. Всё же это было ожидаемо – эти двое друг за друга и не такое могут, он-то знает... Се Лянь напоследок его обнимает, извиняется многократно за печенье, просит держать в курсе.
Но главное – ему помогли понять простую истину.
Он, чёрт возьми, ревнует.
Ревнует Му Цина.
Б л я т ь.
Он хочет быть тем, с кем тот проводит перерыв; тем, с кем тот закроется в кабинете, забыв обо всех; тем, кто заботится о нём, прижимаясь со спины, и...
И не надо ему, чтобы ноги разводил!
Щёки горят, пока он идёт по улице куда-то.
Да, не надо. Он не собирается пользоваться. Он просто хочет быть рядом, просто хочет быть...
— Ты в себе? – звучит растерянно и напряжённо извне. Фэн Синь вскидывает взгляд.
О. Время для ещё одной кошмарной ситуации?
Му Цин стоит перед ним, прижимая к себе пакет из пекарни, и хмурится неуверенно.
Ком внутри становится таким большим, что трудно дышать.
— Се Лянь занят сейчас, – вместо приветствия говорит. – С Хуа Чэном и... выпечкой.
— И поэтому ты идёшь, пугая народ, и бормочешь моё имя?
Ой, блять.
Фэн Синь невольно скользит взглядом по шее белой – ищет следы дневного безумия. Чисто, чисто, чисто... Ни пятнышка.
Но, может, под рубашкой, там, где коллеги не увидят...
Его взгляд поймать легко, понять – тоже. Му Цин ёжится, краснеет (красивый) и вздёргивает нос.
— Ты мне дверь сломал.
И вдруг так обидно становится: за себя, за свои дурацкие чувства; так, словно они в универе или школе снова, а не взрослые люди на серьёзных должностях.
— А ты мне – сердце.
Того передёргивает от неожиданности; во взгляде застывают вопрос и испуг.
Интересно, в первый раз он на Пэй Мина так же смотрел, или сразу согласился? Фэн Синю, так-то, наплевать, просто мысль вдруг проносится. Неприятно.
В руки впихивают тот самый пакет, тёплый и пахнущий талым сахаром, а его самого ловят за плечи и притягивают ближе, внимательно осматривая.
— Ты что себе там надумал, а?!
Возьми себя в руки. Не говори глупостей, только не поддавайся...
— А я уверен, что у меня больше, чем у него.
Блять!
Му Цин в глубоком шоке: глаза распахнуты, пальцы сжимают почти судорожно, и даже рот приоткрыт.
Не понимает.
Фэн Синь – тоже.
От запаха свежей выпечки сводит живот, и он позорно громко урчит, делая ситуацию ещё более нелепой.
Стоят два идиота посреди улицы, смотрят друг на друга: один – в совершенном непонимании, другой – побитой собакой.
— Больше... что? – осторожно уточняет Му Цин. Может, всё не так плохо, может, у него воображение разыгралось, может...
Фэн Синь к его лицу придвигается, смотрит тоскливо (ну зачем ты надо мной издеваешься?) и на ухо шепчет глухо:
— Член. И, в отличие от Пэй Мина, встанет он только на тебя.
— Чт... – миг, осознание; вспыхивает весь. – Ты, блять, нормальный?!
Он матерится редко, но тут уж никак нельзя без.
На них шикает проходящая мимо женщина с ребёнком; Му Цин холодно бросает извинение и утаскивает коллегу в переулок поблизости, где припирает к стене грязной – так, что дыхание сбивает.
— Что. Ты. Выдумал?!
— Почему ты не говорил, что по парням? – Фэн Синь морщится от удара, но руки заняты, и почему-то ему этот пакет очень важно сохранить; после "печенья" съедобная еда ценится в разы сильнее. – Я думал, ты...
— Ты, блять, слепой идиот, – шокировано выдыхает Му Цин.
И Фэн Синь вспоминает. Вспоминает, как на чужом запястье в июне появляется каждый раз широкий наруч тканевый шестицветный, над которым он шутил; вспоминает, как в школе ещё Му Цин пулей из раздевалки вылетал раньше всех; вспоминает, как... как много было знаков, которые он считал шуткой и высмеивал по-доброму.
— Нет у меня ничего с Мином, идиот, – шипит, помрачнев; слишком много дал понять. – У меня спина болит в последнее время часто, а он, уж представь себе, здорово умеет с этим помогать. Придурок, – выплёвывает и отпускает; одёргивает рукава, опять пряча запястья и ладони – эта привычка с годами не ушла.
Смотрит зверем.
— А если ты ещё раз пошутишь про мою ориентацию и свой... – презрительный взгляд вниз, от которого стыдно становится, – ...я тебе лицо разобью. Наслушался.
И уходит – гордо; острый.
Фэн Синю паршиво.
От запаха выпечки теперь воротит. От себя – сильнее.
...неделя проходит тихо. Высылают правки, отдел их исправляет; отчёт относит кто-то из подчинённых – у Фэн Синя голова раскалывается каждый раз при одном лишь упоминании Му Цина.
