Пьянящий сердце, мой любимый, мой захватчик! Дрожит всё в теле… Как душистый мёд, краса твоя. И без тебя умрёт моя заря. «Любовная песня Шу-Суэну»
Горячее козье молоко с ложкой янтарного мёда. Шелковистая песцовая шкура, обволакивающая тело, словно ласковые и игриво-щекочущие объятия. И стены, выложенные кирпичом, вытесанным из крупноразмерных сгустков соли. — Ренье… Ренье… Ах, она слышит, как его голос ласкает каждый слог в её имени, словно вознося лишь ему знакомую молитву. Так, как будто её имя — нечто удивительное и непостижимое. Ей кажется, что она грезит наяву и звуки имени — лишь плод её воспалённого от отчаяния воображения. Она до сих пор не могла забыть, какого было её изумление, когда мужчина, что снился ей холодными ночами, предстал перед ней не в виде человека, желающего ей смерти и находящего отдушину в ласках красавицы из северного племени, а всё таким же ранимым и искренним мальчишкой, что раз за разом докучал ей пустяковыми вопросами. Именно такими были обрывистые воспоминания Ренье о седьмом дне пребывания в Соляном замке.***
Ренье распахивает орехово-карие глаза и испуганно ищет лицо возлюбленного в едва освещённой догорающей свечой королевской опочивальне. Она смотрит по сторонам и поначалу впивается глазами в бронзовый кувшин, расположенный на каменном столике, попутно замечая в нём своё почти неразличимое отражение, а затем заостряет внимание на узком окошке, из которого дует едва заметный ветерок, колышущий тонкую ткань узорчатых занавесок с бахромой. Камин давно погас, и чёрные угли из последних сил отдавали имеющееся у них тепло. Ренье обхватывает себя руками, слегка вздрагивая от лизнувшей спину прохлады, и продолжает осматривать просторные покои. Ренье опускает взгляд вниз… Вот он. Она испытывает облегчение. Прямо рядом с ней по правую руку лежит широкоплечий мужчина. Его грудь едва заметно поднимается и опускается, а веки иногда беспокойно вздрагивают. Ренье в очередной раз подмечает, что она видит в нём гордого льва с длинной и растрёпанной гривой цвета яркого пламени. Она хочет коснуться его, убедиться, что всё это взаправду. Но он спит. Спит столь по-детски умиротворённо, что Ренье не решается пробежаться кончиками пальцев по его щеке, тем самым рискуя вырвать из цепких объятий сновидений. Она глубоко вздыхает и растирает пальцами ноющие виски. «Утро ещё не наступило, — подумала она. — Голова до сих пор иногда побаливает, мне нужно выйти и подышать свежим воздухом.» Она аккуратно поднимается с кровати, тихо, почти не дыша, лишь бы не побеспокоить спокойно спящего напротив неё Куна. Ренье накидывает на себя серенькое льняное платьице, надевает кожаные туфельки и затем на цыпочках выскальзывает за дубовую дверь в длинный, освещённый факелами коридор. Она идёт не спеша, прокручивая в сознании совершённые ошибки. Последние события сменяются в её голове ярким калейдоскопом неловкости и смятения; Ренье так много раз задавалась вопросом: а если бы она доверилась Куну с самого начала, какова была бы их жизнь в прошедшие восемь лет? Как много приятных эмоций она бы испытала, не вернись к жрецам Золотого леса? И смогла бы Нингалсабат за всё это время найти лекарство от бесплодия, которым Ренье одарил великий Алтир Гиджит? Так много неозвученных «если», и все они — плоды её никчёмности и малодушия. Погружённая в свои мысли, Ренье не заметила, как вышла к королевскому саду. Прохладно, зябко. Она выдыхает, и облачко пара растворяется в осеннем холоде. Недалёкая зима уже сейчас даёт знать о своём скором прибытии. Большинство растений давным-давно впали в спячку, и только голые веточки намекали на нахождение здесь пышной зелени, которая обещала вернуться с первыми признаками оттепели. Ренье прошла чуть вперёд, минуя громоздкие арки, и ступила на скользкую землю цвета древесного угля. — Ух… холодно, — недовольно выпаливает она. — Ещё не наступил Аб-ба-эд, а уже можно умереть от переохлаждения. Она недовольно буравит взглядом мёрзлую землю, но лицо в миг разглаживается, когда кое-что всплывает в воспоминаниях. «Кун очень хотел прогуляться со мной по саду, когда распустятся первые цветы», — вспомнила она недавно высказанное Куном желание. Ренье ухмыльнулась. Как забавно. Разве это желание присуще особе королевских кровей? Столь простое и невинное, не идущее ни в какое сравнение с аппетитами Южных королей. Поразительно, как Кун отличался от того же жадного Царя Нинургала, который