The Room

      — Гакт…       Йошики шепчет фальшивое имя охрипшим, севшим от криков голосом.       Мягкая повязка опускается ему на глаза, тонкие руки стягивает над головой крепкий кожаный ремень. Холодный шёлк простыней скользит под разгорячённым телом, обхватывает его, как ледяными лапами, затягивает в такой нежный, но крепкий капкан, не оставляющий даже малейшего шанса вырваться. Впрочем, а хочется ли этого сейчас, вырываться? Нет. Йошики слишком расслаблен, слишком хочет, чтобы его отлупили, взяли грубо. И всё равно, даже несмотря на повязку, он видит перед собой глаза, в которых голубым огнём полыхает жадность.       Ему всегда нравилось, когда его вот так ослепляют. Это стоит отдельной категорией в его понятиях удовольствия. Йошики любит чувствовать себя беспомощным, задыхаться от чужих прикосновений, не зная, на какую часть тела придётся следующее, чувствовать, как обостряется реакция всех остальных органов чувств, так, что даже от малейшего прикосновения можно сойти с ума.       Гакт явно это понимает. И не притрагивается к нему.       Йошики чувствует, что он рядом, слышит его дыхание и даже, как кажется, сердцебиение. И знает — Гакт сейчас, нависнув над ним, бесстыдно разглядывает его, изучает каждый миллиметр наконец-то полностью обнажённого тела.       Это ещё одна своеобразная игра. Проверка терпения. У Йошики обычно этого терпения хватает, он умеет ждать, выгадывая самый сладостный момент. Но сейчас его кожу плавит огнём, а под животом так сладко и предательски тянет и ноет. Ему безумно хочется, чтобы к нему прикоснулись. Погладили, приласкали. Толкнули грубо внутрь него пальцы. А Гакт медлит, томит его, как примадонна своих поклонников. Нарочно, распаляет его ещё сильнее.       — Ты и вправду просто красотка, Хитоми, — слышит он низкий голос, охрипший от страсти и кажущийся от этого ещё более гипнотизирующим.       Перед глазами разбегаются в стороны разноцветные круги. Мелькают, подрагивают, складываются в кривоватые кольца и мигом рвутся. А спустя ещё секунду они превращаются в стайку чёрных бабочек. Они кружатся, как в танце, потом вдруг резко устремляются прямо на него, влетают в самые глаза, царапают их своими острыми крылышками. И исчезают, рассыпавшись на горстку бесцветных стекляшек — так же внезапно, как появились.       — М-м-м… А ты сомневался? — капризно спрашивает Йошики, запрокинув голову и движением головы отбросив с лица волосы. И облизывает губы. — Я хороший мальчик, Гакт? Поцелуешь меня?       — Не спеши, — тихий смешок, его дыхание обжигает разомкнутые губы. — Я хочу сначала получше тебя разглядеть.       Йошики улыбается краем рта, слегка поворачивается, изгибается подобно гибкой змее, давая вдоволь полюбоваться плавными контурами своей фигуры, вытянутой шеей, тонкой талией и длинными ногами. И в его затуманенных мозгах не мелькает даже мысли, что он, весь из себя такой утончённый, сейчас ведёт себя как распоследняя блядь.       Проходит, кажется, целая вечность, долгая и такая сладко-мучительная, прежде чем Йошики наконец чувствует его тёплые пальцы на своей щеке. Йошики едва не стонет; а Гакт медленно ведёт подушечками по его лицу, обводит скулы, нос, линию челюсти, подбородок… Словно портрет рисует, желая прочувствовать малейшие изгибы на лице своей «модели». И кровь под кожей щёк от этого начинает буквально закипать и клокотать.       Погладив лицо вот так, почти нежно, Гакт ладонью поглаживает его шею, пальцами будто случайно забираясь под шёлковую ленту, чернеющую полосой на бледной коже. Спускает её слегка, подушечкой трёт кадык.       — Нравится? Ты прямо млеешь. Того и гляди растечёшься.       