Нить меж двух миров

**** Озеро у горы к югу от города. 24 июня, вторая половина дня.       Они втроём наслаждались песней водопада, шёпотом листвы и теплом солнечных лучей. Столь необходимая сейчас тишина держалась долго, а после была нарушена неловким восклицанием.       — Сегодня же Ярилина ночь! Разлетался тут, птица лесная, понимаешь… — девушка недовольно повела носом, всматриваясь в проплывающее облако.       Гаспар, приподнявшись на локтях, поспешил осведомиться. Ему было непонятно большинство обычаев.       — Чья ночь, Илэри? Расскажи!       — Праздник такой. Ночью принято жечь костры, гадать на судьбу. Собирают ещё травы, венки плетут. В этот день границы миров стираются, и говорят, всякая нечисть и духи появляются среди людей.       Господин Тэрзо неопределённо хмыкнул, сжимая в пальцах какую-то травинку. Мир показался ему вновь бесконечным и щедрым на чудеса.       — Странные обычаи…       — Очень похоже на Сан-Джованни, без ярких парадов и моллюсков, конечно. Нельзя гневить хозяина рек, иначе русалки утянут на дно, — Алия вспомнила о весёлом празднике, который они все успели застать на Сицилии.       Рядом послышался вкрадчивый голос, полный невозмутимого спокойствия, тёплого как само солнце, но и грустного.       — Я читал о подобном. В «Хрониках», что странно, Азури жила в подземном дворце. Там всё из красивого камня — малахита.       Девушка с улыбкой перевела на него взгляд. Она плохо помнила что случилось в книге, но знаний о родном крае было не отнять.       — Ты прав, Карталь… Это владения Каменной Княжны или Царицы, как удобно.       Господин Эмрэ продолжил, чуть выждав паузу. Ему очень кстати вспомнились рассказы, прочитанные в книге.       — Хранитель и его гостья отправились на похожий праздник. А позже выяснилось, что в далёком детстве они встретились на том самом месте, — Карталь отвёл глаза, стараясь не смотреть на девушку. Одолеть свою привязанность не выходило. — Огненный цветок связал их судьбы в одну. Может ли такой и здесь быть?       Мужчина не смог решиться на месть сопернику, он воспитан иначе, и понимал, что судьба рассудила так. Уж не изменить ничего, однако хотелось пожелать, чтобы Финист не винил девушку во всех грехах. Алия уж точно была не виновна, она лишь хотела порадоваться немного.       «Птичка в клетке томится, ей полёт не знаком…» — Карталь некстати вспомнил строчку из детской песенки. А ведь правда! Боги сами того не желая, заперли девушку в этом мире.       — Может и есть. Но я не готова искать его, и вам двоим не позволю. Ещё не хватало приключений! — княжна говорила с нескрываемой строгостью и заботой.       Алия не помнила всех деталей, но догадалась: папоротник не легенда. Добыть его, без сомнения, непросто. Разные испытания подстерегают живую душу. Особо раз уж с цветком назад идти…       Гаспар снова нарушил тишину, что уже резала по ушам. Звенящая, пустая и совсем безжизненная. А они ведь сейчас в таком чудном мире, радоваться бы!       — Илэри, тебе нужен венок.       — Нет! — голос девушки был испуганным, — Тут есть обычай: запустишь венок по воде и судьбу свою найдёшь. Я не хочу, чтобы венок достался Финисту! — Алия провела рукой по волосам, окончательно спутывая их в бесформенное гнездо. Ей было сложно говорить об этом. Вот свадьба уж близко, но теперь что-то говорило о неправильности. Вспомнились слова матери. Огонь и вода были нужны, многие испытания… Сокол уже не справился с первым, пошёл на поводу ревности безосновательной. Что ж дальше будет? — Хотя бы не сейчас, не в этом году.       Княжна выразительно посмотрела на Гаспара и друг понимающе кивнул. Он понял всё по эмоциям. Девушка с радостью позволила бы забрать венок кому-то ещё, но обычай не позволит. А тревожить сердце Карталя — подло и больно.       — Мы всё равно сделаем венок. Илэри, я прослежу, он не будет в воде.       — Уговорил, — Алия грустно улыбнулась, — Вот только…       Рядом появился Карталь с небольшим букетом ромашек и трав, собранных очень бережно. Стебли отличались хорошей длиной, а соцветия наличием пышных лепестков.       — Если Госпожа не хочет, это могу сделать я. Джинан много раз просила плести ей безделицы, нитяные, а после и цветочные, — то, с какой нежностью господин Эмрэ упоминал о младшей сестре, было достойно уважения, — Вот и наловчился.       Друзья увлеклись нехитрым занятием и через четверть часа у них получился красивый венок с вкраплением трав. Княжна с улыбкой наблюдала за тем, какие усилия прикладываются, чтобы её порадовать.       Алия в самом деле начинала сомневаться, что поступала правильно, отказываясь от привычной жизни. Лунная госпожа не позволила бы ей умереть, а в Белогорье защитников и без того в достатке. Сейчас девушку тревожил Финист, его ревность, злоба и непонимание. Да, княжна поступила эгоистично, не взирая на то, какие здесь обычаи. Сокол непременно видел угрозу в чужаках и боялся за неё.       «За княжну боишься больше, чем за кошку безродную. С Елены Гориславны и спрашивай. Потом», — девушка беззвучно рассмеялась, лёжа на другой стороне пледа. — «А что до безродной… Знал бы ты, Финист, как мне больно. Загнала себя в ловушку. Те, кто меня понимают, здесь ненадолго».       Алия знала, что сказать такое богатырю — обречь себя, и не приведи Небо, невиновных друзей на проклятие. Гаспар должен вернуться домой к семье, у него дел в достатке. Хороший целитель душ человеческих всегда на вес золота.       Девушка сжала в левой руке край пледа, чувствуя резкие иглы боли. Кожу словно било молниями, а суставы не хотели разжиматься вновь.       «Я ведь тоже целитель душ, но увы, теперь детям помочь не смогу. Сиротам было важно знать: можно найти утешение в серых, безрадостных стенах, надежда жива ещё», — сердце защемило рваной болью, новым осознанием, — «Мечта, семья, родной мир… Едва ли вернусь туда однажды. Богов тревожить, просить о смене защитника — гадко, уже из-за Финиста. Дурак, а что поделать?».       Алия прикрыла глаза лишь на секунду, боясь вообразить как Соколу станется это пережить. Он ведь, пусть и сияющий как самовар, но простой, честный. Помогал ей больше, чем вредил да глупостями донимал. Один раз проклял, будет с него, но…       «Кого я убедить пытаюсь? Ему чувство вины не нужно, а мне и подавно», — глядя на проплывающие в небе облака, девушка прислушивалась к себе, — «Душу только рвать. Я и так будто мёртвая. Нет у меня маховика времени, чтоб повернуть цепь событий иначе. Так жить надобно, тут Иван, родители, друзья будут рядом. Эти двое уж точно не обрадуются, что думая о них, терзаюсь виной. Карталь с ума сойдёт от бессилия. Нет!»       Княжна сама не заметила, как на выручку пришёл спасительный сон. Лесной воздух и пережитые тревоги склоняли к покою. Хрупкой девушке не стоило так долго держать в себе боль, но и отдать её нелегко. Причинять страдания семье не хотелось. Что друзья подумают? Они ведь места себе найти не смогут. Неужели всё было напрасно и теперь их пути разойдутся?       Алия не заметила, как её сморил сон. Под защитой друзей она могла себе позволить. С ними было не так, как с Финистом. Легче, привычнее. Теплее! Карталь знал её не только как красивый фантик, но и о сломленной душе под обёрткой не забывал. Не навязывался, но всегда был рядом. Несмотря на разницу в социальном положении, Лев оказался ей близок. Гаспар — почти то же, что Иван. Больше внимания, чуткости и бесконечная его забота помогли окрепнуть. Открытый и авантюрный характер большого как скала, и доброго Гаспара был заразителен. Друзья помогали, направляли и открывали для своей Искорки весь мир. Большую его часть. Разве можно их всех оставить? Рецци, Ивэлин и Анри? Что они скажут? Будут метаться между мирами, если смогут?       Карталь заметил, что девушка притомилась и должна вернуть силы. Он ловко указал на это другу, Гаспар осторожно накинул на ближайшие ветви свой пиджак. Он уж пожалел, что палатки рядом не оказалось. Эмрэ в свою очередь озаботился удобством позы для сна. Алия отчего-то крепко сжимала плед и рвано вздрагивала, не иначе, от боли. Карталь осторожно высвободил тонкие пальцы из хватки, устроил руку, чтобы она не затекла, не вызвала боли.       