присутствовал на заговоре против «зверья» севера. Ренье до сих пор не могла поверить, что в кои-то веки благословение Иннаны осчастливило её, подарив любовь Лугаля, а не опустило на самое дно бессилия и отчаяния. Может ли Ренье с распростёртыми объятиями принять чувства Куна? Не слишком ли это заносчиво — владеть таким сокровищем — для рабыни, подобной ей? Наверно, лучше уж ей быть просто тайной любовницей, спрятанной в самой дальней комнатке дворца, запертой на несколько замков? — Почему же я не считаю себя достойной счастья? — Ренье грустно улыбается, наблюдая за танцем остатков опадающей листвы. — Действительно, почему? Ренье вздрагивает от неожиданности, когда на плечи опускается тёплый меховой плащ. — Ты замёрзнешь, — озвучивает очевидную вещь Кун. Он стоит в паре сантиметров от неё и зевает, потирая сонные глаза. Ренье осматривает Куна с игривым прищуром: какой же он милый здоровяк, когда сонный и такой непоседливо-растрёпанный. Ей сразу же захотелось расчесать его непослушные волосы, словно она его мамочка, а не будущая супруга. Судя по ещё одному зевку, Кун явно очень сильно хотел спать, в отличие от Ренье, у которой сна ни в одном глазу. — Почему ты ушла из комнаты? — он обеспокоенно осматривает её с ног до головы. — Тебе всё ещё нездоровится? Рана болит? Кун смущённо и виновато топчется на месте. Он выглядит как нашкодивший мальчишка в ожидании наказания от старшего. Неужели этот милый большой ребёнок взаправду кровавый Король севера, при имени которого каждый вор священных камней трясётся от ужаса и пытается спрятаться в самую глубокую и тёмную пещеру? — Нет, уже всё в порядке, — она легко ощупывает рану на плече, чувствуя мимолётное жжение, — не стоит беспокойства. — Вот как… — чуть воспрянув, произносит он. — То, что ты сказала, стоя здесь в одиночестве… Хочешь поговорить об этом? Ренье отворачивается и увлечённо смотрит на ночное небо, засеянное мерцающими звёздами, словно не расслышав или отмахнувшись от заданного вопроса. — Ренье? — настойчиво повторяет Кун. — Ах, прости, я задумалась о своём, — Ренье хочет уйти от этого неприятного и душеспасительного разговора. Чьи-то наставления — вот уж чего она не желает слышать в ночное время, хотя, если серьёзно поразмыслить, и в дневное тоже. «Любишь же ты задавать вопросы, — думает она, возвращая своё внимание на озабоченное лицо возлюбленного. — Так не пойдёт: нужно с этим что-то сделать». Ренье задумалась на пару секунд. Что ж… Она знает, как никто другой, как переключить его внимание. Она прекрасно овладела этим навыком после недели, проведённой в недрах ледяной пещеры рука об руку с этим мужчиной. — Щеночек! — выпаливает Ренье и хихикает в кулачок. — Я не щеночек! — обиженно дуется Кун и показательно складывает руки на груди. «Легко же тебя отвлечь от обсуждаемой темы, каменная голова», — Ренье усмехается про себя. — Но если ты не щеночек, почему же тебе так нравится, когда я глажу тебя по голове? — продолжает издеваться Ренье, очарованная его недовольством. Кун было хотел снова начать отнекиваться, но зарделся и отвернулся. Ренье чувствует едва заметный укол совести, который вскоре исчезает без следа. Всё же подразнивать его — весьма увлекательное занятие. — Кажется, ты очень смущён, — подмечает Ренье в попытке разглядеть его красное лицо. — Ничуть, — буркнул Кун. — Неужели? А вот твои пунцовые уши тебя выдали! — хохочет она. — Перестань дразнить меня! — недовольно вскрикивает он, ловя в крепкие объятия корчащуюся от неудержимого смеха Ренье. — Как же забавно ты реагируешь, — продолжая хихикать, обрывисто произносит она. — Я так из-за тебя весь замок перебужу. Кун морщит нос и сильнее сдавливает Ренье в руках, не давая отодвинуться. — Ай! Ну всё, хватит, ты меня так придушишь! — Ренье дёргается, когда последний глоток воздуха покидает её лёгкие. Кун как всегда забывает рассчитать свою силу. — П-прости… — запинаясь, лепечет он. — Правду говорит Нингальсабат. Тебе нужно лучше контролировать свои силы. — Я знаю, — он отступает на шаг, выпуская Ренье из цепкой хватки. Ренье переводит дух. Как же давно она вот так не смеялась: искренне, от всего сердца. Этот мальчик раз за разом привносит в её жизнь тепло и уют. Он как нежный солнечный лучик, озаряющий для Ренье серые реалии этого мира. Холодный ветер лизнул Ренье по позвоночнику, отчего последняя обхватила себя руками и начала растирать кожу, чтобы согреться. Похоже, даже плащ из