Занято!

      — Кирштейн, хорош плескаться! — дверь содрогнулась под очередной дробью ударов, — Мне тоже надо!       Определённо, насколько она обожала своего парня, когда, проснувшись в субботу или воскресенье значительно позже обычного, чувствовала доносящиеся с кухни аппетитные запахи — настолько же хотела его прибить, когда из-за двери ванной комнаты, давно и надолго им же оккупированной, доносилось его ехидное, почти на грани глумления, «Занято!».       Жан вообще любил купаться подолгу, но если в будние дни это не вызывало проблем, то по выходным получасовое, а то и больше, ожидание превращалось в форменную пытку.       Шум воды наконец-то прекратился, но вместо ожидаемых слов она услышала:       — Пять минут, Микаса!       — Пять минут назад ты говорил, что выйдешь через две минуты! — девушка начинала уже выходить из себя, — Отворяй живо!       Шпингалет тихо щёлкнул — благо, ванная у них была небольшая, такая, что стóя в душе достаточно было лишь протянуть руку, чтобы открыть дверь.       Во мгновение ока скинув с себя лёгкий халатик, Микаса отдёрнула в сторону клеёнчатую занавеску и, не испытывая ни капли стеснения — чего он там не видел? — запрыгнула в ванну, где всё ещё стоял Жан, с остервенением натирающий себя мочалкой.       — Подвинься, — проворчала она, крутым бедром отталкивая парня в сторону и подставляя лицо струям прохладного дýша, — вообще, вылезай отсюда: и так не развернуться.       — Ага, уже бегу! — даже не открывая глаз, девушка была готова поспорить, что на лице Жана сейчас промелькнула та самая иронично-похотливая ухмылка, от которой у неё всё время перехватывало дыхание и намокало между ног. — Не уйду отсюда, пока не отдеру тебя как следует.       Микаса лукаво взглянула на парня краем глаза. Простецкое лицо, даже не лицо — прямо-таки натуральная пролетарская морда, заросшая густой бородой. Широкие плечи, краснющие после мочалки. Торс, покрытый волосами немногим реже, чем голова. Мощный треугольник сходящихся в паху мышц. Против собственного желания она прикусила краешек губы. Серьёзно, ему бы в гачи-фильмах сниматься, родись он лет на десять раньше…       Аккерман вдруг представила, как её Жан, словно какой-нибудь «босс качалки», с МХАТовским драматизмом и идиотскими возгласами типа «♂ASS WE CAN♂» неправдоподобно лупит другого накачанного мужика, в процессе хватая того за всякое, и, не удержавшись от идиотского смешка, тут же ощутила на себе бессовестный взгляд жёлтых глаз. В общем-то, она прекрасно понимала, к чему всё идёт, ещё когда тарабанилась в дверь ванной, но не подразнить возлюбленного было бы как-то… неправильно, что ли?       — Перетопчешься, — усмехнулась она в ответ на его слова по поводу «отодрать как следует», — а то поглядите на него: как трахаться, так он первый, а как…       — …Потому и в душ тоже первый, — продолжил за неё Кирштейн, — Для тебя ведь стараюсь.       Кто бы сомневался: этот за словом в карман не полезет. Но уж чему-чему, а искусству язвить она у него научилась.       — Тоже мне, осчастливил! — не осталась в долгу Микаса, — Нет бы уступить любимой подруге.       — Ничего не поделаешь, радость моя, кто рано встает, того и душ.       — Ой, ну тебя нахер, — вздохнула девушка, сквозь шум воды услышав, как позади неё что-то громко шлёпнулось на дно ванны, — ты меня вообще любишь, или где?       — Ты что, уши не моешь? — кажущееся невероятно горячим под прохладным душем дыхание словно опалило ухо Микасы, — я тебе это только вчера два разá говорил.       — Помоешь тут, когда кое-кто целыми днями из ванной не вылезает! Ты лучше обними меня, как Ромео Джульетту, — промурчала Микаса, подставляясь большим костистым ладоням, которые обхватили её тяжёлые груди. Правая рука сместилась на подтянутый живот скользнула по линии пресса, накрыла промежность, левая провела по ключице, слегка сжала шею, указательный палец очертил линию губ, надавил и, проникая внутрь рта, скользнул по линии дёсен.       — Говнюк… продолжай, — выдохнула она, запрокидывая руки и обхватывая ими его шею. Левая ладонь Жана переместилась на её бедро, а правая надавила на позвоночник. Микаса прогнулась в пояснице и облокотилась на влажный кафель и как могла крепко упёрлась ногами в скользкую ванну, завораживающе покачивая бёдрами. По спине забарабанили капли воды, а на крепкую задницу обрушилась череда шлепков, вызвавших у Микасы довольные стоны.       — Что ты там про «Ромео и Джульетту» говорила? — голос Кирштейна донёсся откуда-то значительно ниже, нежели до того. — Сама ведь знаешь, я только «Каштанку» читал…       Микаса почувствовала, как на её ягодице сомкнулись крепкие зубы, оставляя едва заметный след и по внутренней стороне бедра всё-таки предательски потекла вниз тонкая вязкая струйка. А в следующий момент горячий язык Жана уже скользнул между её бёдрами.       