Дёргая за ниточки

      Сухой удар сложенным вдвое ремнём по пояснице. У Гена вниз по подбородку течёт слюна, трясутся поджилки, а перед глазами застыла размазанная картинка качающейся из стороны в сторону металлической бляхи.       Он стоит на четвереньках. Серым взглядом провожает статного парня, без остатка пожирающего сжимающее его нагое тело пространство вокруг. Всего его поражают тики, но жалеть Гена не собирался никто.       Раз.       Длинные загорелые пальцы проводят по кожаному ремню с таким трепетом, какого дёрганому сабмиссиву пока было не познать. Не заслужил. Не сейчас.       Два.       Кинро спрашивает, вскинув бровь: «Отдышался?». И Ген проглатывает язык, с собачьей немотой кивая. Низко опуская макушку — покорно, — чтобы господин решал, что делать с его волей дальше.       Три.       Бьют до искр перед глазами. Хлещут до звона в ушах и сжатых до скрипа челюсти зубов. Да так, чтобы желваки ходили. Ноги тряслись, пальцы на руках не разжимались в ожидании новой порции боли.       Ген любил, когда его господин внезапно брал его за волосы. Кинро — словно умевший читать мысли — накрутил чужие волосы на кулак, резко опрокинув его голову назад.       Зелёные глаза напротив серых. Асагири дышит жадно, чуть ли не в голос. Кинро же дышит размеренно. И Асагири любит, когда Кинро имеет контроль, — в первую очередь, над собственным телом.       Он любит его рациональность. Нет. Даже когда хладнокровен.       У Гена голова как отдельная часть тела совершала неестественно быстрые кивки. Его конечности резко дёргались, с искусанных губ то и дело слетали проклятья. А вот, опять же, не жалели его ни черта.       Кинро бил его пиздецки бесчувственно. И это было тем, что извращенцу Асагири было в кайф. И это было тем самым, что он пытался выдрессировать в своём неуверенном и жалком мужчине месяцами.       — Это так сексуально, — не сдержал хрипа Ген, когда его друг вновь замер с широким замахом на удар.       — Я не слышал ответа.       Ремень, маячащий перед лицом, сложен, как и обычно, вдвое. Но на этот раз Ген, задержав дыхание, чувствует, как ему будет больно.       Кинро снова приспустил резинку трусов с упругих ягодиц парня. И его пальцы — такие неожиданно холодные — пробежали по этому следу от белья на коже. Он умел пробирать до мурашек, и у Гена вновь до вспышек в глазах участилось дыхание.       — Четыре стадии интеллектуального развития, введённые Львом Выготским, — это сенсомоторная стадия, — начал тот с лёгкой опаской, — дооперациональная стадия, стадия конкретных операций и стадия формальных операций.       — Ответ неверный, — прозвучал тот чуть с разочарованием. — Это стадии развития по Жану Пиаже. Он называл разные стадии, однако чаще всего фигурировали эти четыре.       Удар.       Давно Гена не хлестали по его холёной заднице так безжалостно.       Ещё удар.       У Гена ещё не лопнула кожа, но он уже может ощутить, как горит красный след от ремня на ягодицах. И как Кинро, вновь пустив табун мурашек по чужому телу, оставляет ряд невесомых поцелуев вдоль позвоночника. Затем добирается губами до места удара и прижимается худой щекой, замерев.       И всё же, ни черта не размеренно он дышит. Сердце у Кинро стучит во время их «игр» всегда как бешеное.       — Я люблю тебя, — поворачивает голову назад Ген, зрачками ловя этот взгляд с проволокой.       — «Grading on a curve», — игнорирует признание тот. — Что это означает?       — Корректировка оценок только после проверки всех работ. По-другому называется нормативным оцениванием, которое используется для сравнения достижений учащегося с его сокурсниками. Это… как в олимпиаде! Кто получил первое место, у того будет высший балл, даже если количество верных ответов не превысило 40%!       — Ответ верный, — ухмыльнулся парень. — Формулировка хромает.       Асагири сквозь зубы тихо выдыхает.       — Дай определение ZPD.       — Zone of Proximal Development — зона ближайшего развития. Теория о пространстве задач, которые не могут быть освоены ребёнком самостоятельно, однако могут быть освоены с помощью взрослого.       — Ответ верный.       И он сам не знает, чего ждёт от этой встречи.       Кинро внезапно переворачивает Гена на спину, одной рукой подхватив его под поясницей. У Гена в глазах сереет небо в шторм.       «Прекрасный».              — Я всегда на тебя заглядывался, — признался Кинро внезапно. — Я помню, как первое время смотрел на тебя — украдкой. И понимать не хотел, почему это приносило мне удовольствие.       — Тебе нравилось смотреть на меня? — засмеялся тот, обивая тонкими руками чужую шею.       Два носа соприкоснулись. Ген потёрся своим о нос друга, прикрыв веки.       — Да… да, я чертовски обожал в тебе всё: как ты выглядишь, говоришь, ходишь… Это чувство, вызываемое тобой, было несравнимо ни с чем, — Кинро тяжело сглотнул слюну. Ген перевёл дыхание. — Одна мысль о тебе заставляла меня улыбаться как придурка. Иногда я думал о тебе, чтобы заснуть было легче.       — Ты в меня по уши влюбился! — вновь не сдержал смешка парень.       — Сейчас-то это ясно как день, — мужская ладонь ласково провела по чужой щеке. — Всё зашло куда дальше, чем я мог себе представить. Влюбённость была приятным чувством. Спасибо, что дал мне шанс ощутить это.       Кинро смотрел на Гена из-под ресниц томно, с желанием.       Нежную детскую влюблённость заменила любовь глубокая, отданная без остатка, страстная. И когда то, что называли любовью, просвечивало во взгляде сощуренных тёпло-зелёных глаз, у мудрого не по годам Гена на лице цвела улыбка уже по-детски наивная. Глупая.       Да. Только Кинро умел так смотреть на него. И только перед ним Ген мог так распалиться, разводя ноги в сторону как опытная портовая шлюха.       — В-вставь мне… — попросил издёргавшийся Ген, с тяжестью веса приподнимаясь на локтях. Он призывно двигал тазом, но Кинро просто продолжал скользить по стройному телу взглядом.       — Ответь для начала на вопрос.       — Отвечу, — притянул к себе за загривок друга Асагири, — я тебе на всё отвечу…       — What does it mean? «Sandwich-modeled feedback»?       — Positive. Constructive criticism. Positive.       — Хммм.       Ген пробно, словно неопытно, поцеловал Кинро в уголок губ. И он никак не ожидал того, что тот ответит на поцелуй с жадностью. Что углубит его, кусая красные губы.       Что начнёт просовывать язык чуть ли в глотку, пуская пошлый низкий стон внутрь полости.       — Ах ты… garçon pas cher salope, — у Асагири кончался воздух, и вместе с этим необъяснимо росло желание, а тики отпускали.       — Подожди секунду, — Кинро дышал глубоко. — Я надену презерватив.       — Только долго не возись.       — Не обещаю.       — Неудачник, — в шутку закатил глаза Ген.       — Неудачник?.. — парень забавно почесал затылок, глупо моргнув на друга несколько раз. — А чем я тебе вообще понравился? Ну, имею в виду…       — Только не эти вопросы, умоляю… — загорелые щёки парня — сжаты в его бледных узких ладонях. — Дружище, клянусь, прямо сейчас я хочу трахаться!       — Потаскуха, — нахмурил брови Кинро, оттягивая уже насмешливую улыбку. — Тебе лишь бы секс!       — А тебе лишь бы сюси-пуси. Но, клянусь, после того, как мы оба получим удовольствие, я отвечу на все-е-е беспокоящие тебя вопросы, — устроившись на кровати поудобнее, одной рукой он вальяжно полез в ящик тумбочки за сигаретой.       Яркий оранжевый огонёк посреди тьмы. Кинро почему-то в этот момент понял, что до конца самой жизни будет помнить этот холст с пошлым изображением нагого худого паренька, раскуривающего дешёвую дамскую сигарету в постели.       — Эй, не кури в постели! И в-вообще… вообще не кури!.. — взволнованно прикрикнул Кинро. — Это вредно, я не люблю, когда ты это делаешь!       Сделав глубокий затяг, Ген пустил кольцо дыма в лицо другу и хрипло рассмеялся.       — Мы скоро университет закончим, начнём работать и всё такое… Так что ты там спрашивал? Почему я тебя люблю, или типа того, да?       — «Чем понравился?» — закашлялся Кинро, отмахивая от себя дым ладонями. — Туши давай сигарету и вставай в удобную для тебя позу. А ещё раз тему так переведёшь — я тебя как провинившуюся мелюзгу отшлёпаю.       — Думаю… ду-у-умаю, — так дразняще протянул гласные тот, — меня просто жесть как прёт с самого тебя, так что нет чего-то определённого, что заставило бы меня думать: «Вот за это этот парень мне нравится», — произнёс Асагири внезапно томно, плавно разводя колени в стороны.       — Миссионерская поза, вроде? Она ведь не очень удобна для тебя.       Кинро склонился над телом парня и провёл пятернёй по чужим сыпучим волосам, открывая лицо. Вновь неволей засмотрелся.       — Я давно привык к твоему размеру. И это во-первых, — огладил чужие мышцы рук Ген, чувствуя, как сердце начинает биться о острые рёбра сильнее. — А во-вторых, люблю смотреть на лицо «того самого неудачника», который долбит меня как в последний раз в жизни.       — Дурь из тебя выбиваю, — усмехнулся тот, нехотя сводя взгляд с родного лица. И всё-таки, этот парень умел вводить в транс своим дымчатым взглядом. — И туши сигарету. Последний раз предупреждаю. Или я силой у тебя её отниму.       — Ладно, — оскальнулся Асагири. — Отними.       Шаловливый язык — высунут наружу, по-детски дразня. Кинро смыкает ладони на чужой тонкой шее, как будто так оно и должно быть у нормальных людей, и удовлетворённо прикрывает веки, постепенно входя внутрь. Затем наклоняется ниже и вбирает язык Гена губами. С глотки срывается первый животный стон. Тогда Кинро чуть ослабляет хватку на шее. Вошёл наполовину. Пальцами правой руки он невесомо проводит по этой неширокой белой груди, судорожно вздымающейся на постели. Резко щипает за сосок, скручивает его и также резко отпускает, потому что Ген под ним вдруг выгибается в спине от боли. Чужой вставший член упирается Кинро в живот, и от этого перед глазами вновь приятно темнеет. В голове у столь рационального человека — ни единой мысли. Хочется долбиться в податливое тело до одури — пока зажжённая сигарета в худой слабеющей руке до фильтра не дотлеет.       — Я люблю тебя, — рычит Кинро, входя внутрь до упора. И он запрокидывает голову назад от наслаждения, потому что стенки тёплого ануса сжали член с невероятной силой.       Он ощущает приятную пульсацию. И ощущает мандраж Гена от переизбытка чувств.       Кинро продолжает пальцами скользить по чужому телу, ритмично двигая бёдрами, заполняя пошлыми громкими шлепками комнату. Стройные ноги Гена крепко обнимают его талию, вжимая любимого мужчину в себя. Как можно ближе. Чтобы сбившееся горячее дыхание верхнего опаляло его корчащееся от наслаждения лицо.       Скрещенные на пояснице ноги крупно задрожали. Кинро знал, под каким углом входить, чтобы попасть членом по простате. У Гена закатывались глаза от каждого вгоняющего внутрь движения парня, в голове ничего кроме заезженного пресловутого «О боже!» не прокручиволось.       Кинро очерчивает ногтями одно плечо, скользит ниже — пока не добирается до сигареты. И он резко выхватывает её у друга, однако не тушит.       У Гена вниз по виску из глаза течёт слеза. Из полуоткрытого рта исходит хрип, потому что вторая рука парня так и продолжала безжалостно давить на горло. Кинро просовывает чужую длинную сигарету меж собственных губ и улыбается в свои непривлекательные клыкастые зубы, щуря кислотно-зелёные глаза до узких щёлочек.       — О-обожаю т-тебя… в-всего… — Асагири всего трясёт. Из головки члена толчками выходит белёсая сперма.       — Славно, — пускает струйку полупрозрачного дыма в шепущий рот парня Кинро. И вальяжно тушит сигарету в ладони, приговаривая, какая же это всё-таки дрянь.       Гену дали возможность отдышаться как следует. Он в этой тряске кашляет, затем тянет руки к собственному ещё багровому члену и остервенело проводит вдоль ствола, двигая навстречу бёдрами. Кинро желает закончить вместе с ним, мастурбируя в такт.       Вскоре он просто наблюдает, стягивая с себя наполненный презерватив, как Ген трахает свой кулак, шумно втягивая сквозь зубы воздух. И как кончает почти без звука, постепенно разжимая липкие пальцы, вновь медленно возводя пасмурные глаза на своего хозяина.       — Хорошая работа, — поддразнил Кинро. — Надеюсь, эта твоя просьба устроить секс с элементами бдсм, где я делаю тебе больно за неправильные ответы, правда действенна. И что ты сдашь финальный экзамен без проблем.       — Пфф. Я просто совместил полезное с приятным… — после столь яркого оргазма взгляд плыл. — Плюсом, теперь я переживаю по поводу экзаменов не так сильно. Мой господин не понаслышке знает матчасть очень хорошо.       — Любишь же ты зубы заговаривать…       Кинро внезапно расположил свои длинные ноги между ног Гена. В ответ на немой вопрос в глазах он начал несильно давить на чужой опавший член пальцами ног, намекая на продолжение.       — Чёрт возьми, что это на тебя нашло?! — поразился Ген, чувствуя, как Кинро стал давить на него сильнее. И он сдавленнно замычал, не в силах сопротивляться.       — Не знаю, — пожал плечами тот. — Не хочешь второй раунд?       — Что, после такой сильной долбёжки — и не натрахался?       — Не натрахался.       У Гена краснели уши, и опять, опять сбивалось дыхание.       — Ох, Кинро… — вздохнул он, нежно оглаживая чужие пальцы ног, плавно склользя горячими ладонями вверх по щиколоткам. — Давай я тебе как-нибудь по-другому доставлю удовольствие?       — Конечно, — парень перехватил руки друга и поднёс к губам в невесомом поцелуе. — Ты, должно быть, выдохся? Можем просто полежать, пообниматься, — затем его язык медленно проходит меж длинных пальцев Гена, — и я тебя пожалею. Как оно обычно и бывает после наших сессий.       — Люблю эту часть, — хихикнул Асагири.       Он просунул два пальца в рот Кинро. Кинро, обсасывая, заглотнул их, стыдливо опустив каштановые ресницы в пол.       — Безумно хочу отсосать тебе, — выдал мысль вслух Ген. — Так и поступим.       — Прекрасная альтернатива… — отстранился от чужой руки тот, откашливаясь. Вслед за двумя пальцами потянулась нить вязкой слюны.       Гену не нужно было много времени. Секунда — и он уже был на коленях. И Кинро уже приглашающе разводил колени, пуская любимого парня к своему паху.       Асагири всегда брал в рот профессионально. И Кинро правда пугало, настораживало, что, возможно, он у него не первый. «Не бывает такой разработанной глотки у девственников», — назойливо горела мысль в тяжёлой голове.       Кинро в итоге кончает с рыком, вогнав головку в эту самую глотку и остервенело вцепившись пальцами в волосы на чёрном затылке. Ещё минуту он размеренно двигает бёдрами вперёд-назад — просит более длительной разрядки. И Ген даёт ему лишние моменты удовольствия, открыв рот, сомкнув губы на набухшем, налитом кровью члене.       — Я, кажется, хах… — понемногу выравнивал дыхание Кинро, — н-не первый партнёр у тебя. Да?       — С чего такие вопросы? — запыханно утёр мокрые губы локтем Асагири, вбирая ноздрями воздух. — Да бля. Опять сперму сглотнул, — хитрая улыбка, подмигивание, переходящее в длительный тик. — Жду последствий.       — Последствий?       — Ага, — теперь уже язвенно улыбнулся он. — Как залечу от тебя, будешь молодой папаша.       — Очень смешно, — Кинро негрубо отпихнул от себя парня.       — И ты у меня первый, мой дорогой дружочек. Почему ты вообще подумал, что нет?       — Не обращай внимания. Ревность, наверное, в заднице заиграла, когда ты был так крут постели, а я так неопытен.       — Ммм, сейчас-то ты, кхм, о-го-го! Да и не сказал бы, что я был настолько крут... Ты только вспомни, с каким же любопытством я разглядывал твоё «строение», — Ген почесал затылок, как только тики отпустили. Нет, всё же, сексуальная сила его партнёра порой пугала. Жаль, что сам Кинро это едва ли осознавал. — Думаю, всё дело в психологии.       — Извини?       — Вспомни наш первый раз, Кинро. Ты был зажат, помереть небось готов был лишь от мысли, что у нас с тобой будет секс.       — Да, точно… Меня тогда ещё удивило, почему ты так много знаешь и… такой уверенный.       — Если честно, я много порнушки смотрел и сайтов дофига облазил, — хохотнул тот. — Я не был так сильно растерян, потому что что-то внутри меня прямо кричало мне, что с тобой трахаться можно. Я тебе, ну, не знаю, доверял, что ли. С самого начала.       — Это помогло тебе быть таким раскрепощённым в постели даже когда это твой первый раз?       — Да. Мысль о том, что парень, который мне до безумия нравится, хочет секса со мной, уже доставляла удовольствие. Я знал, что тебе и так тревожно. К чему трястись ещё и мне? Я был уверен — всё будет отлично.       — Ген…       — А если быть ещё честнее, то, сидя дома, я много думал о том, как было бы круто дать тебе в задницу. Поэтому, как минимум, морально, я был готов ко всему. Было супернеловко реально щупать друг друга, но мы справились, чувак. Впрочем, что было в прошлом — то осталось в прошлом, верно? Шикарный секс стал моей рутиной, спасибо тебе от души за то, что так прокачался.       — Вульгарный, — Кинро, краснея, сдул со лба чёлку.       — А ты барышня кисейная.       Несколько минут они провели в молчании. Только и было слышно, как изредка подрагивали конечности Гена, как он кивал и щёлкал пальцами.       — Прозвучит немного странно, — начал вновь разговор Кинро, — но… я много думал о смерти прежде. И пришёл к выводу, что ты — моя главная мотивация жить дальше.       — Как же я боялся этих слов, — хлопнул себя по лбу Ген, нервно посмеиваясь. — Не хочу быть ничьей мотивацией для жизни. Тем более, для твоей.       — Почему?       — Да потому что я, может, и жив, но я ни черта не здоров, Кинро! — резко вскочив, он положил свою ладонь на чужую. И постарался вглядеться сквозь ночную темень в сгорбленную фигуру парня. — Понимаю, что мне, по сути, должно быть плевать, что там будет после моей смерти — я ведь умру! Но, знаешь, мне бы не хотелось погибать с осознанием того, что после поставленного факта моей, наверняка нелепой, кончины ты будешь висеть где-нибудь в петле из галстука или блевать кровью в туалете.       — Разве это не нормально — не хотеть переживать смерть близкого человека? Не зря существует специальное слово, — в пальцах Гена проглядывала мелкая дрожь. — И это ведь моё право — что делать с моей жизнью после твоей смерти.       — Если ад существует, а я стопроцентно буду там, — с грустью улыбнулся Асагири, — я тебя не прощу. Ни за что не прощу.       — Зачем ты вообще желаешь мне жизни? — Кинро уныло повёл плечами. — Человек я не особо выдающийся. Из близких у меня только младший брат. Я тупо в депрессии, с которой никто не захочет разбираться. Ибо я тоже, честно говоря, не хочу ничего с ней делать.       — Потому что… потому что я тоже много размышлял о смерти. Да-да, не поверишь!       — О. И до чего дофилософствовал?       — До того, что я чувствую большую вину перед тобой, — и привыкший к недостатку света Ген встретился взглядом с Кинро. Неестественно потухшим, сдавшимся. Это заставляло его любящее сердце ныть лишь больше. — Ведь, потеряв тебя, я бы всё равно нашёл в себе силы жить дальше. Это было бы тяжело, невероятно, и на это ушли бы годы… Но я бы мог продолжить жить, прости меня за это, Кинро. Пожалуйста. Я никогда не был ни с кем так честен, как с тобой, мой дорогой, дорогой, любимый друг.       — Тебе вовсе не надо за это извиняться! — он притянул Гена к себе. — Ты очень сильный человек, и я горжусь тобой, правда!.. Да, я невероятно рад слышать, что ты… смог бы жить без меня дальше!       Гадство. Соскочил на жалкий скулёж в конце предложения.       В Кинро за нынешнюю волну тиков у Гена бушевало чувство неподдельной вины.       — Я даже думать не хочу о том, что будет, если вдруг тебя не станет, — добавил всё же Асагири — с третьей попытки, потому что не мог перестать, как китайский болванчик, кивать головой.       — Ситуация в мире вынуждает хотя бы раз серьёзно задуматься над этим, не так ли?       — Не так ли, — хмуро свёл свои угольные бровки вместе парень. — И ещё кое-что.       — Что же?       — Мне кажется, я бы искал, в таком случае, твой лик в других людях. Находил бы в каждом их движении твою привычку, накладывал бы твой образ на их и с ума бы сходил от этого.       — Но, даже так, ты бы предпочёл жить дальше?       — Потому что мой мир не ограничен одним тобой, — дал самый честный ответ в своей жизни редкостный лгун — Асагири. — Есть много вещей, которые я люблю. И целей, к которым нужно стремиться. Да, я люблю тебя больше всего, что имею в мире. Сердце готов вырвать из груди, чтобы ты был счастлив.       У Кинро на секунду замирает жизнь перед глазами.       — Но я люблю тебя не больше жизни.       И это то, за что Ген будет чувствовать вину все заготовленные ему годы. Ему жаль, что Кинро в таком болване нашёл свой смысл вставать по утрам. И невероятно жаль, что это оказалось не взаимно.       Но Кинро он врать не будет никогда. «Ведь больше всего ты не любишь, когда тебе лгут в глаза, верно?» — одна и та же мысль крутилась в голове Гена по кругу как заезженная киноплёнка.       — В-вау… вот как, — выдохнул вскоре Кинро.       — Прости меня.       — Нет, я…       — Ты всегда будешь в моей памяти лучшим человеком, какого я знал. И что я знаю точно — так это то, что никогда, никогда не заведу отношений после тебя снова… Нет, может, я попробую, н-но никто на свете…       — Э-э-э, Ген!..       — Я… ты лучший, кто будет у меня в жизни!       — Ген, погоди, да тебя же всего трясёт!       — А-а-а-а… я не могу так больше, — спрятав лицо в ладони, Асагири расплакался.       — Ну Ген…       — Я ужасный, ужасный человек!       — Перестань, да мать Тереза — бесчувственная стерва по сравнению с тобой! И, пожалуйста, хватит… — Кинро осторожно взял красное лицо Гена в свои ладони и заглянул в озёрного серого цвета глаза. — Вот видишь? Меня никак не задели твои слова. Я бы, честно, больше расстроился, если бы ты сказал, что пустил бы себе в висок пулю, если бы я вдруг помер. Да и что, блин, должно произойти, чтобы я взял и погиб средь бела дня? К сожалению, здоров как бык, от метеорита подыхать точно не собираюсь, от глобального потепления таять в планы не входит.       — Вот больной ублюдок, — шмыгнул носом Асагири, продолжая сильно зажмуривать глаза, как в детстве, и распахивать их как горящие фары, пока слёзы бесконтрольно текли вниз по щекам.       — Чтоб больше не видел слёз на пустом месте, — строго наказал Кинро, утирая мокрые дорожки большими пальцами. — Тебя трясло. А когда тебя трясёт, у меня горит и орёт алярма.       — Ах, правда?..       — Да.       — Не переживай ты так! — громкое пришмыгивание. — Это то, с чем я живу.       — Ген.       — Что?       — Не «тикай», пожалуйста.       — Чё? А как?       — Откуда мне знать? Твоё «не переживай» звучит для меня так же нелепо, как для тебя «не тикай». Это — то, с чем живу я, понятно?       — Невротик грёбаный. И депрессивная задница, к тому же.       — Плакса с синдромом Туретта.       И Ген, продолжая медленно хлопать мокрыми ресницами, упал на грудь Кинро.       — Приласкай меня, как обычно ты это делаешь после того, как я получаю наказание.       — Чуть ли не мурлычешь, — Кинро ласково провёл костяшками руки по волосам, что так любил.       — Ты сильно бил меня по заднице ремнём. А потом трахал так беспощадно! Чуть ли не искры с глаз сыпались! — и так звучал человек, который лил слезы несколько минут назад. Удивительно…       — Прийти ко мне с полностью разработанным для проникновения анусом было мощно, Ген. Ты всегда это делаешь, когда просто направляешься ко мне?       — Я позволяю тебе скипнуть часть с прелюдией. Ну разве я не лучший пассивный секс-партнёр?       — Без понятия. Кроме тебя у меня никого не было.       — Ах ты…       — Но ты и в активной роли неплох, — Кинро чуть стыдливо увёл взгляд в сторону, продолжая ласково гладить парня по голове.       — Готовить тебя к анальному сексу несколько запарно, но это того стоит, чувак…       — Шутишь? Да я нелеп в пассивной позиции!       — Ни-хе-ра подобного! — в целях доказать серьёзность своих слов, Ген схватил парня за ягодицу. И по-злодейски громко хохотнул. — Я всегда-а-а буду помнить, как же круто ты меня обслужил после того, как мы побаловались со свечой, а я был твоим сабмиссивом!       — Что, прости, я сделал?       — Позаботился обо мне как следует, — подмигнул Ген игриво. А затем — три раза подряд тикозно. — После твоих громких стонов я начал сомневаться в себе как в пассиве.       — Я правда кричал так громко?!       — Не парься. Соседям я наврал, что у тебя температура под сорокет, и ну прямо совсем человеку плохо.       — Чё?!       — Очень сексуально. Вставай в коленно-локтевую ещё раз.       — Н-ну нахер…       Напоследок сделав несколько быстрых кивков вбок, Ген повис всем весом на шее друга, заключая его в тесных объятиях. Встреча томными взглядами. И Кинро целует Гена скорее, чем тот успевает вытянуть шею навстречу. Они жадно проводят ладонями по плечам друг друга, блуждают ими по спинам, царапают кожу — ненасытно. Потому что каждый контакт для обоих был подобен заряду на следующий день. Особенно — для Кинро.       Ген — его собственное Солнце, как бы тот этого ни опасался.       — Только помирать, как минимум, в столь молодом возрасте не смей, ладно? — второй короткий поцелуй в губы.       Добрый прищур в зелёных глазах.       Ладони, застывшие на талии.       Самая красивая улыбка в его жизни.       Провал.       И вновь этому холостяку-неудачнику Асагири тридцатник.       И вновь он не помнит чего-то. Кем именно была сказана эта фраза перед тем, как они вдвоём отключились?       Он просто лежит на кровати со стеклянными, вытаращенными в мокрый от вечного дождя потолок, глазами, с приспущенными вниз по ногам штанами и сжатым в кулаке опадающим членом.       — Проиграл ты мне, Кинро, — у Гена как тогда — в молодости — к горлу подкатывает горький ком, из глаза вниз по виску течёт слеза.       Зарыться бы в ладони и позорно расплакаться, чтобы добрый мальчик-очкарик пожалел.       На это надеешься?       Ты, хренова «плакса с синдромом Туретта»?

