Передышка

Воняет пламенем, бензином, горелым мясом, болью и страхом. И альфами. Машина, перевёрнутая кверху брюхом, полыхает. Палят по ним сразу с нескольких сторон, Занзас отстреливается с двух рук, правая ноет — распорол, когда выбивал лобовое стекло, чтобы вылезти из перевернувшейся колымаги. В спину вдавливается лопатками Савада, линзу от Икс-барнера он потерял и стреляет, ориентируясь только на свою интуицию и используя Занзаса как стопор. В ушах ревёт пламя, или кровь, или огонь, пот заливает глаза, нездоровый азарт пополам с яростью распирает рёбра гелиевым шаром. А потом наступает тишина и остается только гул в ушах, и боль в грудине. И почему-то скрипит песок на зубах. Небо лежит сбоку, небо в адском пламени и чёрном дыме, небо взывает к ярости. Савада его всё-таки опрокинул… Плечи ныли, во рту ощущался привкус крови, кости гудели. Занзас дёрнулся и открыл глаза. Сощурился на свет. Воспоминания двухнедельной давности отступали, но в голове растревоженной мутной водой всё ещё плескалось желание убивать. Занзас откинул голову и уставился на запястья в наручниках. Что за фигня?! Широкие браслеты из керамопласта подавляли пламя лишь частично, он чувствовал Ярость внутри, но заставить её высвободиться не мог, да и тело слушалось до омерзения неохотно. Это взбесило. Как и гнутые железные прутья изголовья кровати, к которым он был пристёгнут, и Савада, приближающийся к нему с пеньковой верёвкой в руках. Без пиджака (тот валялся на кровати) и в рубашке с распахнутым воротом он выглядел обманчиво по-домашнему, даром что обстановка — Занзас огляделся, точно — в его конспиративной квартире смахивала на номер в отеле. Он предупреждающе оскалился: — Пошёл на хуй. — Ты материшься от избытка негативных эмоций. Шибари, — Савада кинул оценивающий взгляд, — отличная вещь для медитаций и нахождения мира с самим со... — У меня с гармонией всё зашибись. Ты меня бесишь, я сверну тебе шею, и будет мне дзен! Савада покачал головой и поднял руки, будто примериваясь. Для альфы они были небольшими, да и сам Цуна издалека походил скорей на бету, но Занзас помнил силу, скрытую за маской заполошного придурка. Помнил, видел и даже пробовал на вкус, такой густой он был, особенно сейчас, что Занзас невольно слизал его с губ: слежавшийся снег и многослойная сталь — японские клинки пахнут по-особенному, — и ароматный дым раскуренного бахура, когда Савада злился. Или возбуждался. — Красота и гармония, — сказал тот и мягко улыбнулся. Мелькнули клыки, влажные, в крови. У Занзаса так кровило, когда он долго чуял притягательный запах, а омега был вне досягаемости. Но они с Савадой терпеть друг друга не могли. И от запаха альфы Савады Цунаёши Занзаса мучила изжога, а во рту делалось кисло. И вроде бы японский выскочка испытывал схожие неудобства. Так было месяц, полгода и пять лет назад. А сейчас между лопаток стекал пот, и подводило мышцы живота, потому что Савада с какого-то хрена вонял резко, но не противно. Будоражаще. — Пиздец, — резюмировал Занзас и попытался выдрать прут: мышцы рук, плеч и спины окатило жаром напряжения, а затем противной слабостью. Не поддавался, с-сука. — Ты зачем меня к кровати пристегнул, хренов утыр… Отшвырнуть Саваду он не успел. Тот упал Занзасу на ноги, стиснул коленями бёдра, а ладонью — горло. Занзас ощерился, чувствуя, как ещё немного, и Савада сломает ему кадык. — У тебя дёсны кровоточат, Занзас. Лекарство есть, давай помажу. — Ну охуеть, — просипел он, и хватка на горле ослабла. — Сначала вязать меня собираешься, а теперь сестру милосердия изображаешь. А не пошёл бы ты... — Тс-с. Расслабься. Раздался щелчок, и Савада продемонстрировал