***
Приготовления не заняли много времени. Раз — она вскрывает его шкафчик. Это легко сделать, когда знаешь код. Два — она вырывает из «Цветов зла» страницу, одержимо подчеркивая ручкой строки:Мне к людям больше не вернуться,
Я – сердца своего вампир,
Глядящий с хохотом на мир
И сам бессильный улыбнуться.
Три — и строчки ложатся на бумагу, наслаиваясь, собираясь на полях страницы. Вероника чувствовала себя собранной, мыслящей трезво и чётко. И при этом ощущая себя в абсурдной постановке, где условности имеют большее значение, чем логика. Точка. Выход. Вдох. Время вернулось в свой привычный ход, перестав спешить и прыгать через секунды. Перед Вероникой лежала записка, написанная его почерком и адресованная в большей мере ей. Холодный шёпот из-за плеча подначивал её добавить признание в убийстве Чендлер, Курта и Рема, но Вероника, не оглядываясь, подняла вверх средний палец. Сучий призрак может сколько угодно фыркать ей в ухо, но сейчас не до неё. Эта записка была лучше, чем всё, что она писала до этого. Вероника с мрачноватым удовольствием подумала о том, что с её опытом уже стоит открыть свой маленький бизнес. В записке «Джей Ди» писал о том, что он не был хорошим человеком. Что он ранил людей вокруг, потому что ему самому было больно. Что жил вопреки и чувствовал себя живым мертвецом, а ещё чаще не чувствовал вовсе. Привычка к бесчувствию стала его зависимостью, а боль вытеснялась только иной болью. Вероника беззастенчиво процитировала его речь из 7-Eleven. На мгновение в груди кольнуло, но она отогнала чувства на задний план, с силой укусив себя за щеку. Руку чуть повело и строчки сбились. Что ж, так даже лучше... Чуть улыбнувшись, Вероника добавила строки о том, что Джей Ди чувствует себя виновным в смерти тех, кто покончил с собой в этом году. Виновным не как личность, а как часть школы. Часть общества. Чуть усилив давление почерка, она написала о том, что виновен каждый из тех, чьи ноги когда-то поднимались по ступенькам Вестербургской школы. Это была чистой воды внутренняя шутка, которую никто не поймет, но зато она посмеется. И он, если когда-нибудь увидит записку, тоже оценит. Она остановилась на мгновение, осознавая, что действительно хочет, чтобы он прочитал. Ну… и что она действительно шутит над убийствами. Вероника решила, что обдумает это позже. Она не могла не написать себе от его имени. Попросить прощения и обвинить в своей смерти. Признаться в любви и послать её ко всем чертям. Пообещать из своего посмертия посмотреть на неё в ночь выпускного. — Не будь жалкой, — пробормотала она, густо зачеркивая обещание. Вероника ещё раз перечитала всю записку, оставшись в общем-то довольной. Но чего-то не хватало… Внезапно она поняла и, посмеиваясь, сделала приписку: «P.S. Все написанное выше — брехня. Я покончил с собой, потому что мой отец — большой жирный ублюдок. Надеюсь, он сгорит в аду следом за мной». Вероника положила записку на свой стол в кабинете Английского, придавив её захваченной из бойлерной отстрелянной гильзой. Завтра она найдет письмо и будет плакать весь день, затем потеряет сознание и целые две недели не будет покидать свою комнату, сделав исключение только для пришедшей к ней Марты и Хезер. Ещё месяц она будет застывать в коридоре школы, смотря на его фото на мемориале и прикасаться легкими движениями к шкафчику, сдерживая слёзы. Но только тогда, когда её видят, конечно... Его тело никогда не найдут, но достаточно быстро признают погибшим. Копы в Шервуде никогда не были хоть сколько-нибудь компетентными, к их с Джей Ди счастью. Пустой гроб опустится в могилу, как запоротая концовка затянувшейся