Девушка уткнулась лбом в сложенные перед собой предплечья, невнятно промычав что-то сквозь сжатые губы. Несмотря на то, что ноги предательски подкашивались в коленях, она каким-то сверхчеловеческим усилием заставила себя выпрямить их и приподняться на носках, чтобы как можно плотнее прижать пульсирующую промежность к умелому языку Жана, лизавшему её с всепоглощающей алчностью, то проводя широкие мазки от клитора до нижнего края вульвы, то вдавливаясь между складками и устраивая внутри какую-то адскую пляску, стремительно доводя девушку до полного исступления. Микаса уже была готова вот-вот кончить, когда язык Кирштейна вдруг куда-то пропал, а левая рука переместилась с бедра на плечо.       — Серьёзно?!.. — истерично хихикнула Микаса.       — Что, не нравится, когда обламывают? — съязвил Кирштейн, опять жарко выдохнув ей в ухо, и правой рукой обхватил девушку за горло, прижимая к себе. Вместо прохладных капель её спина ощутила его твёрдую волосатую грудь.       — Да ты заебал, блять, — она запрокинула голову, припадая к нему губами и впуская его язык себе в рот, чтобы он, ублюдок этакий, подавился её стонами. Однако Жан, разорвав поцелуй, снова заставил её уткнуться лицом в собственные опирающиеся на стену руки.       — Н-не беспокоить!.. — насмешливо рявкнул он, цитируя персонажа какого-то нафталинного сериала, и плавно, но быстро вошёл в Микасу сразу на всю длину, распирая изнутри, благо, расслабленное до предела лоно впустило его без особого сопротивления. Она сдавленно взвизгнула от накатившего удовольствия. Ощущение было такое, будто у неё искры из глаз посыпались. Не удерживай девушку руки Кирштейна, она бы прямо сейчас красочно пизданулась на дно ванны, — ноги окончательно отказались держать Микасу.       Казалось, Жан был везде и сразу: его жёсткие пальцы сжимали её груди, пощипывали соски, дразнили бусинку клитора, широкая грудь тёрлась об её спину, зубы то сжимали мочку уха, то прихватывали кожу на шее, напряжённый до предела член со смачными шлепками вколачивался в неё, мелкая дрожь распространялась от колен всё выше, но оборачиваться яркой вспышкой нового оргазма не спешила — Кирштейн сбавлял темп всякий раз, когда она собиралась кончить, и волна наслаждения, готовая на неё обрушиться, раз за разом отступала. Микаса давно уже не стонала, и даже не визжала — жалобно скулила, проклиная всё на свете, а в первую очередь — этого засранца, который научился так ловко играть её телом. Она пыталась ускориться, но не тут-то было: руки Жана переместились на её ягодицы и сжали их, лишив Микасу всякой возможности задавать собственный темп.       В конце концов, вдоволь поиздевавшись над подругой, Кирштейн в несколько сильных толчков таки довёл её до оргазма и выскользнул из горячего, судорожно сжимающегося влагалища. Лишившись поддержки в виде его рук, Микаса медленно сползла вниз по кафелю, коснувшись коленями дна ванны. Когда что-то заслонило её от льющейся сверху воды, она подняла голову и увидела над собой упирающуюся в стену ладонь Жана и его искажённое ощущением скорой разрядки лицо.       — Милый, ты не охуел ли? — проворковала Микаса, разворачиваясь на месте и точно зная, что она увидит. Прямо перед её глазами маячил блестящий от смазки, налившийся кровью ствол, по которому взад-назад елозила широкая ладонь. Девушка настойчиво разжала чужие пальцы, сменив руку Жана собственной.       — Я спрашиваю, ты не охуел? — повторила Микаса, запрокинув голову так, чтобы слегка опавший член всей длиной лёг на её красивое лицо, — дрочить в другой раз будешь.       Она прикусывала кожу на мошонке, зарывалась в неё носом, скользила по ней языком, вбирала её в рот, водила припухшими губами по стволу, щекотала уздечку, обхватывала головку, игриво царапала её зубами, заглатывала член до основания, а когда он начинал дёргаться, намереваясь излиться — выпускала наружу, нарочито громко причмокивая и издевательски любуясь смесью наслаждения и страдания, исказившей лицо Жана.       — Что, не нравится, когда обламывают? — съязвила Микаса, обдавая жарким дыханием головку и шлёпая ею по щекам.       А Кирштейн только и мог, что глядеть на неё — раскрасневшуюся, с прилипшими к спине и лицу намокшими волосами, с бесячими огоньками в бесконечной глубине тёмно-серых глаз, выглядящую такой беззащитной, стоя на коленях, но всё равно умудряющуюся доминировать над ним, сторицей возвращая ему ту сладостную пытку, которой он сам ещё недавно подвергал её.       — Или нравится? — спросила она и немного привстала, сдавливая дёргающийся член своими сиськами. Жан навис над ней, облокачиваясь на стену и принялся яростно вколачиваться между мягкими мокрыми прелестями Микасы. Мошонка билась об её грудь с глухими шлепками, ещё сильнее распаляя обоих.       — Извращуга… — ехидно прошептала девушка.       — Сама-то? — парировал Жан, едва ли не задыхающийся, но всё равно находящий в себе силы огрызаться.       Она исподлобья смотрела на него, с жадным хлюпаньем задевая губами и языком головку, то выглядывавшую наружу, то снова скрывавшуюся в её трясущихся грудях.       Жан сдавленно захрипел сквозь зубы, резко вжался в неё и обильно кончил, сперма забрызгала лицо девушки, попала на губы и язык, медленно стекая по подбородку и капая на грудь.       Переведя дыхание, Микаса облизнулась, собрав с лица несколько белёсых капель, и, сладко причмокнув, заявила:       — А теперь, милый, будь добр, съеби отсюда и дай мне нормально помыться.