вытащенный, видимо, из кармана пиджака тюбик, выдавил из него гель. У Занзаса в глазах потемнело от всколыхнувшейся ярости, и только когда в губы ткнулись холодные липкие пальцы, он сообразил, что этот придурок делает. От удивления, недоверия и стыдного облегчения губы разжались, и Савада сунул пальцы под верхнюю, быстро растирая по зудящим дёснам безвкусную дрянь. Занзас терпел, косясь на сосредоточенные, пламенно-рыжие глаза, бьющуюся на виске жилку, а сердце долбилось о рёбра, будто спятившее от противоречивых желаний: вцепиться в пальцы, прокусить до крови, до скрежетания кости о зубы — и заурчать, вылизывая ладонь. Он бы ещё понял, будь то омега в течке. Но альфа! Но — Савада, мать его, Цунаёши! Занзас не удержался, тронул языком холодную солоноватую кожу. Взгляд напротив стал тяжёлым, нечётким. Резко выдернув пальцы, Савада уткнулся носом в сгиб шеи Занзаса, шумно, жадно вдыхая — от этого по спине вниз проскальзывала щекотная судорога, каменели от напряжения мышцы, а в голове мутилось. Если беспомощность бесила, то перспектива быть помеченным — скручивала внутренности, как мясорубка. И это тоже выводило из себя. За эту пару недель он доверял свою жизнь Саваде не раз: за ними шла охота, пасли серьёзно, связаться с хранителями удалось лишь однажды — и просыпался от кошмаров, где заваливал того мордой в подушку. И разглядывая, как ходят острые лопатки и перекатываются сухощавые мышцы под влажной кожей, — трахал. Савада ещё и подмахивал. Но довериться настолько, чтобы позволить вгрызться в загривок? Занзаса начало трясти, тошнотворный комок свернулся под грудиной, а возбуждение медленно растеклось по телу. Совсем как на стоянке подземного гаража недавно, когда Савада вышел из себя и едва не разнёс всё здание к чертям собачьим. Тогда безоговорочно верилось, что он — альфа. Опасное щекочущее чувство. Надо было что-то говорить. Что угодно. Главное отвлечь. Он облизал пересохшие губы, спросил: — Верёвки получше не нашлось? — Она мягкая. От другой синяки будут. Шкуру попорчу, — фыркнул Савада. Занзас поковырялся в памяти: что он знает о японском эротическом, блядь, связывании? — Шибари помогает установить доверие. Я должен добровольно согласиться на эту хуйню. Ты вечно твердишь о нём, все мозги проебал, а теперь чего? Знаешь, я не давал на это дерьмо согласие! Савада замер, прикусил губу, а потом зашвырнул верёвку в угол и прижался ртом к шее. Занзас вскинулся, как от удара хлыста. Савада застонал, царапая клыками, и отпустил горло. Провёл рукой по груди Занзаса и медленно сомкнул одну ладонь на пряжке ремня, вторую — на запястьях. Занзас извернулся и отбросил Саваду вбок, на пол. Схватившись за локоть, тот зашипел, потом зарычал — его глаза то ли от возбуждения, то ли от злости раскалились до золота. Внутри у Занзаса всё запело-отозвалось на вызов, он рыкнул в ответ — и Савада рванулся к нему. Ушёл от пинка. Удар неожиданно пришёлся по наручникам, а не по роже или печени, как ожидал Занзас. Керамопласт треснул, развалился на части, Ярость уже неконтролируемо полилась с рук Занзаса. Но вместо драки и сопротивления Савада позволил себя подмять, стиснуть запястья крепко-крепко. Только больно заехал по голени туфлей: то ли взбрыкнул для порядка, то ли обжёг его Занзас сильно, то ли укладывался под ним удобнее, а Занзас считал про себя, чтобы успокоиться и не укусить. Не пометить. Это был бы урок Вонголе, настоящее унижение. Но что-то удерживало. — Сделай уже что-нибудь. — Савада закашлялся, глубоко вздохнул и улыбнулся тепло и выжидающе. Всем своим видом будто говоря: я не посмею принудить тебя, только не тебя, не альфу, которому я доверяюсь. Да блядь! Занзас