меха не в состоянии полностью огородить её от ледяных порывов. Это не скрылось от глаз Куна, отчего он вновь подошёл вплотную к Ренье, а затем обнял и начал потирать ей спину. Она умиротворенно уткнулась ему в шею, втягивая столь знакомый и родной запах. Нотки гваяковой древесины и капелька острого шалфея. Так пряно, но вместе с тем так расслабляюще. — Нам лучше вернуться в комнату, пока ты не околела, — говорит он. — Да, надо бы, — соглашается Ренье и, освобождаясь от объятий, берёт Куна за руку и ведёт обратно в замок. Всю дорогу от сада до покоев они прошли, не проронив ни слова. Ренье терзалась мыслями: что может произойти, если Гиджит прознает о том, что она всё ещё жива? Как он это воспримет? Его преданный воин оказался не таким уж и преданным, как ему хотелось. Он придёт в ярость? Будет обижен или оскорблён? Или ему не будет никакого дела до перебежки жалкого человечишки из грязи в стан его злейшего врага? Она не знала ответа на эти вопросы, хоть и провела десять лет в обществе Алтира. Единственное, в чём была уверена Ренье, так это в том, что точно не произойдёт ничего хорошего. Добравшись до дверей спальни, она забросила эти вопросы в дальний, потаённый уголок своего разума. Её душевные терзания не принесут никакой пользы, лишь утомят раньше времени, а силы ей определенно понадобятся перед предстоящими событиями. Угольки в камине окончательно потухли, и Ренье сразу заметила, что комната стала намного холоднее, чем была до её ухода. — Не думаешь, что заметно похолодало? — Кун обратился к Ренье и потёр шею. Она кивнула. — Надо позвать Хумбу и сказать, что дрова закончились, — объявил Кун, осматривая место для хранения поленьев. — Следить за состоянием покоев, как-никак, — его прямая обязанность. Ренье непрерывно смотрела на затылок Куна, в очередной раз залюбовавшись его объёмной огненной гривой. Ей так и захотелось зарыться в его волосы, словно они поистине были языками тёплого пламени, которое могло бы согреть замёрзшие руки. Её пальцы невольно согнулись после этой навязчивой мысли. — Не надо, — внезапно заявила Ренье. Кун вопросительно посмотрел на неё. — Я думаю… — немного запинаясь, произнесла она. Нервно сглотнула. — Я могла бы согреть тебя… Кун застыл, словно статуя, после этой фразы. Он некоторое время всматривался в румяное лицо Ренье, как будто пытаясь разгадать какой-то сложный пазл. На его лице отразились печаль и беспокойство. — Нет гарантии, что ты поправилась до конца, — Кун хмуро метнул взгляд на плечо, где красовалась перебинтованная рана. — Я же тебе уже говорила, что в порядке. — В тот раз ты тоже так говорила, — Кун отвернулся, становясь как маков цвет. — А потом ты потеряла сознание. Он вновь уставился на потухший камин, не желая продолжать этот спор. — То было тогда, а это сейчас! — не выдержала Ренье. — Не надо меня упрашивать… — печально ответил Кун. — Ты же знаешь, я могу не сдержаться. Здоровяк почесал макушку, стараясь отвлечься от стеснения. Он всё ещё помнил, как заворожённо осматривал хрупкую фигуру Ренье, обрамлённую ночными сумерками. Как ветер трепал её короткие волосы, и какими мягкими они были, когда он впервые до них дотронулся, позволяя им рассыпаться на прядки между грубых пальцев. И как сильно хотелось запечатлеть этот момент в своей памяти до глубокой старости. Так сильно, словно сегодня или завтра она растает, как мираж, и ему вновь придётся пуститься в многолетнюю погоню. Кун замотал головой. От этой мысли его дыхание прервалось на долю секунды и невыносимо сдавило грудь, как будто на неё положили тяжёлую могильную плиту. Нет. Этого не произойдёт. Он ни за что не потеряет её снова. Даже если сам Уту спустится на землю и отдаст ему такой приказ, он пойдёт против него, против Бога, которому поклоняется, но не расстанется со своей возлюбленной, даже перед страхом самой жуткой и мучительной смерти. — А я и не хочу, чтобы ты сдерживался, — она преодолела разделяющее их расстояние и плотно прижалась к его спине. По телу Куна пробежали мурашки. Он и забыл, насколько непреклонной она бывает в своих стремлениях и насколько искренней в желаниях. Ему бы следовало аккуратно оттолкнуть Ренье от себя, уговорить подождать ещё немного до полного выздоровления и уложить в кровать, накрыв толстой медвежьей шкурой. Как бы сильно он не пытался быть человеком разума, каждый раз, когда она была к нему столь близко, он терял свою опору, свою уверенность и непоколебимость