Кукушонок

      Матушка не любила, когда он покидал дом. Всегда пыталась найти предлог, чтобы заставить остаться. Немытая посуда, несделанные уроки и прочие друзья любого родителя исправно приходили на помощь, однако иногда улизнуть без осложнений все-таки случалось. А если повезло вернуться незамеченным… Она всегда говорила чётко, но рвано — цедила слова по слогам, обращаясь к нему. И голос непременно вздрагивал до рези в ушах. Это пугало и будило склизкое чувство вины где-то в глубинах сознания. Макс быстро забывался, и все же ничто не действовало на него столь сильно, как этот её особый тон. Даже когда она принималась орать «И не смей даже приближаться к дому этой девчонки, ты слышал меня?!», когда призывала все мыслимые и немыслимые кары на его бедовую голову — всё было не то. Он не просто приближался — с трудом преодолевал ступеньки, добираясь до порога, звонил в дверь, старался улыбнуться как можно приветливее… До знакомства с Чарли О’Нил он почти не смеялся. Определенно, испортился. И сейчас, выбираясь из промозглого домашнего холода, он думал о том, что скажет матери. Решил выбраться на прогулку по окрестностям? Бред. Хуже всего будет, если вместо проклятий услышит жадный глоток и почувствует премерзкий спиртной запах. Хватит. Об этом — потом. Сегодня особый день. Один из множества — и все-таки, удивительно непохожий на прочие. Макс детально изучил Сентфор наощупь: ноги сами вели по нужным тропам, он считал шаги и мыслил звуками. Город любил его, потому позволял казаться чуть сильнее, чем на самом деле. Стоило ему оказаться среди людей, из таинственной тени он превращался в обыкновенного калеку. Конечно, для Чарли никакие законы не писаны. Она как будто родилась из противоречий. Он был убеждён — именно так в мире появляется что-то прекрасное. Ей, он, разумеется, никогда этого не говорил. Он привык жить по велению чьей-то воли: с раннего детства его направляли грубые ладони матушки, потом — больные видения, впивающиеся в мозг острым жалом. Ослушайся их и познаешь ужас наказания. Таким был его мир — пустым и темным — единственными красками в нем были те жуткие картины, что всплывали изредка перед бесполезными глазами. Макс знал, что проклят. Не смел жаловаться. …Дорога к ее дому была достаточно проста: а может, дело в том, что он выучил ее даже лучше, чем наизусть. Макс размашисто прошагал сквозь заросли высокой хлёсткой травы, застыл на месте, когда почувствовал знакомый аромат. Чарли и не догадывалась, насколько она заметна. От нее пахло костром и новыми книгами с хрустящими страницами. А еще — это оставалось неизменным два года, что они дружили — она не умела ходить тихо. Вот и сейчас безуспешно пыталась подкрасться к нему сзади. Макс привычно застыл, делая вид, что ничего не замечает. Шорох приближался порциями — и даже не пытался казаться угрожающим. С каждым своим шагом Чарли непременно сеяла уют и спокойствие: она одна могла хоть немного сгладить болезненное послевкусие череды видений. …Мягкие тёплые ладони легли точно на плечи, парень отрывисто дёрнулся. В следующую минуту она уже бормотала расстроенно: — Ты опять знал, что я иду. — Вовсе нет! Ты меня напугала до усрачки! — Когда люди умирают от страха, они хотя бы кричат. Это я так, на будущее. — Вот ещё! — Рада тебя видеть. Я скучала… Объятиями, которые она всегда дарила сама, первая, он мог бы обходиться вместо подарков на день рождения. Потому что чувствовал себя очень нужным. — Я взяла все для пикника, — уже щебетала Чарли через минуту, — боже, когда уже каникулы? Мне становится дурно от одной мысли, что в школу придется ходить еще неделю! Он надтреснуто рассмеялся. — Между прочим, тебе еще повезло. Мои занятия с наступлением лета не исчезнут. — Не завидую. Как ты терпишь своих несчастных преподавателей? Тебе никогда не хотелось устроить восстание? — Уже то, что я