приподнялся, выдохнул и уткнулся носом в распахнутый воротник рубашки. Запах был горячий и яркий, как нагретая на солнце листва, солоновато-горький от пота, а мочка уха — с едва уловимым ароматом, будто Савада хватался за неё испачканными в меду пальцами. Может и хватался, пирожные вон как трескал. И свои чёртовы суши с васаби. Зелёная, безобидная с виду фигня практически не пахла, но на вкус была терпкой, острой, так что обжигало внутренности и выбивало искры из глаз. Такой же эффект на него производил Савада. Занзас не удержался, принялся обнюхивать его лицо: мокрые висок, лоб, веки, разбитую скулу и щёки — Савада вонял лосьоном после бритья, язык от него пощипывало, а Савада жмурился, сведя брови. Дышал тяжело и прерывисто — ноздри трепетали, а верхняя губа дёргалась. Таким Савада показывался только врагам и друзьям. Занзас перестал быть первым и не собирался становиться вторым, но это хреново доверие «ты можешь увидеть меня любым, а не только вежливым ублюдком», страшно заводило. Занзаса повело. Он нагнулся и прижался ртом к чужому тонкому рту, вминаясь в губы, требуя, ещё раз требуя, и совсем немного — прося. Какое-то время Савада не шевелился, а потом впустил язык Занзаса и протолкнул свой, влажный и тёплый. Отвечал сдержанно, вдумчиво, только вздрагивал, выдавая этим своё нетерпение. Целоваться с альфой, с когда-то ненавистным Цуной было донельзя странно, непривычно, но по-своему... правильно? Как бой плечом к плечу, разделённая на двоих чашка кофе, купленная на последние деньги, сон на уличной лавочке под курткой Занзаса и улавливание настроения друг друга. Мысль настораживала, но обдумать её Занзас не мог: игнорировать ноющие яйца и делать вид, что у тебя не встал, когда в живот, к тому же, упирается чужой хрен — это надо быть святым. Занзас им быть не стремился. Отпустив Саваду и растянувшись рядом, он нашарил в кармане пиджака помятый тюбик с гелем и прикинул со скепсисом: — Маловато. — Он липкий, но впитывается быстро и нам не поможет, — усмехнулся Савада, потирая запястья. Не возмущался, не возражал. Тоже понимал, что с этой ситуацией нужно наконец разобраться. Махнул рукой в сторону столика у изголовья кровати: — Но там, кажется, было что-то подходящее... Кинем монетку? Занзас вспомнил, как скрипели перчатки Савады в его ладонях, когда он стискивал их, ощущая невероятное напряжение боя. Как дышал пламенем и чужой яростью в битве за кольца. Это напряжение, от которого, казалось, вибрируют кости, хотелось ощутить вновь. Ещё раз и именно с Савадой. Но драки не помогали, да и нихрена не драться хотелось. А Савада смотрел прямо и был готов уступить. Что-то там для себя уже решил и ничего не боялся. У Занзаса не было интуиции Вонголы, но он знал: монетка — просто выбор, который Савада предлагает почти всем. Если только эти все не покушались на его Семью. Занзас имел неосторожность ляпнуть про его хранителей гадость в порыве злости, огрёб от пьяного Савады стаканом по голове. Идиот потом ещё принялся извиняться, а когда Занзас его послал — врезал по уху. Такую реакцию Занзас понимал, лучше долгих, нудных, вежливых нотаций, но спустить на тормозах не мог. Злое веселье тогда вылилось в драку, которая уже грозила отменным злым сексом в конце, если бы на них опять не вышли. Нашли даже в занюханном баре, уроды. И керамопластовые наручники притащили. Саваду пришлось выкинуть в окно и сигануть следом, и следом же прогремел взрыв, и Занзаса зацепило ударной волной. А дальше он очнулся здесь. Жаль, не видел, как Савада уходил от погони. Только смутно помнил, как тот пытался тащить его на спине и просил сдержать пламя, а перед глазами всё плыло и