Взаперти

Говорят, нельзя заставить человека полюбить. Ты же говорила, что будешь ненавидеть меня до конца своих дней. Я не согласился ни с одним из этих утверждений. Помню, как впервые тебя увидел. Когда упала на колени передо мной, раздирая ярко-розовые колготки, на заброшенной автосвалке, где мы с Драконами кучковались, чтобы напиться до беспамятства и оттрахать каких-нибудь легкодоступных девиц в фургоне. Тёрнер за этим тебя притащил туда? Или хотел показать гнилое нутро Сентфора, из которого вы надеялись сбежать? Ты же поэтому весь вечер жалась к нему, боясь и шагу ступить, чтобы тьма не схватила тебя грубой драконьей лапой, утаскивая в бессветное логово? Утащил. И теперь сидишь здесь затворницей, когда можешь стоять рука об руку, познавать все прелести мира и жить так, как никогда бы не жила с ним. Я привез тебя в свой дом сразу после той случайной аварии. Ты хотела сбежать, а попала в плен. Но так даже лучше, принцесса, ведь в Балтиморе вас ждали церберы Аарона, которые нашпиговали бы обоих свинцом. Недоклайд и слишком недальновидная Бонни. Через неделю после нашей встречи я обустроил для тебя комнату в своем доме. Ты сейчас в ней. Сидишь на полу. Не хватило сил даже добраться до кровати, чтобы прорыдать всю ночь в подушку, но отнести себя не позволила. Ладно, переживу. Тебе нужно чуть больше времени, чтобы свыкнуться с тем, что теперь моя. Ты прячешься от меня за толстым одеялом и прижимаешь колени к груди, точно от этого будет какой-то толк. Мне достаточно лишь захотеть, принцесса, и я возьму тебя силой, пока ты будешь рыдать и вырываться. Но ни за что этого не сделаю, потому что как идиот влюбился. Ты принимала этого сопляка со всеми его тараканами, и я надеялся, что сможешь понять и меня. Не выходит. Каждое утро прихожу к тебе, пока ты еще спишь, такая спокойная и беспечная. Иногда улыбаешься, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не коснуться пальцем ямочки на щеке, ведь мне ты до сих пор не улыбнулась. Наши утренние свидания длятся не больше пары минут — боюсь разбудить, поэтому ухожу, возвращаясь лишь вечером.

