Очень немецкое кино

Людвиг не узнавал их с братом гостинную. Да что там, Людвиг даже брата не узнавал, но и это было еще не так страшно. Самым страшным было то, что Людвиг не узнавал сам себя. - Восток, мне все еще кажется, что это плохая идея, - опустив взгляд в пол и стараясь не краснеть, отрапортовал Германия. Гилберт разразился своим хриплым смехом и сделал шаг ближе. - Ну же, братец, не будь монахом. Я все понимаю, конечно, это немного непривычно — но ты же сам давно ноешь, что хочешь острых ощущений. Людвиг в последнее время действительно иногда намекал брату, что ему бы хотелось немного разнообразить их сексуальную жизнь. Но он же даже подумать не мог, что прусс примется за дело настолько серьезно — и уж тем более, что додумается до съемок домашнего видео. Но, видимо, даже живя с Гилбертом практически всю жизнь под одной крышей, Германия еще не успел изучить все тайны Великого. Поэтому тот иногда поражал его неожиданными идеями. Даже не поражал — вводил в состояние ошеломленного ступора. И при этом, черт бы его побрал, не давал немцу спокойно сесть, одуматься, переварить идею и как-то свыкнуться с ней, что ли, потому что если уж Гилберт чем-то загорелся, то исполнение должно было последовать немедленно. Людвигу приходилось привыкать буквально в полевых условиях. Получалось это у него плохо — поэтому он судорожно принялся закрывать лицо, когда Пруссия навел на него объектив маленькой любительской видео-камеры. - Служебная съемка, кадр первый. Познакомьтесь, это один из главных актеров, ке-сэ-сэ. Скажете что-нибудь для истории, герр Крауц? - Иди на.. - Людвиг сдавленно выругался, попытавшись спрятаться от камеры за креслом — эта капитуляция совсем не нравилась немцу, казалась ему позорной, но смотреть в камеру он просто не мог — начиналась паника. Гилберт поставил все еще включенную камеру на стол и принялся вытаскивать брата из-за кресла. - Нет, ну это надо быть таким замкнутым, я не могу, - наконец-то вытащив красного, как рак, немца на свет Божий, Байльшмидт усадил его в кресло. - Слушай, Запад, ну ты сам просил, я ведь даже иду на поводу твоих желаний.. Вот, например, про войну ты хотел — ну вот это же почти война. Косвенно, за кадром, но война. Дай поправлю фуражку, а то она у тебя из-за твоих махинаций помялась немного. Гилберт уселся к брату на колени и перевел свое внимание уже на ворот его рубахи — аккуратно подвинул железный крест, поправил погоны, пригладил ткань кителя, словно смахивал невидимые пылинки. - Может, свяжем тебя, а? - озорно поинтересовался Гилберт. - Вот тебе и новые ощущения, и из кадра ты не убежишь в самый нужный момент. А то я чувствую, запорешь ты все, если будешь активом, так я ведь могу.. - К черту иди, я сказал, - прорычал Людвиг почти с яростью. Гилберт фыркнул и слабо поерзал, заставив немца этим движением забыть на пару секунд и о камере, и всей этой дурацкой идее. - Мне же лучше, сам знаешь, - протянул прусс, слабо коснувшись губами щеки брата. - Люблю роли обольстительных засранцев, которые сначала доводят до горячки, долго играют и балансируют на грани, но потом после небольшого сопротивления все же отдаются, потому что слишком хорошо знают, как легко сводят с ума. Германия уже потянулся губами к шее брата, но тут Гилберт встал с его колен и направился к камере, посмотрев в объектив и сказав: - Интригующее начало, не так ли? Что же будет в самом фильме? Людвиг снова смутился, а Байльшмидт тем временем взял камеру и принялся устанавливать ее на штатив. В кадр попадала входная дверь (сценарий прусса предусматривал, что он входит в дом важного начальника, чтобы передать плохую весть о поражении немецкого взвода — и чтобы гонца за плохую весть не убили, нужно ее «правильно преподнести»), невысокий стол с бумагами (их Гилберт планировал смести на пол в порыве страсти), массивное кожаное кресло (идеально, чтобы снять сцену минета — опять же по сценарию Гилберта), небольшой диван, поставленный слегка боком (по задумкам прусса мог подойти для основного действия), и окно (с пометочкой в сценарии: «как вариант