и становился рабом чувств и страстей. — Кун, — Ренье умоляюще заглянула в его пронзительные серые глаза, — не отталкивай меня. Не сейчас. Не тогда, когда мне пришлось ждать столь мучительно долго. Если она что-то просила — он никогда ей не отказывал, а если умоляла, то тем более. «Ты даже не представляешь, сколько власти имеешь надо мной», — подумал Кун, сплетая их пальцы. — Ты всё ещё можешь передумать и отказаться, — он поднимает руку Ренье к губам и касается костяшек пальцев. — Может, сейчас?.. — Нет. Ренье сглатывает, следя за лёгкими касаниями его губ, которые он оставляет на каждом пальчике. — Или сейчас? Кун осторожно дует на её запястье, отчего Ренье задыхается в предвкушении их скорой близости. — Нет. Она закрывает глаза, желая полностью отдаться подступающим чувствам. — А может сейчас? Он пробегает двумя пальцами от кисти к плечу и продолжает подниматься всё выше и выше, пока не запускает ладонь в волосы. — Ни за что на свете. Ренье обвивает его бычью шею и вжимается так, словно может соединиться с ним на веки. — Если таково твоё желание, — он целует впадинку виска, — то пусть будет так. Кун замолкает, окидывая её фигуру затуманенными от желания глазами. Он молниеносным движением подхватывает Ренье на руки, как лёгкое, почти невесомое пёрышко. Ренье охает и цепляется одной рукой за его предплечье, немного впиваясь в кожу острыми ноготками и ощущая плотность хорошо накаченных мускулов. Раньше её трясло от любой мысли о близости с мужчиной: старые душевные раны могли открываться раз за разом, причиняя всё большие и большие страдания. Но не с ним, не с Куном. Он был её спасением точно так же, как и она когда-то стала им для него. Ренье до дрожи цепляется за Куна, запирая свои изнуряющие кошмары ещё глубже. — Я люблю тебя. Люблю, Ренье, — в его голосе звенит отчаянная искренность. Он кладёт её на королевское ложе, отчего спину Ренье щекочут мягкие и пушистые ворсинки. Всё тело расслабляется, и ей кажется, что она лежит на огромном белом облаке. Кун берёт лицо Ренье в руки и начинает осыпать беспорядочными поцелуями, стараясь охватить каждый миллиметр её бархатистой кожи: лоб, щёки, веки, подбородок и, наконец-то, самое сладкое и самое желанное — губы. Ренье довольно замычала и позволила углубить поцелуй, так как того хотелось Куну. Не прошло и минуты, как это мычание начало переходить в тихое постанывание. Кун пил её нарастающие сладострастные стоны, как самое дорогое и терпкое вино, самое лучшее, что когда-либо доставлялось к королевскому столу. Столь сладко… сладко, сладко, сладко. Куну мерещится, что в его лёгкие вливается чистейший, как камушек янтаря, мёд. Ему больно и трудно остановиться, но он всё же одёргивает себя, когда замечает, что Ренье начинает не хватать воздуха. — Всё хорошо? — он интересуется, переводит дыхание и смахивает непослушную золотую прядку с её щеки. Ренье еле-еле поднимает тяжёлые веки, расставаясь с окутавшей негой. — Да, не волнуйся, — она улыбается. Ренье тянется за новым поцелуем. Вторым, третьим, четвёртым и пятым. Недостаточно… Мало, как же мало. Ей нужно намного больше, чем звериные поцелуи, которые несмотря на всю вложенную в них страсть всё равно кажутся по-детски неуклюжими. — Не могу сказать, что ты умеешь хорошо целоваться, — Ренье невинно хлопает ресницами, бросая Куну острую шпильку. Щёки Куна наливаются румянцем, и он смущённо отводит глаза-угольки. — Ты же знаешь, что у меня никогда не было практики, — он тихо лепечет под нос. — Считаешь это чем-то неподобающим для мужчины? Для Куна подобная практика действительно была за пределами доступа. Ренье никогда не забывала, насколько строги правила поведения на севере между мужчиной и женщиной. Молодые северяне могли иметь любовные отношения только после заключения брачного союза, и никак иначе. Один муж и одна жена. Романы с любовницами или любовниками — смертный приговор. Ещё одно яркое отличие от народа юга, в котором не брезговали заводить огромное количество наложниц для господ. Север и юг — две непримиримые противоположности, которые никогда не смогут понять друг друга и прийти к согласию: назревающая война — идеальное тому доказательство. — Отнюдь. Я думаю, это очаровательно. Вот эта твоя черта. Если бы ты умел идеально целоваться, я бы усомнилась, что нахожусь в объятьях подлинного Куна, — она усмехается и гладит его по щеке, чувствуя едва появившуюся щетину. Кун отвёл руку Ренье от своей