Тихо в ночи,
Слышен только тоненький свист.
Он с нажимом проводит влажной ладонью по лицу, как можно сильнее надавливая на глаза, и резко трясёт головой, стараясь отогнать от себя липкие видения ночного кошмара. Что это, если не помешательство?Радостный хруст,
Жалобный плач.
Уже одиннадцатую ночь подряд — а Арсений считал! — ему снится один и тот же сон. В нём холодно, больно, липко от крови и пота, но так до одури хорошо, что от этого становится страшно. Во сне Арсений знает, что он спит, знает что скоро проснётся, что ему будет плохо, и поэтому просыпаться совсем не хочется. Наверное, так чувствуют себя наркоманы во время прихода. А потом он просыпается, и ему становится так тошно от самого себя, что выть хочется.Это плети свистят,
Это чьи-то кости хрустят,
В мёртвых руках,
На чёрных зубах.
Арсений вскакивает и, холодея от ужаса, чуть ли не бежит в ванную — как в детстве, когда кажется, что по пятам следуют монстры. Даже оглядывается иногда. По дороге не глядя жмёт на все выключатели, морщась от яркого искусственного света, делающего его и без того болезненную кожу ещё бледнее. В зеркала он старается не смотреть, пока не умоется ледяной водой. Только тогда бешеный темп сердцебиения слегка замедляется, и Арсений едва ли не физически чувствует, как панические мысли вытекают из его головы через уши.Это плачет Белоснежка — вот оно пришло,
Всё, что только снилось очень глубоко
Плакать он перестал после пятого раза. Тогда он, потеряв счёт времени, выл в подушку, захлёбываясь рыданиями, сам не зная почему. И после этого дал себе слово вести себя как мужик. Получалось с трудом. Из зеркала над раковиной на него смотрит молодой человек с паникой в глазах. С искусанными в кровь, и оттого почти что ярко-алыми, тонкими губами, с бледной, как у мертвеца кожей, с растрёпанными чёрными волосами и взмокшей чёлкой. Похож на нарисованную Белоснежку.Плачет Белоснежка, стонет Белоснежка
И сама не замечая, странно улыбается себе,
Слёзы горькие глотая, впитывая в кровь
Насилие!
***
Утром Арсений понимает, что снова не выспался. Хотя, козалось бы — ну проснулся ночью и проснулся, через полчаса снова лёг и моментально уснул, и больше никаких кошмаров до самого утра. С кем не бывает. И тем не менее, он перестал высыпаться. При дневном свете Арсений уже не выглядит так болезненно, но внешний вид всё-таки оставляет желать лучшего и вызывает некоторое беспокойство. Арсений добирается до работы на автомате, работает на автомате, уходит на обеденный перерыв тоже на автомате. — Арс, оно опять, да? — Серёжа незаметно подсаживается к нему за стол в офисной столовой, наблюдая, как Арсений гипнотизирует запечёные овощи. Арсений только быстро кивнул, моргая — как будто бы загружаясь. — Тебе бы к врачу сходить. — Глупости. Я здоров, — голос сиплый, Арсений понимает, как давно он ни с кем не говорил. Он даже не здоровается с коллегами. А те, наверное, замечают его состояние и тактично молчат. — Здоров он, конечно, — ворчит Серёжа, но эту тему больше не поднимает. А Арсений впервые за эти дни думает — может, правда к врачу?***
Арсений прикрывает глаза, сдерживая стон то ли боли, то ли наслаждения. По шее проходится чей-то мокрый и горячий язык, замирая у мочки уха, и уже через секунду Арсений чувствует острую боль от укуса. По шее медленно начало стекать что-то горячее и вязкое, оставляя липкую остывающую дорожку, по которой снова прошёлся язык.Синие губы,
Сосут её кровь.
Она холодна,
Как оранжевый сок.