***

Am I the one to hold

This crown of ash and salt?

Their crying is close to me

I have to block it out

My voice has grown so somber

These words don't seem like mine

But the iron won't subside

No matter, no matter what I've tried

Am I raindrops in the flood?

In this emptiness in the storm

If I falter, if I fall

The wave inside my soul carries all I know

Who can take my hand in the flood?

      — Так вот что это было за «In the flood» от Кохаку вместо стихотворения, — Ген медленно вынул из уха наушник и откинулся на спинку дивана, прикрыв веки. — Хорошая песня… Фактически, про то, как один сильный человек ищет себе поддержку во времена сильного потопа.       Кохаку любила вещи, имеющие смысл. Асагири и не сомневался в том, что строки она прочувствовала чутко, даже если все остальные читали шедевры давних лет, а она исполняла песню. Из видеоигры, к тому же.       — Плюс, игра твоя про апокалипсис была, — усмехнулся учитель. — Я думаю, ты со своим нравом рассказала им о своём выборе. Убедила их, заставила посмотреть на строки по-новому.       Он с грустью взглянул на стоящую в углу гитару, которую, наверное, лет сто в руки не брал. Да и с собой забирать её во время переезда он не хотел вовсе. Думал — оставит где-нибудь на свалке, ведь играть на ней всё равно времени не будет.       Да и ненавидел Ген смотреть на неё.       Потому что на ней любил играть Кинро. И эта картина в голове, на которой его друг, одетый в толстый свитер грубой вязки, скрестив ноги, настраивал гитару, сидя на подоконнике… То, как, зажмурив один глаз, боязливо дёргал одну струну, потому что боялся, что старая она лопнет и стрельнет ему в лицо… И как после играл — подолгу, — чувственным перебором, пока за окном бушевала белая метель. Всё это заставляло желчь омывать стенки желудка, а самого Гена бросало в холодную дрожь от одной мысли о том, что нет этого человека больше. Осталась только потрёпанная акустическая гитара.       И прятал он эту гитару в чехол подальше от своих глаз, чтобы не страдать. Из раза в раз перекладывал в разные углы, однако не выкидывал. Смелости не хватало.       И с этой гитарой педагог собрался выступить на будущем школьном концерте. Проиграл — выполняй долг, верно? Это было бы хорошим вызовом самому себе. У Кинро был абсолютный слух, а у Гена были чувства ко всему, что имел его друг. Вот почему лишь малейшее упоминание о музыкальном инструменте заставляло его ещё минуту глупо смотреть в пустоту. Он забыл друга, отчасти. Помнит лишь то, с каким запалом тот рассказывал ему про академию и как безумно много они пили на выпускном.       А потом?       Асагири легче сказать, что он просто не помнит.       Разбираться в сумбуре той ночи — себе дороже. Винить себя в произошедшем — дело прожитое, даже избитое. «С большей частью воспоминаний распрощался, потому что испытал слишком сильный стресс». Как удобно. А Асагири это неимоверно раздражало. Он отрывисто помнит, как рьяно Кинро защищал его на той вечеринке. Потом у них был быстрый страстный секс в кабинке туалета, одна сигарета на двоих, иначе почему во рту стоял такой мерзкий горький привкус, и рассечённая у Кинро бровь, которую они наспех обрабатывали салфеткой и какой-то палёной спиртягой, украденной со стола. Или то была травма и не у него вовсе?       А потом?       Асагири легче сказать, что правда не помнит. Голова болела от попыток разворошить прошлое. Как бы ни пытался, не выходило. Нутро, видите ли, отторгало.       Ген рвался тусить дальше, разбивая рожи своим вусмерть пьяным одногруппникам. Кинро же, в очередной раз пригубив бутылку… джина (?), зажатую в красном кулаке, тихо напоминал ему о плане уехать, как они и планировали.       Ген смутно помнит, как его друг под градусом сползал вниз по стенке кабинки туалета. Сидя на кортах, он что-то долго искал в карманах брюк, ворчал, временами отворачивался в сторону, чтобы выблевать выпитое. И так до тех пор, пока он не бросил на пол связку ключей, один из которых был от машины.       — Поехали, — сказал он так твёрдо, как мог. — Но только когда нас немного отпустит.       — П… поехали сейча-ас! — настоял, с заплетающимся языком, Ген.       — Нет. Подержи ключи у себя, поедем на рассвете.       — А… а ты куда? Кинро! — Ген вспоминает, как вцепился в плечо друга пальцами. А Кинро, в свою очередь, открыл дверь кабинки и, ловко перехватив чужую руку, приложил эти угловатые костяшки кулака к своим губам.       — У меня есть кое-какое дело. Отсидись где-нибудь. Я скоро приду, обещаю.       — Нет, ты не придёшь! — закричал тогда отчего-то Асагири.       — Я просто поговорю с одним человеком, потом мы с тобой где-нибудь проспимся и поедем, — он кратко поцеловал парня в запястье, — туда, где никто не нас не достанет.       — Н-не надо, постой!.. — Кинро силой запихивает Гена обратно в кабинку и закрывает дверь.       Ген стучал изнутри кулаками, кричал, что знает, что Кинро собирается делать. А тот навалился на дверь плечом, шепча в неё губами: «Всё будет в порядке… Я скоро вернусь». Он подпёр дверь чем-то снаружи, у Асагири по сей день на кулаке покоится шрам — до чего сильно долбил стены.       Музыка, как назло, стояла оглушающая. Хоть человека убей — никто не услышит. И от этого знания истерика настигала разум. А Кинро отчалил, и Ген знал, что шёл он драться.       В тот вечер, в тот самый вечер, когда они оба решили, что уедут, а он выглядел так разбито, Кинро даже не был похож на того, кто поверил, что всё в порядке. Он видел синяки на чужом теле и видел общий вид друга, который так и кричал, что ему что-то сделали. «Отобрали то, что по праву принадлежит тебе», — держал в голове Кинро.       — Он изнасиловал тебя? — спросил он себе под нос, тихо закипая, даже не пытаясь перекричать громкую, бьющую по ушам музыку. Кафельный пол под ногами поддался тряске. А Ген, волею судьбы, расслышал эти слова и места себе не находил, вздрогнув от звука резко разбившейся о стену стеклянной бутылки, нервно кинутой другом.       А потом?       Важно то, что сейчас Ген сидит на диване как в трансе. В абсолютном одиночестве, прокручивая в руках кружку с крепким кофе, и с размеренно мигающей над головой лампочкой. Ген даже не понимал, адекватно ли вы строил события. А дрался ли он на вечеринке вообще? Да хрен его знает!       Опять грёбаный дождь. А недавно вообще был потоп сродни всемирному. Уроки в школе, очевидно и столь прискорбно, пришлось отменить. Ну не будут же его ученики на лодке плыть на занятия? А Хром, который живёт у чёрта на куличках, что делать будет?       В дверь его дома неожиданно постучали. Даже ливень, казалось, прекратил стучать по асфальту в эту минуту.       Вот теперь Гену ни капельки не смешно. Кинро явился? Страх божий, спасибо. Ксено припёрся? Страх божий, не спасибо.       А открыть, наверное, надо. Так Ген и поступит, вооружившись сковородкой, а то мало ли. Нет, действительно, что поделать? Ему тоже бывает страшно. Особенно, когда на улице ветер сносит людей, и непрекращающийся ливень затопил дороги.       Начали стучать сильнее — как будто бы теперь ногой пинают. На свой страх и риск учитель смотрит в глазок двери, но некий умник закрыл его ладонью.       — Кто там? — спросил он строго.       — А… а Вы откройте для начала! — послышался дрожащий, немного охрипший голос с другой стороны.             — Нет, сначала скажите, кто Вы.       — Это Кохаку. Что, даже так не впустите?       Асагири так быстро как может открывает все замки и млеет, стоит маленькой продрогшей фигуре действительно показаться перед ним в полной мере.       — Кохаку-сан…       — Здравствуйте, Асагири-сенсей, — улыбается, озябше стуча зубами она. — М-можно?..       — Конечно можно! Погоди, я сейчас дам тебе сменную обувь, одежду и…       — Я просто хочу сказать Вам кое-что, Асагири-сенсей. Пожалуйста, можно?       — Давай мы для начала закроем дверь, ты войдёшь и спокойно расскажешь, — Ген уже сам изрядно замёрз, потому что девушка впустила ледяного ветра в дом будь здоров.       Дальше — как в тумане.       Кохаку делает несколько быстрых шагов вперёд, хватает учителя за воротник и неожиданно целует в губы, встав на цыпочки.       То, что она сделала, по правде, — просто прижалась своими губами к чужим, стыдливо зажмурив глазки. У Гена вниз ухает сердце, ноги в непонятках пятятся назад, потому что догадки оказались верны.       — Ваши слова такие громкие, — говорит она, самостоятельно отстранившись. — Но соответствует ли смысл Ваших слов этой громкости?       — Что?       За спиной девушки сверкнула молния. Дождь, казалось, после этой тяжёлой паузы зашипел лишь сильнее.       — Я люблю Вас, Асагири-сенсей.       И сильный порыв ветра вывернул зонт Кохаку, обнажив хлипкую металлическую конструкцию. Кохаку стояла недвижимо, позволяя бушующей погоде перебирать её золотые волосы, играть с тканью просторной, до нитки мокрой одежды, попытаться, в конце концов, снести её с мёртвой точки. Душа девушки выворачивалась ровным счётом так же, как и её сломанный зонт.       — Я люблю Вас, — повторила она твёрже, немного отступая от раскрытых дверей.       Навстречу ей была протянута тонкая рука мужчины. И эта рука внезапно схватила ученицу за запястье, притягивая.       — Войди, я настаиваю! — он старался перекричать бьющий по асфальту ливень.       — Вы, кажется, не расслышали!       — Я всё слышал, — серые глаза — до ужаса грустны. — Сейчас дождь. Давай поговорим об этом внутри.       — Вы всегда ведёте себя так заботливо, так лезете в наши души, — зашептала Кохаку в отчаянии, не в силах и взгляда свести с высокой учительской фигуры, — а мы и копейки не стоим, слышите?! Ни копейки! И слова все ваши — враньё!       — Что ты такое говоришь! — он продолжал тянуть её внутрь дома.       — Враньё! С самого первого дня враньё! — не унималась девчонка. Но тело не сопротивлялось движению. Слишком сильно она замёрзла.       Не любили Вы нас никогда.       Дверь сразу же захлопнулась, стоило Гену окончательно затянуть Кохаку к себе в дом. После того погодного шума на улице квартира учителя отдавала уютом, однако какой-то неестественной, до жалости посмертной тишиной. Кохаку дрожала, стоя в луже, накапавшей с её гофрированной юбки, смотрела своими мудрыми сине-зелёными глазами на Асагири-сенсея. Не любовалась, как обычно она делала, сидя за партой и чиркая на полях тетради карикатуры с его мягким профилем. Просто смотрела.       — Я, надеюсь, Вам не помешала?       — Вовсе нет, — приулыбнулся, по-прежнему в шоке, тот. — Я слышал, Кохаку, ты хочешь отказаться от моего репетиторства. Я думал, может, ты нашла учителя получше… — мужчина внезапно оступился в собственных словах. — Вот, раз уж ты пришла, хотел бы спросить, может быть, мне стоит работать по другой схеме?.. — и как же отчаянно он пытался увести тему в другое русло.       — Вот опять, — нахмурила брови Кохаку. — Я не знаю, зачем Вам это и почему мы так сильно парим Вас, но это Ваше… отношение к нам.       — Это то, что я думаю. Что я могу сделать? «Забить» на свою…       — Хватит! Умоляю Вас, хватит!       — Дорогая Кохаку.       — Прекратите уже!       — Но что я могу сделать, если…       Ответом Гену послужила слабая, неуверенная пощечина. Мужская ладонь медленно потянулась к щеке, Асагири вылупился на скудно плачущие девичьи глаза напротив. — Чёрт, что я наделала… Вот чёрт, простите меня! — она коснулась пальчиками чужого лица. — Я думала, Вы увернётесь!.. В-вот ведь… тормоз!..       — Всё хорошо, мне вовсе не больно, — продолжать удивлённо смотреть на ученицу он.       Кохаку — яркая, вспыльчивая натура.       — И всё же, Вы мерзавец… — острые уголки губ девушки на этом моменте странно задёргались.       Ген хотел, уж было, осторожно положить ладонь ей на макушку, как оно и бывало раньше. Но тут же одёрнул руку, когда почувствовал, что Кохаку изо всех сил сдерживала только нарастающий плач.       — Как Вы смели говорить такие громкие слова как любовь. Как вы вообще…       — Я люблю вас как учитель любит учеников.       — Для вас любовь имеет настолько раздельный смысл? Все эти ваши жесты, речь…       — Вы меня не поняли, — оправдался педагог твёрдо. — Я виноват в том, что вы так открыто пошли мне навстречу. Но я не несу ответственность за то, что идёт после.       — А знаете ли Вы, — злобно шмыгнула носом Кохаку, — как много для нас значило это Ваше «люблю»?       Ген немедля закрыл рот.       — Я никогда не слышала «люблю» в свой адрес. Я знаю, что для вас ни одно из тех слов не имеет веса. Легкие.       — Словно пёрышко, — упомянул деталь того душераздирающего эссе с олимпиады Асагири.       — Но для меня. Как же тяжело это слово. Я хотела жить ради него.       — Я понимаю.       И вновь от слышит в свой адрес: «Жить ради него».       — И со всей этой тяжесть я говорю Вам, что люблю Вас.       — Прости меня.       — Нет, — легко улыбнулась девушка. — И ничего Вы не понимаете.       — Но я по-прежнему Ваш друг! И Ваша семья! Что я могу сделать, чтобы тебе стало легче? — в голосе было непривычно много эмоций. Гена от такого себя тошнило. Таким он мог быть прежде только с Кинро.       — Вы ужасны в своей упёртости.       — Кохаку-сан, — взмолился мужчина. — Не убивай меня. Я сделаю всё, чтобы не губить твою юную личность.       — И все же, Вам важна моя личность.       — Ну конечно!       — В таком случае, просто скажите это.       — Сказать? Что сказать?       — Что не любите меня.       Ген понимал, что сейчас все его старания пойдут коту под хвост.       Но ещё Ген понимал, что класс стал его семьёй. Не подопытными крысами, которыми он управлял, водя сыром по лабиринту. Чёртовой семьёй из 21-го человека, за каждого члена которой он готов пойти на смерть.       — Но я… вас правда люблю.       — Нет, Вы лжёте. В первый день работы Вы нам так же сказали, и те, кто поглупее, Вам поверили. Полюбили в ответ.       — Ты тогда разозлилась.       — Потому что тоже оказалась глупой.       Прости меня. Я не знал, что ты воспримешь слова так близко.       — Да, — осторожно начал Асагири, — я лгал вам в тот день. Разумеется. Я ведь увидел вас впервые.       Кохаку смотрела не с бывалым подозрением — внутри теплилась светлая детская надежда.       — …Но теперь я точно уверен в своей любви к вам. Вы все… мне как дети.       — Как… — захлопали голубые глаза ученицы, — дети?..       — Да.       — Вы любите меня как ребёнка?       — Ученика. Ребёнка. И я искренне понятия не имею, с каким «люблю» ты ко мне пришла, — на этом моменте он позволил себе мягко потрепать девчонку по голове. — Как я и говорил, всё будет хорошо, я всегда буду вам помогать.       — Да… Правда… Я, знаете, тоже вас как, ну, отца люблю.       — Ох, да? Я, на самом деле, так рад это слышать! — он широко улыбнулся. Она, недолго думая, улыбнулась в ответ.       Какая же фальшивая игра с обеих сторон.       «Я ему солгала», — гудит в честной голове Кохаку назойливая мысль.       «Она мне солгала», — даже не сомневается Ген.       — Ты… так боялась того, что просто прониклась ко мне подобным теплом? — идиот, ливай с темы, зачем ты опять начал. Придурок, заткнись наконец! — Этого не надо бояться, всё в порядке.       — Да-а… Я, ну…       Ген обнял Кохаку за плечи максимально по-дружески, твёрдыми движениями потирая предплечья. И в конце, с хлёстом, ладонями ударил по девичьим плечам. Братаются, а как же.       «Какие у неё они хрупкие», — Асагири себя ненавидел.       — Эх-хе-хе, я очень благодарна, что впустили меня, всё такое… Сообщу Вам ещё кое-какую вещь и пойду я, ага? Я, собственно, только ради этого и пришла… — а не ради какого-то глупого признания.       — Стой, нет! Пережди дождь! Расскажи мне в спокойной обстановке!       — Не надо, правда. Не стоит, — вновь к горлу ком лезет.       — Я настаиваю.       Кохаку в очередной раз поймала себя на мысли, что ей не плевать на постороннего взрослого мужчину. Коим является Ген, их классный руководитель Ген, и от этого волосы на голове дыбом вставали.       — Я боюсь за Вашу репутацию.       — Что?       — Школьница переночует у Вас дома. Хоть понимаете, какие последствия можете понести? Вам стоит прислушаться к Минами. А она… знает о том, как бывают коварны подобные ситуации не понаслышке.       Минами?       — А я боюсь за тебя, дорогая Кохаку. Что будет, если заболеешь?       — А знаете, — тряхнула сломанным зонтом она в попытках раскрыть, — продолжайте быть эгоистом. Я хотя бы буду знать, что вы выживете в этом жестоком мире.       — Кохаку…       — Рури по-любому уже спохватилась меня. Я побегу на автобусную остановку, там наверняка меня почти вся семья уже в полном составе ожидает. И даже не смейте тащиться следом.       Если его уволят, ей будет тяжело жить с этим — вот в чём Кохаку уверена на все сто процентов.       — Эй, — Ген отобрал у ученицы перекошенный зонтик, — не позорь мой С-класс и возьми вот этот!       — Ну и в каком месте это «Не позорь»?! — Кохаку представила, сколько вопросов будет у сестры, если она увидит её под радужным зонтом с кучей розовых побрякушек.       — Дарю тебе, он мой любимый. А Рури-чан скажи, что купила в магазине «Всё за доллар».       — Ха… — как и обычно, читает мысли.       — Береги себя. Напиши, как доберёшься.       — Обязательно. Но, как я и говорила, ещё кое-что.       — Да?       — Позвоните Хрому, если сможете пробиться. А как сообразите, что делать, наберите Минами. Надеюсь, связь будет хотя бы на Вашей стороне.       — Сегодня проблемы со связью и интернетом… — осенило Гена.       — Да. А если у Вас ничего не получится, то просто скажу Вам прямо сейчас.       — Что же? Не томи, — предчувствие у него, стоит признать, было не из лучших.       — У Хрома умер дедушка. Ему нужна помощь как моральная, так и физическая.       — Ох, только не это… Хром-кун… — Асагири закрыл губы ладонью, зажмурив глаза.       Этого он боялся чуть ли не больше всего в жизни.       — Он смог отправить мне одно СМС. К сожалению, ни одно из моих 150 до него пока что не дошло. Я хотела поехать к нему лично, но поняла, что ничем не могла помочь.       — Да и опасно это, — кивнул мужчина, снова собирая мысли по крупицам. — Как же он там… справляется без возможности выезда?       — Не знаю. Я обеспокоена Хромом. В конце концов, он дорогой мне друг. И Вы мне тоже… дорогой друг.       — Рад это слышать, — вздохнул Ген, ощущая, как очередные тики рвутся наружу.       — И у Вас очень милые тики, Асагири-сенсей, — словно почувствовала чужое лёгкое напряжение Кохаку. — Если кто-то говорит иначе, значит, они глупые и не смыслят ни черта.       — Хорошо, спасибо, — давно он так искренне не смеялся. И даже, на этот раз, не попытался сдерживать тики в присутствии ученицы. А череда эта ненавистных ему тиков была длинной. А череда эта была отнюдь не для посторонних глаз, потому что присвистывал, выкрикивал и так странно, по его мнению, моргал.       — Я очень долго думала над этим. И я знаю, что подвергаю Вас опасности, говоря это… но Хрому, именно сейчас, нужна Ваша помощь. Я уверена. Ваша и ничья больше, учитель.       — Мне стоит поехать к нему прямо сейчас? — Асагири стрельнул глазами в сторону окна. В тёмном небе, как раз кстати, вновь грозно сверкнула молния. — Я-то поеду, вот только…       Если следовать моей прошлой теории, то человек с угрозами в мессенджеры и человек, который написал признание на доске — один и тот же. И если человеком с любовным признанием была Кохаку, то стоит ли мне доверять ей?       Как же эта мысль была до смешного глупа.       — Я хотела поехать к Хрому вместе с друзьями, — продолжила Кохаку внезапно. — Но ему нужен кто-то взрослый. А у меня взрослых нет в арсенале. Только братья и сёстры!       — Я понимаю твоё беспокойство, Кохаку, и уверяю тебя, что поеду к Хрому.       — Пожалуйста! — она взяла Гена за ладони, — если вы правда нас любите!       Это будет тот самый день, когда человек по имени Асагири Ген наконец-то ответит за свои слова.       — Я надеюсь, Хром-кун будет рад моей помощи.       От этого предложения на загорелом веснусчатом личике Кохаку расцвела чуть неуверенная, полная облегчения улыбка.       — Он будет! Он вообще из тех учеников, кто часто говорит о своём учителе, выполняет работу усердно, но не задаёт почти никаких вопросов, — девушка скромно подавила желание продолжать улыбаться учителю, уведя свой яркий молодой взгляд в пол. — Стесняется он Вас.       — Меня-то?       — Это с первого взгляда он наглый. А так, ему порой бывает тяжело даже уточнить что-то у Вас.       — Ох, Хром-кун… — покачал головой Ген.       — И спасибо Вам заранее.       — Тебе тоже, — сощурив серые глаза, улыбнулся он до самых ямочек на щеках. — Береги себя.       И на этом моменте она, к своему сожалению, поняла, что влюбилась в учителя только ещё больше.       И всё же, Асагири Ген — редкостный мерзавец. Однако, очень хороший учитель.