щеки и прильнул губами к сгибу, где едва заметно пульсировала венка. — Спасибо, — произнёс он. Ренье резко хватает куна за плечи и c немалым усилием опрокидывает того на спину. Издав тихий выдох, Кун с удивлением вперивается взглядом в карие глаза озорливо усмехающейся Ренье. — Довольно слов, болтун, — съехидничала она, прикладывая указательный палец к изгибу его губ в приказе замолчать. Кун поёжился и стеснительно зашевелился, когда Ренье плотнее обхватила его талию мягкими бедрами, восседая сверху. — Ренье, ты… — не успел Кун завершить свою мысль, как наступило время Ренье затыкать его непокорный рот бескомпромиссными поцелуями. Кун хотел было выразить протест о позе, в которой он оказался, отнюдь не потому, что она могла бы стать тем, что уязвляет его право как мужчины занимать главенствующую роль в занятии любовью. Никак нет, у него и мысли такой в голове не было. Единственное, что он ощущал, было стеснение от осознания того, что во время нахождения Ренье сверху он мог бы во всей красе лицезреть её обнажённое тело, беспрепятственно изучая каждый изгиб этой женщины, что давным-давно стала для него сродни божеству, ради которого он мог молиться, из раза в раз проливая свою кровь на священный каменный алтарь. Он зажмурился и громко втянул ноздрями воздух. — Кун, — прошептала Ренье, — посмотри на меня. Кун открыл глаза. Дрожь. Лёгкая дрожь пробежала по его спине. За тот короткий отрезок времени, что он пребывал в кромешной тьме, Ренье уже успела развязать тугой узел на талии и распахнуть лёгкое домашнее платьице. Оно сползло по её плечам и упало вниз обилием тонких складочек. Следом за этим слетела перевязка с практически зажившей раны. Кун уже видел её обнажённой через некоторое время после их долгожданной встречи, когда она очнулась от полученного топором ранения. Единственное различие нынешнего момента заключалось в том, что струящийся лунный свет беспрепятственно озарял худоватое хрупкое тельце. Это было куда волнительнее. Вперемешку с жаждой её тела Кун боролся с неприятным свербящим чувством где-то между ключиц. Если бы только он был с ней, Ренье бы не пришлось скитаться в поисках укрытия и истязать себя частым недоеданием и недосыпом. Он проглотил этот плотный комок жалости, не желая омрачать эту ночь бессмысленными и запоздалыми сожалениями. Рот Ренье расползся в лёгкой усмешке, когда она увидела, как кожа Куна стала ещё более алой, чем была ранее. «Ты и вправду очарователен», — подумала Ренье, проведя ноготком от скулы к подбородку своего мужчины. От этого движения Кун очередной раз сглотнул и начал покусывать нижнюю губу. — Как же мне хочется подобрать слова любви лишь для тебя одного, но мне ничего не приходит в голову, — печально выдохнула она, немного наклонившись вперёд. — Мне не нужны слова в доказательство. Мне достаточно твоего присутствия, — сказал он, прижав её руку к своему лбу, словно получая некое благословение. — Ты воистину неисправим, — закончила Ренье. Она наклонилась ещё чуть-чуть и легонько подула ему на ухо. Кун резко дёрнулся, отчего Ренье, вскрикнув, немного подпрыгнула вверх и едва не упала на него, но тем не менее, она была достаточно ловка, чтобы успеть упереться двумя руками по обе стороны от его головы. Кун чуть не задохнулся, когда груди Ренье соприкоснулись с его лицом, на секунду ему показалось, что всё поплыло перед глазами. — Ре-Ренье… — заикаясь, пролепетал он. — А… Извини, я чуть не придавила тебя, — хохотнув, выпалила она. — Не-нет… — ответил он. — Ох, прости, я забыла, что твои уши такие чувствительные. — Не в этом дело! — просипел кун. Ренье залилась звонким смехом. — Я из-за тебя не могу сконцентрироваться, глупенький. — Кто бы говорил, — улыбнулся ей в ответ Кун. Ренье выпрямилась, скользнув носом ему по скуле. Она пробежалась взглядом по узорчатой тунике, разделяющей её и будущего супруга, и без лишних слов потянула вниз уже распахнутое одеяние. Лёгкий холодок пронесся по мужской груди, отчего у Куна по спине засеменили мурашки, мышцы напряглись, а на руках сильнее выступили вены. Он не собирался что-либо предпринимать: в этот раз он решил предоставить Ренье полную свободу действий, и, затая дыхание, ожидал её дальнейшего шага. Ренье не заставила Куна долго ждать, она приподнялась, окончательно убрав мешающие элементы одежды, сбросив те на пол. Затем она сдвинулась ниже, оказавшись на уровне колен Куна. Ренье начала быстро припоминать всё, что