Как мне понять, что это все не со мною?
Заплатил бы за это двойною ценою.
«Трусова нестабильна», - фыркает какой-то очередной журналист после проката короткой программы, и Александра демонстративно закатывает глаза. Вообще-то Трусова очень стабильна. Стабильна в своем упорном желании прыгнуть тройной аксель, в стремлении получить золотую медаль и нелюбви к ненужным прикосновениям. Александра в принципе терпеть не может, когда ее трогают – будто пытаются забрать частичку свободы. Гравитация не смогла, так почему другим людям позволено? Может, поэтому в отличие от других спортсменок после проката она редко когда обнимает тренера, да и происходит это по большей части только потому, что это нужно самому тренеру, а не Саше. Александра стабильна. Стабильна в своей работоспособности. Если бы Трусова могла, она бы прыгала почти постоянно. Потому что есть еще слишком много высот, которые она не покорила. В книге рекордов Гинесса найдется пару свободных страниц для Саши. И она, Александра, постарается, чтобы эти страницы были заполнены чем-нибудь грандиозным. Трусова стабильна. Стабильна в своем твердом характере с внутренним стержнем. Стабильна в желании бросить вызов всему миру и себе самой в первую очередь. У великих людей всегда скверный характер и непомерные амбиции. Но именно так они достигают то, что другим не по силам. А Трусова вообще-то собирается стать великой. Если еще не стала. Александра стабильна. Стабильна в своей любви к собакам и красно-рыжему цвету волос, потому что подобного рода вольность может позволить себе только она. Ее на катке не нужно искать глазами – она сама заявит о своем присутствии пятью четверными прыжками и огнем не только в рыжих волосах. Трусова очень стабильна. Стабильна в том, что огонь в ее глазах самопроизвольно загорается ярче, когда рядом оказывается Кондратюк. Александре и видеть Марка необязательно – тело как будто на подсознательном уровне чувствует его присутствие. И чертов тройной аксель в очередной раз не получается, когда голубые глаза внимательно изучают Трусову. Отчего-то в присутствии Кондратюка у Александры начинают мелко подрагивать руки. Кажется, теперь о стабильности можно забыть. Напрочь. У Марка каштановые волосы, лазоревые глаза и способность перехватывать дыхание у Трусовой одной своей смущенной улыбкой. И до обидного глупо, что Александра с этим ничего поделать не может. У нее теперь почти как у Маяковского – Кондратюк взял, отобрал сердце и просто пошел играть. О стабильности не может быть речи, когда после очередной неудачной попытки тройного акселя (а неудачной попытка оказывается именно из-за присутствия Марка), Кондратюк улыбается Александре так, что у нее вновь подгибаются ноги. И не хватает никаких душевных сил, чтобы высвободиться из его крепких утешительных объятий. У Марка сильные жилистые, как, впрочем, и у любого спортсмена, руки. Только пальцы на этих руках принадлежат не спортсмену, а музыканту скорее – настолько длинные. И как-то совсем некстати в голове проносится мысль, что Трусова вовсе не против, чтобы эти пальцы запутались в огне ее волос. Вот уж действительно о стабильности речи быть не может. Отчего-то, когда Кондратюк заговаривает с Александрой, у нее в голове путаются мысли, и собрать этот сумбур в связную речь получается с огромным трудом. А Марк дарит ей эту свою фирменную смущенную улыбку, и Трусова думает, что лучше бы она снова упала с тройного акселя, чем сейчас чувствовала себя настолько глупо. Господи, дай сил! И хоть каплю стабильности. Смотреть на то, как другие девушки из сборной расслаблены в присутствии Кондратюка, отвечая на его шутки не менее остроумными репликами, равносильно селфхарму. А Трусова вообще-то не страдает саморазрушением (если, конечно, дело не касается Марка), поэтому она чертыхается и уходит, чтобы не драть свою и без того беспокойную душу. Александре хочется думать, что ей все равно на Кондратюка. На то, что, когда он с ней находится на одном катке, она не ищет его глазами. Ей хочется верить, что она в состоянии ответить на его шутку не менее едким замечанием, а не просто идиотски хихикать. Ей хочется знать, что она, оплот несгибаемой воли, остается такой и в присутствии Марка, неся свою стабильность вперед словно знамя. Однако тело Трусовой, очевидно, уже