***

Снова вхожу в твою спальню, но вместо хреновой радости вижу до тошноты омерзительный страх, что прилип уже к моей подкорке. Забиваешься в угол, прижимаешь колени к груди и смотришь затравленным зверьком, к моему счастью, переставшим бороться, потому что гематомы твоего отчаяния заживают долго. Подхожу ближе, и ты вздрагиваешь, как вздрагивает запуганная жена от слабого движения мужа-садиста. Вот только я не садист. И пальцем ведь тебя не тронул за эти два чертовых месяца. Матрас проминается под тяжестью моего веса, и ты невольно клонишься в мою сторону, давая слабую надежду, что тянешься ко мне. Но замечаю, как ты упираешься стопами, возвращаясь в свой кокон. Во взгляде — мольба, но ты ведь понимаешь, что все это зря. Я не отпущу тебя даже под страхом смерти. Слишком долго я сражался за тебя со всеми прекрасными принцами, отъявленными бандитами и с самим собой, чтобы так просто отступиться. — Не трогай! — кричишь и подхватываешь с полки лампу, замахиваясь грозно, выдергивая ту из розетки, пока она, мигнув напоследок, затухает вместе с твоей злостью. — Убирайся отсюда! Нет, моя милая принцесса, так дело не пойдет. — А то что, ударишь? — смеюсь над тобой, над тем, как ты с видом храброго уличного котенка готова броситься в пасть огромного пса, чтобы быть съеденной в два укуса. Вижу, как меняешься в лице, когда осознание бьет ладонями по влажным от премерзких слез щекам. Поняла, что тебе со мной не справиться. — Ударю, — голос срывается на последней букве. Сама не веришь в свои слова, принцесса, а хочешь убедить меня. Подхожу ближе, едва не усмехаясь, когда вижу, как ты вздрагиваешь и продолжаешь сжимать лампу в руке, но не предпринимаешь никаких попыток защититься. Отступаешь к стене, упираясь лопатками в холодную штукатурку и вздрагиваешь. — Так бей, — скалюсь злобно, некрасиво, показывая всю гниль, разлагающуюся внутри. Замечаю неприязнь в твоем взгляде, но я ведь просто соответствую. Ты же таким меня и представила. Омерзительным мудаком, который только и делает, что расчленяет девушек по ночам или убивает их голыми руками. Замахиваешься, и я выпрямляюсь, готовый принять удар. Но ты только рычишь и бросаешь лампу мне за спину, заходясь рыданиями. Сползаешь вниз по стене, прячешь лицо в ладонях и воешь надрывно и отчаянно. Присаживаюсь на корточки и хочу тебя утешить, обнять, стереть соленый яд, отравляющий обоих, но рука замирает на полпути. Сделаю хуже, если прикоснусь. Опять же испугаешься. Я прихожу к тебе еще неделю. Ты больше не спишь. А у меня глаза закрываются, потому что заебался. Заебался работать на Хилла. Заебался твою ненависть видеть. Заебался жить, как побитый пес. Ты на мгновение оттаиваешь, когда я вздыхаю шумно и прикрываю глаза. Я впервые вижу интерес. И надо бы терпеть, но не могу. Это первая твоя взаимность. Первое движение в мою сторону. И я как сумасшедший псих, запертый в одиночной камере, тянусь навстречу. Мне нужно всего немного тепла. Одно касание, чтобы не сдохнуть и выдержать все, что предложит ебаный мир, вместе с которым я сгнил до нутра. Наклоняюсь, и ты прячешь лицо в коленях, снова закрываясь от меня, от моей любви. Перебираю русые волосы — спутавшийся шелк — меж пальцев. Ты вздрагиваешь, когда целую в макушку, а я криво морщусь, ощущая, как любимый запах ромашек и хвойного леса пропитывается тошнотворным ужасом, который ты источаешь в каждую нашу встречу. Хорошо, принцесса. Я тебя понял. Исчезаю из твоего поля зрения. Не по своей воле. По своей я щенком беззубым у твоих ног лег бы и вечно твой сон охранял. Дыхание бы с губ искусанных пил и цеплялся за тебя, оставляя отметины на нежной коже. В себя бы впечатал, по груди распластал, чтобы больше никогда от меня не отшатнулась. Я ненормальный, знаю. Меня таким любовь сделала. Бешеный идиот, который не умеет поступать правильно. Паталогический ублюдок, который тоже хочет быть любимым.

***

Я не приходил к тебе два дня. Сорок восемь часов без тебя, без твоего запаха и без двух океанов, в которых добровольно тону, снова бросаясь в пучину, хотя твой душевный шторм уверенно выбрасывает меня на берег. А могла бы утопить, чтобы не мучить ни меня, ни себя. — Не уходи больше, — шепчешь, а голос дрожит так, будто тебя под страхом смерти вынудили произнести эти слова. Но даже эта боязливо брошенная фраза пригвождает меня к тебе. Ладонь скользит по хлопковой ночнушке, под которой натянутое струной тело, будто не сама попросила быть здесь, с тобой. Оставляю поцелуй на остром плече, обтянутом молочной кожей, и слышу, как ты всхлипываешь, ненавидя горько-соленый запах твоих слез. Вот мы и пришли к стадии принятия. Ты поймешь, что я — лучшее в твоей жизни. Увидишь счастливым меня и станешь счастливой сама. Научишься любить меня, потому что дракон будет оберегать принцессу вопреки ее желаниям ценой своей жизни. Даже если для этого ему придется запереть ее в башне.