уговорил свою мать на тьюторов из Балтимора — настоящее бунтарство, не находишь? — На самом деле, учиться правда иногда бывает интересно… Если это не математика. — Или литература. В прошлый раз, когда мы читали «Листья травы» Уитмана, я чуть не уснул. — Ты не понимаешь поэзию! — Автор измарал бумагу бессмысленным потоком сознания — это я должен звать поэзией? — Какой же ты зануда, Макс Хилл. Клянусь, если продолжишь в том же духе, я напишу про тебя отвратительные лимерики и буду декламировать их всю дорогу! К тому же, ты меня не обманешь: тебе нравится. …Они медленно двигались вместе с ветром: он чуть подгонял, подталкивая в спины. Трава под ногами сменилась основательной твёрдостью мостовой. Макс неловко споткнулся, судорожно — наверняка по-идиотски — взмахнул руками. Злость на самого себя сменилась противоестественно привычной теплотой, стоило Чарли коснуться его пальцев, чуть сжав их. — Мы почти на месте. Он и так это знал. Знакомый металлический запах с примесью сладковатого мусорного амбре. Лучшего места для пикника, чем городская свалка, в мире еще не придумали. Макс знал — иногда здесь бывает отец. Однако за эти два года они ни разу не пересеклись: последний раз Аарон Хилл появлялся в Сентфоре, когда его приёмному сыну было не больше четырнадцати. Это было неважно. Подруга чуть сжала его запястье, потянув за собой — Макс почувствовал приятное тепло солнечных лучей, ласкающее лоб и щёки. — Идеально! Ей нравилось вести себя как ребёнок: радоваться и веселиться, устраивать посиделки с чаепитием и читать ему вслух. Он не протестовал. Вообще говорил мало — правда, она все равно каждый раз умудрялась вытащить из него больше, чем он собирался сказать. — Помоги мне, — в руки легло мягкое покрывало: Макс принялся послушно расправлять ткань. Они расположились подальше от поганых помойных гор — неловко коснувшись ладонью земли, парень даже почувствовал приятное покалывание множества травинок и свежий запах зелени. Чарли не соврала: тут и правда было неплохо. — Лорен дала нам сэндвичи и лимонад. Сейч-а-а-с, — копание в сумках с едой доставляло ей особое удовольствие. Он сел на одеяло, поджав под себя ноги. Вскоре и Чарли плюхнулась рядом: он чувствовал ее улыбку и пытливый взгляд, устремлённый прямо на него. Со временем становишься внимательным к таким мелочам. Подождав, когда она начнет есть, он аккуратно взял себе один из мягких хлебных кусков. Матушка ненавидела готовить — поэтому с раннего детства он привык к кукурузным хлопьям. Тем вкуснее была для него любая другая еда. — Как твои истории? — стерев с подбородка пару крошек, проговорил парень, — есть ли что-нибудь, над чем работаешь сейчас? Она порывисто вздохнула — как будто хотела сказать много всего одновременно — и умолкла, подбирая слова. Свои рассказы и сказки она любила больше всего на свете. Радовалась, когда он спрашивал её о них: ему это было, в общем-то, не сложно. Писала Чарли действительно хорошо. Он знал, хотя она ни разу не читала ему что-то своё. — В последнее время ничего не выходит, — ещё один громкий выдох. Прикосновение мягких волос к плечу: для нее это было в порядке вещей. Макс каждый раз делал вид, что для него тоже — на деле дрожал внутри, как девчонка. — Может быть, ты просто устала? — Я не знаю, Макс. Ничего не знаю. Лорен говорит о колледже: мол, скоро я уже закончу школу. А мне не хочется ни о чём думать! Только писать…я знаю, это глупо. Ещё тебя видеть хочется. И уезжать из Сентфора... — У тебя еще год. — Знаю. Не хочу. Она думала о чем-то дурном, оттого и молчала, закрываясь от него в мыслях. Он многое мог бы сказать ей, только слова привычно оставались запертыми в груди. Тяжесть ее головы на плече возвращала к реальности. Макс молчал, подставив лицо солнечному свету — и в эту минуту, в один миг, тьма перед его глазами подёрнулась бликами. Сначала это напоминало