В его тёмно-синих глазах отразилась какая-то противоречивая эмоция: желание уберечь, спрятать от этого мира хрупкую, не раз пострадавшую девушку, и… Отчаянный крик, напоминавший о делах, семье и работе. Тот голос разума, что велел отступиться. Лапой можно стать лишь непрерывно находясь рядом. А значит, бросить всё ради милой сердцу, но такой далёкой теперь.       Карталь поймал себя на безумстве: он стоит перед выбором. Оставить за порогом цивилизацию и поселиться в месте, напоминающем о викингах или периоде Каганатов, ханств… Стоит ли рвать сердце, глядя, как девушка находится рядом с другим? Знать, что дети… О, нет!       «Теперь я начинаю понимать, что чувствовали женщины султанских гаремов…» — господин Эмрэ невесело улыбнулся, наблюдая за безмятежным сном Алии. Небо над городом, затем княжеская библиотека. После — изба Финиста. Вторая половина дня, 24 июня.       Финист долго кружил над водопадом, а после улетел к городу. Размышлял, вспоминая слова иномирных гостей, их решимость. Неуютно богатырю сделалось. Коль такие молодцы займут его место… Отгоняя мысли, что вились недобрым клубком, Сокол добрался до княжьего подворья. Там уж Василь Прокопыч с Емелькой работали, вытачивали последние украшения для странного каменного изваяния.       Финист понимал, что негоже идти за советом к мастеру. Изобидеть можно, старец только семью обрёл. Сбрасывая птичье оперение, богатырь вспомнил о Микуле, бывший чародей бессмертный обретался в библиотеке.       «Вот ты мне и поможешь, Кощей. Зазря тебя вытаскивали разве?» — подумал спускаясь к нужной двери.       В палатах, что служили библиотекой, чувствовался запах пыли, застывшего времени и спокойствия. Финист осторожно приоткрыл дверь и осмотрел комнату. Убранство небогатое: сундуки с чернилами и пергаментом, книги да стол дубовый. Ни одной травинки, ни шороха непривычного.       — Микула, ты здесь? — позвал богатырь, настороженно вглядываясь в убранство.       Ответ явился нескоро, время неторопливо тянулось. Затейливые шкафы с пергаментами, книжицами и свёртками привлекали внимание. Ряды тянулись вглубь библиотеки, на небольших колоннах горели лампадки. Причудливый, тёплый свет и бездымное пламя завораживали. Финист неожиданно поднёс руку к огоньку, но ничего не почувствовал. Его быстро окликнул Микула.       — Чего явился, воин славный? — бывший тёмный маг не скрывал неприязни.       Опешив на мгновение, Ясный Сокол проговорил:       — Помощь мне требуется. С княжной Еленой сладить. Нашла себе защитников, — при этом воспоминании Финист дёрнулся от переполнявших эмоций, — Любо-дорого глядеть…       Микула слышал да замечал всё, что творилось вокруг. Ему не по нраву была перемена в Финистовом поведении. Богатырь то рвался в иной мир за княжной, а теперь уж и не рад был. Чародей понимал: молодо-зелено, коль так близко, не ценят жизни. Уж будучи тёмным властелином столько веков, Микула умел различить отчего душа мечется больше, где кровит сердце. Не хотелось ему, чтоб беда случилась с княжной. Но как предостеречь, сказать?       Крепко чародей задумался, да всё смотрел на богатыря. Вспомнил что-то давнее, и решил, что к добру будет.       — По-медвежьи лезешь, Финист, — укоризненно покачал головой Микула да бороду пригладил. — Коль жив был князь, отдал разве дочь свою за дружинника простого? Сам подумай…       Ясный Сокол стушевался и заинтересованно смотрел, не мог слова вымолвить. А и правда, Горислав Игоревич взял себе жену из мастерового люда, но справную и разумную. Добродетелей княгини с лихвой хватило, чтоб покрыть её происхождение. Финист помнил, как весь Белград шумел о том, что княжич их отверг Радмилу, дочку наместника южных земель. Долго люди судачили, уж после рождения княжны Елены. Тогда Финист наперво соколом обернулся, в ближнюю дружину отцовскую пошёл младшим помощником.       Всё вспоминал богатырь, немощно ему делалось, сердце разрывало болью. Уж отца-матушки с десяток годков на земле нет, младших детей они не прижили. Ясный Сокол погрузился в думы нелёгкие, и не заметил, как оказался на деревянном полу, средь палат библиотечных.       Микула рядом стоял, не решался отвлечь. Бывший тёмный властелин беспокоился о княжне. Елена ему жизнь вернула, своими годами заплатила, да никто об этом не ведал.       Волшба — то дело переменчивое, тяжкое, много сотворить дозволено, а плата… Чем богам великим откуп давать — никто не знал, они уж сами говорили, аль наказывали, к ответу призывали. Боязно с той волшбой, которую Белогор творил, а княжна Елена и подавно, силой Велик-Камня наделена. То честь великая и судьба горькая. Алатырь мог отнимать всё, что ему по вкусу: жизненную силу, любовь ближних, память человеческую, красоту… Елена Гориславна была покамест невредимой, а кто знает, где камень забалует, что ему по нраву станет? С тяжелым сердцем обратился чародей к богатырю, одна надежда на него:       — Я уж на цепях в подвале висел, когда Елена родилась. Да только сил моих не отнять тем, что тело на части порублено. Видел, как бывали тут гости с земель дальних, — Микула говорил прямо, вовсе не обладая Светозаровым характером вёртким. — Горислав Игоревич непременно нашёл дочке своей жениха славного.       Финист грубо прервал чародея, не по нраву ему слова такие были. Ишь чего выдумал! Богатырь свыкся с мыслью, что перед ним более не Кощей злобный, а Микула, чародей с опытом вековым. Да только речи его не всегда по сердцу были, хоть и каждый раз по справедливости. Это ведь Кощей направил его за живой водицей, научил, как достать.       — К чему мне это, Микула? Князь давно мёртв, дочка его тоже мёртвой считалась уж сколько лет. Забыли все о ней. А ежели кто и был, так иных девиц по свету полно, — Финист улыбнулся, вспоминая, скольких красавиц замечал по пути к Лысой горе, да белогорских. — Коль наречённая мертва, не зазорно иную невесту выбрать, детишек с нею растить.       Чародей кивнул, пряча горькую усмешку в густой бороде. Так, да не так! Иной раз годами наречённую ждут-ищут, по свету ли, по морскому дну… Ясный Сокол всё не хотел понять, чего надобно.       — Ты усмирил бы гордыню свою. Елена Гориславна никому не обещалась, тебя выбрала, дурня, — Микуле и хотелось бы позлорадствовать, да не к месту, — Береги её пуще жизни своей.       Богатырь рассмеялся, вскидывая голову. Этот переливчатый звук отражал в себе неверие, самолюбие и какую-то насмешку. Словно бы Финист приходил за иным советом.       — Княжна забавляется с иномирными, а мне ты велишь беречь её? Вот пускай друзья хорошие и справляют дела сами.       Микула вскинулся и шагнул ближе. Укоризненно покачал головой и произнёс:       — Финист, Финист… Не гневи богов. Гостям княжна без надобности, их дружба и верность отданы такой же иномирной, — чародей выдохнул расслабленно, понимал, что защитят друзья, не обидят Елену. — Девице-сироте они помочь готовы, к ней по зову пришли.       Богатырь лишь сильнее рассмеялся, сам не понимая, отчего сердце его таким ядом исходит. Язык словно сам слова злые говорил, пренебрегал тем, что в душе светлого осталось. Жгла богатыря не любовь — ненависть. К чужакам, к верности их девице иномирной, что явилась в его родной край. Финист вдруг осознал, что отдал бы все, чтобы девица оставалась в своём мире. Ему и Ваньки Муромца хватило. Сердцу бы воспротивиться злому умыслу, да молчало оно, полное горечи.       — У Елены Гориславны муж почитай имеется, ей без надобности такая дружба. А мне иномирная никогда по сердцу не была. На что она? Разок-другой потешить удаль молодецкую и только…       — Окстись, Сокол! Не смей богов гневить! — Микула не на шутку испугался. Сердце укололо резкой болью неприятной. Он и Финистовой силы почерпнул ведь, чтобы тело вернуть. Душу да волшбу Елена Гориславна для него сотворила. — Проспись лучше до вечера, а после приходи к реке. Глядишь и помиритесь.       