чернело. Занзас расстегнул немеющими пальцами и скинул с себя рубашку. — Я буду первым. Он терпеть не мог, когда за него решали. Поэтому сначала, так и быть, он позволит Саваде трахнуть себя. И если ему не понравится, он его выебет и пристрелит. Или наоборот. Савада молча перелез через него и поднялся — взгляд у него был такой, что как бы не кончить сразу, захлебнувшись острым и злым желанием — и выпутался из рубашки. Занзас прикрыл глаза, возбуждение свернулось в глотке, жалящее, как чёртово васаби. Сбоку загрохотал опрокинутый на пол ящик, Савада что-то бормотал под нос, выкапывая, судя по звукам, из содержимого столика презервативы и смазку. Матрац под ним прогнулся. — Уверен, Занзас? — навис над ним Савада. Занзас положил ладони на его твёрдые худые бока и спустил руки ниже. Набрякший от прилившей крови член слегка подрагивал и был немного темнее остальной кожи. Не очень большой, но крепкий и охрененно горячий. Занзас хмурился и растерянно трогал, мял и поглаживал его, не касаясь узла, свыкаясь с диковатой мыслью: сейчас поимеют — пока Савада не перехватил и не сжал пальцы на запястье. — Занзас... Расслабившись и хмыкнув, Занзас с наслаждением дёрнул пряжку своего ремня. — Давай уж, еби. *** Комната вокруг покачивалась, плыла, воздух загустел, обволакивая плотной, душной пеленой. Перед глазами вспыхивали то красные, то чёрные пятна, Занзас коротко выдыхал через нос, изредка слизывая разъедающий губы пот. От него щипало глаза, он стекал по лицу, между лопаток, по бёдрам; шевелиться не хотелось. Двигался Савада размеренно и тяжело, долго тёрся членом о дырку, пока не начало трясти от нетерпения. Ладонь на лопатке казалась прохладной по сравнению с температурой тела. Пламя Неба вливалось резко, бежало искрами по коже. Занзас покачивался в такт толчкам, ловил искры, сжимая ладонь в кулак, а когда сил совсем не осталось, упёрся мокрым лбом в сгиб локтя и глухо, протяжно застонал. Это, казалось, никогда не закончится, обкатает всего, словно голыш — морская вода. Пока Савада не пропихнул большие пальцы, не вынимая члена. Резкая боль, и жар, и дурной озноб — и в горле набух рык. Занзас отпрянул, вскрикнул: «Блядь! Не так сразу!». Но Савада упал на него сверху, прикусил под лопаткой, заворчал диким зверем, оттягивая дырку сильнее. — Не дёргайся, пожалуйста, я всё равно не пропихну узел, не сейчас, не… сегодня... чёёёрт… — зашептал куда-то в спину. Сжал ягодицу и потянул в сторону, раскрывая Занзаса, и в этой откровенности и непристойности происходящего звенело восхищение Савады; жажда обладать липла к коже, на живую резало желание то ли удавить, то ли приказать: ещё! Запахи смешались, ударили по мозгам тяжелым молотом, без шанса уклониться, получить передышку, задержав дыхание хоть ненадолго. — Вынь, сучара! — прохрипел Занзас. Перед глазами потемнело, от прикосновения твёрдой маленькой руки к члену подбросило, прожгло от глотки до яиц. Савада надавил ему на поясницу и кончил на задницу. Занзас разодрал простыню ногтями, содрогаясь в незнакомом сильнейшем оргазме. В голове гудело. Занзас поморщился и попытался перевернуться, но не смог. Вздрогнул. Савада вылизывал его, как грёбанную омегу, подбирал языком собственную сперму с бёдер — это было немного щекотно, очень шершаво, а в заднице жгло и тянуло. Занзас прикусил щеку изнутри, чтобы не попросить Саваду пропихнуть язык глубже, а тот прихватил губами яйца, потянул ладонью кожицу снизу вверх по стволу, прижал большим пальцем головку и быстро заработал кулаком. Занзаса вновь затрясло и выгнуло. Потом он перекатился на спину — укус под лопаткой зудел, долго ещё не заживёт, — втянул Саваду на простыню, под