douloureux

      звон в ушах давно превозмог все остальные звуки, приглушая даже отчетливый грохот барабанов и фонограммы, смешанные с криками и нелепыми подпевками толпы, что пришла сюда повеселиться и как-то скрасить свой вечер и ночь. вся эта смесь из звуков превратилась лишь в рассыпные отзвуки. нельзя терять лицо, нельзя сбиваться с ритма — иначе подведет всю группу. это выступление не первое и точно не последнее, тогда почему так тревожно?       сосредоточившись на ритме и треморе от ударов барабанной палочкой, он опять натягивает непрочную маску удовольствия, старается изо всех сил. музыка для него это то, без чего он не может жить. с детства он мечтал о том, чтобы связать жизнь с музыкой. и у него получилось.       спустя долгие годы учебы он смог осуществить свои детские мечты, и если бы маленький он сейчас смотрел на взрослого себя — не поверил бы своим глазам и счастью. маленький он. но не      взрослый.       сейчас музыка не то, чтобы вдохновляет его. она скорее его спасает. каждый раз, как в голову лезет что-то неприятное, он наигрывает знакомые ритмы — на ноге, если едет где-то или рядом нет установки. включает музыку в наушниках часто.       у Валентина есть одна реальность: он знает, что если бы был сейчас с кем-то, то у него не было бы такой невыносимой потребности в музыке; в том, чтобы слышать что-то. потому что слушать тишину для него стало уже чем-то безумным. какого это? замереть во времени. *** — отлично отыграли сегодня, — девушка ярко улыбается, посматривая на каждого из участников группы, — у нас скоро еще одно выступление, обговорим на репетиции. — басиста опять не было слышно, как и всегда, — хохочет со своей же потрепанной шутки гитарист и, ожидая такой же реакции от остальных, посматривает на других. они лишь улыбаются, но не смеются — шутки про басистов вышли из моды давно.       губы барабанщика растягиваются в почти искренней улыбке, а задумчивые глаза утыкаются взглядом в мелкие камешки гравия у входа в бар, в котором они довольно часто отыгрывают по вечерам. — Вааалииик, — тянет беспокойно девушка — Ольга, — энергично махая ладонью у лица мужчины, дабы привлечь хоть какие-то крупинки внимания, что давно уже где-то далеко, — все в порядке? вялый какой-то. не заболел случаем?       прикладывая тыльную часть ладони ко лбу Валентина, та хмурит брови. резкое движение руки барабанщика вызвало испуг. он рефлекторно схватил руку Ольги и отвел от своего лба, тоже хмурясь. — ты чего?.. — тот самый басист, которого «всегда не слышно» подходит чуть ближе и пытается освободить руку вокалистки.       в голове — шум. карма ночи застилает помыслы, помутняет рассудок. заметив небывалое обеспокоенное выражение лиц коллег, тот пару раз моргает, смахивая пелену со взгляда. тут же обращает свое внимание на руку девушки в его руке и быстро разжимает пальцы. что же такое сегодня? расслабился? — ничего, простите, я уже пойду наверное, спать хочу после такой жаркой недели, — неуклюже улыбнулся, кивая головой и отводя руку за спину, дабы пройти между Ольгой и басистом.       фактически то, что он сказал, было правдой: эта неделя действительно была жаркой из-за множества выступлений и работы в музыкальной школе, и он действительно хотел отдохнуть. только вот не только от этой недели, а от всего, что на него навалилось.       тишина давит на разум, врезается ржавыми гвоздями в виски, намекая на никчемность его стойкости и вынуждая вновь надевать наушники. они давно уже стали почти что продолжением его тела. любимая музыка уносит мысли пронизывающим штормом множества аккордов.       он любил ночь и ту вольность, кою она даровала его таинственному «я», вырывающемуся из привычных рамок псевдообщественных законов морали – кандалами сковывающими его длани дневными часами. это чувство схоже с тем, что появляется при игре на выступлении, когда он может отпустить все и выплеснуть все в барабаны; или при прослушивании музыки.       луна вибрирует молчаливым пробуждением, подсказывает время поздней ночи, а он всегда такой отрешенно-открытый в это время; его «обнаженность» томится доселе вереницей глубинных ожогов.       ночь, придающая краски эйфории мирозданию. когда рядом музыка.       он не любил ту ночь, когда безмолвие тишины до изнеможения выматывало его неспокойную душу. когда ему приходилось слушать тысячи голосов своих же мыслей, шепчущих ему все то, что он бы не желал слышать и понимать никогда.       ледяные капли неожиданно касаются разгоряченной кожи — сейчас плюсовая температура, но все равно невероятно холодно. контрастное чувство от касания дождевой капли с почти что горячей кожей посылает тандем жгучих молний по всему телу и заставляет расправить монументальные плечи, сдвигая лопатки вместе. сейчас точно начнется дождь. вдыхает носом холодный воздух — тот обжигает легкие и тело пронизывает дрожь. множество таких же дождинок обрушиваются с неба. Валентин морщится и, поежившись, накидывает капюшон черной байки на голову — шапки он не носит, потому что она не смотрится с дредами. маленькие капельки оседают на ресницах, а по щекам уже во всю текут крохотные ручейки. дождь медленно перетекает в ливень, а усиливающийся ветер предупреждает гнущимися во все стороны слабыми ветками о своей опасности. мужчина сопротивляется внезапному потоку воздуха в лицо. спустя время ветер становится настолько влиятельным, что Валентина мотает из стороны в сторону. сейчас погода напоминает то, что творится у него в душе.       все мысли вдруг отошли на второй, а то и третий план. не желая больше сопротивляться этой буре, — имеет ли он ввиду душевную бурю или стихию, сам не понимает, — барабанщик поддается новому ветряному рывку и падает наземь; на холодную, мокрую и грязную траву — но не все равно ли? вся одежда испачкана, насквозь пропитана дождевой водой. на улице в это время никого, поэтому он вслушивается во вкрадчивый шквал ветра; отчетливо слышит, как внутри него бьется хрусталь. и улыбается. скалится.       барабанщик помнит ползущую стужу по кожному покрову, размах безразличия в чужих глазах и липкую сладость на своих устах. все уйдут. одному быть легче? нет. все ложь, одному намного сложнее, но так правильнее. сейчас его спасает музыка, а раньше — человек. сейчас чаша укрытия пуста. и он один в этой пустоте. возле настоящего Валентина подолгу никто не задерживался.       его эмоции беспокойны. черты чувств напоминают стаю вееров в седом тумане, которая переливается дамаском в нейтральный и бесшумно сгорает. безвозвратно. подавив безумное искушение почувствовать хруст своих промерзших пальцев, он сжимает зубы сильнее. его безбрежное море внутри — застывшая воронка со вкусом сладкой боли.