Нить меж двух миров

****       В тереме княжьем по первой только неспокойно было, а там уж Алия глаза открыть смогла и выдохнули все. Опять не говорила, знаками все показывала. Бран тут же к ней под бок улёгся, грел.       — Ты чего пугаешь? Ну что за фигня? — Иван от досады разворошил волосы, когда рядом сидел.       Девушка улыбалась и только. Позже на камешке своём кровь нашла, удивилась. Сама не ранена, чья тогда? Светозар подсказал, когда успокоился, что крови на Алатыре быть не может. Нельзя: привяжет к себе, силу разделит. Худо будет, если далеко тот, кто кровь свою пролил.       — Может, это Сокол? Да только чего ему на камень-то лететь было? — Димитрий тут же сидел, не уходил.       Княжну словно молнией прошибло: тень злую от неё птица прогнала, в оперенье дивном, но с душою человека. Финист?! Что ж они наделали? Алия страхами своими, а богатырь — непомерной тягой защитника. Глаза зелёные слезами наполнились, крайний раз она так плакала на болотах.       Светозар для утешения придумал, мотыльков наколдовал и к Финисту в избу отправил. Поглядеть, жив ли… Спал богатырь, коротким сном, чутким. От всякого звука глаза открывал.       Алия едва до утра дотерпела. Объясниться ей следовало, одна беда — с Аксиньей, а другая вот она, с камешком заветным. Уж и чаем её успокаивали, и разговором, да всё рвалась пойти. Белогорье, 28 мая, утро. Княжий терем, затем изба Финиста.       Утром первым делом собралась, даже к завтраку не вышла. Димитрий вызвался проводить до избы, развлекал беседой. Сказал вдруг, что по сердцу ему мастерица одна, только брат её отваживает всех.       — Говорит, не для простых служивых сестрица моя. Умница она и красавица, уж просватана, — продолжил грустно.       — Погоди, а брат… Терентий?       — Он самый, Симона-кузнеца внук. Известный был умелец, такие мечи ковал, что не одна нечисть зубы себе попортила, — витязь удивился, но вспомнил, о чём княжна спрашивала. — Елена Гориславна, неужто знаешь его?       Девушка набрала в грудь воздуха, и шагнула дальше, чтобы не отставать. Непривычно было говорить о таком со служивым человеком, но сердце подсказывало: не обидит Димитрий, поймёт.       — Это он ко мне подходил тем вечером, тут врать — себе хуже делать. Разлучницей назвал, всякими карами запугивать начал. — Алия теперь спокойно говорила, на шее камешек теплился:       — Вот, иду дознаваться у защитника-зачинщика.       — Ох, княжна, сказ выходит занятный. Каково девице хрупкой такое пережить и мыслить боюсь, — ещё вчера он узнал всю большую историю. Даром что ли сидел рядом, спасал от морока?       Алия даже понять не успела, как обернуть всё, а уже к избе нужной подошли. Рвалась душа по лесенке взойти, в дверь постучать, да останавливала вежливость простая.       — Ты, Димитрий, свободен до завтра. Подумаю я как устроить, чтоб всем радость была.       Ратник улыбнулся, как-то легко-легко, голову ниже опустил от солнца, а всё одно, блеснули глаза медовые. Княжна застыла даже: не показалось! Такая уверенность её обернула, что всё теперь по силам. Раскланялись, и Алька быстро за калитку зашла, по ступенькам взлетела.       Финист открыл почти сразу. Удивиться не успел, шальным вихрем его в избу втянуло, хорошо уж дверь затворилась сама.       — У меня серьёзный разговор! Вопрос жизни и смерти. В этот раз твоей…       От таких слов богатырь пошатнулся, да на лавку сел тяжело. Начало было пугающим, видать, беда приключилась снова.       — Поведай, чего с внучкой Симона-кузнеца вышло? Брат её твердит, что я — разлучница, — Алия смотрела безразлично, не иначе боль прятала.       Финист потянулся к ней, но девушка отошла подальше. Злилась, а может понимала, что голову холодной не сохранит?       — Княжна, то глупость, вышло же мне ненароком платок ей передать от подруги. Больше я гонцом не был, Аксинью знаю как мастерицу славную, — потупил взор, чуть обессиленно к стене прислонился. — Прости меня.       