Ничего богатырь не ответил, поднялся с пола и направился к выходу. По терему княжескому шёл он недолго, да завернул к Василию Прокопычу, совета спросить. Ещё в сенцах услышал голоса тех, кто вырастил княжну Елену, да войти не решился. Остановило его что-то сильное, неведомое. Финист лишь постоял у дверей, послушал, как о княжне говорят.       Таисья, мать её наречённая, удивлялась затее с камнем. Радостно было, что дочка занятие полезное нашла. Григорий делился с Емельяном и Василием Прокопычем своими секретами: как кость вправить, боль унять. Старый мастер обрадовался, есть с кем поговорить, окромя взбаламошного Емельки. Внучка-то занята была, но захаживала, пирогами угощала, о своих успехах говорила, старика слушала. Девица была нравом в отца, а лаской в его милую Даринушку, в матушку свою. Василию Прокопычу было отрадно голос звонкий слышать.       Богатырь добрался к себе в избу совсем уж скоро. И водица студёная не в радость была, и хлеб свежий. Сердце затуманилось, молчало. Что-то внутри пробивалось болью, но не имело таких сил. Поди попробуй, совладай с витязем могучим! Он с трудом отмахнулся от думы невесёлой и спать отправился. Вдруг прав Микула? Сладится ещё, на холодную голову.       Некстати вспомнилось то колдовство, обличье звериное. Тяжесть, страх и невозможность и словом перемолвиться. Елена Гориславна могла бы прогнать его, но помогла, и слова злого богатырь не услышал. Как же он теперь поступить должен? Простить иноземцу слова горькие да правильные Финист не хотел. Княжна выбор сделала.       «А был ли то выбор? Нешто цепь короткую выковал кровью своей на чудном камне?» — мужчина задумался и прихватил волосы, оттянул больно. Помогало всегда, а сейчас — нет, — «Ответом княжне пусть будет, предостережением».       В голове мутилось и Финист поспешно закрыл глаза, крепкая дубовая кровать его выдержала, не скрипнула даже. Богатырь любил спать на лавке, но его сон был рваным, беспокойным. Крыльцо княжеского терема, Белогорье. 24 июня, вечер.       Как только солнце начало клониться к закату, из посада выдвинулась странная процессия. Несколько старших — иномирных гостей, и своих, два чародея. Микула бережно уложил на дно корзины какие-то ткани, а Светозар оглядываясь по сторонам, думал проход открыть поближе. На крыльцо спустились Иван и Василиса, следом — Галина. Все уж знали, что она раскаялась, вреда не сотворит, да и простили. Явились Димитрий и наречённая его, Аксинья. Ратник тревожился, всё обдумывал, как девицы встретятся? Невеста у него с виду только хрупка и спокойна, а уж своего братца утихомирить смогла. Боялся Димитрий отчего-то, что не сойдутся девицы, не выдержат гуляний совместных.       Финист Ясный Сокол не торопился, ступал лениво, размеренно. Бран уж точно себе такого не позволил, а он тоже увязался, с Колобком вместе. Богатырю словно дела ни до чего не было, вроде и хочет пойти сам, а глядишь — силою гонят к озерцу заветному.       Глаза щипало ото сна, кудри не ложились в причёску, Финист протяжно вздохнул. В коротком жесте читалась беспечность, словно бы и не бывало утренней перепалки с княжной. Внутри у богатыря ещё горели искры сомнения и ненависти — едва ли не ко всем существам земным. Сокол понять не мог, как Елена могла клятву нарушить. Откуда эти двое взялись? И другое чувство тихонько пробивалось, стучало предупреждением, да Финист отмахивался от него. Будет ещё всякое слушать!       Хотелось ему птицею обернуться и летать всю ночь с ветром, но помнил, что нельзя. Кто в ночь колдовскую обернётся, ещё три дня человеком не сможет стать. Однажды случилось по незнанию, да матушка родная увидела, сберегла.       Иван придирчиво оглядел гостя. Не нравилось ему что-то, тревожило. Сестра была не маленькая, разберётся, и друзья помогут. Муромец решил не вмешиваться до поры, вдруг наладится всё?       — Ясный Пингвин, с нами пойдёшь? — Финист только кивнул, и Ванька не удержался, добавил, — Ты смотри, веди себя прилично. Давно в темницу просишься.       Василиса болезненно ткнула Муромца в бок, хорошо, что не ложкой какой! Девушка переживала о случившемся, скоро ведь и другая, третья свадьба. Лето обещало стать насыщенным, но что-то ломало все планы. Гости иномирные не чувствовались угрозой, а вот ближний круг настораживал, и оказалось — не зря! Беда случилась, но коль Финист думает исправить всё, то грех не попробовать.       — Вань! Ну успокойся, мы справимся. — Василиса улыбнулась. — Праздник радостный, поможет.       Светозар придирчиво оглядел компанию и сотворил проход. Воронка в пространстве росла, отдаваясь рябью и лёгким ветерком, запахом трав. Эти материи называли тонким местом — совсем ткань мироздания не разрывается, лишь тянется.       Гости иномирные обернулись на Ивана, и богатырскому сыну пришлось идти первым, под руку с Василисой. Финист объявился на поляне в самом конце. Поляна у озера к югу от города, 24 июня, вечер.       Волшебники разделились: Микула на берегу остался, Яга ушла травы собирать, а Светозар в терем вернулся. Запомнил старец дорогу, надобно было угощение принести да столы. Полегче и вернуть будет, коль путь знаешь.       Микула подошёл к сидевшим под каштаном, девушка поднялась ему навстречу, а её спутники тихонько поздоровались, узнали.       — Елена Гориславна, я тебе принёс вот, платье новое. Что ж ты, в этом… — маг кивнул на тренировочный костюм с разорванным рукавом, который девушка не сняла, — В этом нельзя. И друзьям твоим надо бы с нами быть в одном. Тут разная нечисть будет, утащит ненароком.       Алия криво улыбнулась и посмотрела на мужчин. Заставлять их носить что-то согласно обычаям — неправильно. Выбор должен оставаться.       — Если мои друзья захотят — сделают, а нет, так не тревожь.       Тут же Гаспар заинтересованно подошёл ближе. Ему понравилось, в чём местные ходили. Видел он только двоих, но одежда не казалась тяжелой, неудобной.       — Илэри, если нужно — мы сделаем. Пусть твоим близким спокойнее будет.       Девушка слабо улыбнулась и махнула рукой. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. А с Микулой она после поговорит.       — Хорошо. Вот только я… — Алия разочарованно посмотрела на больную руку. К вечеру она совсем прекратила действовать, пальцы больше не разжимались.       «У Ядвиги костяная нога, а у меня рука будет… Хороша княжеская дочь!» — почему-то мысль развеселила, но эмоции так и остались внутри.       Микула озорно улыбнулся и пригладил бороду. Он долго думал, как помочь, в книгах совета искал. Нашёлся один, иноземный.       — Ты приложи к плечам, оно и сменит прежний наряд. Я заговорил его. Сделается, на себе пробовал, да вон, на родителях твоих, — волшебник обернулся назад.       Девушка увидела, что Таисию Степановну совсем не отличить от Галины и Василисы. Рядом с Иваном стояла ещё одна гостья. Алия раньше её не видела, но по гляделкам, в которые потерянная девушка играла с Димитрием стало ясно — Аксинья. Внучка кузнеца была по-своему красивой: длинная черная коса, невысокого роста с тонкими чертами лица и маленьким, острым носом.       Дальше княжна не разглядела, она торопливо набросила протянутый Микулой сарафан на плечи. Ткань зашуршала и обернула тело, даже бездейственную руку.       Оглядевшись, Алия заметила, что друзья тоже преобразились. Гаспар довольно улыбался, а Карталь внимательно смотрел в сторону Ивана. Среди людей, расхаживающих меж деревьев, появилась новая гостья. Девушка была одета затейливо, в зелёный сарафан, вышитый цветами. Глаза серые, улыбка хитрая, но красивая. Волосы украшало мелкое и жёлтое — что из растений и не увидеть, далеко. Финист гордо и спокойно подошёл к ней, казалось и разговор смог завести. Всё поглядывал в сторону троих друзей.       «Если ты хочешь сказать, что легко найдёшь мне замену — пожалуйста. Больно надо», — Алия подняла голову и улыбнулась.       Вспомнилась глупая присказка: «Что сотворил на Купалу, то — пропало», боги могли простить всё. Елена Гориславна была княжеской дочкой по рождению. За такую дерзость Финиста могли сослать на дальний рубеж и высечь.       Даже оставаясь безродной кошкой, в своей излюбленной, шутливой манере, Алия не забудет этот укол так просто.       