Арсений дрожит всем телом, дёргает руками, скованными ледяной цепью, предвкушая синяки на запястьях. Он всхлипывает, когда по спине проходятся не слишком длинные, но острые ногти, а сверху сыпятся лёгкие поцелуи. Он чувствует, как высыхают слёзы на щеках, как застывает едва выступившая в местах царапин и укусов кровь.Черные цепи
Давят на грудь,
И железные рты
Пьют её боль.
Он скулит от боли, хрипло стонет, вскрикивает и выгибается навстречу холодным рукам, которые могут поглаживать бока, едва касаясь подушечками кожи, а в следующую секунду с нечеловеческой силой впиваться в неё, будто желая содрать. Он захлёбывается вдохом, когда чувствует влажные, слегка шершавые пальцы на члене — это что-то новенькое. Арсений распахивает в удивлении глаза, рассчитывая, наконец, увидеть человека, который делает с ним всё это на протяжении вот уже двенадцать дней, но успевает заметить только холодный взгляд зелёных глаз напротив. А затем снова просыпается, моментально садясь на кровати. Хочется кричать от бессилия — больше всего на свете он хотел бы забыть всё, что ему снится, но он не может. Ни забыть, ни спрятаться от этого не получится, даже если свернуться в комочек и спрятаться под одеяло, даже если тут же побежать умываться ледяной водой… Арсений чувствует себя грязным, маленьким, ничтожным, он хочет, правда хочет куда-то от этого деться, но не может. Он судорожно трёт запястья, осматривая их на предмет синяков, хватается за мочку уха, проходится ледяными пальцами по шее, но — ничего. Конечно, это всё только сон. Но болезненное возбуждение никуда не делось, оно не позволяет членораздельно думать, оно забирается под кожу и ощущается так невыносимо липко и мерзко, что Арсений не выдерживает и сдавленно стонет, откидываясь на мокрую от пота, остывшую подушку, ёжась от холода. Он сжимает руки в кулаки, кусает побелевшие костяшки, переворачивается на бок — лишь бы отвлечься от неприятного ощущения. Но не выходит, и он сдаётся. Тянется подрагивающей рукой к члену, второй зажимая рот, чтобы приглушить всхлипы. Не помогает. Парой рваных движений Арсений доводит себя до болезненной разрядки и, стараясь не смотреть, тянется к упаковке салфеток, стоящей неподалёку. С недавних пор он стал хранить их под рукой. Постепенно сердце перестаёт колотиться в бешеном темпе, и Арсений, полностью разбитый, прикрывает ноющие глаза. Всё-таки он плакал.***
Утром Арсений даёт себе два обещания. Первое — он будет стараться забыть не только сны, но и вообще всё, что происходит ночью. Просто притвориться, что этого не было, а если и было, то не с ним. Иначе он сойдёт с ума от ненависти и презрения к себе. И второе — он сегодня же найдёт себе психиатра. Потому что Серёжа прав, и это не может длиться вечно. У Арсения какие-то проблемы, это очевидно, поэтому надо вынимать голову из песка и начинать что-то делать. Приняв это решение, Арсений не может отделаться от ощущения потери. Иррационально пугает мысль, что эти сны могут просто взять и прекратиться. И он никогда больше в своей жизни не ощутит, хоть и фантомно, ничего подобного. Никогда больше не увидит те пугающе холодные зелёные глаза. Он видел их один раз во сне, а его уже пугает мысль о том, что больше он их, в общем-то, и не увидит. Арсений поёжился и обхватил себя за плечи. Он сегодня же позвонит по тому номеру, который вчера ему прислал сердобольный Серёжа. И он звонит. И еле доживает до выходных, сводимый с ума снами, которые с каждым разом становятся всё реалистичнее, всё откровеннее, всё… возбуждающе. С каждым таким сном Арсений презирает себя всё сильнее, а взгляд зелёных глаз, кажется, так и останется выжженным на обратной стороне век. Перед сеансом сердце стучит так бешено, что Арсению кажется, оно вот-вот остановится. Он с опаской заходит в кабинет, смотря под ноги. А затем поднимает взгляд и задыхается, натыкаясь на зелёные — сейчас тёплые — глаза и мгновенно узнавая их. Безошибочно. Это точно они.