тонкую паутину, затем рассыпалось как стекло. Из осколков складывалась картинка — тоненькая трясущаяся фигурка, распластанная на коленях. То была Чарли. По лицу ее стекали дорожки слёз. Кто-то нависал над ней огромной жестокой тенью, но разглядеть его Макс не мог. Он слышал рыдания, вырывающиеся из истерзанного горла одно за другим. Этого было достаточно, чтобы ввести его в безумную ярость. Макс зарычал, порываясь броситься к ней — он надеялся, что хотя бы сейчас у него получится. Видение смеялось над ним, ускользая прочь. Бросив последний взгляд на бледные дрожащие губы Чарли, юноша отвлёкся. — Ты в порядке? …Всё длилось не больше десятка секунд — невидимый метроном отсчитывал мгновения где-то внутри. Макс снова ослеп: только теперь на лбу его покоились ее маленькие мягкие руки. Они дрожали. — Всё хорошо, — выговорил поспешно, стараясь скорее сесть. Солнце всё так же грело, откуда-то сверху доносились обрывки птичьего пения. Макс закашлялся: кажется, он толком не проглотил последний кусок сэндвича. — Ты снова…? — теперь Чарли сжимала его руку. Её пальцы были мокрыми от пота. — Нет. Это… ерунда. Ничего не разглядел. — Врёшь! Она видела его насквозь. Это убивало. — Если я сказал нет, значит, не нужно допытываться, О’Нил, — неожиданно резко выплюнул он, отворачиваясь. По застывшему воздуху Макс понял: Чарли задержала дыхание. Она всегда так делала, когда боролась со слезами. Почему он вечно всё портит? Стало неожиданно тихо. Прошло достаточно времени, чтобы он мог воссоздать в памяти неожиданно вспыхнувшую картинку. Одна мысль о ней выбивала землю из-под ног, наполняла рот кровавым привкусом. — Эй, Чарли. Мрачная пустота вместо звука. Он не мог долго молчать рядом с ней. — Я погорячился. Прости. Судорожный вздох. Теперь тишина звучала чуть благосклоннее. — Увидел отца. Кажется, у него проблемы. Но…это неважно. Поэтому не хотел говорить. Гадкий холодный порыв прервал нежное спокойствие воздуха. Точно так же ложь способна разорвать узы доверия, подумалось Максу невзначай. Эти слова он где-то слышал — может быть, это была цитата из какой-нибудь книги, что читала ему Чарли. Парень поёжился. Беспокойство, засевшее где-то внутри, не стихало, только сильнее мучило. Это теперь надолго. *** — Зачем нам сюда? — Да вот, захотелось тебя утопить, — почувствовав ее дрожь, он поспешил добавить, — шутка. И хрипло рассмеялся. От Макса пахло льдом и полынью: какого чёрта Чарли снова подобралась к нему слишком близко? Будто спрятаться за ним вздумала. Ей было уже шестнадцать, но необъяснимый, доводящий до дрожи страх перед водой остался. Она уже не боялась принимать душ или забираться в ванную — своего рода достижение. Иногда снилось, что над головой смыкается водная толща, а лёгкие раздирает от недостачи воздуха. В особо жутких кошмарах её топила сильная — мамина — рука. Они вдвоем стояли у раскидистой ели, а прямо перед ними расстилалось спокойное белёсое полотно озера. Лёд накрепко сковал водоём. Обманчиво спокойная пучина…пасть храпящего чудовища. — А если серьёзно? Что мы здесь забыли? — Просто гуляем, — подул стылый ветер. Отблески негреющего солнца посверкивали на гладкой ледяной поверхности: от одного этого вида рот наполнился дурнотой. А может, просто от себя стало тошно. Макс, как обычно, воплощал собой безмятежность. Ну разумеется, это совершенно нормально — бродить по лесу в середине февраля. Не то чтобы она была против… — Расскажи, почему ты боишься воды. Он вечно рубил с плеча. Чарли зажмурилась. Сейчас она разрыдается — как обычно не сможет сдержать слёз. Ничего не происходило. Она стояла, обмерев — рука в холодной Максовой ладони, и какофония страха в груди. — Мама купала меня и говорила по телефону. Она отвлеклась и ошпарила меня кипятком. Было безумно больно, да и…казалось, что вот-вот захлебнусь. Перехватило дыхание. Это было даже не