продолжения — немного переместить камеру и снять сцену того, как гонец показывает начальнику, откуда именно могут показаться остатки едва уцелевшего взвода. Обязательно водить пальцами по стеклу и возмущаться ''Что вы делаете, Герр Крауц, вдруг нас кто-то увидит, пожалуйста, не надо!''»). Просматривая еще раз все свои записи, Гилберт тихо проклинал братца за то, что тот ни в какую не согласился на присутствие кого бы то ни было, кто мог бы все это снять. Это доставляло много хлопот, но, с другой стороны.. Великий, конечно, был достаточно раскованным и гордился своим телом — но все же не до такой степени. Поэтому он достаточно быстро смирился с тем, что придется несколько раз прерваться между сценами и переставить камеру — в конечном счете, на то это и домашнее видео, чтобы не блистать режиссурой. - Ну что, приступим? - наконец поинтересовался Гилберт у брата. Германия в очередной раз перечитывал сценарий и в очередной раз бледнел от такого размаха фантазии. Посмотрел на прусса умоляюще в последний раз, понял, что брат не отступит, и послушно встал. - Ну что, где мне начинать? - обреченно осведомился он. - Так, смотри, Запад, ты стоишь возле кресла и смотришь на часы. Ты удивляешься, что я должен был давно приехать, но меня еще нет, и тут вхожу я.. Я пафосен, я велик, и вообще-то по-хорошему тебе бы сразу упасть от моей красоты на колени, ну да мы сделаем немного правдоподобнее. Итак, ты сурово спросишь, в чем причина моего опоздания. Я, конечно же, наплету какую-нибудь несусветную глупость, ты нахмуришься еще больше, но я попрошу тебя сесть и начну свой рассказ. Собственно, ты сядешь и ничего после этого делать тебе уже не нужно. - Серьезно? - слабо поверил Германия. - Ну, почти. Это же только первая сцена. А по репликам ты и сам сориентируешься, все, я сейчас выйду, ты включишь камеру, пройдешься по комнате, скажешь свои слова и так далее-далее-далее.. - Ладно, - обреченно вздохнул Людвиг. - Давай-давай, брудер, уверен, тебе понравится.. =«Разврат во спасение» (Прим. Гилберта: рабочее название) Сцена первая. Дубль первый= Людвиг неуверенно прошелся по комнате к креслу. Поджал губы, намеренно высоко поднял руку с часами. - Странно, Штандартенфюрер с отчетом должен был приехать еще полчаса назад. Где его черти носят. Дверь открылась и с порога отсалютовал Гилберт в полном офицерском облачении. - Герр Крауц, прошу прощения за свое непростительное опоздание. Видите ли, дело в том, что моя непростительная задержка вызвана важными причинами. Когда я уже направлялся к вам с вестями, меня спросили.. Прусс остановился и нахмурился. - Ну и как ты это объяснишь, придурок? - Что? - удивленно спросил Германия. Актер из него действительно был хреновый — удивление вышло плохо. - Я спрашиваю, какого черта ты камеру не включил? Обмануть меня вздумал, хитрый ты мой? Людвиг сник. Его последние надежды рухнули, как карточный домик. Прусс подошел и на этот раз лично нажал на кнопку. - Я этот момент, как я выхожу, потом вырежу. А ты давай, еще раз все повторяй. И больше жизни, Крауц, больше правдоподобности, ясно? - Ясно, - обреченно произнес Людвиг. = «Разврат во спасение» Сцена первая. Дубль второй (и последний)= Походка Людвига по комнате была больше похожа на движения робота. Он на негнущихся ногах развернулся у кресла ровно на сто восемьдесят градусов, поднял руку с часами ровно на шестьдесят градусов и склонил голову ровно на сорок пять. - Странно, уже половина пятого. Штандартенфюрер с отчетом должен был приехать еще полчаса назад. Где его черти носят. Голос немца тоже особенной эмоциональностью не отличался. Зато Гилберт смог услышать его из-за двери и снова отсалютовал с порога, входя в дом. - Прошу прощения, Герр Крауц, за мое непростительное опоздание.. - Я надеюсь, для него была важная причина, - перебил Людвиг набравшего было дыхание для следующей реплики прусса. Гилберт секунду помолчал. - Ээ, это был вопрос? - поинтересовался он. - Да, вопрос, - еле выдавил из себя все больше паникующий Германия. - А, ну тогда.. видите ли, Герр, дело в том, что мое