Я так счастлив Ведь сегодня я нашел своих друзей Они в моей голове Я такой безобразный, но это нормально Ведь и ты такой...
«Я всегда хотел лишь одного. Умереть», — отстраненно думает Джа Хён, нечитаемым взглядом уставившись в асфальт. Он сидит под навесом какого-то жилого дома, озябший, с пустым то ли желудком, то ли грудью — непонятно, но что-то его тянет, что-то тяжелое, и Хён борется с поднимающейся паникой, живот скручивает, сердце начинает стучать быстрее. Символично идет дождь — погода подыграла. А он снова на улице один, как бродяга, и рядом стоит только его извечный велосипед, ради которого, кажется, он все еще держится. Это смехотворно до глупости, но единственное, что всегда было с ним, поддерживало и успокаивало (что осталось после дяди); с ним был адреналин и ватные ноги после долгой, безумной поездки — прекрасное чувство, дарившее ему эйфорию и легкость. Помогало хоть как-то избежать реальность, ведь и учиться все время было мучительно, как бы прятаться за книгами не было проще. Наверное, каждый раз, когда Джа Хён делает трюки на велосипеде, он надеется, что это станет последним, что он сделает, перед тем, как, наконец, упасть в темноту. Другой смерти он и не хочет: разбить голову, сломать позвоночник, шею или попасть в аварию. Подло думать об этом, когда дома его ждет брат, что получает за него от их матери. Подло — это вообще все его мысли. Но когда это Хён не был эгоистом? Погрязши в свои терзания, он никогда особо не обращал на окружающих его людей внимания, на их чувства и протянутую руку помощи. Люди — сложные. Эмоции, чувства — сложные. Это то, что Хён никогда не понимал, не мог разобраться. Он может решить самые сложные задачи по математике, написать историческое эссе в двадцать листов, проанализировать какое-нибудь литературное произведение со сложной философией японского классика и рассказать строение скелета птиц и прочих животных. Все это — легко. Все, что не касается человека разумного. Показывать эмоции и чувства — невозможно. Найти верные слова, быть уверенным в них — Хён не умеет. Даже когда ему больно, тягостное чувство покоится в груди — он не может дать этому название. Ему плохо, он устал и испытывает апатию, что аж звенит в ушах, заглушая звуки окружающего мира. Что же это? Привыкши, иногда не замечает. Не замечает, как давит мать, как своим безразличием давит отец, как вина перед братом сжирает его. До момента, пока из носа не пойдет кровь, голову не будет разрывать адская мигрень, а глаза устало закрываться. Он ненавидит свою мать, что как демон во плоти. Ненавидит за то, что вечно пыталась отнять у него самое дорогое. За то, что вечно долбила ему об учебе. За то, что ни во что его (и брата) не ставила. И даже сейчас, когда Джа Хён, наконец, смог ответить ей, он прекрасно знает, что ничего не изменится. Эта женщина слишком горда и живет по своим принципам, считает, что знает больше, потому что прожила дольше. Их отношения строятся на ненависти и неприязни друг к другу. Что, черт возьми, изменится из-за его протеста? Если только сильнее не распалит. Двое эгоистов не могут спокойно жить в одном доме. Но не то чтобы Хён не рад, что сбежал из дома. Нет, наоборот. Он наконец-то предоставлен самому себе. Снова одиночество. Прям как в школе, когда он спешил туда только лишь бы не чувствовать присутствия матери. Там ему никто не друг, к нему не лезли, пока он не связался с Мин У и остальными… Там он отталкивал всех своим званием ботаника и лицом-кирпичом. Что может быть лучше? Один, один, один… Проще быть одному, чем с кем-то разделять моменты жизни. По крайней мере, Хён так думает. И решительно игнорирует протест сердца, доверяя больше своему здравому смыслу. Когда ты один, тебе не надо никому доверяться. Когда ты один, никто понимать