Новая девушка показалась смутно знакомой, вокруг повис шальной аромат острого перца. Все трое, не сговариваясь, чихнули прикрывая лицо.       «Ох, правда…» — в мыслях оживилось, но приёмная мать торопливо подходила ближе.       Таисия Степановна осматривалась и заприметила, как её маленькая Алия изменилась. Девушка больше не выглядела такой потерянной, однако тревожность сохранялась.       — Алечка, Иван просит, чтобы ты зажгла костёр. Идём ближе, — женщина одарила ласковой улыбкой всех троих.       — Так пусть сам и делает. Василиса поможет! — княжна пожала плечами, и обернулась к друзьям. Предупреждая вопросы, пояснила Гаспару, — Кто вместе костёр разведёт, сможет судьбу свою увидеть. Пламя высоко поднимётся — жизнь долгой будет. Я не хочу сегодня. Не с кем… — изучающе-равнодушно посмотрела в сторону Финиста и отвернулась.       В центре поляны, стараниями Ивана и Димитрия был сложен добротный костёр. Поверх веток было привязано старое колесо от разбитой телеги, затейливо оплетённое травами, ещё зелеными, но уже засохшими — полынью, крапивой и душицей.       Иван ещё раз оглянулся на сестру, но Алия только улыбнулась. Василиса протянула всем по клочку сухой соломы, пользоваться бумагой — не по обряду. Димитрий помог высечь несколько искр, у Муромца получилось не хуже, он ведь в походах бывал.       Аксинья взяла наречённого за руку, они вместе бросили свой соломенный факел на кострище, трава рассыпалась сверху, проникая в самые тонкие веточки. Иван с Василисой осторожно обошли костёр по часовой стрелке, разбрасывая два пучка соломы у самого основания костра. Искорки спрыгивали вниз и пробирались к колесу, цепляясь за травы. Столп огня ярко вспыхнул, гонимый ветром и соединился с верхними ветками. Все стояли вокруг костра и молчали, наблюдая за танцем.       Один только Финист остался на своём месте, увлечённо беседуя с неожиданной гостьей.       — Доброго вечера, красавица. Ты откуда будешь? Не видал тебя в Белогорье… — Сокол торопливо подошёл к незнакомке и вежливо заговорил, не переставая улыбаться широко и самодовольно.       — Марья, — последовал грустный, чуть шипящий ответ, богатырь догадался, что зря спросил, — Нездешняя, в гости пришла к местной знахарке, скоро и домой ворочусь.       Девушка показывала свою отстранённость, но Финист всё не унимался, что-то говорил о подвиге недавнем. О княжеской дочке рассказал.       Мара не любила бывать в местах, где на Ярилин праздник мужчин поболе, чем девиц. Женщины её почти не замечали, и кикимора питалась их болью, забирала всё, до капельки. Такие дни она справедливо называла «бескровной охотой», лишь с той разницей, что крови не пила. Эмоции много вкуснее, такое мимоходом подтверждали многие путники, да девки, пришедшие топить несчастливую любовь на её болоте.       В Белогорье Мара оказалась случайно, очередное убежище попало в отсвет Луны, когда она спала в кувшинках. Не повезло, но Мара помнила, что выбраться можно лишь после Ярилина дня, когда Луна вернётся обратно. Над болотом станет сиять и перебросит, откуда взяла. В этом мире ей приходилось уже бывать, познакомиться с моховицей.       Кикимора и добычу себе нашла — целых четверых путников, да откуп хороший получила, колечко затейливое, браслет. Самым вкусным и желанным угощением стала боль незнакомой девицы, что так рвалась всех спасти. Глубокая, резкая, покрытая многолетней коркой, и оттого ещё вкуснее.       Мара сразу узнала этого богатыря, пусть и без доспеха, лишь в рубахе алой. Иных его спутников разглядеть сложнее: вон, у костра девица смелая, стального меча владелец и ещё одна их спутница, в коей кикимора учуяла тину болотную. Тягучую, холодную, по-домашнему приятную.       — Что служивый, с девицей рассорился, не иначе? — Мара кивнула в сторону кострища, где мелькали фигуры людей.       Финист тяжело вздохнул и посмотрел в указанное место. На поляне собрались всё: иномирные, свои, нечисть магическая. Некоторых он был рад видеть, иных предпочёл не замечать — княжну и её друзей. Сердце тихонько потянуло болью. Рассорился, обидел… Но это были крохи. Сокол заприметил: Алатырь не властен над ним сегодня, сердце болит по-иному, разум не затмевается глупостями. Сочувствием, желанием защитить.       Богатырь перевёл взгляд на девушку, стоящую близ него. Марья понравилась Финисту своим спокойствием, отстранённостью. Её красота была пугающе-притягательна: тёмные волосы, серые глаза в стальном блеске которых отражалась решимость, ледяная улыбка и голос. Взрослый, чуть хрипловатый, не бархатный, лишенный сладости. Что-то внутри подсказало — голос без лицемерия.       Княжна Елена совсем иная, тёплая, блеск зелёных глаз напоминал Соколу о непролазной чаще, высокой траве. Глаза княжны будто целый мир, её смех — переливчатые колокольчики, в улыбке неизменно понимание и доброта.       Иномирной девице, пришедшей тогда с Иваном, Финист не обрадовался: дерзкая, грустная и отстранённая, собирающая все худые проклятия их мира. Как только Лихо Одноглазое не повстречали, уж и его бы задобрила! Сокол не жалел бы, вернись она в свой мир, так ведь, что за напасть, княжеской дочкой оказалась! Понять бы, когда граница между ними появилась…       — Рассорился, да не хочу о том говорить, — ответил мужчина лишь спустя некоторое время. Собеседница не торопила, не рвалась услышать ответ.       — Раз не хочешь — мне дела нет. Совет понадобится, так выслуш-ш-шаю, — голос Марьи сорвался в шипение, но богатырь лишь отмахнулся.       У костра произошло небольшое знакомство — Алия захотела объяснить Василию Прокопычу, что за люди с нею. Мастер не возражал, обрадовался, но поначалу был строг.       — Что ж, внучка, эти двое тебе, верно, иных молодцев дороже? Где ж наречённый, отчего в стороне стоит? — старик будто не внучку, а свою Дарину отчитывал. Беспокоился ведь, заприметил, Финист вдалеке стоит, да не один. Сталбыть, размолвка у них вышла?       — Дедушка Василий, мне они — семья, дороже жизни, как и все, кто рядом стоит. Карталь и Гаспар не заслужили твоих худых мыслей, коль есть такие. Они мне помогли от горя оправиться, ещё до встречи с Финистом, — Алия не злилась, говорила просто и от сердца, — Карталь собирался уж назвать меня женой, да судьба иначе выдумала.       Девушка погрустнела и быстро смахнула подступающие слёзы. Она была готова идти в бой, отстаивать этих двоих, хоть у бога, хоть у самого чёрта! Финист же казался насмешкой судьбы. Княжна искренне надеялась, что не прогневит богов.       — Ну что ты, внучка, что… — Василий Прокопыч придержал её, помог дойти чуть в сторону, где мужчины расставляли столы и лавки, — Прости старого, жизнь иную прожил.       Алия улыбнулась, примирительно обняла деда и юркнула в сторону, к друзьям. Димитрий уже успел познакомить их с Аксиньей. Девушка оказалась простой, спокойной и смешливой.       — И ты здравствуй, Елена Гориславна. Прости, не нашлось раньше времени свидеться, — голос мастерицы звучал тонко, но уверенно, — Я благодарна за то, как твоей милостью счастье обрела. Уж с именитым воином худо пришлось бы.       — Да будет прошлое вспоминать, — Алька отмахнулась от невесёлой мысли, и ответила уже серьёзно, — С именитыми всегда так, им только красавиц и подавай. Золото на шее, а в сердце — пустота одна.       Девушке некстати вспомнилась Есения Лесавишна с её тонким предостережением. Лесная дева была хоть и молода — Василиса поведала после, но прозорлива. Точно моховица указала Финисту на изъян. Сердце у богатыря пустое заприметила, фальшивое. Может и к добру всё это? Вон, нашёл себе иную девицу.       Алия держала все эмоции крепко, из бушевавшего сознания не удалось вырвать даже скупой слезинки. Её отвлёк шум у кромки озера. Водяной явился и друзья опасливо смотрели на плавающего полу-человека. Речной повелитель, заприметил девушку и подозвал ближе. Оглядываясь недоверчиво по сторонам, задержал взгляд на Финисте, таившемся в самом углу поляны.       — Елена, ты приглядывай за всеми тут, и Финиста подзови ближе. Нечего ему с болотной девкой знаться, ещё утащит, да притопит. От неё гнилью болотной и мертвецким духом аж за три версты несёт. Вам не услышать, это надобно быть нашей крови, — Водяной недобро повёл усом в сторону непрошенной гостьи.       