начальство попросило меня тщательно проследить за ситуацией и не привести в дом хвост, и вот когда я заметил подозрительную машину на перекрестке.. Ну, сами понимаете, конспирация, мне нужно было убедиться в том, что за мной не следят, пришлось навернуть пару кругов, и... и.. иии.. - И что же в результате? - поинтересовался немец с ноткой интереса в голосе. - Иии.. и все, - закончил Гилберт. - В общем, я не виноват, я следовал инструкции. - Понятно, - отчеканил Людвиг. - Однако.. Может, мы перейдем к делу? Он постарался все же сурово посмотреть на брата, потому что это предполагал сценарий, но после такой фразы взгляд оказался слегка неуместен. Байльшмидт постарался спасти положение и сказал: - Понимаю, Герр, вам не терпится узнать, как продвигаются дела нашей армии. Однако, может, вы лучше сядете? Мой рассказ может затянуться. Людвиг пару секунд помедлил, но затем все же послушался и уселся в кресло. - Так вот, - продолжил Гилберт, так и не дождавшийся от брата какого-либо знака начинать. - В первую очередь хотелось бы отметить, Герр, что я искренне рад выпавшей мне чести приехать к вам для сообщения новостей — я слышал о вас исключительно прекрасные отзывы. Вы справедливы, вы настоящий стратег, вы всегда были снисходительны к нижестоящим и относились с пониманием к накладкам.. Иными словами, я восхищен вами, Герр! Он сделал несколько шагов к креслу и остановился у подлокотника. - Простите за столь дерзкое замечание, но не могу не сказать, что у вас великолепный дом. Вашей жене очень повезло.. Гилберт сделал внушительную паузу, но Людвиг никак не отреагировал. - У вас же есть жена, Герр? - уже настойчивее намекнул Гилберт. - А.. нет. У меня нет жены, - как-то сбивчиво отрапортовал Германия. - Ах, какое упущение. Но, может, у вас есть красавица-любовница? - Нет. И любовницы у меня нет, - голос Людвига становился все более неуверенным. - Ах, неужели? И вам не одиноко в таком большом доме? - Пруссия присел на подлокотник и уже положил руку на ладонь мужчины. - У меня есть собака! - вдруг неизвестно зачем выпалил немец. Глаза Гилберта слегка округлились, а лицо как-то странно перекосило. - О, Герр, но ведь ни одна собака не заменит человека, - наконец через несколько секунд звенящим от сдерживаемого смеха голосом сказал Пруссия. - Я хотел спросить, неужели вы не скучаете по человеческому теплу? Он аккуратно сполз с подлокотника на пол, становясь на колени и слабо коснувшись пальцами ног брата. Людвиг одеревенел еще больше. - Вы такой сильный, такой неприступный, но ведь признайтесь, в глубине души вам хочется, чтобы кто-нибудь встретил вас дома, кто-то был вам рад, кто-то помог снять усталость после рабочего дня.. Германия слабо поерзал. -Я же вижу, Герр.. - многозначительно протянул Гилберт и аккуратно расстегнул ширинку брюк брата. - Позвольте мне сделать это. Смелее — вам нужно всего лишь подсказать мне нужный ритм, и тогда я.. - Мне что-то не нравится эта идея, - постарался отвертеться Германия, всячески останавливая брата. Пруссия не отставал. - Как, Герр, неужели вы против?! Может, вы никогда не пробовали с мужчиной? Лицо немца стало быстро заливаться румянцем. - Что за глупости! - О, да вы отпираетесь, и это наводит меня на мысль, что я попал в яблочко. А может.. - Пруссия сделал ошеломленное лицо и произнес неверяще. - Герр, неужели вы в таком возрасте — и еще девственник? Людвиг буквально вспыхнул. - Я буду у вас первым, мм, какая честь для меня, Герр.. - Да иди ты к черту, - Людвиг одним рывком выбрался из кресла и быстро начал капитуляцию куда-то по направлению к ванной. Из кадра он исчез уже через пару секунд, но уйти далеко не успел, потому что прусс бросился следом. - Ну и что ты делаешь, придурок? Так же хорошо начиналось, я столько интересных поворотов придумал прямо на ходу, и что ты натурал, и что девственник — конфетка бы вышла! А ты все портишь! - Потому что это откровенно глупая затея! - не остался в долгу Германия. - Я плохой актер, это полная катастрофа, к тому же у меня возбуждения — ни на йоту, ясно тебе!? Вообще ноль! Пруссию