***

      — Слышь, говнюк, ты в деле?       Сенку лишь, выглянув из-за учебника, грозно сверкнул парой своих недовольных глаз.       — Ты научился тявкать, но просрал возможность слышать, я так понимаю? — резко наклонившийся над столом Стэнли предупреждающе стукнул кулаком по столу. — Ты в деле?!       — Во-первых, не ори в библиотеке. Во-вторых, вали домой, Снайдер! — и Сенку ударил тем самым учебником хулигана аккурат по платиновой башке.       — Охренел?! — с обидой потёр голову парень.       — Раз уж мы застряли с тобой в школе, без возможности уехать, предлагаю даже не разговаривать друг с друг другом, чтобы дожить до следующего дня.       — Твой старик не заберёт тебя со школы, а мой мотоцикл сдох. Как же много у нас общего, Ишигами…       — Именно. И на этой счастливой ноте я настаиваю на том, чтобы разойтись.       — Мы. Застряли. В библиотеке. Очнись, ботан, тут даже этой сварливой тётки-книжницы нет! — взорвался в конце концов Стэнли.       — Как же я себе соболезную…       — Иди на хуй, бля!       — Взаимно, Снайдер.       Сенку всё с тем же недовольным видом продолжил читать свой перевёрнутый учебник по физике, мистер бравый хулиган продолжил с двойным усердием тереть шишку на голове.       — А можно попроще рожу состроить, пожалуйста? А то и так блевать от погоды тянет.       — А можно чтоб ебальник на ноль?       — Ты откуда таких выражений нахватался? — наигранно схватился за сердце Стэн.       — Кохаку, детка, — Сенку, очень даже в своём духе, максимально неловко подмигнул.       — Значит так, кринжовник… повторяю свои условия ещё раз…       — Да не хочу я этот бред сумасшедшего во второй раз слушать! Ла-ла-ла! Не слышу Снайдера! Не слы-ышу-у-у!       — Да неужели тебе — умнику грёбаному — не интересно?!       — Вообще плевать на Ксено, боже!       — Воспользуемся временем рационально, — всё же настоял на своём тот, — и проберёмся к Ксено в кабинет, точнее, в учительскую, чтобы нарыть информацию.       — О-о-ох… и всё это ради того, чтобы ты знал, с какими цветами за директором ухаживать? Бери розы, чувак, не прогадаешь.       — Очень, блядь, смешно. Если мы сейчас ничего не предпримем, потом не ной, что классрука вашего кокнули за поворотом.       Вот теперь Ишигами стало интересно — самую малость.       — А классрук тут… наш при каких делах?.. — захлопал своими огромными глазами паренёк.       — Что, втюрился в учителя, так ещё и меня с директором осуждаешь? — оскальнулся Снайдер хищно. А щеки, падлы, краснели отчаянно, потому что буквально голый перед Сенку стоит. Все карты раскрыты, все чувства вывернуты наизнанку и готовы быть этим неудачником оплёваны.       — Ну, знаешь ли, я бы не хотел в один прекрасный день услышать, что бойфренд твоих грёз убил моего любимого препода. И я, повторяю тебе в n-ный раз, не испытываю ни к кому романтического влечения. Мне пофигу!       — А вот чтобы Ксено вашего француза не убил, слушать надо меня внимательно и выпендриваться поменьше.       — Ок.       — Всё? Слушаешь?       — Да давай быстрее, ты, fumeur muet! — снова злобно замахнулся на парня учебником Ишигами.       — Короче! Мне кажется, неладное что-то в этой школе творится… И прежде, чем ты скажешь, что ты скептик, а я маюсь хернёй полной, спешу сказать, что я, — тут он переходит на шёпот заговорщицкий, — своими глазами видел, как Ксено пытается сделать что угодно, лишь бы мистер Асагири свалил с глаз долой из нашей школы.       — И я действительно скажу, что я скептик, а ты маешься полной хернёй, — с умным видом кивнул Сенку. — Если бы директор Уингфилд действительно хотел ухода Асагири-сенсея, он бы взял и уволил его. Брось, он здесь царь, он здесь Бог!       — Я не знаю как тебе это объяснить, но мне порой реально кажется, что тут всё куда глубже, чем мы думаем. Ксено будто бы пытается… создать ощущение нереальности происходящего у Гена. И заставить нас — учеников — думать, что с ним что-то не так.       — То есть, директор газлайтит своего же работника? И зачем ему это?       — А вот теперь бошку, будь добр, вруби и скажи мне, до чего додумался.       — Смею предположить, что он не хочет, чтобы Асагири-сенсей прошёл будущую психпроверку.       — Так.       — Но если бы Ксено хотел обыкновенного ухода того из школы, он бы, правда, просто взял бы, да уволил Гена.       — Продолжай копать дальше, Сенку, — усмехнулся Снайдер.       — Хммм, — два сложенных вместе пальца — приложены ко лбу. Думает. — Будь наш учитель уволен со своего рабочего места, он бы банально вернулся назад на старое или перекочевал бы в другую школу… Вполне возможно, что Ксено желает, чтобы Гена вообще никуда работать не взяли. Но тут нужен мотив довольно глубокий, Стэн. А у него он есть?       — Прошлое. Всё может идти из прошлого.       — Ну да, ну да… Ты же у нас знаешь Уингфилда как свои пять пальцев…       — Я много чего о нём знаю, побольше вашего, однако я знаком с ним не так хорошо, как хотелось бы! — и опять краснеет как первоклассница. Ну что ж такое.       — Остынь. Я просто пошутил. Но… раз сказал «А», скажи и «Б», — Ишигами как можно выразительнее захлопал глазками. (На Снайдера эта магия не распространилась — товарища «педика» интересовал исключительно директор). — Что у Ксено было за прошлое? И это ведь правда, что ты был знаком с ним аж в Америке?       — Да. Да, я действительно знал его ещё с тех пор, как он двинул в Японию. И последовал, отчего-то, за ним.       Влюбился.       — Твой отец нормально отнёсся к твоему решению беспричинно уехать из родной страны?       — Совпало, что ему здесь даже выгоднее работать, и мы приехали сюда вместе, — равнодушно пожал плечами Стэн. — Ему я сказал, что в Японии образование лучше, все дела. Он не особо вдавался в подробности. И тебе не советую. Мы говорим, Сенку, не обо мне сейчас.       — Мне был важен бэкграунд.       — Хах. А как же.       — Расскажи мне то, что знаешь о Ксено, потому что если ты и дальше продолжишь скрывать от меня детали, я никак не смогу помочь.       — Говоришь как продажный ублюдок, — осуждающе скрестил руки на груди Снайдер. — Это не так работает. За информацию и с контрабандистом сработаться готов?       — Это правда, что ты был тесно знаком с Ксено до тех пор, пока он не двинул в Японию и не основал здесь школу?       — Правда. И Ксено — совсем не тот, за кого он себя выдаёт, — произнёс парень без тени сомнения.       Всё, что делает Сенку — это принимает вид человека, которого эта новость шокирует, открыв рот и с паршивой актёрской игрой хлопнув себя по щеке.       — Да, именно так… — и именитый хулиган действительно повёлся на уловку состроившего удивлённое лицо парня. — Ксено был вовсе не учителем. Его я впервые увидел, когда у нас в моей школе была встреча, на которую… ну, знаешь, приглашают людей разных профессий, чтобы ты выбрал, куда тебе податься после школы.       — Представителем какой же профессии оказался мистер Уингфилд?       Стэнли вспоминает тот их с директором разговор об апокалипсисе. Чувство важности его мнения в глазах Ксено дарило ощущение ложной, такой приятной и греющей надежды, стоило с горечью признать.       — Политиком, — отвечает он, прикрыв усталые веки. — Он был политиком.       — Ты сейчас не шутишь? — звучит уже с подозрением Сенку.       — Нет. Меня никогда не интересовали мировые события, но у него как-то получилось привить ко мне интерес к политике. Полагаю, меня подкупили его амбиции.       — Амбиции, значит.       — Он не был тем самым скучным дядькой из телеэкрана. То, как он говорил про завоевание мира… или про то, что, следуй его словам, мы сможем заполучить господство в наши собственные руки — оно было несравнимо. Ни с чем на этом обречённом свете. Поверь мне.       — Обычно ты так краток в своих словах, что аж нифига не понятно. А тут — вон как разглагольствовался!       — Не хуже тебя, Сенку, — не мог не поддразнить Снайдер.       — Ну, допустим, произнёс он некую воодушевляющую речь, а потом-то что? Что такого произошло, чтобы он уехал и открыл школу в ебенях собачьих?       — Кохаку на тебя плохо влияет, пиздюк.       — А ты не уходи с темы, — сиюминутно парировал Ишигами. — Ксено кокнул кого-то? Или испугался чего-то?       — Знакомо ли тебе такое понятие как «диссоциативная фуга»?       Сенку отрицательно замотал головой.       — Советую потом, по-хорошему, погуглить, чтобы не словить дезинфу, потому что я тебе не психиатр, — нахмурился Стэн. Он замер в ожидании, пока его собеседник не подаст знак готовности выслушать. — Итак. Это, в общем, когда человек резко, однако целенаправленно уезжает в незнакомое место, забыв о себе буквально всю информацию. Это диссоциативное психологическое расстройство, которым, предполагаемо, страдает мистер Уингфилд, — в конце предложения он взволнованно вздыхает.       — Что? Погоди, в это довольно сложно поверить…       — Звучит как в фильмах, не так ли? — парень с волнением теребит пачку сигарет в нагрудном кармане кожаной куртки. — Такие люди могут заняться тем, чем не занимались никогда, придумать себе новые личность, имя… начать жизнь заново! Говорят, почти такая же хрень случилась с королевой детективов — Агатой Кристи!       — У неё, вроде бы, случай полегче был, — сглотнул, удивлённо скосив глаза, слюну Сенку.       — А Ксено так вообще сменил деятельность с политика на какого-то там учителя. Ещё и школу умудрился в таком состоянии возвести, — поддержал Стэнли. И как же он был несмотря на внутреннюю тревогу своим же рассказом воодушевлён.       — Хмм. Я никогда не видел и не слышал о таком человеке как Ксено Хьюстон Уингфилд. Ни как о политике, ни как о ком-либо ещё.       — В Америке его объявили без вести пропавшим. А потом, спустя определённое количество времени, сообщили о том, что он мёртв.       — В постапокалиптический период многие так пропадают, а потом, типа, умирают, — по хрупкому телу парня пошёл мертверный холодок. — И, учитывая историю нашего «проклятого» городка, я не так сильно удивлён биографии директора… «Город без вести пропавших», как никак. Да Бьякую очень удивил даже сам факт появления такого человека как Ксено в наших краях! Из ниоткуда высунулся!       — Один из факторов апокалипсиса — высокая возможность возникновения психологического расстройства у людей. Или «массовое сумасшествие».       — Зомби, тоже мне…       — Смешно до тех пор, пока сам с этим не столкнёшься.       Я, например, собственными глазами видел то, во что превратился Ксено. То, как он первое время преподавал, приняв совершенно чужую личину. И как был ужасно сбит с толку, когда внезапно вспомнил.       — Мне жаль, что с мистером Уингфилдом приключилось нечто подобное, — подумав немного, угрюмо произнёс Сенку. — Но мне и Асагири-сенсея в некоторой степени жаль. У директора тяжёлая биография, да, однако это никак не оправдывает его предполагаемый мотив касательно нашего учителя.       — Ксено часто спрашивает у меня мнение по поводу Гена. И у меня есть ощущение, что с каждым днём состояние багетника усугубляется, чем бы он там ни страдал.       — Скорее всего ты ошибаешься, Стэн.       — Буду надеяться на это. Так что, поможешь мне нарыть немного информации на кого-то из них? — высокий парень протянул своему будущему партнёру по секретным делам ладонь.       — И чью же ты сторону примешь, когда мы разберёмся что к чему, а, мистер отстающий хулиган? — прозвучал Сенку с нарастающей язвой. — Что-то мне подсказывает, что после моей помощи ты ни черта не будешь помогать нашему классруку. (Всё, чтобы заманить меня). Так какую сторону? — повторил он твёрже.       — Пффф. Сторону Ксено, конечно же, — самодовольная ухмылка. — Я же «педик».       — Какая же грёбаная жалость.       «Потому что я приму сторону Гена», — подумал про себя, уверенно пожимая чужую ладонь, Сенку.