Алия от досады начала по горнице расхаживать. Вот ведь богатырь, голова — два уха. Ругать Сокола не хотелось, однако эмоции сами показывались.       «А нечего курьерскую службу доставки на минималках устраивать!» — улыбнулась вдруг.       — Найдём путь, это меньшая забота. Другая, ох… — девушка села рядом на лавку, вытащила кулон из-под рубашки. — Ты ещё большее несчастье, чем наш Ванька. Кто ж тебя просил птицей летать вчера?       Финист разглядел маленькое пятнышко на белом боку, теперь сияющее. Внутри всё ухнуло, опустилось в самые пятки, руки похолодели. Его кровь то была, маленькая капля. В Белогорье всё имело вес, считалось опасным. А игры с кровью людской и подавно слыли самым тёмным колдовством, приворотным.       — Закрылась от меня, защитника своего, вот и летал! — крикнул от досады, и вдруг опомнился:       — Хотел знать, что беды не сталось. Накликал.       Княжна тепло улыбнулась, качнула головой, не сердится ведь, понимает. Богатырю вмиг сделалось стыдно. Наговорил недоброго, а девица не видит его вины в том, прощает. Уж который раз…       — Ой, накликал. Теперь камень ещё и тебе силу давать станет, коль близко будешь. Я поищу, как отменить бы это, — она зарылась пальцами в кудри золотые, рушник узорный сняла, под ним рана маленькая имелась.       «Ну что за богатырь такой мне достался? Бедовый, как и я сама», — от мысли смешно сделалось, Алия отвернулась к стенке.       — Что, княжна? — Сокол внимательно за ней следил, выискивал мысли дурные.       — Да вот, что я бедовая под меч лечу, а после думаю, что ты — такой же, — рассмеялась, всматриваясь в светлые глаза, где плескалось нечто завораживающее, кусочек неба.       Вместо ответа Финист протянул руку, осторожно заправляя выбившиеся прядки за ухо девушке, скользнул к шее, воротом не прикрытой. Княжна замерла, глаза непонимающе округлились. И он пропал, уплыл в зелёное море, в шелест листвы и пение птиц.       — Ежели что-то и способно меня излечить, так это твои глаза. Век смотрел бы… — прошептал тихонько.       Финист мягко обнял ладонью девичье лицо и едва ощутимо поцеловал её в уголок губ. Затем во второй. Невесомо в скулу, за ушком. Дразнит, щекочет прикосновениями бороды, тёплыми пальцами.       «Известно же, только любимые глаза могут лечить, другие сил не имеют», — Алия терпеливо ждала, принимая ту нежность, что богатырь хотел сейчас отдать. Ей тоже хотелось ответить…       Момент, когда оказалась на коленях Сокола, благополучно пропустила. Охваченная жаром, теперь уже княжна забиралась рукой под ворот рубахи, прихватила волосы.       — Елена, что же ты творишь со мной? Весь разум глаза твои дивные забрали, — только и выдохнул, когда момент случился.       — Это ещё глупость… Хочешь узнать, чего стоит гореть без огня?       Лукавую улыбку Финист разглядел, прижимая девицу ближе. Что за невидаль? И впрямь кровь горячат поцелуи, уж так хорошо, так сладко. Сердце в груди колотится, шумом по всей избе отдаётся, словно эхом. Княжна не на шутку разошлась, дразнится, по-басурмански целует, жарко…       «И правда, без огня гореть…» — в редкий момент встречались взглядами.       На короткий миг словно выветривалось всё, но холодная ладонь под рубашкой распалила сильно, не к чести богатырю сдаваться, проигрывать девице. Он и без того в её власти оказался. Пуговки на сорочке мелкие, непослушные под пальцами, а всё-ж сумел разворошить несколько. С завязками-то легче!       — Не порви, а то знаю я тебя, медведь! — голос насмешливый, жаркий:       — Сама уж сниму, коль надобно, — зелёные глаза искрами сыплют, горят.       — Вот, княжна, навроде, кроткой быть должна, спокойной, а творишь со мной бесовства разные, — тяжело дышал Финист, губы ему как точильным камнем стесали, больно.       — Не каркай, я ведь росла не здесь, могу тебе показать, какие черти в сердце, да не выдержишь, — Алия постепенно скисла, весёлый нрав превращался в маленькую пустоту.       