Больше не будет больно и плохо

Ярик сидит в углу темной гримерки и рыдает. Взахлёб. В театре уже никого точно нет. Только он. Слезы горячие, обжигают щеки. В не менее темном коридоре, в полной тишине что — то падает. Яр вскрикивает, зажимая себе рот рукой, прикусывает ладонь. Практически чувствует металлический вкус крови на губах, этот запах ржавчины. Ему страшнострашнострашно. Сердце уже где — то в горле колотится. Он буквально слышит эти шаги Госпожи в черной рясе. Слышит стук косы об пол. Кожей чувствует, как она тянется своими костлявыми пальцами до выключателя на этаже. Сейчас она включит свет, найдет его по запаху страха, потянется ледяной ладонью к горлу, а он даже закричать не сможет. Ярик забивается в угол, глаза от слез болеть начинают, будто песка туда насыпали. Он едва не орет, когда свет все — таки включается и шаги направляются к его двери. Дёргается ручка. Слабый свет проникает в гримерку. У него в глазах темнеет от ужаса. Он видит темный силуэт и кричит, срывая голос: — НЕТ! Страшная черная тень дёргается, падает возле испуганного Яра, едва успевает подставить ладонь между его затылком и острым углом стола. Шипит тихо от боли, а потом резко хватает, игнорируя придушенный писк ужаса, и обнимает. — Тише, Яра. Тише, это я. Не бойся. Ярик вздрагивает еще раз, ревет в голос, утыкаясь носом в плечо «страшной тени» — Лена, это ты — слышится сквозь приглушенные рыдания. — Конечно я, дурачок. А ты думал кто? — она обнимает его так тепло, так ласково, что Яр прячется в ее объятиях. — Я думал Смерть… — А я на нее похожа? — Нет — улыбается слабо — Ленк, закрой дверь, а… Можно, пожалуйста, в темноте посидеть? —Ты же темноты боишься. — А с тобой не страшно. Лена встает и закрывает дверь. Темноту нарушает только полоска света, но она решает не уходить в коридор и не выключать там свет. Мало ли. Черти еще Ярику привидятся. Она садится на пол, смотря прямо в глаза Яру, который не решается даже пошевелиться. — Ложись ко мне на колени. Давай — давай, я ничего тебе не сделаю. Ложись. Ярик несмело пододвигается. У него руки от напряжения дрожат. Он ложится на колени к Ленке и в изнеможении прикрывает глаза. Она нежно расплетает спутанные его косы, которые заплетали под парик. Ей самой эта ночь бесконечной кажется. С наступлением темноты существование будто смысл теряет. Лена заблудилась в собственной жизни, к ней не придет добрый Лесничий с фонариком, не выведет из леса заблудившуюся девочку. Не вытрет ее горькие слёзы. Она привязалась к Ярику, но… Зачем она ему такая? С тараканами, с синдромом отличницы, слишком… Правильная? Лена сама не замечает, как с ее щек капают слезы. — Эй, Ленк, ты чего? — Яр приподнимается, заглядывает ей прямо в глаза. Сцеловывает эту болезненную горечь, прижимает ее к себе, мягко целует в макушку. — Не знаю… — Я не знаю, чего ты там надумала, но… Наше сегодня никогда не кончится. Оно останется у нас, а мы останемся в нем. Все ночи наши. Она смотрит в его голубые глаза, мерцающие от высохших слез, боится, что он дотронется до нее, но и боится прикоснуться сама. Он слабо касается ее ладони, терпеливо ждет, пока она осмелеет. Тронет сама. Лена дотрагивается, тут же отдергивает руку. Ее пробирает крупной дрожью. — Ну? Не бойся — он улыбается так светло, так тепло, что Лена хватается за него. — Молодец. Видишь. Совсем я не страшный. — Иди ты — она впервые расслабленно смеётся. — Пойду. С тобой только. Ложись и спи. Но мне на колени. Все равно до утра никто не придет. Лена выдыхает, закрывая глаза. Шепчет едва слышно: — Больше не будет больно и плохо? — Не будет — также едва слышно отвечает Ярик и затягивает ей колыбельную. Сонным уставшим голосом. Она улыбается уголком губ и засыпает. Ложкой снег мешая, Hочь идет большая, Что же ты, глупышка, не спишь? Их сегодня теперь никогда не кончится.