видела, когда Жрицы Золотого леса посещали обитель Алтира. Хоть ей и были неприятны данные воспоминания, но она была в каком-то смысле благодарна, что сможет использовать увиденное в своих целях. Перед ней пронеслось, как галлюцинация, лицо Гиджита, отчего Ренье заскрипела зубами. «Что ж… Надеюсь, что скорые снега сокроют нас от недобрых глаз хозяина леса», — подумалось ей. Ренье положила ладошки чуть выше колен Куна и с нажимом провела снизу вверх, доходя до выпирающих косточек таза, словно легонько массируя. Ещё одно движение, и руки сошлись на мужском пахе, деликатно подхватив пока не тронутый эрекцией член. Кун приподнялся на локтях, поёжившись. «Здесь его волосы темнее, ближе к коричневому», — подметила Ренье, наблюдательно изучая тёмно-рыжие лобковые волосы, которые едва заметно завивались на концах. — Ренье, — озадаченно поинтересовался Кун, — что ты делаешь? — Скоро узнаешь, —таинственно прошептала она. Ренье бережно провела от основания до кончика, усиливая давление при достижении верхушки. Ощущение бархата в её кисти очаровало Ренье. Кун до побелевших костяшек сжал руками атласную простыню, купленную некогда у восточных купцов. На его лбу выступили капельки пота и почти что алые, как казалось в полумраке, волосы прилипли к коже. Ренье ещё пару раз пробежалась сжатой ладонью по всей длине и закончила эти телодвижения, легонько подув на розоватую головку пениса. Кун хотел было отодвинуться от неловкости из-за близкого расстояния лица Ренье от его «мужественности», но застыл, словно прилипнув к кровати. Он часто задышал, с волнением уставившись в искрящийся гранулами белой соли, как маленькими созвездиями, потолок. — Ренье… я не понимаю… — сипло прохрипел он. Ренье не обратила внимания на его запинающийся голос, она, сглотнув, деликатно и трепетно припала губами к манящей вершине, как будто даря кроткий в своей осторожности поцелуй. Кун шумно втянул ноздрями воздух, окончательно потеряв силы к сопротивлению. Он не мог и догадываться, что женщины могли доставлять удовольствие мужчинам подобным образом — своим ртом; это было для него чем-то чрезмерно удивительным и оттого, в каком-то смысле, непостижимым. После проделанного поцелуя Ренье начала обводить эту крайне чувствительную мужскую часть по кругу, иногда едва касаясь кончиком, а иногда используя язык целиком. Через минуту или чуть более она уже начала его попеременно то аккуратно посасывать, то заглатывать. Она дразнила своего жениха, следя за его реакцией из-под полуопущенных век. Кун едва сдерживался, чтоб не вырваться и не взять под контроль эту будоражущую и сводящую его с ума ситуацию. Он яро вцепился ногтями в простыни, чуть не разрывая ткань, в попытке не схватить Ренье за затылок и не заставить её резко заглотить себя целиком до упора. — Ренье, я не могу, ты сведёшь меня с ума, — Кун начинает понемногу извиваться, теряясь в одолевающей его жажде. — Я только начала. Лежи тихо, — упрекнула его Ренье, на мгновение оторвавшись от пьянящего её действа. Кун безвольно заскулил, и его щёки вспыхнули пуще прежнего, а на глаза набежали слёзы, когда Ренье продолжила истязать его своей игрой. Она более не сдерживалась и поглощала того почти целиком; это было поистине затруднительно: Кун имел отнюдь не маленький размер, отчего Ренье приходилось прикладывать немало усилий и ловкости, чтобы вкусить того полностью. Чем глубже она погружала его в рот, тем отчётливее она чувствовала, как пульсируют вены, что предвещало скорое семяизвержение. Это её абсолютно не устраивало. — Похоже, ты на грани, — хмыкнула она и скользнула языком по припухшим губам. — Ренье, — умоляюще проскулил он, продолжая беспокойно двигаться под ней, — не останавливайся. Его умоляющий взгляд не на шутку поразил и польстил Ренье. Комнату заполнил пленящий запах всепоглощающей страсти, как аромат пряного острого перца, защекотав ноздри. Она почувствовала нарастающий жар между ног, и, как ей показалось, стремительно подступающую влагу. Ренье заёрзала бёдрами: она силилась не сорваться и не погрузить уже набухший, поражающий своей твёрдостью член внутрь. — А кто сказал, что я собираюсь останавливаться? — с долькой едва заметного презрения хмыкнула она. Ренье задумчиво огляделась. «Ага, это мне пригодится», — подумала Ренье, заострив свое внимание на валяющемся на полу, как маленькая змейка, шнурке от платья. — Я просто не позволю этому быстро закончиться, — произнесла