шутки. Его отец спешно уедет из города, так и не сказав полиции, что у него украли взрывчатку (которая сейчас покоится где-то на дне городского озера). И что кроме тела Джей Ди никто так же не нашел и его мотоцикл. Вероника, конечно же, этого не скажет тоже. Она спрячет в глубине гардеробной его плащ и свой дневник. Ночью после похорон Вероника поплачет по-настоящему горько, без зрителей и без притворства, оплакивая Джей Ди с той фотографии, со смеющимися глазами, смотрящими на неё. Оплакивая обещание, которое они не сдержали. Затем все проходит.***
Все прошло, уверяла себя Вероника. Мемориал был на месте, но зарастал пылью. Хотя, нет… Свежие букеты и горящие свечи регулярно появлялись перед фотографией Чендлер, свежие маргаритки раз в неделю ложились рядом с фото Рема. Даже у изображения Курта иногда возникали цветы, но чаще пустые красные одноразовые стаканы. Пылью зарастала только память о Джей Ди. Вероника все реже смотрела на его смеющееся фото. И кошмары её посещали уже далеко не каждую ночь, так что все еще пахнущий порохом плащ всё чаще лежал свернутый в гардеробной, а не под одеялом в её кровати. Можно ли назвать это выздоровлением? Наверное, нет, потому что Вероника даже не пыталась притвориться удивленной, когда вечером перед выпускными забежала в комнату последний раз посмотреться в зеркало и поправить макияж, и около приоткрытого окна нашла корсаж с синими цветами. Словно она всегда ожидала от него подобной выходки. Она подошла ближе. Корсаж идеально подходил к цвету её платья. — Сукин сын, ты подглядывал, как я переодевалась! — засмеялась она, похлопав себя по карманам в поисках сигарет. Карманов в платье не было, что означало «никаких сигарет». Пагубная привычка или механизм замещения другой, куда более пагубной (в основном для её друзей). Взгляд Вероники скользнул к столу, и она заметила лежащую чуть в стороне записку, написанную её почерком. Грубоватая подделка, конечно, но, нужно признать, это заставило её улыбнуться. Ещё одна странная внутренняя шутка, с привкусом полугодовой терапии, которую ей навязали родители после той инсценировки. «Мне понравилась моя предсмертная записка. Я даже всплакнул на паре моментов... Особенно на том, где ты варварски вырвала страницу из моего сборника Бодлера! Хотя стихотворение подобрано великолепно, снимаю шляпу. Однако хочу выразить свое полнейшее несогласие с тем местом, где ты обвиняешь себя. Вряд ли я когда-нибудь написал бы такое. Это абсолютно не имеет смысла. Если тебе так хочется заняться самобичеванием (слово подчеркнуто дважды, намекая на двойной смысл выбранного ей стихотворения), то пожалуйста не используй для этого мой почерк. Попробуй почерк Дюк. Шутка! Я ни на что не намекаю, разве что... Шучу. Я завязал с этим всем... Жаль, что не сделал этого раньше. Тогда не пришлось бы сейчас прокрадываться в твое окно. Я мог бы ждать бы внизу, нервничать и пытаться избегать угрожающего взгляда твоего отца. Вместо этого, похоже, я воплощаю в жизнь клише из фильмов ужасов, где убийца тайно заходит в дом и оставляет пугающие записки. Но я знаю, ты не испугаешься... может быть, разозлишься. Но я подумал, вдруг мой подарок хотя бы на мгновение заставит тебя улыбнуться? Это, в общем-то, единственная цель моей ужасно глупой вылазки в самую оживленную ночь в Шервуде. P.S. Могу ли я считаться соавтором своей предсмертной записки? Там была пара прямых цитат. P.S.S. Примечание у тебя вышло лучше всего. P.S.S.S. Ты прекрасно выглядишь в своем выпускном платье. И без него тоже.» Вместо подписи было нарисовано кривое сердце. Вероника закатила глаза и её сердце внезапно ёкнуло, чтобы