Йошики кусает губу, чтобы хоть немного контролировать себя. Помада уже смазалась безнадёжно от множества поцелуев, небось красуется багровыми разводами вокруг рта, и на губах саднят мелкие ранки. Но ему всё равно хочется, чтобы Гакт поцеловал его ещё. И ещё. И ещё… Столько раз, чтобы он больше не мог даже шевельнуть губами.       — Перестань дразнить меня… — недовольно шепчет Йошики, судорожно высовывая кончик языка привычным нервным движением.       — А разве я дразню, красотка? Ты слишком нетерпеливый.       Гакт хмыкает куда-то прямо в ухо, тянет за волосы, зарывшись в них пальцами. Кончик влажного горячего языка проходится по щеке вниз, и Йошики быстро поворачивает голову, чтобы не дать ему увернуться от поцелуя. Запястья сами собой дёргаются, но ремень держит их намертво. Наверняка завтра опять будут красные пятна, которые выдадут развлечения своего хозяина с потрохами, и Йошики будет торопливо прятать их под перчатками. Но это неважно.       Гакт легонько кусает его нижнюю губу, проводит языком по зубам, прежде чем с громким похабным «чмок» отстраниться и уткнуться носом в щёку. А его рука нащупывает ладонь Йошики. Подушечки наглаживают пальцы, массируют легонько, сплетаются с ними.       — А-ах… — секунда, и язык уже ласкает горло, оставляя за собой горячие мокрые дорожки. Гакт вылизывает его шею долго, медленно, явно стараясь распробовать кожу на вкус. Йошики опять закидывает назад голову, с силой упираясь затылком в подушку, приподнимается слегка. До чего же душно…       Оставив облизанную шею гореть огнём, Гакт спускается ещё чуть ниже, на грудь. Поддевает пальцами соски, усмехается, заметив, как Йошики дёргается и кусает губы.       — Кажется, это главная эрогенная зона, — он с силой давит пальцами на пунцовые точки, Йошики бессильно выдыхает и кусает губы. — Я запомню. Уделю ей особое внимание.       Он целует левый сосок, явно специально, чтобы губами почувствовать сердцебиение. Трётся о кожу щекой, поддевает языком. И тут же с силой кусает; у Йошики мгновенно вырывается злое змеиное шипение — больно. Гакт зажимает губами второй сосок, прикладывается к вздрагивающему животу, лизнув кожу возле пупка, и отстраняется.       Ещё пара мгновений — и по животу пробегает множество тоненьких холодных полосок. И снова почти ласково, даже щекотно, попадают в лунку пупка и задевают головку стоящего члена. Йошики вздрагивает — не обманул, вот и плеть, эти ощущения ни с чем не спутаешь. И он тут же улыбается краем рта.       — Держишь плеть в тумбочке, а?       — Конечно. Специально для таких капризных, как ты.       Гакт явно всё ещё пытается раздразнить его. Он не бьёт, нет, только водит плетью туда-сюда по телу. Йошики слегка размыкает губы; внутри него всё так и вздрагивает в ожидании начала.       Громкий хлопок, левую сторону груди обжигает болью, и он ойкает, но не зажимается, наоборот, разводит пошире плечи.       — Гакт!..       — Не слышу, красотка. — Йошики так и представляет, как его губы кривятся в усмешке, а голубые глаза вспыхивают ещё ярче.       Свист, плеть вонзается под рёбра в правой стороне, и он выгибается, упёршись запястьями в подушку.       — Чёрт, Гакт!..       — Громче! — удар в живот, его мгновенно сводит судорогой. На коже наверняка остался ярко-красный след, похожий на фейерверк. И от него волной идёт боль, такая сладкая, такая желанная для Йошики. Гакт подхлёстывает эту волну, чётким, отработанным движением ударив ровно в то же место, вырывает у Йошики новый вскрик. Зажмурив глаза, он так и представляет себе эти алые искры, исчертившие его бледный живот.       Гакт ещё несколько раз хлопает его, по груди, по животу, в пах. Хоть и кажется, что эти движения хаотичны, на самом деле каждое из них чёткое, хлёсткое и прямо в конкретное место, удары явно отработаны на множестве любовников. Чёрную маску пропитывают слёзы, Йошики вскрикивает всё громче с каждым. Почувствовав перерыв между ударами, он вздыхает и кусает губу, слегка обмякнув и поворачиваясь на бок. Руки уже затекли, и он кое-как сгибает их в локтях, прижавшись губами к собственным взмокшим кулакам.       — Ещё… — вырывается у него шёпот, звучащий почти выстрелом в установившейся тишине.       Гакт ухватывает его за волосы. Дёрнув за прядки, прижимается губами к подбородку.       — Тогда подставляй задницу, красотка. Я не хочу, чтобы ты испачкал всё своей кровью.       Кожа на месте получившихся ранок и впрямь грозит вот-вот лопнуть, и явно ничего хорошего из этого не выйдет. Истерзанное тело мучительно ноет, пока Йошики перекатывается на живот и слегка опирается на колени, чтобы поднять бёдра. Зато рукам становится немного легче, так он может упереться запястьями в скользкую подушку, уже безнадёжно измятую и скомканную, как и простыни под ними.       Вновь он слышит этот свист, тоненькие полосочки, наносящие столько боли, с силой бьются в его ягодицы. Гакт, в начале ещё кое-как сдерживавшийся, но сейчас уже явно решивший послать куда подальше все тормоза, остервенело лупит его, под плетью словно разлетаются мелкими искрами взрывы. Йошики только вскрикивает, прижавшись к подушке, он уже знает, что завтра не сможет сидеть, да и не только завтра, у него вся задница будет в синяках, они очень нескоро заживут… Да только ему плевать, он получает ровно то, что хочет. И в этот момент отчётливо осознаёт, что недавние слова Гакта о том, что он начнёт просить прекратить, были не пустым звуком.       — Гакт! — громкий вопль бьётся под потолком, Йошики утыкается носом в подушку, кусая губы. Чувствует, как к его спине прижимаются, выворачивается, чтобы прикоснуться к его губам. И вздрагивает от того, какие они горячие.       — Продолжай! — недовольно стонет Йошики ему в губы.       — Уверен? — хмыкает Гакт, быстро лизнув его подбородок кончиком языка. — У тебя уже вся задница фиолетовая, красотка.       — Плевать, ещё хочу! — лёгкий хлопок опаляет щёку, и Йошики вскрикивает. — Эй! Лицо я тебе трогать не разрешал, мы так не договаривались!       — Не бойся, я же легонько, на твоей мордочке даже следа не будет. Чего не скажешь обо всём остальном, — его ладони касаются избитого живота, скользят вниз и притрагиваются к члену. — Давай лучше сделаем небольшой перерыв и приласкаем тебя.       Поцеловав его напоследок в скулу, Гакт сползает вниз, губами проходится по всей спине Йошики, затрагивая получившиеся ранки. Поглаживает ноющие ягодицы ладонями, слегка нажимает на них, а спустя мгновение Йошики чувствует нагло толкающийся в него язык; тут же испуганно вскрикивает и зажимает зубами подушку.       — Ну какой же ты извращенец, боже…       Римминг нечастое развлечение, мало какие его любовники по-настоящему решались на это. А Гакт не просто решается — лижет его с тем же остервенением, с каким вылизывал его шею некоторое время назад и с каким лупил его. Пытается раздвинуть языком тоненькие горячие стеночки внутри, толкнуть его поглубже. А пальцы его тем временем старательно наглаживают стоящий колом член, собирая на пальцы выделяющиеся капли смазки.       — Это ты извращенец, — фыркает Гакт, оторвавшись от своего занятия и чмокнув в ягодицу. Сжимает член посильнее, и Йошики кусает губу. — Течёшь весь, как последняя шлюха.       — Я тебе потом всыплю за шлюху, обещаю… — шипит сквозь зубы Йошики.       — Сделаю вид, что мне страшно, — усмехается Гакт. И опять медленно проводит языком по сжатому сфинктеру. — Эй, не дёргайся. Я просто люблю так делать, неважно кому.       Боль в свежих синяках, влажный язык, проталкивающийся в него, пальцы, сжавшиеся на члене — всё сливается в одну ярко-красную дымку перед глазами. Йошики помнит лишь, как наощупь вцепляется очередной раз в подушку, как она скрипит от такой хватки. Сознание словно раздваивается, он одновременно и чувствует всё, и наблюдает за ними со стороны, видит себя с выгнутой спиной и багровыми ягодицами, видит прильнувшего к нему Гакта. И от этого у него мурашки между лопаток бегают. Так непривычно, незнакомо… Но так эротично.       