давно решило по-другому. Может, Кондратюк ее приворожил? Иначе почему каждая мимолетная встреча с ним для Александры равносильна цунами без предупреждения? По крайней мере, по последствиям. И каждый раз ноги сами несут ее на каток, чтобы посмотреть на то, как Марк откатывает свои программы. А сердце, кажется, перестает биться, падая куда-то вниз с громким звуком, когда Кондратюк заходит на очередной прыжок. И в этот момент у Александры темнеет перед глазами – она бы и под присягой поклялась, что за Марка переживает сильнее, чем за себя. Точно приворожил. Александру разъедает изнутри от чувств, когда она видит Марка, обнимающего Щербакову после удачного проката. И душу жжет соляной кислотой от мысли, что на этом месте могла бы быть она. Кажется, скрыть горящий злостью взгляд не получается, потому что Щербакова, завидев подругу, отстраняется от Марка почти моментально, на что он лишь удивленно пожимает плечами. И это невыносимо, господи, как это невыносимо! Любить Кондратюка сравнимо с чертовым тройным акселем в короткой программе на соревнованиях – каждый раз получается по-идиотски. Точнее, совсем не получается. И почему ее усталое сердце выбрало именно его? Ответ срывается с губ моментально, почти бездумно: «Приворожил». Когда, наконец, Александра оказывается одна, она позволяет себе смыть грим стойкости и с тоской подумать о том, что где-то там Кондратюк проводит время с кем-то другим. И это до щемящего изнеможения глупо – он почти не смотрит на нее, а в груди Трусовой ее стойкое сердце который день ритмично выбивает «Марк». Вот уж действительно насмешка судьбы. Судьба продолжает иронизировать, когда на пороге комнаты Александры оказывается Кондратюк. Со своей форменной-слишком-блять-его смущенной улыбкой и лазоревыми глазами. Он смотрит на Трусову так открыто, что ее, словно громом, поражает мысль: «Да он ведь все знает!» - Что ты хотел? – предательски хриплый голос звучит почти ровно, а зеленые глаза почти не полыхают огнем. Почти. Кондратюк не отвечает. Через секунду, всего через секунду, Марк накрывает губы Александры своими, проталкивая язык. Его длинные, блядские длинные пальцы музыканта, а не спортсмена, опускаются в огонь ее волос, не позволяют Трусовой сдвинуться с места. Александра в оцепенении широко открывает глаза, боится пошевелиться и в голове у нее проносится мысль, что, наверное, ей сейчас все это снится. Наконец, рука Кондратюка легко выскальзывает из волос и опускается на чувствительную кожу за ухом, мягко массирует ее. Язык продолжает изучать рот Александры, очевидно, пытаясь добиться ответа. Кажется, проходит целая вечность, когда чувства Трусовой наконец оттаивают, и она запускает руки в и без того растрепанные каштановые волосы. Кондратюк стонет в приоткрытые губы Александры, и в этот момент она будто снова приходит в себя. Отстраняется от Марка, опираясь спиной о дверной косяк, и пытается вернуть себе прежнюю стабильность. - Не надо, - шепотом произносит она и старается не смотреть в горящие лазоревые глаза. Кажется, сейчас огня в Марке даже больше, чем в ней самой. - Нет, надо, - теперь уже голос Кондратюка неприлично хриплый. – Я все знаю, Саша, - и это звучит как приговор. Трусова гулко выпускает из легких воздух, и бог свидетель, что она сейчас готова провалиться в царство к Аиду, лишь бы не встречаться взглядом с огнем лазоревых глаз. – Это взаимно, - не встречаться взглядом не получается. И все происходит чисто на автомате, что впору подумать, что Кондратюк ее дрессирует. На секунду, всего на секунду Трусова замирает в тщетной попытке понять, не показалось ли ей, не ослышалась ли она. Но внезапно сильные руки с блядско-длинными пальцами обвивают ее талию, а на губы обрушивается новый поцелуй. Не показалось. Поцелуи влажные и горячие, но руки под футболкой Александры горячее. И, кажется, внутренний огонь Трусовой не сравним с тем, что происходит сейчас. Рука Марка мягко скользит вниз, подхватывая девушку под ягодицы, приподнимает так, чтобы была возможность встать между ее бедрами. У Трусовой кружится голова и с губ слетают бессознательные хриплые стоны. Когда воздух заканчивается в легких Александры, она отрывается от губ Кондратюка и встречается с горящей лазурью его глаз. Взгляд у Марка масляный и практически