забиться немного быстрее. Количество примечаний, дописанных все более и более непохожим на её почерком, значило, что он дописывал свою записку здесь, за её столом, торопясь сказать всё, что не успел. Чёртов идиот... Вероника поспешила в гардеробную, чтобы положить записку в тайный карман дневника. К фотографии и черновику его предсмертной записки. — Что ж, если кому-то захочется меня посадить, то я только что сделала это в разы удобнее, собрав все улики вместе, — задумчиво сказала она, повернувшись к открытому окну. Словно надеясь, что шутка найдет адресата. Затем спрятала корсаж в своей сумке, туда же кинула пачку сигарет и спустилась вниз.***
Выпускной отличался от всего, что она представляла себе на протяжении последний нескольких лет. Ни триумфального спуска по лестнице, прямиком из их с Мартой любимых фильмов... Ни симпатичного парня, лицо которого представляло смутную смесь из лиц нескольких актеров, который, конечно же, приехал бы за ней на машине, чтобы увезти её в школу, всю дорогу смотря на Веронику влюбленным взглядом. В начале года мечтания трансформировались: пафосность романтических фильмов ушла, оставив щекочущее смешное чувство в груди. Лицо парня приобрело знакомые черты, машина превратилась в мотоцикл. Вероника перестала об этом думать. Впрочем, машина её всё же ждала, так что не нужно было просить родителей подкинуть её. Черный джип был припаркован на улице, Хезер в зеленом угрюмо кривила губы, но продолжала уже какое-то время подпирать спиной дверной косяк. — Хезер и Марта со своими парнями, — она закатила глаза, показывая свое явное неудовольствие от того, что чуть ли не единственная оказалась без приглашения на выпускной, — ждут нас в школе. Уже полчаса, если не больше! Хезер сделала упор на последней фразе, сердито посмотрев на Веронику. Что ж, да, она слегка задержалась... Но у неё было хорошее извинение. О котором, конечно же, она никому не расскажет. — Иду! Пока мам, пока пап, — она быстро обняла родителей и поспешила к Хезер, по дороге к машине доставая корсаж и цепляя на руку. Ей не хотелось держать его весь день в сумочке, касаясь пальцами, когда никто не видит. Все равно никто не поймет. — Откуда цветы? — хмыкнула Хезер, приземляясь на первое сидение. — Тайный поклонник, полагаю, — Вероника чуть улыбнулась ядовитому любопытству своей, можно сказать, подруги. — А от этого, - поскучнела та, - как его, Джорджа, с литературы? Эй, он всё равно для тебя слишком хорош. — Действительно, — внезапно поддержала её Вероника. — Абсолютно нормальный парень: без пистолета в кармане, не производит впечатления школьного стрелка, даже нет трагического флёра самоубийцы. Совершенно не мой типаж, забирай себе. — Уже шутишь над смертью своего экс-бойфренда? — Хезер подняла брови и с чем-то, похожим на одобрение, посмотрела на нее. — Время прошло, раны зажили, — легкомысленно откликнулась Вероника, бессознательно поглаживая пальцами корсаж. — И поэтому ты отказываешь парню, который не похож на твоего бывшего, и идешь на выпускной без пары. Логично! — донесся короткий смешок с водительского сидения. — Эй, я иду не без пары, я иду с тобой, — Вероника внезапно перегнулась через сидение и поцеловала Хезер в щеку. — Всегда знала, что после школы мы поженимся, дорогая! — Фу!.. — Хезер сморщилась в отвращении. Следующий отрезок пути, почти до самой школы, они проделали в тишине, и только подъезжая она внезапно хмыкнула. — Тогда первый танец за мной?***