Сокол помог ей рубашку оправить, остановил. Не ко времени было, сердце утихомирить надобно. Позже им успеется… Да только не выдержал, подтянул ближе. Хотелось долго так сидеть, рядом, молчать. В тишине ведь тоже всё было.       — Ну а теперь, давай поговорим о делах. Тут хитростью взять и только… — девушка смотрела на богатыря, совсем как раньше, что и не было той тягучей вечности. — Пойдёшь к Аксинье, да скажешь, что в пути случилось привязаться волшбой. Надобно службу иную нести, охранять.       Финист улыбнулся в усы, да голову набок опустил. Затейливо! Кто ж захочет мужа с другой делить, пусть и службою? Эдак ни одна девица не выдержит.       — А коль…       — Не послушает — добавишь, что на крови волшба завязана, умрёшь тогда, — Алия смотрела на него снизу вверх, и сердце замирало.       Согласился богатырь, не хотел терять того, что случилось. Тепла великого. Боги о том говорили, оставляли время, знали: догадаются.       — Всё сделаю, Елена, не сомневайся. Гляди на меня только… — прошептал довольно Финист, счастью не верил. Нешто станется такое?       Княжна рассмеялась, отдавая славное тепло. Алатырь нельзя было разделять, а через проводника сила врачевать могла.       — Буду смотреть, ещё тошно сделается от зелени этой.       — Не сделается. Вижу я в глазах твоих лес, шелест свежей травы, песню птичью, славную. До того мне любо, большего и не желаю, — молвил честно, не кривил душой, помнил, что самые верные речи — правда.       Алия вдруг почувствовала, как щёки загораются. Вот ведь змей, полушёпотом говорит, завлекает…       «Кроули, разлогинься, боже!» — улыбнулась:       — Ты у меня не падающий Сокол, а тихонечко спустившийся. Да вот сюда прямо, — притянула большую ладонь к сердцу.       Богатырь от таких слов краснел, бледнел и делался ребёнком. В голубых глазах восторг появился. Неужто ему и не говорили? А девицы, их же много, толпами ходят!       Они ещё долго так сидели, молчали, иногда перебрасывались словом, но Финист первым заговорил о волнующем.       — А Димитрий как же? Твой защитник теперь.       Княжна глаза прикрыла, объясняя. Этой темы можно было не касаться, но раз уж богатырь славный просит ответа, сказать надобно.       — Мой стражник, и только. У него судьба иная. Ревнуешь? — без укора сказано, и понятно ребёнку даже.       Сокол задумался, а что в самом деле? Обида лёгкая его взяла, об том поведал, как сердце рвалось, что птицею пришёл, обманом слушал.       — Страшно мне опосля того, как ты едва не погибла. А случись чего? Мы узнать бы не могли. Ванюша Муромец чудесить начал! — так злило это, что Финист даже кулаком по столу ударил. — Траву забвения мне подсунул, выдать пытался, мол, тебя Варвара извела давно. А мне перья кровавые снились. Кабы не Василиса…       Алия за голову схватилась, больно ей сделалось, вспомнила, в чём вернулась домой. Когда собиралась надела блузку узорную, с пером на груди.       — Финист, теперь всё хорошо. То нам знаки были. Я своей кровью перья залила, и ты вчера, на моём камне след оставил, — смотреть в голубые глаза беспокойные счастьем было, тревогу из них прогонять:       — Всю мою кровь Алатырь впитал, теперь и твою тоже.       Ликовала душа птичья, сталбыть, боги так устроили, видели разлад меж ними, но и силу свою отнять не могли. Это смертью возможно.       — Венчаны кровью?! Ох, дела чудные.       — Знаешь, есть в моём мире болезни разные. Иногда приходится людям не просто руку вправить, чтоб кость росла верно, а и сердце новое, почки там… — Алия подумала о том, что похоже выходит, решила объяснить. — Наша наука далеко ушла. И люди решаются, чтобы родной человек прожил дольше.       — А я говорил, что вы — боги всевластные? Такое и помыслить сложно.       За разговорами почти цельный день и прошёл. Княжна вытребовала продукты, какие были, да обед справила знатный. Рассказывала, чего здесь можно выращивать, как поля засеивать. Финист слушал с восторгом: вот ведь правда, на пользу пришлось. Такая мудрая дева их земли родные почитай другим миром сделает.       — И что ж, править будешь, как отец твой? — спросил наконец, да пожалел.       Алия ничего не ответила, молчала, а лицо становилось белым, испуганным. Кружила по горнице, то хлеб нарежет, то крошки соберёт. Под пристальным взглядом не выдержала:       — А тебе только княжью дочь и подавай?! На меньшее такой славный богатырь и не согласен, как же, засмеют… — мысль, которую она гнала от себя все дни, теперь вернулась.       Сказала, не жалела, тоже ведь правда. Как Финист на неё смотрел, на чудо иномирное? Всё поддеть пытался, чтобы вместе с Иваном от его слов злилась. Алия больше всего на свете боялась, что правдой окажется. Княжеская дочь или жительница Белогорья, она ведь своя, не чета иномирным, с которыми иной раз позабавиться не грех и только.       «Что же ты, Сокол… Кого во мне видишь? Уж точно не девицу иномирную, она богатырю славному без надобности. Тогда уйду домой, пока можно. Без камня вернусь, друзья защитят, придумают», — выбежала на крыльцо и вниз по ступенькам.       Думы одолевали словно пробуждение ото сна тяжкого, бежать скорее хотелось. За углом одного из домов её схватили со спины. Закричать хотела, так нельзя, ладонь чужая мешает, а вырываться: себе дороже.       «Бедовая, как есть. Ну, в Москве обошлось, а в Белогорье зачем? Не такую сказку я хотела увидеть», — Алия уж распрощалась со всем миром.       — Елена, зачем ты так? — тихий, взволнованный шёпот. Финист не на шутку испугался, когда глаза зелёные помутились, а голос сорвался. Зря спросил, не время… Вышел следом, птицею тихой летел, думал не нагонит аль беда станется:       — Не хочешь взять данное правом рождения — твоя воля. Легче станет, так можешь кричать на меня, всё стерплю. Не печалься только.       — Руки! — и без того дышать трудно было, но богатырь со страху, а может… Крепко держал Алию, лишь только хватку ослабил, боялся переломить надвое. — Что толку кричать на тебя? Всё одно, не поймёшь. — девушка чуть отстранилась и хотела уйти.       — То моё дело. Слёзы лить понапрасну не станешь может.       Финист говорил тихо, а люди нет-нет, да обернутся в их сторону. Весь его мир сократился до зелёных глаз, в нежной зелени которых собирались тучи дождевые. Не один раз уж такое замечал. Раньше то была девица иного мира, одуванчик на ветру. Глядишь и нет её, где стояла, а сейчас… Одна мысль в голове кружила: «только б не заплакала, ножом по сердцу мне».       Разум больше не правил здесь. Сокол подступил ближе да поцеловал дрожащую девицу в скулу, улавливая, как она замерла. Поймал губы и соль первой слезинки, в глаза не смотрел. В грудь упёрлись две ладони, оттолкнули.       — Чего творишь, дурак? Люди же смотрят! — княжна шептала, не позволила кричать. На неё в первую очередь смотрела стайка молодиц незамужних, да старуха одна.       Финист огляделся, а ведь правда, люди. Непонятные эмоции, злые, разочарованные, удивлённые. Вон, одна девица рот раскрыла, дышит как рыба, поверить не может. Старухи шепчутся, головами качают осуждающе.       — Ужель суженную свою поцеловать не могу, успокоить? Позор какой разве? — богатырь нашёлся, ответил самодовольно, подхватил Алию на руки и пошёл к своей избе. В том переулке ещё стояли, буравили взглядами стену дома.       Княжна и сказать ничего не успела, вырваться из рук — покрыть позором обоих. Она-то ничего, отсидится у Ваньки в тереме, будет за книгами пропадать, через месяц-другой и забудут. А Финист? Ему как службу нести?       — Жди сватов, краса ненаглядная. Теперь уж точно, — Сокол решился заговорить, когда домой вернулись.       — Ну что ж ты… — Алия хотела ответить, что зря Финист к ней привязался, да подумала прежде. Чем обернётся слово — беспамятством ли, а может проклятьем очередным? Смешно выходит: от большой любви всё сладу нет, пока чужие друг другу, а уж ругаются, будто не один год вместе прожили. — Если готов терпеть всю жизнь мой характер неспокойный, то…       Финист прерывисто выдохнул, не позволил договорить. Взлохматил волосы и подошёл ближе, тяжело ему было видеть боль зелёных глаз, сердечные невзгоды.       — Елена, характер твой лунный не помеха мне. Давно всё понял. Где ещё такую диковину отыщешь? — слова нашлись какие-то неведомые, правильные, но болью отдающие. — Коль захочешь, мы в твой мир перебраться можем. Невелика потеря Белогорью от одного богатыря.       Девушка устало опустилась на лавку, ей хотелось простой тишины. Слова правильные были. Разность характера Луна определила. Камешек на груди вдруг теплом загорелся, длинную нить вывел к сердцам.       — Ты не заговаривайся! Родную землю никогда, и ни на что не меняй, понял? Даже я того не стою. Особенно я, — в голове кружило прямое: «Родину на неизвестно что не меняют. Ещё не ясно, понравится ли тебе тот кот в мешке», но говорить стоило иначе. Алия это всем сердцем понимала и чувствовала. Зачахнет Сокол с нею без земли родной, не справится в окружении бетона. В Москве и лесов нет, далеко до них.       Финист опустился перед ней на корточки, сжал в своей руке хрупкую ладонь, заговорил тихо. Желал быть убедительным, не давить.       — Елена, я ведь не то сказать хотел. Княжеской ты крови, и это не изменить, нет сил таких на свете, — в голубых глазах светилась тёплая уверенность:       — Белогорью с такой правительницей сыто и спокойно жить-процветать станется.       Девушка молчала, не хотела говорить, обидеть. И без того стыдно, истерику устроила, не дослушала. Финист ведь прав, можно всякое устроить. Долго сидели так, голубые глаза напротив искрились беспокойством.       — Финист, я знаю, это принять нелегко. Мне нужно отказаться от части своего предназначения. Будет поровну: в том мире родителей оставила, здесь титул, — Алия старалась дышать ровно, какая-то дрожь невнятная холодила кожу. — Пусть лучше Иван правит. Мой отец хотел наследника. Я буду помогать, знаю, как тяжела ответственность.       «Мудрое и непростое решение. Быть по слову твоему», — резвым движением Сокол потянул княжну ближе:       — Ивану и моя помощь надобна, чего греха таить? Отец его всегда знал нужды воинов, а тут…       — Знаешь, ты медведем был хорош. Сидишь, молчишь, — Алия вспомнила прежнее, уколола беззлобно. — Надо было так и оставить.       По смешливому тону, богатырь понял, что девушка его не боялась, думал прежде, что иначе было, да сам себя опасался, а теперь уж вспомнить можно. Неприятно ему в медвежьем-то ходить было, пускай только для княжны. Сам Финист в себе изменений не чувствовал. Как увидел полосы на руках Алии — сразу уверился.       Молча ходить, думать всякого и не иметь права ответить, пуще плена морского жгло. Все диковины мира иноземного неинтересны стали, одна лишь мысль была: «не погубить». Светила Великие доверие им оказали, помогли советом, нельзя было отплатить худой монетой.       Богатырь сумел понять, за что разгневался, где не прав был. Да только прощение ли его освободило, разве? Кровь девичья ведь, упорство. Елена могла и отказать в помощи, но доверилась, знала, что его руки несут увечья.       — Захочешь, княжна, обращай меня оленем, медведем ли, — Сокол улыбнулся после долгого молчания.       — Я подумаю… — в зелёных глазах мелькнули озорные искорки, Алька хитро повела бровью.       За окном смеркалось, небо приобретало красивый пудрово-фиолетовый оттенок. Через приоткрытое окно проник шальной поток ветра. На душе становилось тепло.       — Мне же пора! — девушка спохватилась, выпутываясь из сильных объятий. — А тебе завтра в дозор. Отдыхай.       Финист предложил прогуляться до терема в такой славный вечер, Алия не отказала, стражника своего отпустила ведь. Они шли неспешно, наслаждаясь стрёкотом кузнечиков и пением ночных птиц. В такой тишине и говорить не хотелось, всё уж сказано.