бок, закинул острое колено себе на бедро. Савада поёрзал, устраиваясь, и замер. Они громко дышали, осознавая произошедшее, глядя друг другу в глаза. Был бы Савада омегой, Занзас кончил бы не так скоро и вообще не так. Оргазм высосал силы, но возбуждение не исчезло, только затаилось внутри. Член не стоял колом, яйца не ныли, отключая мозги. Думать башкой было приятно, контролировать свои желания — тоже. Силы медленно возвращались. У Савады были искусаны губы, и розовели на светлой мокрой коже соски. Мышцы на животе сокращались при каждом вдохе и выдохе, раскрытая поза, кажется, нисколько не смущала его, и в этой бесстыдности, но не развратности было нечто привлекательное, заводящее. Доверялся, сукин кот. Занзас куснул Саваду за подбородок, немного подрочил себе, выдавил остатки смазки и засадил сразу на полдлины. Савада напрягся, выгнулся, рыча, а Занзас подхватил его под колено, погладил нежную впадину большим пальцем, успокаивая, но не ждал, когда расслабится, вошёл толчками, впитывая дрожь, охватившую Саваду. Это было восхитительно. — Скажи «ай». — Иди... ты... Зан-зас... — Ну скажи «ай». — А... ох. — «Ай-й-й», давай же, Савада. — Ай! — Громче! — приказал Занзас, толкнувшись сильнее. Савада запрокинул голову — пламя на миг полыхнуло во лбу — и протяжно, со вкусом застонал. Отпустил себя, наконец-то. Занзас тут же пропихнул ему в рот пальцы, не давая закрыть его, и крепко поцеловал. На этот раз Савада отвечал жадно, с энтузиазмом, а Занзас всё давил ему на зубы, заставляя открыть рот шире, прикусывал губы, вылизывал, пробуя затухающий терпко-острый вкус спермы. Доверие, значит? Позволять с собой такое делать или позволить себе делать такое с альфой? Занзас стрелял с двух рук, а потому не видел причин, почему бы не выстрелить обоим идеям. И — он хмыкнул — не попробовать с двух сторон. До боли хотелось пропихнуть узел, он увеличился и теперь пульсировал от притока крови. Савада протиснул руку между ног, сжал его узел плотным кольцом ладони, и Занзас едва не спустил, как малолетка. От запахов кружилась голова, от стонов срывало с темпа, а Савада бился под ним, заглатывал пальцы до глотки, сжимался — и кончил, вцепившись в перья, едва не выдернув клок волос. Такого темперамента не было ни у одной изнеженной омеги. Он засунул пальцы в Саваду, и тот зашипел рассерженным котом. Внутри его задницы было тесно и жарко, но как-то совсем иначе, чем в омеге, хотя, в чём разница, Занзас бы не сказал. Отсутствие естественной смазки? Тугие неподатливые мышцы? И запах... Сперма была ещё тёплой и тянулась тонкими белёсыми нитями между фаланг. Занзас тронул языком подушечки пальцев. Не глючится. Он и вправду кончил в Саваду. В альфу Саваду Цунаёши. Десятого Вонголу. Положив руку на член Савады, Занзас не выдержал, прикусил гладкую кожу на бедре. Савада в ответ едва не заехал ему локтем. Перекатился на бок, подпёр ладонью щеку, глянул внимательно и дёрнул краешком губы. — Без шибари и правда лучше. Извини, крыша совсем стекла. — В яйца, — понимающе хмыкнул Занзас, и осторожно потёр розовый след от пламени на запястьях Савады. — Повторим? Тот лягнулся и, извернувшись, опрокинул Занзаса на спину. — Я только «за». Такой ответ его более чем устраивал. А шибари можно было попробовать и позже, когда слово «доверие» перестанет оседать пеплом на губах и отзываться холодком по затылку. Время на всё это у них ещё было. Грохнуть ублюдка, загнавшего их сюда, они успеют, и Занзас лично прочитает над его трупом поминальную молитву. Окажет честь в благодарность, так сказать. А пока — он провёл ладонью от шеи Савады к макушке, взъерошивая волосы, — стоило наслаждаться передышкой.