Шум. Объятия. Слезы. Танцы. Вокруг Вероники крутилась сплошная цветная круговерть, всё вокруг было отрывисто и почти неуловимо для взгляда. Вспышки. Грохот. Ядовитый зеленый, охваченный радостной злостью. Ох, Вероника скучала по этому чувству, поэтому поддалась ему без труда, заражаясь от Хезер, кружась с ней в первом танце. Она злилась вместе с ней, радовалась вместе с ней, чувствовала недоуменные взгляды, на которые было откровенно плевать. Ей нравились чёрные волосы Хезер, которые хлестали её при резких разворотах. И её полная насмешливого яда улыбка, которая казалась куда более искренней, чем все лица вокруг. Музыка кончилась, искры в глазах тоже. Так их руки распались, и они позволили вечеру растащить их в разные стороны спортивного зала. Веронику тут же подхватил ураганный жёлтый ветер: вторая Хезер, похожая на весенний день. Радостный и легкомысленный, в любой момент готовый сломаться и обнажить ещё не сошедший снег. Вероника положила свои пальцы ей на талию, закружив её вокруг себя. Хезер рассмеялась, и смеялась, и смеялась, в какой-то момент почти истерично, но затем снова легко и тепло. Музыка кончилась, пальцы Хезер перехватили и забрали у Вероники. Так их руки распались, и они позволили вечеру растащить их в разные стороны спортивного зала. И Вероника попала в объятия к розовому, чуткому и мягкому. Греющему, но не обжигающему, как закатное солнце. Марта смотрела понимающе, и Веронике хотелось бы верить, смотря в эти глаза, что она прощена за всё. Но Марта знала лишь немногим больше остальных. Она не знала о том, что все грёбаные предсмертные записки, кроме её, Марты, собственной, написаны рукой Вероники. Не знала о вине, не знала о убийствах, по сути, не знала ни о чём. Лишь немного правды о том, что Джей Ди хотел сделать, но не сделал. Немного приукрашенный сценарий, чуть приглушенные краски, чтобы было не так страшно... Где-то в рассказах Вероники была сломанная фигура Джей Ди, чуть менее сломанная — её собственная. Поэтому розовый цвет может заполнить все повреждения лишь на секунду, но затем обязательно растает. Потому что без половины деталей паззл не может сойтись, а доброе сердце… Ну что ж, оно все же значит намного меньше, чем того бы хотелось Веронике. Музыка кончилось, тепло покинуло её сердце и откатилось туда, где его будут ценить больше. Так их руки распались, и они позволили вечеру растащить их в разные стороны спортивного зала. А затем был только синий, синий, синий. Синий свет прожекторов, синяя юбка её платья, синяя вспышка корсажа на руке, синие клубы дыма из дымомашины, синие глаза парня Марты, в которые та смотрит целый вечер не отрываясь, синий пиджак Джорджа, который зачем-то выбрал её цвет. Что откровенно злило Веронику, потому что синий не смотрится с синим, синий смотрится с чёрным. И она позволила злости пролиться через рот, отталкивая Джорджа как можно дальше от себя и она слышала, как красное за её спиной довольно смеялось. Наконец бал выплюнул её, как Хезер свой обед, за пределы спортивного зала в чёрный провал заднего крыльца. Вероника поправила платье, легкими движениями взбила волосы. На всякий случай провела пальцами по нижнему веку, проверяя, не потекла ли от духоты тушь. Она достала из сумочки сигареты и отошла за угол, под окна, из которых все ещё лилась громкая музыка. Ей нужна была передышка от всего этого шума и цвета. Ей нужен был таймаут, чтобы снова взять все эмоции под контроль. Попробовать собрать сознание вместе, заставить его перестать делиться, ломаться и множиться. И, конечно же, зажигалка опять не работала, выбрасывая искры и не давая огня. Вероника закрыла глаза и втянула воздух сквозь сжатые зубы. Пальцы собрались в кулак, сминая ткань платья. Вдох. Выдох. Рядом раздался щелчок зажигалки. Вероника открыла глаза. Ей нужно