***

      Тяжёлые капли дождя разбиваются о металлический капот машины с громким стуком.       — Наконец-то я нашёл тебя! — у Гена с чёлки вода льёт водопадом, мокрое мужское лицо скорчено в бесконечных тиках. Он кричит, захлёбываясь, пока шипящий ливень куполом накрывает два маленьких озябших силуэта.       Над головой предупреждающе сверкнула молния. Асагири обнял ладонями за шею Хрома, глядя тому в его заплаканные оленьи глаза.       И просто прижал к себе в объятии. У Гена за ученика болела душа. А об этом солгать не вышло бы никак.       — Вы приехали сюда! — отстранился Хром вскоре, продолжая пальцами комкать ткань одежды другого.       С его лба медленно соскальзывала бандана, что он так «необоснованно» любил. Прозорливый учитель даже сквозь мутную картинку смог разглядеть на юном лбу шрам.       Парень испуганно спрятал эту полосу — под собственной каштановой чёлкой, с которой струились потёки дождевой воды, — рукавами толстовки. Красного цвета бандана плюхнулась в лужу.       — Это… — начал он, зажмурив глаза, — с тех пор, как родителей не стало… — хватка во вцепившихся тонких пальцах усилилась.       — Ты не обязан рассказывать мне, Хром-кун.       Ген заботливо поднял чужую повязку, с внимательным видом выжал её и отдал её обратно ученику, еле стоя на ногах, потому что ветер бушевал сильнейший.       Погодный свист, напоминающий рёв дикого зверя. И ни души не было вокруг. Асагири было даже голову поворачивать страшно — косые домики в деревушке снесло. Деревья качались в разные стороны; небо сгущалось, мрачнело, изредка ослепляя разрядом молний из самой воронки тёмных туч.       И Хром в этом аду — совершенно один.       Потерявший самого дорогого ему человека — дедушку, который стал мальчишке опорой, должной защитой. На столь молодой неокрепший разум обрушилось сумасшествие самого Мира, заставив его низкую продрогшую фигуру, как и раньше, идти вдоль тропинки — отныне затопленной, — по которой он когда-то ездил на велосипеде, а с ним здоровались добрые соседи и соседские мальчишки. И солнце тогда светило яркое, и…       Дедушка, накрытый пледом, спал тогда перед тусклым телевизором — ожидая, когда же его любимый внук настроит ему их с ним любимую передачу. И нет этого человека больше. Не будет с ним больше никто в этом тонущем сыром доме здороваться.       — Погода довольно опас… — и учителя чуть не снесло в сторону этим сильным вертом, — опасная!..       — Асагири-сенсей! — резко вздрогнув, парень протянул руку вперёд, чтобы классный руководитель устоял на ногах.       — Боюсь, только держась друг за друга мы сможем добраться до машины! — прокричал сквозь пронзающий уши погодный свист тот, вцепившись в руку мальчишки. — На улице стоять — не очень обдуманное решение!       Хром виновато кивнул.       — Вы же… боитесь водить машину?..       — У меня не было выбора, — произнёс Ген, хмуря брови.       — Но, Асагири-сенсей…       — у Асагири-сенсея всё хорошо, — Ген в доказательство показал, как мастерски удерживает равновесие, балансируя на скользкой от потоков грязи земле. — Моя машина во-о-он там! — ткнул пальцем в тёмное бесконечное пространство мужчина. — Немного осталось, погреемся с тобой как следует и поедем.       — Переждать грозу в машине…       — Это нормально, если машина на низине. Ехать мы с тобой не будем. Будем просто ждать. Отсыпаться. Отдыхать.       — И разговаривать?..       — И разговаривать, — хрипло рассмеялся Ген. — Я бы хотел, чтобы ты поделился тем, что у тебя на душе, Хром-кун. У меня на задних сидениях есть термос с горячим чаем, булочки с…       — Асагири-сенсей!..       Относительно рядом с ними, в землю, резко ударила молния. Хром притянул учителя на себя, потому что боялся, что та попадёт в лихого того.       — Д-да уж… — мокрые щеки Гена горели от холода. Он окинул благодарным взглядом парня. — Хорошая реакция. Спасибо.       — Я ничего не сделал, — отмахнулся мальчишка.       — Ты не замёрз? Я могу одолжить тебе верхнюю одежду.       — Не надо, — замотал головой Хром, но Ген, тем не менее, на пассивно отнекивающегося него кое-как натянул собственную объёмную куртку.       — Ну-у, вымахал будь здоров!       — Да зачем, блин, Вы…       — Скоро придём, — улыбнулся Асагири, снова указывая куда-то вперёд. — Не сдаёмся! Надо вниз по холму!       — Как вы вообще в дождь смогли забраться сюда?! — не мог поверить ученик.       — А я вам всегда говорил — если сильно мучаться, что-нибудь получится!       — Как Вы вообще смогли найти меня?! Я же живу… непонятно где! И не навещали Вы меня, — слова — пропитаны чистой детской обидой, — в отличие от моих одноклассников, никогда!       Асагири, глупо улыбаясь, вновь взглянул на своего ученика.       — А я… а я ведь так ждал вашего визита! — крикнул Хром отчаянно, — но Вы всё не приходили… и не приходили… А нам с дедушкой нужна была помощь!       — Прости, Хром-кун, — уголки губ Гена дрожали. — Добраться до места твоего жительства было действительно проблематично, учитывая, что ни такси, ни знакомые не желали меня брать сюда.       — А сюда Вы поехали как? Сами, да? Боитесь машину водить же, вроде!       — Я не водил машину слишком долго, чтобы вновь садиться за руль, — пожал плечами тот. — Недавно узнал, что права просрочились. Я… правда не думал, что ты меня ждёшь.       — Я ждал Вас, учитель. Сильнее кого-либо другого ждал.       — Ты обижен на меня? — Ген остановил скорый шаг, пытаясь выравнять дыхание. Вцепившийся в него Хром насупил брови.       — Да уже всё равно… — он шмыгнул красным носом. — Хуже быть не может.       — Я очень сожалею твоей потере, мой дорогой Хром, — покачал головой Ген, осторожно притягивая мальчишку к себе. Он положил свою щеку на макушку ученика и прикрыл глаза, грузно выдыхая. — Никаких слов нет, чтобы передать. Но я очень сожалею.       — Вы приехали сюда, не имея прав, но имея страх садиться за руль?       — Именно так… — заглянул в чужие карие глаза Ген. — Если меня вдруг тормознут, чтобы проверить документы, я оставлю тебя в безопасном месте. Об этом можешь переживать.       — Нет, я сейчас клонил к тому, что, — Хром шумно сглатывает, смаргивая с ресниц крупные росинки, — Вы, кажется, всё-таки переживаете за меня, д-да?..       — Естественно! Я просто не знал, что тебе нужна помощь! Я ведь не экстрасенс!       Хром смущённо увёл взгляд вниз, продолжая плестись следом за классным руководителем.       — Тут будет опасный спуск, — предупредил Ген, перед этим крупно вздрогнув от разъярившегося неба и молнии, вновь упавшей на землю. — Мне кажется, или эта дурацкая молния уходит куда-то вперёд? Провалила бы уже поскорее… Ненавижу гром.       — Вы тоже не любите такую погоду?       — А кто любит?!       — Сенку…       — О-ох, Господи! — взмолился педагог устало. Хром рядом с ним тихо засмеялся.       Хром долго, наверное, весь их бесконечный путь, разглядывал профиль ведущего его мужчины. Ген изредка поглядывал на него, уверенно вышагивая вперёд. Они дёргали друг друга за рукава, стоило грому вновь грозно прогреметь над головами. Или если кто-то из них оступался, начинал махать руками, потому что ноги утопали в грязи по колено, а подошва неприятно скользила по поверхности вязкой болотной земли.       — А вдруг мне тоже суждено умереть?.. — просил Хром в беспроглядную, тёмную пустоту.       — Что, прости?! Я плохо слышу из-за шума ветра!       — Ничего, — замотал головой парень. — Всего лишь мысли вслух.       — Всё, мы добрались до спуска и… О-о-о, mon Dieu! Его омыло водой!       — Дайте посмотреть.       Хром сел на корточки и с важным видом коснулся пальцами почвы. Асагири же бегал туда-сюда, изредка выкрикивая, то ли из-за тиков, то ли из-за страха сверкающих молний, всякую несуразицу. Он искал безопасный способ спуститься вниз, но пока всё было тщетно.       — Верхний слой земли смыло, но нас обоих выступ удержит, — кивнул Хром вскоре. — Я этот спуск знаю. С боковины растут колючие деревья, с ними стоит был осторожнее, но они могут нам помочь. Мы можем опираться на них ногами.       — Не нравится мне этот… «утёс»… — нервно утёр влажный от ливня лоб Ген. Мокрая чёлка лезла в глаза, дождевая вода попадала в рот при разговоре. Асагири смертельно устал и не мог скрывать этого.       — Доверьтесь мне, — паренёк снял со лба бандану, постучал кулаком по низкому деревцу, растущему вблизь к обрыву, и обвязал её вокруг ствола. — Мы не альпинисты и вряд ли имеем крюк для таких дел, — пояснил Хром. — Дерево пустило корни вглубь — должно выдержать наш вес. Я здесь каждый миллиметр земли знаю.       — Хром-кун, это удивительно!.. — охрипше воскликнул учитель.       — У Вас есть верёвка или типа того?       — Нет. Точнее, есть — для буксировки, — но в машине.       — А нужно сейчас.       Хром вновь взглянул на это тонкое низкое дерево.       — Настал Ваш черёд идти по моим следам, — ученик с тревогой выдохнул, и мужчина понял, что тот собрался спускаться вниз первым.       — Стой-стой! Если ты собрался хвататься за свою налобную бандану, то тебе стоит завязать её крепче!       Ген без лишних слов подбежал к деревцу, отвязал чужую бандану и начал, быстрыми движениями пальцев, мудрить какие-то узлы.       — Жгутовый узел бойскаутов! Voilà!       — Вы что, в лагере проподавали, сенсей?       — Я — нет. Мой друг — да.       — Хорошее же знание он Вам передал, — усмехнулся Хром, ухватившись пальцами за накрепко обвязанную вокруг ствола бандану. — Смотрите внимательно, что я делаю и куда я наступаю!       — D'accord!       Гибкое дерево сильно прогнулось вниз дугой, стоило парню спуститься вниз, держась за него. Как только он понял, что оно ниже наклониться не может, парень резко отпустил бандану, крикнув учителю отойти, и заскользил ногами вниз по скользкой земле.       Ген, удивлённо наблюдавший сверху, медленно опустился на колени. Ученик пропал из виду. Асагири вытащил из внутреннего кармана куртки телефон, чтобы посветить фонариком, и увидел, что Хром удачно нащупал ногами выступ с боковины.       — Можете спускаться! В принципе, с такой высоты, где я сейчас стою, можно прыгать вниз!       — Х-хорошо… Хорошо… — попытался настроить себя на нужный лад Ген.       Он, так же как и его ученик, схватился за бандану. Это было подобно падению вниз на канатах, но те были совсем не надёжной страховкой. Дерево прогнулось под тяжестью его веса даже сильнее, чем под Хромовским. От этого зубы о зубы стучали, а сам он гусиной кожей покрывался.       — Не бойтесь! Просто отпустите её и попытайтесь снизить скорость скольжения, используя ноги!       Асагири доверился. Еле разжав пальцы, он повернул стопы немного под углом, как если бы скатывался вниз на сноуборде. Он часто поглядывал вниз, чтобы понять, где стоит Хром, его активно поддерживающий.       И сам не понял, как вскоре очутился в объятиях паренька. Точнее, тот его «поймал», неловко обхватив руками.       — Это было жесть как круто! — с горящими щеками выпалил Хром.       — Ага… — у Гена до сих пор картина ужаса перед глазами стоит. — А дальше просто… прыгать?..       Нет, от высоты всё равно кружилась голова. Как его ученик вообще собрался спрыгивать вниз?       — Давайте просто попробуем!       — Мы можем сломать ногу.       — Нога — не шея!       — И шею тоже можем.       — Ну мы ж не вниз головой прыгать буде… А-а-а-а!       Асагири еле удержал чуть не свалившегося вниз паренька.       — Осторожнее надо, Хром!       — П-простите…       Они одновременно посмотрели друг на друга.       — Хром, а, Хром? — постучал по плечу мальчугана Ген.       — Чего Вам?..       — Для чего тебе верёвка?       — Нет у меня никакой…       — Солгал! Ты мне, — педагог вытянул из-под слоя одежды плетёную верёвку, — солгал!       — Чёрт!       Ген задрал голову вверх, разглядывая те самые колючие боковые деревца, о которых рассказывал ему ученик.       — Можем связать лассо, закинуть, затянуть и спуститься кое-как.       — А Вы так умеете?!       — Ща посмотрим.       — Да откуда Вы столько знаете?!       — Я тебе скажу, откуда знаю столько всего, ты мне — почему про верёвку соврал.       — Да тут говорить нечего! — Хром стыдливо залился краской. — Я подумал, раз у меня, ну, близкого никого нет больше, может, я, ну…       — Ох…       Он знал, чего ожидать далее.       — Я думал на том самом дереве, которое нас с Вами спасло, повеситься, — выдал он честно, дрожащим голосом. И Гену не осталось ничего кроме как закрыть лицо ладонями, потому что слышать это было тяжело. — Но потом я понял, что я не могу… Я слишком слабый и любопытный до жизни, чтобы так просто умирать… Дедушка для меня был всем миром и причиной, по которой я любил это место, — продолжал парень мужественно. — Но я могу жить дальше без него. Даже если мне это дастся с невероятной тяжестью.       Ген просто осторожно обнял ученика, притянув на себя. Асагири он напоминал его самого. Тот же ход мыслей, те же самые слова…       — А Вы… откуда знаете про узлы и лассо?.. — шмыгнул носом Хром. — Друг, да, рассказал? — он как-то широко, солнечно улыбнулся, когда на него вновь взглянули.       — Он был моим любимым мужчиной, — произнёс Ген тихо. — Я хотел знать всё то, что знал он. Даже когда он был жив, мне его не хватало… А сейчас? — он небрежно отмахнулся, отвернувшись в сторону. — Не любил я жизнь больше, чем его никогда.       — Он был Вашей жизнью?       — Частью меня. И она всегда будет со мной.       Хром с пониманием кивнул и решил не говорить учителю того, что, на самом деле, уже давно подозревал, что тот любовный стих слишком очевидно был адресован тому самому другу, который поселился в мыслях Гена. «Точно любит его. Точно». С таким взглядом просто о «друзьях» не говорят.       Так Хром и Ген и добрались до машины — до нитки взмокшие, продрогшие и уставшие. Поделив чай на двоих и молча заев горе тем, что принёс Ген, они расположились поудобнее на креслах. Учитель предпочёл спать на водительском месте, откинув кресло назад. Хром же расположился сзади как король, вытянув ноги.       — Спасибо Вам за это волшебное учебное время, — глядя в потолок, произнёс Хром шёпотом.       — Вам спасибо.       — И всё же, тормозил меня дед в плане учёбы… Я тратил столько времени, боялся начинать что-то новое и был слишком привязан к прошлому — вот что я понял. Всегда буду любить дедушку, однако. Он будет тем, кто сделал меня сильнее.       — Конечно, — кивнул Ген сонно. Мужчина уже откровенно клевал носом — тяжёлый выдался день.       — Спасибо Вам, — плачущими глазами взглянул на размеренно сопящего учителя Хром. — Папа.