Рядом оказались Иван и Карталь, благо остальных занимал Гаспар, что-то весело рассказывая. Господин Эмрэ оглянулся на богатыря один раз, но этого хватило.       — Алия, это Мара — болотница, я о ней читал, — мужчина высказал опасения только перед друзьями. Иван рванулся в сторону, однако его ловко придержали.       Княжна отвесила брату подзатыльник, стараясь обернуть всё в простую размолвку.       — Вернись на место, неугомонный. Финист заслужил, пусть. Хорошая ему награда, как раз такой и достоин.       — Алька, ты чего такое говоришь? Это же Ясный Пингвин, его спасать надо! — Муромец непонимающе смотрел на друзей. Хоть он и недолюбливал Сокола, но знал цену его помощи.       Карталь вмешался, флегматично поясняя и удерживая уже сидящего на земле Ваньку.       — Пингвин — очень благородная птица, они со своей парой проводят всю жизнь. Доказанный факт, — господин Эмрэ презрительно дёрнул скулой, но не обернулся, — А у вас здесь любая другая птица. Я подскажу: лезет в бой, подслушивает чужие разговоры, не стесняется нанести увечья тем, кто защитить себя не может, — на последних словах Карталь посмотрел на девушку, она ответила безмолвным согласием.       Княжна держалась спокойно, уж Финист не стоит её слёз и расстройства. Раз богатырь отыграться решил за друзей… Алия приняла самую расслабленную позу и направилась к Соколу, обходя костёр.       Кикимора показно удивилась, её собеседник и бровью не повёл. Осмотрел будто небрежно венок белый на голове княжны и сарафан простой. Взгляд выцепила рука, прижатая к талии, слишком неестественно, грубо. Тонкие полусогнутые пальцы всколыхнули богатырское сердце непривычной болью, резкой, горячей.       Алия обратилась к гостье.       — Здравствуй… Ты не из наших земель? Среди белогорских такой красавицы и нет.       Кикимора холодно улыбнулась, по привычке обнажая зубы. Это её не испортило, напротив, придало радости.       — Марья. Не из этих краёв, ненадолго пришла, — в словах сквозило хищное предупреждение.       Финист дёрнулся и поспешил спровадить Алию, но девушка была непроста.       — Что, Финист Ясный Сокол, всё за гостьями ухлёстываешь? Наши девицы не по нраву тебе, аль достойных такого богатыря не осталось? — улыбаясь искренне, Алия не спешила говорить тише, — Вновь иномирную приглядел, чужую. А хотя… Вкус у тебя есть. Хороша девица! Прежняя была какая-то совсем безликая.       Княжна посмотрела на Мару вновь и замерла, любуясь, одарила улыбкой. Уж девушкой болотница была красивой.       — Елена Гориславна, в Белогорье… — Сокол пытался сказать хоть слово, но его перебили.       — А ты, красавица, бросай его… Непутёвый богатырь, — чуть ближе склоняясь к Маре, совсем громко заявила и подмигнула, — Ко мне приходи, беседой развлечься. Приходи, у меня веселее будет, слаще…       Алька смотрела на кикимору томным, уверенным взглядом, зелень глаз заволокло чертями. Болотница невольно почувствовала, что уши краснеют, а её саму раззадоривают эти глаза. Девица попалась непростая, в ней было что-то от лёгкого мотылька: красивое, опасное и уж до чего притягательное.       Мара не часто забавлялась с девицами так, проще было утопить, прокусить горло. Наслаждаться вкусом крови, но бывали захожие не из пугливых. Ластились, волосы цветами да лентами перевивали, хвоста не страшились. Болотнице нравилось, как тёплые пальцы щекотно бегали по чешуйкам на её плечах, гладили острые уши. Одну такую девицу Мара отговорила топиться в её болоте, забавно вышло.       Финист вначале оторопело наблюдал за улыбками, взглядами шальными. Показалось на миг, что уж и без него не заскучают.       — Мне иномирные противны, княжна. Нет, Марья хороша, конечно, да только… — богатырь не успел подумать, сказал.       На удивление тихие переглядки продолжились. Алька запомнила наставления Микулы, взглядом общаться иногда удобно. Вот она и говорила, спокойно, осторожно. Предложила шкатулку с жемчугом за услугу одну.       — Мне помощь надобна, подсобишь? Вон, суженный как был дурнем, так и остался. Понять не может, княжью дочку он любит, а вдруг иномирную, что ускользнуть пытается. Не поймёт сам, и меня не станет слушать, — девушка спокойно излагала мысли, подсказывала, — Пообещай ему то, что я уж дать не смогу. Нескоро дети появятся, а Финисту только этого и нужно. Согласится, не опомнится — туда ему и дорога, свободна буду. Попрошу Водяного тебе шкатулку жемчужную принести.       Алия выглядела спокойно, и всё же болотница учуяла боль и тревогу. Не такую, как прежде, а лёгкую, словно сомнения одолевали девушку. Да разве ж она теперь не на своём месте? Шла через болото сиротой, а из Северных земель княжеской дочкой вернулась. Лесные обитатели услышали от птиц, им всё слышно, всё ведомо. Синицы да пичуги трещали о замерзшей в метель девице, о Кощее, что вернулся. Птичий говор не всем понятен, и только Есения Лесавишна догадалась, рассказала болотнице знакомой.       — Сделаю дев-ви-ца. Ты мне приглянулас-с ещё на болоте. Вкус-сно было, — Мара отвечала с шипением. Она ведь пришла повеселиться и урвать кусок тоски, а может и горя. Чем богатырские чувства не еда?       Княжна осторожно отклонилась в сторону и приняла самый спокойный вид. Слова Финиста её не ранили, хоть и слышала всё.       — Я помочь могу, надобно? — кикимора спохватилась, притворно хлопнула по сумке и вытянула мешочек с травами, — Завари настойку, завари… Поможет, руку вылечит.       — Мне живая вода без толку, Марьюшка, без толку, — чувствуя на себе взгляд Финиста, девушка решила дойти до конца, — Навсегда так. Но я благодарна тебе. Приходи к нам, погрейся у костра. У нас пироги с ягодами, мои родные рады будут.       Кикимора выдержала эти слова стойко, чуть улыбнулась и перевела взгляд на богатыря. Зелёный от злости и бессилия, Сокол боялся дышать. В голове послышались наговоры.       «На что тебе девица с одной рукой? Ни шить, ни прясть, ни ужин сготовить», — иные голоса, спокойные, обличающие, твердили, — «Сам виновен, сердце чёрное. Женись, всё одно женись. Грех свой искупишь…»       Финист сжал бьющий висок ладонью, а после закрыл глаза. Дышал шумно, недолго. В мыслях смеялись, всплывали многие голоса. Опомнился лишь, когда его плечо сильно сжали. Рядом стояла Марья, а княжеская дочка светилась от радости в окружении, как сама их назвала — семьи.       Алия быстро условилась о важном и ушла к друзьям. Осталась бы, так не выдержала — сердце начало рвать на части, больно, протяжно.       «Ну, я уж не настаиваю, раз тебе так… Живи долго», — девушка поняла, что из-за крови на камне ей так паршиво. Не хотелось проклятьями сыпать, себе хуже делать и никому больше.       Иван, наблюдавший за сестрой, широко улыбнулся встречая её. Ему в новинку, что девушка так не постеснялась сказать. Лицо Финиста, меняющее цвет от злости и досады все уж разглядели.       — А ты у нас и по девушкам тоже? Что-то новое… — Муромец присвистнул не стесняясь ни старших, ни ровестников.       Алия спокойно посмотрела на него, затем на друзей. Гаспар только улыбался довольно, а Карталь и бровью не повёл. Мужчины знали, чего стоит ожидать и затейливая сцена показалась им даже уместной. Кто-то ведь должен проучить Финиста. А уж его собственным оружием — любо-дорого поглядеть.       — Я у нас по справедливости, Ванечка. Справедливость — она женского рода, — княжна была внешне спокойна, не выдавала себя ни голосом, ни взглядом.       Пока шептались родители, а Василий Прокопыч задумчиво изучал богатыря, топчущегося у края поляны, мужчины улучили момент удобный к разговору.       — Илэри, так его, павлина! Будет знать… — Гаспар весело делился эмоциями.       Алия на мгновение сбросила холодную маску и стала вновь собой. Её плечи задрожали в беззвучном не то смехе, не то приступе слёз. Девушка смотрела в одну точку, прикрывая рот ладонью. Хотелось кричать, шептать, бежать и прыгать в реку. Настроение оказалось переменчивым, словно холодной водой окатили.       — Гаспар! — настойчиво позвал господин Эмрэ. В его глазах плескалось беспокойство. Вечер и встреча с этим воином не сулили хорошего, но сейчас…       Лёгкое настроение улетучилось сразу же, стоило мужчине заметить, как у подруги трясутся плечи. Это была беззвучная истерика, уже знакомая ему. Алия усмиряла свою боль именно так.       — Илэри, ты что? — господин Тэрзо обошёл девушку, закрывая её от любопытных взглядов. Не нужно знать, что всё вернулось, родителей зря тревожить.       — Ему иномирные противны, — Алия неловко ткнулась носом в плечо придержавшего её Карталя. Он сразу нахмурился и зло обернулся назад, выцепил безразличный взгляд Финиста, и встревоженный — болотницы.       — Ему иномирные противны, — спокойно повторить у девушки вышло не сразу, — Он не жалеет об этом. А княжескую дочку вылечат, — беспокойно стирая с лица невидимые пылинки, Алька закрыла глаза. После расслабленного выдоха, её лицо изменилось.       Друзья наблюдали перемену и были готовы ко всему — вызвать на дуэль обидчика, поговорить, даже увести Алию отсюда, вопреки правилам. Чего не сделаешь ради спокойствия близких. Но девушка выглядела так, будто случилось нечто иное.       — Госпожа, всё хорошо? Ты бледная…       — Карталь, не беспокойся. Мне лучше, чем кому-то ещё. Раз Финист хочет, чтобы гости ушли, гости уйдут, — Алия загадочно улыбнулась.       Гаспар проследил за этим хитрым взглядом и понял: добра не жди. Такие обиды не прощаются легко, но сердце у девушки светлое. Она придумает свой случай.       — Гости уйдут красиво. Но сначала насладимся вечером, — удивительное настроение охватило троих друзей, господин Тэрзо уловил эти пряные нотки зарождающегося веселья.       Они вернулись к костру, где Иван уже сыграл «В печурке огонь», известную в их мире песню. Наверняка это была не единственная песня. Девушки, сидящие у костра, слушали с интересом. Василиса улыбалась, поглядывая на гостей, Димитрий хмурился, будто вспоминал что-то важное, но его отвлекала наречённая. Аксинье совсем не нравилось такое настроение, она была готова уйти куда угодно, подальше, лишь бы с Димитрием не разлучаться. Приёмные родители о чем-то шептались с Галиной.       — Ты гитару притащил, да? — княжна оживилась и провела пальцами по струнам на грифе. Иван осторожно придерживал инструмент.       — Не поверишь, с антресолей упала, — улыбнулся спокойно. Вот теперь эта находка пригодится, развеять дурные мысли. В Ярилину ночь всё удивительно шло не так.       — Дочка, это я показывал гостям как будет замечательно переложить тонкие стихи на мелодию гитары, — Григорий Владимирович склонил голову вбок, стараясь разглядеть, а не случится ли недоброго?       Никто и опомниться не успел: господин Эмрэ завладел гитарой и на пробу вывел первый аккорд. Приноровившись, он задумался ненадолго, а присутствующие затаили дыхание.       Каждый думал о своём. Василисе нравился праздник, тихий, семейный, надёжный. Иван поделился с ней своими находками и опасениями за сестру. Утреннюю стычку переживали с трудом — живая вода принесла мало толку, а иного средства и не знали. Светозар глядел во все свои книги, Микула припоминал древние заклинания, да всё не то было. Костяную руку не отважились творить. Девица молодая, авось излечат…       Димитрий маялся обрывками памяти неясными, уж больно сердце они рвали. При каждом новом слове, при неведомом звучании врезались в голову. Было здесь тёплое, давно утерянное словно.       Аксинья заметила как наречённый тревожно вертится на месте, усидеть не может. Медовые глаза заволокло тьмой вязкой, прежде мастерица такого не замечала. Отговаривал её Терентий, всеми карами грозился, коль сестрица станет женой простого стражника, не родовитого. Сердце тянулось к Димитрию, и уж больно к случаю Финист Ясный Сокол повиниться пришёл. Говорил, что по недосмотру всё приключилось. Искренность в его словах была, свет яркий.       Рвался богатырь к неведомой дочке княжеской. Да только весь Белград знал: княжну извели уж, вместе с отцом родным закололи ненароком. Добрыня Никитич и похоронил их вместе, всем могила известна, тела не прятали.       Аксинья толком и не огорчилась, но как все стала называть девицу Еленой. Раз слухи новые пошли, отчего супротив народа выступать? Чего ж поможет? Пускай люд честной радуется.       Галина засматривалась на Ивана, вспоминая, что сотворить хотела, как счастье такое разрушить. Совестно ей было, да уж в сырой темнице отбыла срок. Радовалось сердце материнское и болело — мужа не сберегла. Не хотела ранить Илью, а вышло вон как. Одна радость — сыну подсобить, внуков ждать и жить мирно.       Старый мастер переглядывался с Емелькой, всё назад оборачивался. Финист притаился среди кустов, нашёл себе девицу. Авось и верно, что до свадьбы не дошло? Вдруг недоброе задумал? Терять новообретённую кровь — немыслимо, тяжело. Василий Прокопыч жену и дочку не сберёг. Работой жил и только. Как бы ни был строг, а понимал мастер, что сердце позвать должно само. Нечего внучку печалить, натерпелась уж.       Карталь наконец провёл пальцами по струнам, зазвучала лёгкая мелодия, с затаённой нежностью повествуя о свете любимых глаз.Мужчина следил за мелодией, но чувствовал взгляды друзей. Понимающий — Гаспара, и наполненный особой теплотой, тот самый, о котором говорил сейчас. О котором нужно было молчать, да только он не утерпел.       После минутного замешательства гитара заиграла вновь, то были «Девушка и кувшин», подслушанная у самой Алии «Последняя поэма» . И несколько тонких, пронзительных газелей султана Мехмеда Фатиха, труды Авни, вдохновенного провидца. Строки о верности, дружбе.       Девушки слушали молча, напряжение росло. Таисия Степановна успела вытереть нечаянную слезу. До чего пронзительным был голос молодого поэта. Даже Аксинья отвлеклась на лёгкую мелодию. Было в сладких речах верное, простое.       Мелодия тронула сердца старших магов — Ядвига обменялась нежными взглядами с Водяным. Таких пронзительных слов они и не ведали. Микула с грустью следил за небесной цепью и Луной, ярко светившей над поляной.       Светозар хмурился, раздумывая как примирить княжну с Финистом. Люди взрослые, а беду сотворили. Чародей знал: расколется Алатырь, силу великую потеряет всё Белогорье. Жалел уж, что девице открыл все тайны, сундук приданого вернул и меч отцовский. Авось не знала, так удалось сдержать от поступка неосторожного? Рассорилась ведь с Финистом, из-за друзей своих.       Светозар не уговорил богатыря обождать, сил не достало. Птицею вылетел Финист из каморки его, сюда полетел, на поляну эту. Чародей сам приглядывал, слышал клятвы, слова верные да искренние. Ох и злился богатырь! Ему девица доставалась просто — бери, и женой называй. Елене иная забота: мир прежний оставить, семью. Не удалось привлечь девицу волшбой, заморочить скорее.       Ясный Сокол ещё долго бродил у дальних деревьев, с гостьей беседу вёл. Ежели некому сердце открыть, так любая душа сгодится. Рассказал богатырь о путешествии долгом, о княжеской дочке и проклятии его. Друзей припомнил вскользь, чести много им, вон, красуются песни поют! Финист знал, что поступает дурно… Вот только Алатырь не остановил его, не стал девице защитой. То верный знак от богов?       — Всё уж к свадьбе готово было, так явились эти… — холодный презрительный взгляд был направлен на Карталя, и совсем немного скользнул по Гаспару, — Сетовали, мол, как тут без нас? Такая досада, славную битву пропустили. Да чтоб они… — на плечо неожиданно легла тонкая ладонь.       Марья уже привычно заглянула в голубые глаза. Тянула боль и ненависть медленно, чтоб не заметил, не разгадал её суть. Не надобно богатырю, уговор иной.       — А тебе, служивый, какой интерес к той девице? Нашёл бы иную, раз не сложилось. Судьба забавы ради не упрямится, — сладко улыбаться кикиморе наскучило давно. От мерзкого жеста сводило челюсти, но взгляд шальных зелёных глаз, кошачий, игривый, раззадорил, как тогда, на болоте.       Согласилась — слово надобно держать. Уж будучи навьей девицей, этот зарок Мара выучила. Те, кого люди кличут нечистью — следуют своим целям и клятвам гараздо вернее, чем люди. Черти, нечисть, тёмная сила… По виду лишь судят, не по делам.       — Связаны мы кровью уж, крепко.       — Так ли крепко, молодец? — болотница прищурилась, — Не заметила тут девицу на сносях… Аль что, иной кровью дело скреплено?       Финист протяжно вздохнул, провёл рукой по светлым волосам.       — Кровь моя на камешке…       — Камешек в утке, утка в зайце, а заяц в ларце да на цепи? Со смертью тёмного властелина ты путаешь, — Мара насмешливо повела бровью.       — Не жена она мне! — Сокол не выдержал, выкрикнул зло и спохватившись, ударил кулаком о ближнее дерево, — Раньше времени не хотел неволить…       Болотница склонила голову вбок, останавливаясь перед Финистом. Ручейки тонкие да чёрные от него тянулись, смелости придавали.       — Тебе детишек надобно, чтоль? Жена без надобности такому делу. Ты не её — себя неволить боиш-ш-ся.       Сокол на мгновение опешил, а после задумался. Долго молчал.       «А ведь и правда, короткой цепью мне стала кровь на камешке. По рукам-ногам опутала. Никогда прежде и не глянул бы на иномирную. Зачаровала, как есть! Ведьма… Глаза зелёные, чтоб они…» — мысли злые кружили от бессилия, богатырь не знался прежде с людьми простыми. Сердце ухнуло в пятки, забилось тревожно, — «Ты мне, Финист, это брось! Проклял уж единожды. Освободил бы девицу от власти Луны Великой, всем легче станется, а до поры и думать не смей».       Из тяжелых мыслей его вернуло короткое прикосновение к плечу. Марья стала уж привычной, спокойная, острая на язык, да то ладно. Не любо — не слушай.       — Где летаешь, птичка? Надумал?       — Чего надумал? Не услышал, Марья, прости, — Финист честно признался, прослушал ведь. Все мысли глаза зелёные заполонили…       Кикимора тихонько цыкнула — не услышал, снова повторять. Приняла самый благодушный вид (на себя поглядеть, дак скрутило бы и вырвало), и повторила:       — Коль хочешь, я тебе сына подарю. Скажешь после, мол, в лесу нашёл, дозором проходили. Девица-то хворая, кожа да кости, рука одна… — Мара притворно невесело понизила голос, выдавливая сочувствие мнимое, — Грешно сказать, сердцем ведь добрая, а наружу, вон, калека. Да чего с сердца взять, оно внутри, его и не видно почитай. А с одной рукой ни шить, ни прясть… дитя малое не удержать!       Болотница выжидающе смотрела на мужчину, руку протянула. Согласится ли, откажет? Шкатулка жемчужная за работу полагалась, и потешиться она может. Красивый богатырь, статный, кровь наверняка сладкая… Кикимора коротко и мечтательно мурлыкнула, и замолчала. Зерно сомнения взойти должно, время надобно.       Финист задумался вновь. А ведь и правда, что с княжны взять? От власти отказалась, семьи нет, лишь старик один у неё. Ивану свою семью оберегать надобно, Василису. Ни кола, ни двора, лишь глаза зелёные, сердце доброе — всё приданое и есть. Теперь и не сладится у них с детьми-то, одной рукой как по хозяйству хлопотать? Иным белогорским женщинам и двух рук мало! Корову подоить, в избе убрать, хлеб свежий выпечь. За детьми приглядеть…       Марья не стала бы предлагать шутки ради, она спокойная, холодная, в своём-то уме. Они вдвоём и мёда сладкого не пили, хмельного.       А что ребёнок — лесной дар? Станется кому лезть в это дело. Вон, ребятишков где только не находят! В домах погорелых, на стогах сенных и под крыльцом… Нешто до лесного найдёныша кому дело? А Финист секрет сохранит, зато сын будет свой, родной, желанный! Пуще жизни беречь будет дитя, учить всему. Космос, Небесный чертог богов.       Сокол только и хотел согласием ответить, как помутилось перед глазами. В одно мгновение стоял на земле, а теперь — в чертоге небесном, подле господина Солнечного. Печален и хмур показался ему хозяин поднебесья. Таким уж не был, когда Луна захворала от проклятья неосторожного.       — Воин славный… — звонкое эхо разнеслось вокруг. Были б окна — вышибло тотчас! — Финист Сокол Ясный, чего ж творишь?! Судьбою недоволен, девицы пригожей тебе мало. Не та? — в гневе золотые глаза налились огнём, богатырь успел лишь отступить назад.       Господин Солнечный шибко скоро рядом оказался, глянул в глаза голубые и отвернулся. Долго бродил по чертогу, в окна глядел на дочек своих пригожих. Обернулся после, накрутил прядь волос на палец и спросил невзначай:       — А ты, воин, точно ли за княжеской дочкой шёл ночью тёмной в лесу? Её вырвал из лап кошмара, насланного моим сы… — Солнечный резко осёкся, мотнул головой, рассыпая золотые волосы по плечам, — Княжья дочка тебя из болота вытащила?       Перед Финистом мелькнули воспоминания, проплыли неторопливо, разглядеть уж станется. Вот они у лесных кряжей, рядом с мороком ночным.       — Иван, пусти! Я должна быть там, пусти… — Елена тогда спутала его с Муромцем, а он и не сказался. Утаил, но сберёг, живой к костру вернул.       Болотный морок перед глазами встал, теперь уж разглядел, услышал, что кикиморе сказано было. Видел, как девица от кровавого морока отбивалась. А Димитрий, нет… Марк! Имя до чего редкое, «защитник, воин». Заливался ядовитым смехом, силясь посеять в сердце сомнение, вырвать время. Но девица справилась, расплатилась своей любовью к нему. Хороший залог. Болотница и рада отпустить их, да не всех.       — Железного Дровосека тоже отдай! Не оставлю его гнить у тебя, — простые слова, искренние. Забыла словно все его насмешки недавние. Вызволила.       — Девица то была, как сама Елена говорит — кошка безродная, — Финист наблюдал за ускользающим воспоминанием с тревогой. Что ж ещё готовит встреча?       — Безродная?! Царевна — дитя светлое, слезами отца, кровью и жизнью матери родной у нас испрошена, — Солнечный покружился на месте и тяжело сел на свой трон, — Её хранит кровь матери и кровь отцовых родичей, воинов славных. Она поболе всех родом закреплена. Не надобно ей того, лишь простого — дружбы, семейного тепла, любви тихой, не показной. А ты, воин, готов ли дать это?       Финист крепко задумался, решать надобно, да не гневить бога. В его честь праздник сегодня, а Сокол, птица недостойная, удумал…       «Пустое всё — именитые родители, власть. Елена и без семьи своей была хороша: сердце доброе, бескорыстное, улыбка светлая. Понимание в глазах, забота. Всё во мне приметила до малого шрама, а я в ней лишь княжью кровь углядел. Дурень! Единый раз проклял, маялся башкой звериной, как не зашиб? Мало мне было, надобно ещё. Славный воин Финист, и жену ему такую же подавай!» — горько на сердце сделалось от мысли, да словно камень тяжкий упал, — «Друзья её не разбойники, люди честные. Худого не сотворили, кровь горячая, а головы — холодные. Такого мужа княжне надобно, и девице простой не обидно. Мне бы научиться, исправить покуда не поздно».       Наконец, после долгого молчания, Финист заговорил. Светло на сердце сделалось.       — Понял я, Господин Великий, понял где дурнем был.       — Оглянись, Сокол, поспеши. Беда! — перед глазами завертелось и вновь землица под ногами. Голос Солнца Великого в ушах звенел. Поляна у озера, к югу от города. 24 июня, ночь.       Богатырь зажмурился от непривычного света: что-то горело на поляне, аж искры сыпались. Марья настойчиво трясла его за плечи, глядела испуганно.       У костра кто-то бегал, Василий Прокопыч едва ли на ногах стоял, глядел перед собою. Иван и Григорий Владимирович с трудом удерживали двух друзей подальше от костра. Аксинья и Василиса шептались, украдкой оборачиваясь на мужчин. Димитрий старался что-то разглядеть в отблесках пламени, ему мешал Колобок. Галина придерживала белую как мел Таисию, кот был рядом, жмурился и поводил ушами. Чародеи переглядывались с Ядвигой и Водяным, решали что-то. Старая знахарка отрицательно качала головой, мол, нельзя.       Финист судорожно вгляделся в полянку: люди и нечисть стояли в неверии, дышать боялись. Никто не подходил к огню близко, и княжна пропала.       Вдруг сердце защемило болью дикой, словно камнем придавило. Глаз дёрнулся от напряжения и осознания. Ладони вспотели.       — Где Елена? — витязь обернулся к Марье на короткий миг, показывая, что спросить не у кого, — Чего приключилось?       