дикий, он мажет им по лицу Александры, и с ее губ срывается восхищенное «ох». Кондратюк сцепляет ноги Александры вокруг своей талии и проходит вглубь гостиничного номера. Он мягко опускает Трусову на кровать, и лазурь глаз становится физически обжигающей, отчего у Александры подгибаются пальцы на ногах. - Я... не… - сбивчивым шепотом начинает она, сама до конца не понимая, что именно хочет сказать. Марк нависает над ней, коленом раздвигая ее ноги. Каштановые волосы спадают на красивое лицо, и, кажется, Александра готова навсегда послать к черту пресловутую стабильность, потому что с Кондратюком невозможно по-другому. - Я не собираюсь заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь, - голос Марка тихий и вкрадчивый, и Трусова с силой сжимает простыню, потому что тело отчаянно жаждет продолжения. – Но на твоем бы месте я не отказывался, - выдыхает он, и теперь уже Александра жжет поцелуями губы Кондратюка. Точно выдрессировал. Александра раздвигает бедра, позволяя Марку лечь. Его пальцы снова скользят под ее футболку, легко касаясь пылающей кожи. Где-то далеко, за окном, растекается черничная ночь с мириадами звезд, но Трусовой плевать на существующий где-то за пределами этой комнаты мир, когда эрегированный член трется о ее клитор через одежду, а ладони двигаются все выше по направлению к груди. - Тебе холодно? – с усмешкой спрашивает Марк, замечая пробежавшие по коже девушки мурашки. И Трусовой хочется ответить, что ей вообще-то знойно от одного только его взгляда, но сил на это категорически не хватает. Сил хватает только на то, чтобы стянуть с Марка серый лонгслив, откинув его куда-то к входной двери. Ну и пусть. Руки Трусовой касаются груди молодого человека, скользят ниже по напряженным кубикам пресса и замирают на полоске волос – прямо над ремнем брюк. Александра поднимает на Кондратюка вопросительный взгляд, однако ответом ей служат лишь раскрасневшиеся скулы. И время, кажется, застывает, когда Трусова неловко стаскивает брюки вместе с боксерами с Марка, а тот лишь криво усмехается вместо того, чтобы помочь. Александре нестерпимо хочется взглянуть на то, что находится ниже кубиков пресса, но она не позволяет себе этого сделать, пытаясь сохранить оставшиеся крохи своей внутренней стабильности. Не сейчас. Она все увидит, но не сейчас. Секунду спустя она тянет молодого человека обратно к себе, встречаясь с его губами. Руки Марка лениво массируют кожу Александры, заставляя собираться внизу ее живота тугой узел. Вторая рука ложится на грудь, поглаживает и сжимает, избегая при этом соска. Трусова протяжно охает и поднимает умоляющий взгляд, такой темный от возбуждения, что в тусклом свете настольной лампы кажется почти черным. Лицо Марка удивительно серьезное теперь прочитать почти невозможно, и Александра бросает свои тщетные попытки, когда Кондратюк практически срывает с нее футболку. Он рассматривает ее тело так внимательно и, кажется, благоговейно, что сердце в груди Трусовой еще сильнее ускоряет свой ритм. Горячие ладони молодого человека прижимаются к чувствительной коже над ребрами, мучительно медленно скользят вверх и накрывают грудь. Напряженные соски оказываются меж длинными пальцами. Пройдет всего пару мгновений, когда горячие губы накроют сосок, начнут его посасывать и слегка покусывать. И Александра к собственному удивлению почувствует, как ее трусики намокают. Ни о какой стабильности речи быть не может. Трусова тонет в этом море чувств. Бессвязно стонет и выдыхает что-то неразборчивое, но с вероятностью примерно тысячу процентов это имя Кондратюка. Александра закрывает глаза в истоме, пока молодой человек продолжает своей искусную атаку на ее тело, посасывая один сосок и одновременно перекатывая второй между большим и указательным пальцами. Трусова задыхается и бессознательно закидывает стройную ногу на бедро Марка. Она почти захлебывается под тяжестью его тела, теряя счет времени. Кондратюк продолжает изводить ее, но Александра, кажется, отдала бы все свои медали, чтобы этот момент продолжался вечно. Трусова всхлипывает, лихорадочно двигается под Кондратюком, впивается ногтями в его плечи и совершенно теряется в пространстве. Когда, наконец, Марк отрывается от ее груди, Александра целует его со всей своей накопившейся страстью. Трусова