Краем уха потом слышит – документы теперь только через секретаря, не лично.
Отдел выдыхает; Фэн Синь хмуро утыкается в монитор.
Работается отвратительно.
Обедается одиноко.
Только слышен голос яркий – Пэй Мин треплется о чём-то, снова донимая Ши; раздражает. Раздражает, что такой, как он, курирует их отделы. Раздражает, что он обладает какими-то там невероятными навыками массажа, которые доводят аж до стонов.
Раздражает собственная беспомощная злость.
Фэн Синь заедает свою злость содержимым того самого пакета; у Му Цина прекрасный вкус в выпечке.
У Му Цина в целом вкус прекрасный, и сам Му Цин – пре...
— Да ты издеваешься.
...дурочный.
Смотрит недовольно, держится на расстоянии; хмурится, губы поджав.
Красивый такой.
На губах невольно расползается нелепая улыбка.
Фэн Синь неловко прячет недоеденную плюшку в рюкзак и, утерев крошки с лица и вытерев руку о свитер, протягивает её.
Му Цин вскидывает брови; впечатлён.
— У тебя моё имя теперь вместо брани? Опять бормотал. Заклинило?
Это просто надо пережить. Он упрямо протягивает руку.
— Я виноват. Ты не шл... – стоп, стоп! Едва успевает закусить язык.
Глаза Му Цина округляются, а скулы краснеют.
— Да ты в край уже дол... А ну встань! – почти испуганно.
Фэн Синь мотает головой и остаётся на колене.
— Я виноват! Очень перед тобой виноват!
Они не так далеко от офиса, и им просто несказанно повезло, что Му Цин одним из последних уходит.
— Ну-ка встань! Земля холодная! – хватает под руки, присев, тянет наверх; пыхтит. – Я тебя в дурдом сдам, ясно тебе?! Совсем уже рехнулся... Ну-ка руки!..
А Фэн Синь обнимает только крепче; удерживает, прижавшись, и виновато очень смотрит в красивые-красивые тёмные глаза.
В них отражается так много. Такие... такие!..
Му Цину не по себе, и он, пытаясь вырваться, от души наступает на ногу.
— Блять!
— Сам такой! – неожиданно-обиженно; аж заглушает боль. Фэн Синь смотрит с немым вопросом, кривясь, и косится вниз – надо ноги переставить, а то ковылять ему неде...
— Сам ты ш.... шлюха!
Годы идут, а некоторых слов он всё ещё избегает.
Остаётся лишь вздохнуть и кивнуть.
— И в этом я тоже виноват. Я кругом перед тобой виноват. Му Цин.
Тот смиряется; перестаёт вырываться, только смотрит... устало и оскорблённо. Даёт себя обнимать. Слушает.
Ждёт.
— Чего ещё?
— Давай встречаться.
Это же так делают? Фэн Синь плохо помнит, но радуется, что хотя бы голос не скачет.
Му Цин смотрит очень, о ч е н ь внимательно.
— ...ага.
Что-то не очень это на согласие похоже.
Пока Фэн Синь пытается понять, что скрыто за этим загадочным взглядом, жертва внезапной симпатии выуживает телефон, ищет что-то; поглядывает краем глаза на коллегу; кликает кнопку звонка и подносит к уху.
Фэн Синь, вообще-то, подслушивать не любит, но они стоят так близко, что хочешь-не хочешь, а услышишь:
— Здравствуйте! Вас приветствует приемный покой...
Да ну нахуй!
Счёт идёт на секунды: разобьёт – пошлют, заберёт – подерутся, заспорит – только убедит.
Он ставит на кон всё.
И целует.
Прижимает к себе, накрыв нежно щёку; жмётся губами к губам, сминая; смотрит отчаянно.
— Алло? Вы ещё там?
Му Цин приоткрывает рот – от удивления, возмущения? Но он рискует – углубляет; прижимает крепче.
— Вам нужна помощь?
Вслепую сбрасывается вызов, вслепую убирается телефон.
Му Цин прикрывает глаза и отвечает ему – целует, целует, целует!
Обхватывает, путается в лохмах; прихватывает губы; осторожно ласкает языком.
Фэн Синь стоит лишь потому, что держит его; потому, что держат его самого.
Оказывается, он так хотел этого. Оказывается, он так мечтал...
Когда поцелуй разрывается, Му Цин его не отпускает – прижимается лбом ко лбу, дышит горячо – прямо в губы.
— Если это шутка такая... – зыркает зло; со смутной надеждой на лучшее.
Фэн Синь не сдерживается – целует ещё раз.
— Нет. Давай встречаться?
Ответом – глухой смех; покачивание головой; неуверенный поцелуй в уголок губ.
— Давай. Только дверь мне больше не ломай.
Фэн Синь обнимает покрепче, растирает мягко строгую спину.
— Я тоже... немного умею, между прочим...
— Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы?
— Да иди ты!
Примечания:
Му Цин позвонил в психдиспансер, да. Да, он правда решил, что у Фэн Синя крыша поехала. С другой стороны, а так ли он не прав? :D