было бы быть испуганной. Возможно, ей стоило закричать. Или просто быстро скрыться обратно в шумном зале. Она прикурила, медленно выпустила дым и улыбнулась. Джей Ди прислонился к стене рядом с ней: — Рад, что тебе понравился мой подарок, — он кивнул на её руку. Только услышав его голос, из которого стерли безумие и злость и в котором осталась только мягкая насмешка, Вероника поняла, что до этого, возможно долгие месяцы до этого момента, она была напряжена так сильно, что сводило лопатки. И лишь сейчас смогла позволить себе расслабиться, выдохнуть и больше не держать лицо. — Жаль, что я не смогла подарить тебе бутоньерку, — сказала она, легонько прислоняясь к его плечу своим. — Как традиционно... Засчитаем вместо них те трогательные цветы на моей могиле, — Джей Ди усмехнулся, легко касаясь пальцами её руки. Вероника неожиданно для себя всхлипнула и порывисто развернулась, утыкаясь в его плечо лицом. И мгновенно оказалась в кольце его рук, наконец ощущая себя в безопасности, чувствуя сухие губы около своего уха и стук его сердца под своими скрюченными пальцами. Слишком близко. Слишком громко. Они замерли, чувствуя, как все струны, которые должны удерживать их как можно дальше друг от друга, напрягаются и практически звенят от напряжения, готовые лопнуть. И, не сговариваясь, откатились назад, на прежние позиции. Плечо к плечу, но не больше. — Кстати говоря, чудесно выглядишь, — прошептал он, почти касаясь губами её уха. — Ты уже говорил, грязный извращенец, — Вероника подтолкнула его локтем, вновь нарушая дистанцию. Было физически невозможно не касаться его, стоя так близко. — Эй, это было обидно! Слова ранят, знаешь ли.. Я сегодня мылся, — Джей Ди проводит рукой по своим волосам, улыбаясь так, что её сердце начало трепетать где-то в пальцах ног. — Придурок, - рассмеялась она, слыша как катятся камни с её сердца вниз, вниз, вниз. Музыка сменилась, свет из окна стал тусклее, струны, тянущие их в разные стороны, зазвенели громче. Если она не задержит его сейчас, его утянет прочь. — Что насчёт танца, который ты обещал, — губы Вероники двинулись сами по себе, без подключения мозга. — Я не обещал, — Джей Ди протянул ей руку. Вероника вложила свои пальцы в неё, и они вновь притянулись друг к другу, как разные полюса магнита. И медленно закружились под льющимся из окна спортивного зала светом. Из зала донеслось почти на грани различимых слов:My little China girl
You shouldn't mess with me
I'll ruin everything you are
I'll give you television
I'll give you eyes of blue
I'll give you man who wants to rule the world
Вероника не знала, смеялась ли она или плакала . Может просто чувствовала и позволяла себе чувствовать всё, без необходимости держать в голове план действий, продумывать шаги наперед, чтобы не вызывать подозрений. Она хотела прошептать ему, что он действительно разрушил всё, разрушил абсолютно всё. Но шутка, которую объяснили, становится несмешной. Песня закончилась. Рука Вероники все ещё была в его руке, его рука все ещё была на её талии. Сердце Вероники билось где-то в горле, мешая говорить, но она все же протолкнула через глотку несколько слов: — Спасибо, что все же пришёл на выпускной. — Я бы не простил себя, если бы пропустил, — Джей Ди поцеловал костяшки её пальцев в своей руке. Она закрыла глаза, чтобы не видеть, как он уходит. — В следующий раз, я надеюсь, ты поцелуешь меня как полагается, — пробормотала Вероника, оставшись одна. Еще немного, ещё пару минут ей хотелось быть тут, по ту сторону окна, в котором сверкали прожектора, вновь гремела быстрая музыка и краски сменяли друг друга всё быстрее. Пару минут.