В какой-то момент его истерзанный живот пронзает горячей судорогой, и Йошики с силой, до боли кусает губу. Тихое шуршание доносится до слуха, и к губам прижимаются скользкие пальцы.       — Оближи, — шепчет ему в ухо Гакт.       Йошики тянется к его руке, высовывает кончик языка и проводит им по подушечкам, между пальцами. Липкая сперма слегка вяжет язык, от горьковатого привкуса тянет раскашляться. А Гакт, прижавшись к его плечу подбородком, наверняка жадно наблюдает за этими движениями.       — Эй, — причмокнув легонько, Йошики выворачивает шею и усмехается краем рта. — Я умею работать языком. Хочешь, полижу кое-что другое?       — Успеешь, красотка. Я уже не могу на тебя смотреть спокойно…       Гакт поворачивает его обратно на спину, рукой перехватывает его запястья. Прижимается к израненному телу горячей кожей, медленно заводит ноги себе на плечи. Хмыкает и прижимается к губам.       Тихо скрипит разрываемый пакетик, Йошики слишком хорошо знает этот звук. И кусает губу в предвкушении, пальцы с силой сжимаются в кулаки. Гакт сказал, что не может больше ждать, но он не проталкивается резким и грубым движением, как в машине час назад. Он проникает в податливое, расслабленное тело осторожным толчком, приподнимает за бёдра, чтобы удобнее было. И Йошики только стонет громко, чувствуя, как член растягивает его и скользит взад-вперёд внутри…       — Гакт… — поцелуй обжигает губы, обрывая очередную попытку произнести фальшивое имя. Йошики с жадностью изголодавшегося зверя вцепляется в него в ответ, целует так же глубоко. И сам медленно-медленно, мягкой волной изгибается под ним в такт движениям.       Йошики так хочется увидеть его глаза. Он потряхивает головой, пытаясь сбросить повязку, но она держится крепко, а Гакт явно не собирается потакать его капризам, хочет играть до конца. Йошики представляет себе, как он усмехается, как его глаза посверкивают из-под влажной чёлки, как скатываются по наверняка раскрасневшемуся лицу капельки пота. И, по ощущениям, одни только эти фантазии уже могут довести его до оргазма. Который то и дело подкатывается к избитому, покрывшемуся синяками телу.       — Ах… А-а-ах… — Йошики отчаянно мечется по кровати, изнывает во весь голос, отчаянно толкаясь бёдрами ему навстречу, подстрекая тем самым двигаться ещё сильнее, грубее. И в этом Гакт охотно ему потакает, буквально вколачивая в скомканные простыни. Скользкими пальцами проводит по подбородку, прикасается к щеке губами.       — Да-а-а, вот так, красотка, — жарко шепчет он, как одержимый, и быстро проводит по влажной коже языком. — Красиво поёшь, продолжай…       И почему-то кажется, что он кайфует от стонов Йошики даже сильнее, чем от самого секса в целом. Не соврал ведь, и вправду фетиш на голос… Забавно, Йошики такие ещё не попадались. Плотоядно улыбнувшись, он ловит пухлые губы своими, наощупь прижимается к уху, стонет прямо в него, с удовольствием чувствуя, как с каждым вскриком и стоном Гакт сладко вздрагивает и сильнее стискивает пальцы на бёдрах.       Им обоим есть чем друг друга заводить по полной программе. Скучно явно не будет.       Чувствуя, что Гакт ускоряется и темп превращается в бешеный, Йошики выгибается всем телом, запрокидывая назад голову. Запястья сводит болезненной судорогой, под кожей и наручниками словно скопилась загустевшая кипящая кровь, а кончики пальцев онемели; в последние секунды перед оргазмом, пока Гакт урывками ласкает его, заставляя излиться на собственный живот, он кричит во весь голос, колотит отчаянно болящими руками по подушкам. А под конец крик Йошики и вовсе превращается почти в мучительный вой, когда он чувствует, что любовник отстранился и что поверх подсыхающих капель стекают новые.       