тебя не должен. Никто не сможет тебя бросить. Никто не будет ждать от тебя чего-то. Тебе не нужно стараться для кого-то. Пока ты один, ты никому не нужен. О тебе никто не вспомнит. Очень «обнадеживает». Аж до тошноты. — Ты плачешь, как ебаная девка. Хён вздрагивает от неожиданного голоса, рука невольно тянется к лицу, стирает со щек непрошенные, злые слезы — а он даже и не заметил, — и поднимает глаза, смотрит презрительно, будто не он только что ревел, как мальчишка — типичный его взгляд, когда хочет защититься и закрыться. Ю Бин фыркает на это, на него никогда этот взгляд не действовал, спиной упирается о бетонную стену, промокший, и спрашивает под стук дождя по навесу: — Ты чего это решил на улицу перебраться? — Ты сам нас выгонял, — бесцветно отвечает Хён, больше не пошевелившись: сидит, как каменная статуя. И даже не поинтересуется, как он его нашел. Ничего нового. — Пошел бы к своей девушке. Тот молчит, но в воздухе так и повисает: «Не девушка она мне вовсе», и Бин это прекрасно понимает. — Ну или, наконец, домой, а то как бомж. Хён не реагирует. Ю Бин начинает раздражаться, почти шипит: — Знаешь, партизан хуев, что с людьми можно и нужно разговаривать? В твой лоб, блять, как будто уперлось дуло пистолета. Когда он думает, что снова ничего не получит в ответ, и уже собирается плюнуть, развернуться и уйти, как слышит приглушенно: — С тобой что ли разговаривать? — И со мной можно, — получилось почти обиженно. — А сам-то лучше? Теперь молчит Ю Бин. Хён ведет плечом, пытаясь сбросить озноб, кутается в ветровку. Именно этого он и добивался. Чтобы замолчал и не лез к нему. Разговоры всегда его слишком утомляли. А сейчас уж тем более разговаривать не хотелось. Ю Бин Хонг нервно зачесывает назад свои ярко-красные влажные волосы, кусает губы мгновение, а потом, внезапно решительно, говорит, заставляя Хёна вскинуть на него голову: — Раньше я был таким же, как и ты. Ну, не сидел за учебниками все время, да и не был с эмоциональным диапазоном в спичку, но, все-таки, я никому не доверял. У меня была только мать, и я не терпел неуважения к ней. Я влезал в драки, возмещая свою ненависть к людям и злость к несчастью нашей семьи. Меня бесили косые взгляды, что мою семью равняют с грязью из-за какой-то внешности. Мне пришлось учиться драться, чтобы защищать нашу честь, чтобы меня боялись и ко мне не лезли. У меня был один единственный друг… Джо Джа Хён молчаливо поднимается. Ему неинтересно, ему все равно, — твердит он себе, отворачиваясь, чтобы взять велосипед, что стоит у стены. И зачем Ю Бин все это начал? Что этим добивается? Хён не знает, что чувствует и как должен реагировать, поэтому лучшее сейчас для него решение — это сбежать, как он делал всегда. Сбежать от чужих чувств и эмоций, потому что он со своими-то справиться не может, как он выдержит еще и чьи-то? Он просто хочет исчезнуть. Погрязнуть в потемках собственной души. Просто абстрагироваться от реальности. Он не собирается никому открываться, даже слушая печальные речи, которые должны его, якобы, растрогать. Так легче. Ему пофиг на чужие откровения — все это не для него. Поэтому, почему бы Ю Бину не выбрать кого-нибудь другого в собеседники? Но его цепко хватают за локоть, даже больно, и рывком поворачивают, чтобы смотреть глаза в глаза. Джа Хён дергается, но его держат крепко, упрямо. Ю Бин продолжает настойчиво, почти не моргая, гипнотизируя его, что отвести взгляд не получается: — А потом на мою голову свалились вы, сумасшедшие. И я впервые чувствую себя счастливым, как дурак. Да и мама рада. А если рада она — рад и я. Хён пытается бороться с оцепенением, пытается отвести взгляд, но ничего не получается. — Мне впервые захотелось быть частью чего-то. Быть частью вашей компании, частью команды. Их лица слишком