как ведром холодной воды окатили. - То есть, ты сейчас хочешь сказать мне, что я тебя.. - Брат, стоп, ты все не так понял, - наконец-то поняв двойной смысл сказанного, попытался исправиться немец. Но было уже слишком поздно. - Ну и вали тогда к чертям, раз такие дела! Я для него стараюсь, а он меня же потом грязью обливает! Я камеру достаю, я над сценарием думаю, а все потому что надоело, видите ли, нашему разборчивому в сексе однообразие! Не возбуждаю, так и сказал бы, нечего было вокруг да около ходить.. - Восток, прости, я совсем не то имел в виду.. - Нет уж, то самое, просто я, как дурак, не понял ничего, начал тут комедию устраивать, чтобы только братик доволен был.. Теперь уже Пруссия собирался уйти куда-то наверх, но Людвиг сжал его запястье и не давал сделать ни шагу. - Давай вернемся в кадр, я тебе обещаю, все будет, - почти умолял он. - Нет уж, для тебя же это такое мучение, зачем мне бедненького тебя так насиловать! - все больше распалялся Гилберт, - И отпусти меня, идиот, пойду переоденусь в нормальную одежду — а потом в бар, пиво пить! Он рванулся вперед достаточно сильно, но уже в следующую секунду оказался прижат спиной к стене не желавшим ничего слушать немцем. - Восток, ну ты же сам прекрасно понимаешь, что я сказал глупость, что это неправда, что — да просто немыслимо! у меня ведь кроме тебя никого.. - Слышать не желаю! - продолжал упрямиться Пруссия и неизвестно, что бы еще сказал, если бы Людвиг не прижался к его губам в поцелуе. Гилберт несколько раз от души припечатал брата по спине, попытался вырваться, сильно укусил немца за нижнюю губу, но ничего не помогало — его прижимали к стене все сильнее, а потом и просто оторвали от земли, вынуждая закинуть ноги на талию Германии. Людвиг прервал поцелуй, тяжело дыша, и аккуратно снял с брата фуражку, откидывая ее куда-то себе за спину. Проделал то же самое со своей. По спине Гилберта от взгляда мужчины прошла волна дрожи. Немец тем временем принялся нетерпеливо расстегивать китель на пруссе, стащил его, на мгновение отстраняясь от стены, и швырнул куда-то следом. - Ты что творишь? - глухо спросил Гилберт. - Доказываю тебе, что ты все неправильно понял, - выдохнул Людвиг. Он уже судорожно расстегивал свой китель, хотя это и получалось достаточно плохо одной свободной рукой. Байльшмидт помог брату стащить китель с плеч и в свою очередь швырнул его куда-то восвояси. Немец тем временем занялся брюками прусса, стягивая их ниже — ровно настолько, чтобы можно было беспрепятственно войти в него, потому что на счету была каждая секунда, а от нетерпения пересыхали губы. Почувствовав, как его раздевают, Пруссия прикусил губу и инстинктивно повел бедрами. На немца это произвело, кажется, слишком сильное впечатление — он впился губами в шею брата и рывком стянул с себя брюки. Гилберт вплел пальцы в волосы Германии и слабо потянул их, заставляя немца снова коснуться его губ своими. Немного выгнулся и сдавленно застонал, когда почувствовал несдержанный толчок, вспышку ноющей боли, к которой, впрочем, успел почти привыкнуть за несколько лет с тех пор, как брат точно таким же рывком в один из вечеров перехватил инициативу в постели и теперь неизменно был активом. Байльшмидт, надо сказать, никогда не допускал даже мысли о том, что позволит кому-то взять над собой верх, но тогда они сильно напились, немец был особенно настойчив, а прусс.. Прусс впервые понял, что молодой и неопытный парень, который до этого в постели вел себя как-то особенно тихо и сдержанно, хотя и неизменно покорно, всегда с каким-то почти восхищенным и полным обожания взглядом, как только брат выскальзывал из его тела и тяжело дыша опускался рядом на кровать — этот парень успел вырасти и превратиться во взрослого мужчину, который требовал доминирования. Прусс позволил это один раз. Потом, отчаянно сопротивляясь, второй — а за ним и третий. И как-то сам не успел проследить, когда подобное положение вещей переросло в норму, а намеки на обратное стали все больше походить на шутки, не имевшие под собой никакой почвы. В конечном