плохо. Наоборот. Об этом Чарли никому прежде не рассказывала: даже Человеку в маске. И сейчас сопревшая мука чуть отпустила. — Прости, — произнёс неожиданно твёрдо, будто отрезал. — Я не должен был вести тебя сюда. Он обнял её — неумело, но крепко. Сердце забилось неистово, и одёрнуть его было нельзя. Чарли снова застыла, на этот раз от тепла. — Это было глупо, — продолжил Макс, чуть задумавшись, — я хотел помочь тебе побороть страх, но иногда это…невозможно. Он звучал расстроено. Чарли подняла глаза, нехотя отрываясь от его плеча. Выражение лица ее лучшего друга всегда поражало своей непроницаемостью, но почему-то именно сейчас ей показалось — в его чертах мелькнуло что-то живое. В такие минуты обычно случается что-то безумное. — Неправда! — резко отпустив его ладонь, она ринулась вперед. Шаги-прыжки несли её прямо к ненавистному озеру. Если вода стала льдом, значит, опасности нет… — Что ты творишь?! Остановись, немедленно! — конечно, он не мог схватить ее, даже если бы очень захотел, — Чарли! — Я борюсь со страхом! Странная эйфория накрыла ее с головы до ног. В конце концов, нельзя же всю жизнь жить в страхе! …Она отбежала всего на пару шагов от берега, но уже чувствовала себя победительницей. Остановилась и даже топнула ногой по твердой поверхности. — Видишь, не так уж это и… Сначала ногу как будто уколола сразу тысяча маленьких острых игл. Потом Чарли услышала плеск. Она завопила и замахала руками. — Макс, Макс…! Это было так предсказуемо, что казалось сном. Сейчас чьи-то сильные руки утащат ее под лёд, заставят ответить за самонадеянность… Чарли продолжала звать. Она пыталась уцепиться за казавшуюся надёжной кромку льда, но та лишь трескалась сильнее — удержать равновесие не вышло, одна нога полностью провалилась в воду. Одежда мёртвым грузом тянула вниз. …Каждый год учительница физкультуры проводила им инструктаж. Чарли не могла вспомнить ни единого пункта. — Я иду к тебе! …Кажется, он повторил это уже несколько раз: Чарли не слышала. Лишь отстраненно наблюдала за тем, как Макс опускается на колени, а потом вовсе ложится на живот. Он пополз по направлению к ней — а она продолжила кричать. Только так он мог понять, где она. Это бред, он не сможет спасти её, сейчас провалится и вторая нога… — Только не вздумай двигаться! Он говорил привычно уверенным тоном, будто знал, что делать. Будто всё уже видел заранее. Ногу она не чувствовала, только всеми силами удерживала баланс, стараясь не свалиться окончательно. Что, если сейчас и он уйдёт под воду вместе с ней? Время остановилось… — Хватайся за шарф! — широкая полосатая змея распласталась по белой скатерти, слишком далеко… — Не могу, Макс! Ближе… — Держись. Всё хорошо. Я рядом…рядом… Спасение приблизилось на полдюйма. Чарли ухватилась дрожащими пальцами за ткань. Это было бы невозможно, упади она полностью. — Давай! Он потянул за конец шарфа, а она рванулась из последних сил. Всё, что случилось потом, странно смазалось в памяти — что и как вытащило её из проруби, Чарли не могла вспомнить. Ощущала лишь боль в каждой клеточке тела — последствия нечеловеческих усилий. …Всё это уже было. В тот день, когда они по-настоящему познакомились. Он вёл ее, безошибочно ориентируясь среди обнаженных деревьев и кустов. — Куда мы…? — сдавленно прохрипела Чарли. Сознание по крупицам возвращалось к ней — слова давались с неимоверным трудом. — Спас.