***

      До школьного концерта: 1 сутки.       Асагири поправил на шее собственный галстук и, ухмыляясь, стёр со своей классной доски надпись: «I still love you, you know? :p».       И совсем бледные, белые на тёмно-зелёном, слова снизу «But I will try to do something with it».       — Что она имела в виду? — задумался Ген. — Попробует разлюбить или типа того?       Классное помещение пусто. За окном солнечно, чуть ли не птички щебечут. Странно, осознавая, какой кошмар происходил несколько дней тому назад.       Когда встал вопрос, что делать с Хромом, ведь он остался круглым сиротой без родственников, Сенку уверенно-твёрдо сказал, что тот ему как брат. И что Бьякуя с его женой вряд ли будут против подобного пополнения в семье.       Сенку и Хром по-дружески, не проронив ни слова более, обнялись. Кохаку взяла Минами за руку — видать, сентиментальность момента повлияла. Ген, сложив руки на груди, взгляда свести не мог с этих четверых. Своего рода маленькая семья. Кто бы мог подумать.       А ещё, он узнал, что Кохаку была в ту учительницу, которую догола раздели и фотографии которой развесили по стенам, влюблена. История повторилась, и об этом ему рассказала сама Кохаку. Возможно, постепенно она отказывалась от своих чувств. В любом случае, рано было делать какие-либо выводы.       Сейчас Ген собирался уходить домой. Рубежные работы учеников были сданы. Они-то и решат его судьбу.       На сердце — подозрительно легко. Аж дышать стало легче.       Он тянет пальцы к ручке двери, но дверь отворяется перед ним сама. Дрожит всё внутри и в кучу собирается. У Асагири — то самое, некогда спокойное, сердце гулко отстукивает ритмы.       Серые глаза напротив зелёных, коих не видел так давно.       Добрая улыбка.       Растрёпанные каштановые волосы и привычная одежда вожатого лагеря.       — Ты… — у Гена перепирает дыхание.       — Здравствуй, — скромно улыбается в ответ Кинро, и солнечные лучи из-за окна падают на его загорелое веснусчатое лицо. Мужчина закрывает глаза локтем, так по-старому довольно морщит нос.       Ген смотрит, широко раскрыв глаза.       — Что ты здесь делаешь?.. Почему я тебя снова вижу? У меня же, — рука учителя англо-французского, параллельно этим словам, тянется к карману собственных брюк, — нет никаких проблем на данный момент…       Нащупал пальцами телефон. Ген планирует Кинро заснять на камеру, чтобы убедиться наверняка.       Хватит даже голосового.       — Прости, надеюсь, я не помешал тебе? — произнёс полушёпотом Кинро, закрывая за собой дверь. — Можем мы закрыться на ключ?       — На ключ? Это ещё зачем?       Кинро сокращает дистанцию размеренными шагами, затем берёт Гена за подбородок и целует в губы так, как не целовал давно. Жадно. Мужчина в его руках млеет, и Кинро нежно проводит по чужой спине, медленно разрывая поцелуй. И снова ноги подкашиваются. И снова мозг безнадёжно тупеет, полагаясь на лучший будущий исход.       — Я соскучился.       — Я тоже, — застыл непонимающим взглядом на друге Ген.       Дверь на ключ закрыть всё же пришлось — Кинро, теперь уже восседавший на учительском столе, раздвинув колени, намекал на нечто большее.       — Дело в том, что проблемы не у тебя, а у меня, Ген, — начал он со смущением. Момент. И жилет со значками выкинут на пол.       — Да у нас у обоих тут… проблем не оберёшься, знаешь ли, — тонкие пальцы до сих пор пытаются нащупать на сенсорном экране телефона диктофон. — Что у тебя случилось?       — Мне кажется, я не пройду психпроверку!.. — воскликнул Кинро неожиданно взволнованно. — Я уверен, что во мне что-то не так! У меня депрессия, я… испытываю постоянную тревогу и… И мне нужна помощь!       — Моя?       — Накажи меня, — произнёс мужчина на низком полушёпоте.       Ген не мог поверить своим ушам.       — Что, прости, я должен тебе сделать?              Ответом ему послужило то, как Кинро рухнул перед ним на колени. И как обнял его бёдра, обхватив руками, носом уткнувшись в плоский живот Гена. Он тёрся худой щекой о брюки друга как кот, просящий ласки. Непривычно растрёпанные жёсткие волосы переливались лёгким отблеском золота под солнечными бликами.       — Я очень хочу, чтобы ты дал мне мотивацию, — взглянул из-под прямых ресниц, снизу вверх, на своего коллегу Кинро. — Дай мне её. Накажи меня. Поставь на место. Скажи, что всё будет в порядке.       — Всё правда будет в порядке, — Асагири ласково прошёлся по чужим волосам ладонью. — Ну же, вставай, поговорим с тобой, я поддержу тебя как смогу, и мы вместе можем пойти домой.       Телефон выпал из кармана Гена с гулким стуком. Быстрый взгляд серых глаз на экран. Диктофон нашёл. Кнопка записи не нажата.       И Кинро действительно поднимается с колен, но отступать от своих слов не спешит. Его дрожащие пальцы с трепетом касаются ремня Гена, затем — металлической бляхи. Друг трётся о пах мужчины сквозь ткань тёмных брюк носом, томно вздыхая.       Двое мужчин быстро оказываются на столе в горизонтальном положении. Асагири запыханно сглатывает слюну, нависнув над Кинро. Его галстук щекочет того по щекам, и Кинро по-детски сильно жмурит глаза. Тихонько посмеивается.       Ген отражает смешок Кинро, кивает вбок, хочет что-то сказать, но тик выбивает из головы нужные фразы. Так и отпускает их, не дождавшись, а тики медленно отпускают Гена. Другой покорно пережидает эту волну, игриво стягивая с чужой шеи галстук. Асагири не нужно много времени. Он снимает с мужчины очки, на глаза накладывает свой галстук и затягивает тугой узел на затылке.       Кинро обхватывает спину Гена ногами. Скрещенные лакированные ботинки оставляют на белой рубашке след. У обоих сердце стучит как бешеное.       Они начинают с примитивных поцелуев. Ген шепчет в чужие губы: «Я ничем не смогу тебе помочь», Кинро останавливает его на половине предложения, призывно потираясь бёдрами о пах. Его глаза не видят ничего, оттого ощущения такие яркие… И Ген способен ощутить это желание напротив.       — У меня нет смазки и презервативов, — сообщает Асагири, глубоко дыша.       — Я уже готов.       — Что?       — Можешь брать меня сразу, Ген, — и он улыбается в зубы, обнажая металлический ряд замочков брекетов.       Когда Ген стянул с чужих длинных ног брюки, разум оказался окутан туманом. Воспоминания из прошлого нахлынули. Чувство дежавю. Когда он начал просовывать в мужчину пальцы, разрабатывал, то понял, что тот не врал. Действительно уже растянут. Как утверждает сам Кинро, абсолютно готов к вхождению.       Ген растягивает мужчину пальцами, раздвигая их внутри как ножницы. Кинро ноет, что достаточно прелюдий, широко разводит острые колени в стороны. И Ген входит в него, осторожно проводя ладонями по широкой накаченной груди.       Кинро под ним выгибается. Каждый толчок Гена вызывает внутри него приятную дрожь, а в ногах — неконтролируемые крупные судороги. Асагири затыкает рот тому ладонью, и облачённые в металл зубы прокусывают её до крови. Он трахает его остервенело. Почти бесчувственно.       Механические движения бёдрами и член, что хочет разрядки.       — Ч-чтоб тебя, Асагири, — шипит Кинро, прикладывает руки к глазам, скрытым за повязкой. — Блядь, всё внутри переворотил.       — Ты же за этим пришёл? — Ген резко наклоняется вперёд, оставив член внутри. — Что такое, Кинро-чан? Больно? — хищно улыбается. — Недостаточно подготовился?       — Достаточно, — шумно вытягивает носом воздух тот. — Давай продолжим, пожалуйста.       Ген поворачивает друга спиной к себе и начинает быстро проводить по чужому члену вверх-вниз. Кинро же задыхается под ним, увиливает задницей. Просит быть нежнее, но стоп-слова не произносит.       Стоны похожи на тихий завывающий плач. Асагири начинает бояться. Его запястье, вовремя, быстро перехватывают, убеждая не останавливаться.       Они заканчивают вместе.       Ген снимает с глаз Кинро галстук. Серые глаза смотрят на мокрые, с поволокой, зелёные. Кинро долго отходит от оргазма, но довольно быстро реагирует и целует Гена в шею, шмыгая носом. А ещё через несколько минут он вновь опускается перед другом на колени и открывает рот, намекая на продолжение.       Мысль кажется Асагири безумной. Он спрашивает, нормально ли это — трахать рот тому, кто носит брекеты, но Кинро в ответ молчаливо вбирает головку, затем — дразняще проводит языком сверху вниз по стволу.       — Смотри не порань меня, — усмехается, в свою очередь, Ген. И его член берут в рот почти полностью. Настала его очередь закрывать себе рот, чтобы вздохи и стоны наружу не вырвались.       Когда Кинро задевал нежную плоть острым металлическим замочком брекетов, Ген издавал сиплый писк. Мужчина работал усердно, кивая головой, вбирая член как можно глубже в глотку и ладонями оглаживая чужие узкие бёдра. Ген под конец надавливает на старательно ходящий вверх-вниз тёмный затылок с силой. Кинро чуть ли не давится, но послушно сглатывает сперму.       На уголках его глаз скопились слёзы. Мужчина, сделав «проверяющее» движение челюстью, выплюнул на свою ладонь часть шаткой конструкции от брекетов и неловко рассмеялся.       — М-да уж, крышка же мне от ортодонта...       — Слушай, — ещё тяжело дышал Ген, — а это — нормально?..       — Соберу то, что сломалось. Починят. Не переживай об этом. Брекеты у меня уже ломались.       — А тебе, ну, стало легче? — недоверчиво спросил Ген. — Психпроверка, нервишки, всё такое.       — Да… Да, стало. Определённо.       — Почему так долго не появлялся-то? — очухался вдруг он. — Я по тебе соскучился... — и тонкие пальчики невесомо провели по ярко выраженной скуле со шрамом. — Кинро.       — А ты?..       — Я? — Асагири в ответ глупо улыбается.       — Зачем ты убил меня?