чувствует, как руки Марка вопросительно замирают на поясе ее пижамных штанов, и ей ничего не остается, кроме как поднять бедра им навстречу. Штаны оказываются где-то возле двери вместе с одеждой самого Марка. Опершись на локти, Кондратюк играет с кружевом на трусиках Александры, а затем пробирается через тонкую ткань, пальцами касаясь клитора. Трусова ахает, откидываясь на подушки, а губы Марка жадно изучают ее шею, прокладывая дорожку поцелуев прямиком к губам. Пальцы молодого человека не останавливаются ни на мгновение, и в скором времени Александра чувствует, что она почти на краю. Очевидно, понимает это и Марк, а потому вновь захватывает губами сосок. И вот здесь Александра не выдерживает. Она дрожит, задыхается и на секунду теряет слух, когда оргазм разливается взрывной волной по всему телу. Трусова конвульсивно сжимается, а с губ бессвязно слетает «господи» и «Марк». Кондратюк нежно поглаживает чувствительную девичью плоть, пока Александра постепенно восстанавливает дыхание. В ее бедро все еще упирается эрегированный член, а потому Трусова толкает Марка в грудь, заставляя того лечь на спину. Александра покрывает легкими поцелуями грудь молодого человека, как будто случайно задевает языком сосок, отчего Кондратюк дергается всем телом и шипит, сжав зубы. По телу Марка бегут мурашки, а живот напряженно сжимается, когда Трусова медленными поцелуями добирается до пупка, играет пальцами с дорожкой волос. В голове у Александры проносится мысль, что ей, пожалуй, нравится видеть Марка именно таким – создается впечатление, что это она сама контролирует ситуацию, не наоборот. Однако контроль заканчивается в тот момент, когда опьяненные возбуждением темные малахитовые глаза начинают жадно изучать эрегированный член, а с губ непроизвольно слетает тихое «о». На секунду, всего на секунду, рука Александры замирает в нерешительности. - Ты не обязана это делать, - выдыхает Марк, а Трусова замечает, что лазурь его глаз полностью скрылась за огнем в зрачках. - Я хочу, - шепотом произносит она и накрывает маленькой ладошкой его член. Коротким неопытным движением Александра пробегается вверх и вниз по всей длине, отчего Кондратюк протяжно стонет, сжимая в ладони простынь. Тогда Трусова становится немного смелее, гладит возбужденный член и, кажется, адски краснеет то ли от смущения, то ли от накала возбуждения. - Я… я не знаю, что делать на самом деле, - шепчет она, когда Марк смотрит на нее из-под полуопущенных ресниц. Кондратюк, немедля ни секунды, с силой притягивает Александру к своей груди, отчего девушка звонко ойкает. Трусова прижимается влажными трусиками к разгоряченной коже на бедре молодого человека, а Марк умело переплетает свои длинные пальцы с ее так, что их ладони вместе двигаются по разгоряченной плоти. Кондратюк тягуче-обжигающе целует Александру в губы, спускается к шее, оставляя влажные следы. Трусовой кажется, что у нее по венам течет жидкая лава, потому что невозможно по-другому описать огонь, который так сильно жжет ее тело изнутри. Марк с силой сжимает талию девушки, впивается пальцами в нежную кожу, оставляя свои огненные метки по всему телу, но Александра не замечает этого. Они изводят друг друга томными поцелуями, продолжая при этом скользить переплетенными пальцами по возбужденному члену. С каждым мгновением движения рук становятся все быстрее и резче, губы Марка перемещаются на тонкую шею, кусая, целуя, посасывая. Александра запускает вторую руку в каштановые волосы, играет с прядями, потягивает и перебирает их между пальцами. Когда после очередного движения руками, тело молодого человека напрягается, Кондратюк с силой впивается зубами в тонкую кожу на шее, заглушая тем самым протяжный стон. Горячая липкая жидкость выплескивается на их сомкнутые руки и живот молодого человека. Немного погодя, Александра берет удачно расположившиеся на прикроватной тумбочке салфетки, помогая Марку привести себя в порядок. Трусова ощущает такую усталость, что без особых раздумий укладывается на грудь Кондратюка, чувствуя, как он укрывает их одеялом. И все-таки он ее точно приворожил. Лазурью глаз, смущенной улыбкой и отсутствием стабильности.Когда ты улыбаешься, ноги подгибаются,
Тело рассыпается, планеты взрываются,
Когда ты улыбаешься, когда ты улыбаешься.