она, дотянувшись и подхватив кончиками пальцев необходимую в её задумке вещицу. Кун шумно выдохнул, наблюдая, как Ренье подносит свою находку к его паху. Без лишних слов она перевязала его пульсирующий член у основания, отчего Кун издал тихий всхлип. — Тише, — выдохнула Ренье. Она без стеснения продолжила наслаждаться его неторопливым ублажением, пока Куну только и оставалось, что метаться под бесстыдными, но учтивыми в своей нежности руками возлюбленной. Ренье посасывала и покусывала член, который был готов разразиться в любую секунду, не заботясь о просьбах Куна позволить тому кончить. Ноющее чувство истязало Куна до покалывания в руках и ногах, но, как бы сильно он не хотел излиться, туго затянутый шнурок пресекал любую возможность логического завершения. И в тот момент, когда ощущение экстаза достигло своего апогея, Кун не выдержал и ухватился рукой за предплечье Ренье. — Ренье, умоляю, я больше не выдержу, — чуть не хныча, прошипел он. — Если ты настаиваешь, — прощебетала Ренье и последний раз прикусила краешек его плоти. В завершение сладкой пытки, Ренье глубоко заглотила его пенис и одновременно с этим сдернула мешающую семяизвержению нить. Кун бурно излился, издав низкий гортанный звук, который был больше похож на звериный рык, чем на возглас мужского наслаждения. Кровь с силой ударила в уши, и на долю секунды глаза накрыла чёрная пелена, сопровождающаяся всполохом белых искр. Чуть не задыхаясь, Кун обмяк в попытке перевести дух. Он догадывался, что Ренье довольно любвеобильна, но никогда не допускал мысли о её способностях в области любовных утех. Раз за разом он узнавал о ней что-то новое, и это не могло его не радовать. — Вижу, тебе понравилось, — умозаключила она, попутно облизнувшись и немного поморщившись. «Чёрт, а мужское семя и правда довольно горь…» Ренье не успела закончить свою мысль. Кун, ведомый безумным влечением, не оставляющим шанса на отказ, неожиданно повалил Ренье и сам занял некогда принадлежавшее ей место. Единственное, что успела сделать Ренье, так это взвизгнуть, как пойманный в капкан пушной зверёк, перед тем, как Кун безжалостно заткнул её рот неизвестно каким по счету за эту ночь поцелуем. —М-х… — Ренье протяжно замурчала, выгнувшись навстречу, как маленькая и гибкая кошечка. Безграничное терпение Куна в конечном итоге дало трещину: он нетерпеливо, но всё так же бережно, подмял под себя Ренье. Ему хотелось изучить каждый сантиметр её кремовой кожи, каждое сокровенное место, к которому не было доступа никакому ныне живущему или давно ушедшему мужчине. Кун припал к шее Ренье, наслаждаясь сладким дурманящим ароматом, которым он желал захлёбываться на протяжении многочисленных ночей, которых ему предстояло пережить. Ренье в свою очередь прислушивалась к биению собственного сердца, которое стучало в унисон с бьющимся напротив неё. Она методично и чётко, как клеймом, выжигала в своей памяти каждое касание мужских ладоней. Ренье поймала себя на мысли, что больше никогда не смогла бы жить столь легко в одиночестве, как она жила до этого. Отныне это невозможно. Она вцепится зубами и ногтями в существование рядом с Куном, будет сражаться до последней капли крови, если так будет суждено. — Ренье, — выдохнул Кун, беря в ладони её лицо, — я никогда тебя не покину. Ренье согласно кивнула в ответ. — Я знаю. Кун немного отстранился. Он, трепеща от благоговения, воззрился на небольшие румяные холмики, выпуклость которых была с особой утончённостью очерчена серебряными дланями бога Сина. Кун с неприсущей ему лёгкостью обвёл по кругу два нежно-коричневых соска, словно любуясь на нечто невообразимо прекрасное в своей хрупкости. —Кун, — не открывая глаз, взмолилась Ренье, — не томи меня. И словно понимая её без слов, Кун прильнул обжигающе горячим языком к манящей ареоле. Ему померещилась неизъяснимая сладость, напомнившая вкус дикой земляники. Сказочный мираж, который в секунду растворился, так, словно его никогда и в помине не было. Он посасывал и покусывал воспламеняющуюся кожу, пока Ренье только и оставалось, что полностью, беспрекословно отдаваться на волю дражайшего любимого. Оторвавшись от вздымающейся груди, Кун приподнял ногу Ренье и закинул её себе на поясницу, уютно устроившись между бедер. — Кун, Кун, Кун, — повторяла Ренье его имя, притягивая того ближе, чтобы зарыться носом в родные волосы. Кун сглотнул, заметив очевидную влажность, которая приглашала его соединиться