и…бо… — Тише. Побереги силы. Сморгнув непрошеную слезу, девушка присмотрелась. За парой мощных стволов вырисовывался силуэт здания… это был небольшой домик, хижина. Кажется, Макс знал, куда шёл. *** Здесь всё еще гуляли сквозняки, но было гораздо теплее. Макс помог ей присесть на колченогий табурет, сам опустился перед Чарли на корточки — совсем как в тот раз, на пустыре — она была готова от стыда сгореть. — Послушай… — Помолчи, ради бога. Сейчас надо растереть твою ногу. — Откуда ты знаешь, что делать? Он не ответил — в эту минуту девушка почувствовала его прикосновение — резкое, в какой-то мере даже грубое. Макс в который раз оказался прав: спустя минуту Чарли почувствовала, что может немного шевелить ногой. — Спасибо… — пробормотала она, стараясь скрыть окрасивший щеки стыд, — я повела себя по-дурацки. Подумала, что… — Я понимаю. Всё хорошо. Главное, ты в порядке. Он говорил так, точно из него выкачали все эмоции — это выводило из себя. — Что это за место? Не знала, что здесь, на озере, есть дом. — Когда-то это была хижина лесника. Подожди здесь, сейчас принесу одеяло. Тебе нужно согреться. Хотя воздух в комнате был затхлым, а на подоконнике обретался целый слой пыли, Чарли не могла не заметить следы человеческого присутствия. Упаковка крекеров на столе, стоптанные кеды у покосившейся стены… Он вынырнул из-за её спины, случайно задев локтем. — Ты тут явно не впервые. — Ну да. Это…что-то вроде особого убежища, — Макс пожал плечами, как будто это само собой разумелось. Обида уколола под рёбра. Значит, даже не думал о том, чтобы показать ей! Колючее тепло обняло плечи — Чарли закуталась в шерстяное покрывало: ей действительно полегчало. — На самом деле я хотел привести тебя сюда, — выдохнул Макс где-то у нее над ухом, — получилось, как обычно…кхм, хреново. Она не смогла подавить смешок: не могла долго на него злиться. — Ты спас мне жизнь. Это… — Брось. Ты бы прекрасно сама справилась. — Иногда мне кажется, на свете нет вещи, с которой ты не смог бы совладать. Теперь рассмеялся он: Чарли снова засмотрелась на кривоватую, но оттого не менее обворожительную улыбку. Иногда она начинала бояться, что выдумала его — на самом деле рядом с ней всегда пустота. Слишком уж всё было по-странному идеально. — Тебе лучше? — Д-да. Только джинсы никак не высохнут, — пробормотала Чарли с заминкой. — По-хорошему, их надо снять. Сказал так спокойно, будто всё было проще простого. — Ни за что! — Я ничерта не увижу, глупая. Зато ты согреешься. Чарли замерла. Её всегда поражала его уверенность: если бы он сказал, что надо прыгнуть с крыши или взорвать дом таким тоном, она безоговорочно подчинилась бы. — Иногда мне кажется, — прошептала смущенно, — ты просто притворяешься слепым. — Если так переживаешь, я отвернусь. Он исполнил обещание — отошел на пару шагов, вперив незрячий взгляд в дверь. Чарли же попыталась стянуть с себя напрочь приставшие джинсы — получилось далеко не с первого раза. Дурацкое ощущение — будто наблюдаешь за особенно неудачливым героем комедии и стыдливо закрываешь руками лицо. Наконец Чарли укуталась в одеяло по пояс, сложив одежду на спинку стула. — Ты можешь подойти, — робко пробормотала, обернувшись в темноту за спиной. …Как удивительно всё получилось: Максу удалось вытащить её с помощью шарфа, и этот домик оказался рядом — со всем необходимым! Страшная догадка пронзила сознание, припечатала к стулу, оборвала дыхание. — Скажи, ты знал, что так будет? Несколько долгих, тягучих мгновений, он молчал. Достаточно, чтобы понять — попытается солгать. — Я не могу предвидеть каждый наш шаг, Чарли. Ты это прекрасно знаешь. Он говорил так четко и в то же время устало — будто тренировался. — Я не идиотка. Прошу, даже не пробуй врать! Зачем ты сделал это, Макс? Ты мог меня остановить. Ты… Всё слишком ясно возникло перед глазами: вот он привёл её на озеро, вот она бежит по льду, свободная и счастливая — всего на миг. — Я никогда не пытаюсь изменить то, что должно случиться. Могу лишь подготовиться, чтобы не было беды. — Ты врешь. — …А еще хотел показать, что не бесполезен. Слова повисли на тонкой ниточке тишины — Чарли собиралась набрать воздуха для очередной обвинительной тирады, но замерла. — Макс… — Хватит. Не бери в голову. Да, я идиот. Мне следовало сделать что угодно, но не вести тебя к этому чёртову озеру! Это