С лица медленно стягивают повязку, и Йошики трясёт головой, щурится, чтобы привыкнуть, перед глазами мелькают мелкие разноцветные точки. Лишь спустя мгновение он видит перед собой лицо Гакта, всё ещё бледное, но с лихорадочно красными щеками. На висках у него блестят капли пота, каштановые волосы влажные и встрёпанные. Громко выдохнув, Гакт улыбается и наклоняется за поцелуем. Йошики закидывает руки ему на шею, и он, погладив ладони, наощупь развязывает ремень, после чего сразу же оказывается прижатым вплотную к разгорячённому телу. Йошики целует его в висок и зарывается пальцами в волосы.       — Офигеть… — вырывается у него громкий выдох.       — Что, наконец-то не сможешь встать с утра?.. — хриплым шёпотом отзывается Гакт, прижавшись к нему и спрятав лицо на груди.       — Может быть, — мурлыкает Йошики ему в ухо, прихватив мочку. Ёрзает и тут же кривится, когда покрытая синяками задница отдаёт болью в поясницу. — Аргх, не знаю как встать, а сидеть точно не смогу…       — Сам захотел… — бормочет Гакт и прикрывает глаза. И Йошики легонько трясёт его.       — Эй, не засыпай! Я ещё хочу.       — Притормози, красотка… Я понял уже, что ты нимфоманка. Дай хоть дух перевести.       — Тогда потом в душ?       Гакт кивает и всё же опускает ресницы, а дыхание у него рваное и тяжёлое. А Йошики думает, что ему и самому не помешает немного прийти в себя. Обняв его, он с тоской поглядывает на свои запястья. Кожа красная, стёртая почти до крови. Всё-таки стягивать руки обычным ремнём, а не наручниками, да ещё делать это в спешке — не самая лучшая идея. И, прикрыв глаза, Йошики просто прислушивается к тому, как за гигантским панорамным окном шумит дождь, в тумане от которого тонет засыпающий Токио. И полное ощущение, что весь мир сейчас спит. Кроме них двоих.

***

      С такими рваными передышками они не отпускают друг друга до самых первых серых лучей пасмурного утра, засыпают лишь на рассвете. Йошики давно уже привык спать мало и поэтому около полудня уже просыпается, чувствуя себя отдохнувшим. Осторожно отодвинувшись от спящего Гакта, Йошики медленно садится, чуть не вскрикивает, ощущая, как всё избитое тело саднит и ноет. Красные пятна с живота и запястий так до конца и не ушли. Хмыкнув, Йошики подтягивает к груди колени и, отбросив с лица спутанные волосы, бездумно уставляется в окно.       Снаружи всё по-прежнему серое. Дождь так и шумит, и эти звуки в тишине комнаты звучат так умиротворяюще. Йошики нравится порой сидеть вот так и просто слушать шум дождя за окном: это вызывает у него состояние, похожее на меланхолию, и стук капель в его голове превращается в новую удивительную мелодию.       Всё ещё прислушиваясь, он медленно переводит взгляд на Гакта. Тот спит, трогательно свернувшись в клубочек и подложив ладонь под щёку. Сейчас, спящий, без макияжа, он кажется ещё моложе, совсем подростком, и выглядит так мило и невинно; вот только открытые взгляду мускулистые руки и виднеющаяся из-под одеяла часть накачанной груди начисто отвергают мысли об этой внешней слабости. Тело у него безумно красивое, Йошики успел на него насмотреться ночью. И всё равно Йошики едва верит, что ночью этот парень до синяков отхлестал его плетью и почти смог затрахать до полной неподвижности. Да и вообще в саму эту ночь верится с трудом; сейчас она уже кажется просто сладким и несбыточным сном, хотя прошло всего несколько часов…       — М-м-м… Хитоми, ты чего проснулся?       Гакт, видимо, чувствует, что Йошики на него смотрит, и приоткрывает глаза. Как Йошики и думал, без линз они у него тёмные, почти чёрные.       — Я мало сплю. Мне трёх часов хватает, чтобы выспаться.       — Ты не человек, ты монстр…       Гакт со стоном разгибает спину, вытягивается и обнимает обеими руками подушку, глядя на него из-под растрепавшейся каштановой чёлки.       — Я знаю, — коварно тянет Йошики, в очередной раз быстрым движением продемонстрировав кончик языка. — Монстр, хах… Ты оригинален. Меня обычно дьяволицей называли.       Гакт фыркает и, отбросив в сторону одеяло, медленно садится на колени. Встряхивает растрёпанной головой, сонно моргает. Пододвигается к Йошики поближе и легонько гладит пальцами щёку, задержав подушечки на уголке губ. А в глазах мелькает тень — удивление, смешанное с некоторым недоверием.       — Что? — равнодушно бросает Йошики и хлопает ресницами.       — Ничего. Просто… — Гакт слегка кусает губу и наклоняет голову. — Просто смотрю вот на тебя… Ты явно старше, чем показался мне вчера…       Йошики хмыкает и с вызовом уставляется на него.       — Уж извини, накраситься ещё не успел. А что, проблемы? Тебя беспокоит, что у тебя член встал на мужика гораздо старше тебя?       — Да нет. Наоборот, это здорово. С тобой мне явно было веселее, чем с ровесниками, — Гакт задумчиво сдвигает к переносице брови, явно раздумывает, а потом всё же осмеливается: — Тебе…       Йошики легонько щиплет его за нос.       — Даже не думай. Красоткам такой вопрос задавать неприлично.       — Это девушкам неприлично, а ты же не девушка. Сколько тебе? — не отстаёт Гакт.       Йошики щурит глаза и криво усмехается краем рта.       — Мне пятьдесят. Страдай.       Увидев, как у Гакта глаза превращаются в блюдца и натурально отвисает челюсть, Йошики падает обратно на подушку и быстро накрывается с головой одеялом, чтобы не захохотать в голос.       — Ты серьёзно? — медленно спрашивает наконец Гакт.       — Конечно, — Йошики высовывается из-под одеяла и фыркает. — Впрочем, даже если я вру, ты всё равно обязан верить мне на слово, забыл?       — Ах ты зараза!       Гакт кидается на него, в момент сдёрнув одеяло и отшвырнув его на пол, чтобы Йошики больше не мог до него дотянуться и спрятаться. На кровати начинается настоящая борьба и пихание, два тела с криками валяются по ней, сплетаются между собой, оба хотят уложить друг друга на лопатки. Благо что постель широкая, таких размеров, что на ней в футбол играть можно. А заканчивается эта весёлая возня тем, что Йошики хитростью заваливает любовника на спину и, чтобы не дать ему и пискнуть ещё что-то возмущённое, с жаром целует. И тут же взвизгивает, когда длинные ногти с силой впиваются в спину.       — Ай, аккуратнее! Не царапайся!       — К твоим синякам как раз царапин и не хватает, — ухмыляется ему в губы Гакт и запускает пальцы в растрёпанные рыжие волосы. Перебирает спутанные пряди почти ласково, тянет легонько к себе, чтобы поцеловать в ответ. Они долго целуются, тяжело дышат друг другу в губы, приходя в себя после «побоища».       — Кстати. — Йошики, вздрогнув, отлепляется от его рта, приоткрывает глаза и смотрит Гакту в лицо. — Доброе утро.       Улыбка волей-неволей трогает губы.       — Доброе, — Йошики шутливо бодает его в щёку носом. — Хотя, по-хорошему, утро давно прошло…       — Не занудничай, — зевает Гакт. — Только что проснулись — значит, утро. Да и вообще, какая разница?       Йошики слегка прикрывает глаза, упираясь в подушку и положив ладони параллельно его голове. Целует легонько в нос и морщится.       — Никакой. У меня вообще ощущение, что время остановилось.       — Отличное ощущение, пусть и дальше так будет. Нам с тобой ещё есть чем заняться, лучше бы время шло помедленнее, — Гакт вновь зарывается пальцами в его волосы и утыкается носом в шею. — Ты не проголодался? Если хочешь, я могу позвонить и заказать что-нибудь.       