счете, ему и самому нравилось. И именно поэтому теперь Гилберт выгибался, царапая спину немца ногтями, и ничуть не стесняясь стонал в голос, чувствуя, как Людвиг с каждым толчком сильнее насаживает его на член и буквально впечатывает в стену, сжимая бедра в ладонях до красных следов на бледной и чувствительной коже прусса. - Запад, пожалуйста, сильнее! - не стеснялся Гилберт, в стонах иногда пропуская и гораздо более пошлые реплики. Он прекрасно знал, что сколько бы брат ни краснел от них в обычные моменты, именно сейчас эти слова заставляют его рычать от возбуждения, прикусывать губы Байльшмидта, сжимать его в объятиях и срываться в ритме, уже не думая ни о какой сдержанности. Запрокидывая голову и оставляя на спине Людвига несколько особенно глубоких царапин, Гилберт протяжно застонал и кончил на несколько толчков раньше брата, слабо вздрагивая в его объятиях. - Хотите в душ, Герр? - заботливо спросил Германия через минуту, наконец-то собираясь с мыслями. Они сидели на полу, растрепанные, с сумасшедшими искорками в глазах, и Людвиг слабо гладил брата по спине, нашептывая ему на ухо что-то бессвязно-нежное. - Я надеюсь, вы не собираетесь нести меня туда на руках, Герр? - парировал Гилберт. - Именно это и собираюсь, - прошептал немец, вставая. - Ладно, сегодня разрешаю. Только подожди, одежду в ванную захвачу, а то нехорошо по всему дому раскидывать, когда есть корзина для стирки. Германия послушно дождался, пока брат приберет комнату, потом с улыбкой раскрыл для него руки, подхватил и понес в ванную. В душе Гилберту пришлось еще раз убедиться в том, что он неправильно понял слова брата. == «Запад, пожалуйста, сильнее! Да!! Еще!!!» Германия сидел красный, как рак. - Как так вышло? - недоумевал он. Немец просто не понимал, как он мог забыть выключить камеру. Гилберт гаденько усмехался, в очередной раз ставя видео сначала и проматывая вперед всю постановку, потом то, как в кадр откуда-то со стороны влетают сначала обе фуражки, за ними первый китель.. Остановил перемотку. «Ты что творишь?» - спросил кто-то за кадром. «Доказываю тебе, что ты все неправильно понял». В кадре показался второй китель. - По-моему, когда ты не зажимаешься, у тебя великолепный голос — в фильме это смотрелось бы просто отпадно, - продолжал злорадствовать Гилберт. Немец сверлил взглядом пол. Услышав свой собственный сдавленный стон, он выпрямился на стуле, словно солдат, спавший на дежурстве. - Это когда ты в меня вошел, - прокомментировал Гилберт с издевательской усмешкой. - Я и сам помню! - выпалил Германия, но опустить взгляд снова уже не смог. Когда в кадре появился прусс, который улыбнулся в объектив, Людвиг понял, что брат, в отличие от него, о камере вспомнил. «Конец», - сказал Гилберт с экрана одними губами, а затем наступила темнота. - По-моему, получилось забавно и очень концептуально, - рассмеялся Байльшмидт. Германия ничего не ответил. - И не так уж плохо ты играешь, как сам думаешь, - продолжил прусс. - Вот фразу про собаку — вообще хорошо сказал! Как прожженный зоофил.. Гилберт не выдержал и заржал. Людвиг еще минуту посидел молча, а потом просто ткнулся носом в плечо брату. - Извини еще раз, что все запорол. - Да ладно, - Гилберт потрепал немца по голове и улыбнулся. - В конечном счете, если передумаешь, мы всегда можем сделать этот фильм пробой пера, а потом пополнить коллекцию. Начало, мне кажется, прекрасное! - Хорошо, - пробурчал Германия после долгой паузы. - Но сценарий тогда буду писать я. - О-хо-хо! - присвистнул прусс. - И что же там будет? - Там я буду контуженным солдатом сразу после войны, а ты — врачом, возвращающим меня к жизни. И чур я буду сразу лежать, с самого начала фильма. И лицо у меня будет забинтовано. - Фу, Герр, да вы извращенец! - воскликнул Гилберт шутливо. - Просто так я точно справлюсь.. Пруссия рассмеялся и обнял брата. В конечном счете, сколько бы лет ни прошло, а в глубине души Германия остался тем же — сдержанным и замкнутым парнем, раскрепощать которого приходится буквально с боем и очень медленными темпами. Такого и любил.