близко. Джа Хён чувствует чужое дыхание кожей; они дышат и выдыхают один воздух. И если бы не раздражение и меланхоличное настроение, он бы смущенно подумал, что это слишком интимно. Но сейчас хотелось дать этому настойчивому ублюдку по роже за то, что лезет не в свое дело, еще и личное пространство нарушает. — Разве ты не чувствуешь того же? — Я не понимаю, о чем ты, — Хён толкается, не рассчитав силы, что Ю Бин ощутимо прикладывается затылком о стену, выворачивается из захвата. — Какая компания?! Это они прицепились ко мне, как пиявки. А в соревнованиях я участвую, потому что хочу узнать, почему Ма Хён решил совершить суицид! Он не верит тому, что вырывается с его губ — это видно по его выражению лица и глазам. Жалкое, оно само кривится от лжи, а глаза со вселенской печалью. Но чтобы это понять, нужно время. Нужно, чтобы кто-нибудь вправил ему мозги. Ю Бин с радостью это сделает. — Господи, ты глупее, чем я думал, — он поднимает руки, мол, ладно, ты разочаровал меня еще больше. — Хватит врать самому себе. Ты как заведенный, одно и тоже повторяешь. Пытаешься утешиться этими тупыми мыслями? — Ты ничего не знаешь, — рычит тот. — Конечно, потому что ты ебаный камень… Ю Бин не договаривает, его голова откидывается набок от удара в челюсть. Сверкая красным глазом, он скалится, игнорируя боль, смотрит на глубоко дышавшего Хёна: — Только это ты и делаешь! — в его голосе злорадство и победа. — Ты обычный трус, жалкий слабак. Этого я и ожидал от такого человека, как ты. Ты не личность. Все, что у тебя есть, это врожденный талант на велике гонять. Ты ничего не стоишь. Хотел же это услышать, да? Или, наоборот, боялся, что это кто-то подтвердит? Так вот, это правда. Джа Хён задыхается, хватается за ветровку в районе сердца, сжимает пальцы. Кап-кап-кап. Крупные, тяжелые капли бьются об навес, серые тучи заполонили небо — погода и не думает улучшаться. Темнеет, приближается ночь. Кап-кап-кап. Под ноги падают капли. Не дождь. Ресницы слипаются, на губах соль. Это он специально, Хён знает, но слова все равно, как пощечины. «Что от меня хотят? Что мне делать? Я не понимаю. Разве я недостаточно стараюсь? На учебе, на соревнованиях? Почему я ничего не стою? Почему я не достоин любви родителей? Почему я не достоин поддержки друзей?» Почему? Почему-почему-почему? — Ну правда, как девчонка, — усмехается так по-доброму Бин и тянет его к себе, Джа Хён прячется в изгибе его шеи и беззвучно плачет, позволяя себя держать в незамысловатых объятиях. Сколько терпел, держал в себе? Давно уже было пора поддаться им, а не строить из себя героя-мученика. Никто этого не оценит. Даже как-то легче становится. — Бери свой велик, нытик, и пойдем. Эти придурки, наверное, всю хату разнесли, — через некоторое время говорит Хонг, когда Хён начал успокаиваться. На дождь им было все равно. — Эй… Спасибо, — опомнится позже Джа Хён, когда остальные будут дрыхнуть без задних ног, и только они вдвоем будут пялиться в потолок. — Ой, да заткнись. Я не ради тебя старался, а ради команды, чтобы не проебать соревнования, — пробурчит Ю Бин, завозившись на матрасе. Джо Джа Хён на это улыбнется уголками губ, повернется к своему соседу и столкнется с ним носом. — И не реви больше… тебе не идет. Я думал, у меня сердце остановится… от такой жалкой картины, — яркий румянец появится на щеках Бин Хонга. — Ладно. — И не смотри на меня своим каменным ебалом. — Ладно. — Придурок… — Других слов не знаешь? — А ты такой умный, посмотрю. Джа Хён постарается. И когда-нибудь сможет открыто говорить о своих чувствах. Особенно этому красноволосому придурку. Да.Я так одинок, но это ничего Я побрил себе голову... И я не печалюсь И, может Я виноват во всем, что слышал Но я не уверен Я так взвинчен Не дождусь встречи с тобой там... Мне все равно.