с Ренье в неистовом первобытном танце. Ренье забросила на него вторую ногу, окончательно перекрывая любые пути к отступлению, даже несмотря на то, что никакой нужды в этом не было. Да и Кун был так возбуждён, что ни при каких условиях не рассматривал возможности прекращения их интимного союза. — Ренье, — обратился к ней Кун, направляя рукой свой член, — я начинаю. Ренье резко вдохнула, зажмурившись до белых пятен в глазах, когда Кун начал расширять её твёрдой плотью. Он вскользнул, преодолев наиболее узкую часть прохода. Кровать жалобно скрипнула после первого толчка. Кун начал легонько покачиваться, неспеша и методично, проникая глубже и глубже. Он настороженно из-под полуприкрытых век наблюдал за реакцией Ренье. Кун помнил, как стыдно ему было на следующее утро после их первой ночи, когда он заметил кровавые следы на подстилке из хвороста. Мысль, что он собственными руками доставил страдания своей пассии, приводила его в бессильное отчаяние. И только тогда, когда Ренье, полностью расслабившись, начала издавать стоны наслаждения, Кун позволил себе отдаться собственным ощущениям. Торжествующая улыбка покоилась на губах Ренье, пока она наблюдала, как грациозно двигалось ладное и блестящее от пота тело. «Хотелось бы лицезреть этот вид как можно чаще», — подумала Ренье, коротко поцеловав Куна сначала в лоб, а затем в край скулы. Тем временем Кун постепенно ускорялся. Образовавшаяся в голове пустота приказывала пасть перед неторопливо подступающим ощущением удовлетворённости. Он, как и в прошлый раз, не мог подобрать сравнение для происходящего между ними. Пламя, разгорающееся в месте их соприкосновения, было необузданным и, казалось, способным испепелить обоих любовников до костей. Ренье неосознанно дёрнула на себя часть простыни, отчего раздался звонкий треск разрывающейся по шву ткани. Этот звук слился с очередным мужским всхлипом. — Ренье, я прошу. Нет, умоляю. Никогда не отрекайся от меня. Принадлежи мне и дальше, точно так же, как ты принадлежишь мне сейчас. Полностью. Без остатка, — задыхаясь взмолился он. Ренье ничего не ответила. Она лишь воззрилась на их ныне переплетённые, как корни двух деревьев, пальцы и закрыла глаза, безмолвно соглашаясь с услышанной просьбой. Теряя счёт времени, Кун и Ренье без остановки наслаждались познанием любви в более приземлённом смысле этого слова. Их размеренные движения вскоре превратились в хаотичные и неосознанные. Пока в конечном итоге этот естественный тандем не достиг долгожданного пика наслаждения. Ренье впилась зубами в предплечье Куна, прокусив то до крови, в попытке заглушить подступивший к горлу крик. Напряжённый комок, созревший в глубине её тела, наконец-то взорвался всполохом невидимых искр. Кун же в изнеможении сделал завершающий рывок. Голова закружилась. Он упал на Ренье, переводя сбившееся дыхание. Нахлынувшая волна тепла, а затем ощущение, словно их тела рассыпаются в бессилии, как два песочных замка, что не могут противостоять напору надвигающегося порыва ветра. — Ренье, — Кун скатился с неё и улегся рядом, — я бы хотел кое-что тебе сказать. — Уже интересно, что же это, — хихикнула Ренье, дотянувшись рукой до лица Куна и щёлкнув по носу. Кун ухватил начавшую отстранятся кисть и приложил её к щеке. — Я серьёзно, — нахмурился он. — Через три дня… Раздался гулкий звук шагов, затихший напротив двери королевских покоев. Похоже, стража совершала ночной обход. Кун и Ренье замерли. Они и сами не поняли, почему. Не было ничего, чего бы им стоило стыдиться или скрывать. Но они замолкли. Замолкли, громко дыша и глядя друг на друга. И почему-то именно этот странный и несуразный момент зародил в их сердцах неподдельную животрепещущую радость. Они почти неслышно засмеялись. — Думаю, можно отложить разговор на следующий вечер, — хрипло шепнула Ренье. Шаги стражи возобновились и вскоре полностью затихли, растворяясь в ночной тиши. — Пожалуй, соглашусь, — тихо кашлянул Кун. Кун и Ренье закутались в одеяло. Уже через пару минут они беззаботно посапывали. Спустя пару часов за окном уже поднималась заря, багровея медным диском утреннего солнца. Замок солёной горы начал заполняться отзвуками человеческих голосов, блуждающих по многочисленным коридорам многолетнего строения. Оживший город понемногу выбирался из окутавшего его, как плед, сна. И только двое человек, лежащих на роскошном ложе, не спешили расставаться с желанным и заслуженным умиротворением.