было безумием. — Я…никогда не думала, что ты… Дружба не измеряется полезностью, ты же знаешь это! От избытка чувств, переполнявших ее, Чарли поднялась на ноги. Макс стоял прямо перед ней — и смотрел так, точно видел насквозь. — Я говорю не о дружбе, — пустота между ними поглощала его слова, делая их почти неразличимыми для слуха. Чарли чуть наклонилась, не забывая придерживать тяжелое одеяло на поясе. Ей надо было злиться на него, кричать — может быть, даже залепить пощёчину. Почему…почему хотелось другого? …Она не знала, кто из них раньше подался вперед — сначала встретились лица. Почувствовав живое тепло чужого дыхания на щеках, Чарли сжалась до боли внутри. Они столкнулись губами — замерли на мгновение, прежде чем понять: это было тем, чего они так хотели. Осталось только сделать это настоящим. Макс целовал аккуратно и осторожно, Чарли старалась не думать о том, что делает — она никогда и не пыталась такому научиться. Всё случилось само собой: его руки на её плечах, отодвинутый вправо стул, а потом — мягкое тепло его старой футболки, выступы ключиц, к которым она прижалась краем плеча. И это — в считанные секунды. Щёки вспыхнули так, точно их в самом деле обдало пламенем. Макс остановился, отстраняясь. — Это сон? — слабо вырвалось в спёртый воздух. — Пожалуй. Впервые он говорил так, будто…правда что-то чувствовал. Он не успел сомкнуть губ в завершение фразы — она поцеловала сама. Чарли чуть дёрнулась, но теперь руки Макса удержали её. Они постоянно отрывались друг от друга, Чарли то и дело норовила заглянуть ему в лицо. Глаза его казались ей кривыми зеркалами, в которых отражается что угодно — не правда. В таком случае, она предпочитала остаться в Зазеркалье. Чарли дрожала, не в силах совладать с собственным телом. Макс с лёгкостью обвил её тонкие запястья длинными пальцами пианиста. «Сейчас случится что-то невероятное, и от этого я точно сойду с ума», — мелькнула странная, совершенно чужая мысль. Всё сильнее стягивался тугой узел внизу живота… Она не заметила, что обожжённый поцелуями рот саднит уже по инерции. Теперь горела шея, руки — от кончиков пальцев до самых плеч. Она тоже хотела сделать хоть что-то, всем существом откликаясь на ласку: Макс не позволял. Он аккуратно приподнял края ее футболки, точно спрашивая разрешения. Чарли кивнула и попыталась вывернуться из тканевых тисков сама — справилась, чуть запутавшись. Теперь её рвано, бездумно вздымающуюся грудь, прикрывал только серый, совсем детский, бюстгальтер. Стало ужасно стыдно. Она никому не позволяла видеть себя такой — тем более, прикасаться… Диссонанс отдавался тошнотой где-то внутри — всё переплелось в один огромный ком, который Чарли не могла удержать в себе. Макс дотронулся неожиданно горячей ладонью до её живота, скользнул вверх простым, лёгким движением. Сладкое предвкушение вернулось: оно заставляло всё внутри трястись и всхлипывать. А затем мир поглотила тьма… Нет. Кажется, показалось. Это были всего лишь слёзы. — Чарли! Бледная рука вернулась к её скуле, стёрла горячую каплю. В следующую секунду она снова сидела обратно, на стуле. — Прости… — прошептали в унисон, темнота поглотила немую мольбу. — Я не хотела… то есть, я хотела, Макс, поверь, это… — Знаю… Знаю. Наклонившись к полу, она подобрала оброненное одеяло, завернулась в плотную ткань полностью, надеясь скрыть от темноты своё, как ей сейчас казалось, безумно уродливое тело. Захотелось плакать — Чарли беспомощно хлюпнула носом. От Макса снова пахло полынью: он молча и очень бережно гладил девушку по волосам. — Ты…это тоже видел? — раздалось помимо её воли. Снова накатил приступ удушливой тошноты. Наконец он обнял её. Стало немножко легче. Макс уткнулся подбородком ей в плечо. — Нет… но я понимаю. Всё понимаю. Их общей горечью, собравшейся под этой ветхой крышей, можно было бы заполнить огромный резервуар.