Странно, но голода Йошики совсем не чувствует, хотя вчера с этой вечеринкой ему даже поужинать толком не удалось. Он невольно вспоминает, как под утро после очередного раунда жадно слизывал сперму с живота любовника, хмыкает и прикрывает глаза.       — Пока нет. А ты?       — Проголодался. Тебя хочу сожрать.       Секунда — и уже расслабившийся Йошики оказывается внаглую прижат к подушкам. Тонкие пальцы с силой сжимают его собственные, горячее дыхание обжигает шею.       — Ещё меня ненасытным обзывал, жадина, — Йошики фыркает и тянет его за волосы, быстро перехватывая его губы. — Отдохни немного. И вообще неплохо бы хотя бы умыться…       Гакт недовольно отлепляется от него и плюхается на подушку.       — Тогда иди первым, я тут подожду. Возьми там в шкафчике всё, что нужно.       — Спасибо, моя радость.       Йошики, сев на край постели, посылает ему воздушный поцелуй и медленно поднимается, осторожно разминая затёкшие мышцы. Тело всё же сопротивляется такой ночной бомбардировке, боль взрывами отдаётся в разных его частях. Он осторожно делает шаг и морщится — больно, но идти можно.       …Йошики слегка приводит себя в порядок, почистив зубы и тщательно расчесав волосы. Естественно, от красивой укладки ничего не осталось уже после утреннего душа, но рыже-розовые прядки всё равно послушно приглаживаются и распрямляются. Не накрученные в объёмную причёску и не залитые лаком, они кажутся гораздо длиннее, спускаются почти до плеч. Йошики только вздыхает тихонько. А укладка ему и не нужна, всё равно вряд ли он в ближайшее время выйдет из этого номера, кто же его отпустит.       Завернувшись в халат, на ходу завязывая пояс, он возвращается в комнату и садится на постель. Гакт быстро обнимает его со спины, жмётся щекой к шее. И поглядывает на сигаретную пачку и зажигалку, которые Йошики прихватил из своего пиджака по пути.       — Тебя дым не раздражает? — спрашивает Йошики, поймав его взгляд.       — Ничуть, сам курю.       Йошики кивает и, зажав зубами сигарету, поджигает её. И так они и замирают, глядя, как по стеклу сбегают вниз и исчезают в пропасти капли дождя.       — А всё-таки… — Гакт вдруг почти прижимается к его уху и шепчет. — Мне просто интересно… Сколько тебе на самом деле лет, Хитоми?       — Тебя это так ебёт? — Йошики морщится, выпустив дым. — Сказал же, пятьдесят.       — Врёшь, — сердито отмечает Гакт. — Ни за что не поверю. Больно ты хорошо сохранился для мумии на батарейках.       Йошики едва не закашливается и вспыхивает было от гнева, но тут же устало вздыхает. Гакту на вид едва ли двадцать пять, такому и сорокалетний покажется мумией, посыпанной пылью старости.       — Не хочешь — не верь, дело твоё, — затушив почти догоревшую сигарету в пепельнице на тумбочке, Йошики медленно поворачивается к нему. Гладит кончиками пальцев по щеке. — Слушай, мы же договорились, не откровенничать особо. Я же не спрашиваю тебя, сколько тебе лет.       — А ты спроси! — с вызовом восклицает Гакт.       — А мне неинтересно! — хмыкает Йошики. — Мне достаточно того, что ты Гакт. Вот и ты ограничься тем, что я Хитоми, и всё у нас с тобой будет хорошо.       Гневно фыркнув, Гакт опять кладёт голову ему на плечо. Гладит по нему подрагивающей ладонью, привычно берёт за запястье руку, поднимает её, поворачивает вверх ладонью. Йошики слегка растерянно наблюдает за ним.       — Что ты делаешь?       — Просто смотрю, — бездумно отвечает Гакт. — У тебя такие руки красивые. Я ещё ночью заметил. Ты музыкант, верно?       Йошики слегка кусает губу. Ну вот, опять руки его выдали. Вот поэтому он и не хочет лишний раз перчатки снимать. Хотя даже в них всё равно ведь видно — у него хрупкие ладони и тонкие длинные пальцы, почти как у девушки, как ни прячь, изящество не скроешь, только несколько перчаток натягивать друг на друга.       — Верно, — улыбается он, наклонив голову и притронувшись к губам. Здесь можно не увиливать, в конце концов, это ни о чём Гакту толком не скажет. К тому же, Йошики не музыкант. Был им, но сейчас уже нет. — А инструмент угадаешь?..       Гакт вновь гладит его пальцы.       — Точно не гитара, — бормочет он, — слишком уж нежные, никаких шрамов. Скрипка, может. Или пианино… — Йошики тихонько смеётся. — Что, ни разу не попал?       — Попал. Пианино.       — Вот как, — Гакт трётся носом о его плечо. — Я тоже играл когда-то на пианино. Но бросил. Мне не хватает терпения для такого.       — По тебе чувствуется. Ты такой вспыльчивый и нетерпеливый, тебе бы куда больше барабаны подошли, — Йошики касается его скулы губами и поворачивается, обнимая его за шею рукой. — А ты? Намекни хоть, чем занимаешься.       — О-о-о, красотка всё же заинтригована, — Гакт смеётся и, подхватив его и легко подняв, усаживает к себе на колени. — Ничем я не занимаюсь. Прожигаю жизнь, шляюсь по клубам и барам без конца и трахаю всё, что шевелится. Осталось только на наркоту сесть, но нафиг мне это надо, мне и так хорошо. Доволен?       Йошики хмыкает. Для заядлого ходока по барам у Гакта больно красивый цвет лица и ни малейших следов отёков от непомерного потребления алкоголя. Да и фигура, крепкая, с широкими плечами, накачанной грудью и животом, на котором красуется нечто, похожее на заковыристый рисунок из мышц, говорит о том, что как минимум в перерывах между этими походами по увеселительным заведениям он активно занимается красотой тела. А максимум — не в перерывах, а всё время.       — Доволен, — мурлыкает Йошики и трётся о щёку носом. — Твоя очередь, спрашивай дальше, если хочешь.       — Хочу. Как так получилось, что ты по таким вечеринкам болтаешься? Я помню, что ты про острые ощущения говорил, но это ведь не совсем правда, — Гакт видит, как он вздрагивает, и торопливо добавляет: — Не хочешь — не отвечай.       — Ну почему же не хочу. Просто если ты думаешь услышать от меня невероятную историю, как меня похитили на улице, приволокли в клуб, к креслу приковали и выебали, а я от этого кайфанул, то хрен, — Йошики усмехается. — Любовник у меня… Был. Он любил такие вечеринки, постоянно таскал меня по ним с собой, а потом однажды предложил попробовать и самим поиграть. Отвёл меня в вип-комнату, нацепил на руки наручники, завязал глаза и сел ко мне на колени. И я его трахнул. Ему понравилось. Мне тоже.       Гакт заливается весёлым хохотом, Йошики бездумно накручивает на пальцы прядки его волос.       — А я думал, тебе нравится, когда тебя трахают.       — А вот это уже как я захочу, — ухмыляется Йошики. — Захочу — сам кого-нибудь трахну, захочу — дам себя оттрахать.       — Ого. Выходит, я счастливчик?       Гакт быстро целует его, в очередной раз опалив губы дыханием, и Йошики обнимает его за шею, прижавшись теснее. И чувствует, как предательски ноет где-то в груди.       Это ведь очередное враньё. У него был только один любовник, которого Йошики предпочитал иметь сам, а не подставляться ему. Это был Хиде. Его хрупкий, тоненький Хиде, всегда смотревший на него снизу вверх, робко улыбавшийся ему. И вряд ли кто-то потеснит его с этого почётного места, Йошики сомневается, что кто-то ещё сможет вызвать у него подобное желание.       Он морщится и, закрыв глаза, жмётся щекой к щеке обнимающего его Гакта. Не думать об этом, не вспоминать. Йошики ведь для того и сорвался из Лос-Анджелеса на несколько дней в Токио, ни одной живой душе не сказав, куда отправился — чтобы попросту отдохнуть от этих тяжёлых мыслей о Хиде.       — Эй. Ты чего дрожишь, красотка?       Гакт тянет его за волосы, срывает ещё один поцелуй с губ. И Йошики, стряхнув с себя оцепенение, бездумно улыбается ему.       — Ничего, — и, понизив до шёпота голос, щурит глаза. — Продолжим?