Кикимора, уже привыкшая передразнивать себя за несколько минут молчания, заговорила коротко. Она боялась только, что не справилась, что зря всё. Эх, надо было шкатулку вперёд требовать. Девица теперь нескоро очнётся.       Начали молодые сквозь костёр прыгать, всё шло спокойно — Аксинья чуть разжала руку в прыжке, но Димитрий удержал её, доказывая — от боли избавит. У Ивана проще сложилось, он лишь невесту на руки поднял и прыгнул через костёр. Вышел невредимым.       — В огне, где ж быть ещё? Вон, тревожатся все… Сгорит девица, жалко, — Мара не скрывала своей досады. Помочь — не в её силах, подходить к огню ещё опаснее. Нельзя нечисти открываться людям.       Финист на мгновение застыл, слова были тягучими, страшными. Сердце вновь будто в кипяток бросили.       «Непутёвая у князя Горислава дочка. Благодарствую, коль жива останется», — шальная мысль раззадорила.       Богатырь подумал, а вдруг сгорит? Не успеет… Пламя колдовское не вечно. От этих мыслей голова оказалась пустой, словно зажатой в клещи.       «Нет. Не будет вдруг. Жива, и всё тут!» — Сокол уверенно вскинул голову и двинулся к костру.       Марья взвизгнула от неожиданности, и вцепилась в его руку тонкими пальцами, царапнула легонько. Болотница не собиралась рисковать собой, а богатырь… интересная игрушка. Его болью разжиться можно. Девицу жаль, но кому сколько отмерено, никто не знал.       — Постой! Ты что, сгореть решил? Себя погубишь. Не спасёшь её, всё уж, — Мара быстро затараторила что-то несвязное.       Финист остановился лишь затем, чтобы отцепить её от руки.       — Негоже тебе, девица, в делах моих путаться. Благодарствую и на том, что помочь желала. Дети — оно хорошо, но без любви не выйдет ничего, — повернувшись обратно, витязь совсем тихо ответил, — Я всё исправлю.       У костра путь ему преградил Микула, придирчиво оглядел и отшатнулся в ужасе. Глаза ведь не вернули цвет привычный. Светозар вздрогнул, а Ядвига принялась беспокойно по берегу ходить. Иван не успел и шагу ступить, это означало — друзьям дорогу дать. Оба как безумные следом рвались. Муромец и сам стоял едва живой, сердце за сестру болело.       — Сгоришь! Дураком жил, дураком и помрёшь! — под ногами прокатился Колобок, стараясь ухватиться за одежду или сапоги. Чертог внутри купальского костра, ночь 24 июня. Белогорье, поляна у озера к югу от посада.       Ясный Сокол уже не видел и не слышал своих. В первую минуту его обволокло тёплой пеленой, а после начало трещать со всех сторон. Пламя ползло по рукавам рубахи, по лицу. Сразу же захотелось вернуться, покуда огонь к сердцу не добрался, не выжег.       «Куда ж ты, крылатый, лезешь?!» — в голове послышался чужой скрипучий голос. Треск и гром, — «Воротись, кострище догорит скоро. Воротись!»       — Нет! Мне девица надобна, у вас тут. Заберу и уйду, — Финист прикусил язык, чтобы отвлечься от боли.       «А ты уверен? Выйдешь из пламени пеплом обгорелым, костью чёрной. А ежели жив будешь — погляди, каким!» — голос был настойчив.       Перед богатырём выросло зеркало в полный рост. В отражении Сокол увидел будто бы человека, похожего на него самого. Или нет? Лицо — обожжено и покрыто алыми полосами, нос едва выделяется, а глаз и вовсе один, и тот — слеп. Клочья обгоревших волос, сожжённые уши, руки с огромными волдырями. Такие, но поменьше, Елене оставила странная книжица.       «Что, хорош? Таким и останешься. Никто не посмотрит на такое чудище. Иди, покуда время есть, спасёшься», — голос настойчиво трещал в ушах, но Финист быстро разбил зеркало и двинулся вперёд, — «Дурень, ей тоже противен станешь, зря бежишь».       Сокол упрямо вскинул голову, чтобы не глядеть, как по телу расползаются искорки. Щекотно, печёт… Сердце забилось тревожно. Перед ним расступилась одна дверь, следом был жаркий коридор без окон, без дверей. Пламя танцевало вокруг. Финист шёл не глядя, лишь к сердцу прислушивался. Холодный, размеренный стук, словно шаг. Коридор петлял, заводил в разные закоулки, двери отворялись, звали. Сокол остановился перед одной из стен — ловушка, подумалось ему. Глухая стена из камешков красивых, янтарных и горячих. Огонь внутри ходит, распаляется.       Сердце настойчиво звало идти вперёд. Виски стянуло резкой болью, мол, задумался чего? Идти надобно, дальше…       Богатырь оглянулся в последний раз и шагнул прямиком в камни. Стена рассыпалась, пропустила. В большой, приметной комнате на лавке лежала Елена, а кругом порхали искорки. Пламя вьётся, а подступить не может — боится света, что Алатырь разносит. Сияет камешек, вот-вот уж последние лучи отдаст, силы княгини Дарины.       — Тронёшь её — сгоришь! Отступись, я тебя выпущу. Храбрый ты, славный подвиг, — шипящий голос объявился вновь, уже целым человеком из пламени.       Незнакомец чем-то напоминал прошлого Кощея — худой, высокий, да только в бороде искорки бегали, глаза светились алым. Одежды на нём — халат расшитый, узорный и штаны. Таких людей Финист и дома не встречал, а уж где станется?       — Сгорю и что ж… Только бы Елена жила. Нельзя ей, — Сокол поднял полупрозрачное тело княжны с удивительной лёгкостью, — «Словно жизнь из тебя ушла, быть не может!»       Оглядываясь, заметил ехидную улыбку, и равнодушное лицо огненного духа. Незнакомец обретал уж совсем ясные черты, не хватало ему лишь рёбер да сердца.       — Как отсюда выйти?! Говори!       На отчаянную злость дух ответил улыбкой. Хищной, довольной. Словно всё уж кончено.       — Сам пришёл, сам и уходи. Я тебя не звал! Девицу только положи на место, положи…       Финист шагнул вперёд почти не глядя. Его тело пронзила острая, обжигающая боль. Руки горели, хотелось стряхнуть с себя пламя, но это значило избавиться от Елены. Девушка лежала ни говоря ни слова, богатырь и дыхания не уловил.       «Бежать!» — одна лишь мысль, — «Вперёд, идти дальше. Не стоять…»       Этот шаг дался Соколу безумно тяжело, будто по иглам острым, горячим. Он не остановился, шёл, откидывая боль назад. Хуже не станется…       А что будет потом Финист решил не думать. Может, уйдёт из Белогорья. Птицей улетит, ведь его оборотничество останется. Разные случаи были, летать пришлось и с ногой, в кровь разбитой. Помощи ждать неоткуда. Добрался, выжил. Только бы Елену вытащить. Поляна у озера, ночь и раннее утро 25 июня.       Следующий шаг оказался последним перед пустой, чёрной вспышкой. Он уже стоял на земле. Воздух приятно холодил лицо, играл в волосах. Песня ночных кузнечиков слышалась и облегчённые вздохи. Около десятка.       — Нашёл! Да только в воде ей надобно побыть. Ступай, — Ядвига мягко подтолкнула его костлявой ладонью.       Финист моргнул и посмотрел на озеро с ужасом. В воду после плена он лезть не решался, ежели дна не видно. А тут было темно и глубоко. Утонут вместе, как есть. Княжна была обжигающе-горячей.       — Я пойду! — уверенный голос одного из друзей. Следом явился тот, кто приносил клятву, в тёмно-синих глазах было спокойствие. Финист подумал, что такой и утопнуть не побоится.       — Сам пойду!       Один шаг, и под ногами хлюпало, вода набегала волнами. Сокол шёл осторожно и быстро, пока мог чувствовать дно. После пришлось плыть. С девушкой на руках было сложнее. Они оказались в воде на равных, Финист стоял по пояс мокрый, волнами, идущими от водопада, нещадно било, подкашивало. Елена бессознательно лежала на поверхности воды, придерживаемая уверенной рукой. Сокол не чувствовал боли, не посмел оглянуться, можно ведь было, вода кругом. Страшно ему сделалось.       Девушка медленно и судорожно вдохнула, но лишь через долгие минуты. Зелёные глаза лихорадочно забегали по сторонам: сначала в небо, затем к источнику шума, к водопаду, и после — на Финиста.       — Ты… — голос, полон непонимания или презрения, но богатырь согласен и на это, — Ты здесь? Где остальные?!       Алия осторожно нырнула в воду, отбрасывая уверенную руку Финиста. Огляделась — на берегу стояли все, друзья кинулись ближе. Таисья, нет… Мама облегчённо заплакала, близко стояли Галина и Василиса. Рядом с Карталем появился отец. Они все вглядывались беспокойно в то, что было здесь, в мокрой луже.       — Финист, спасибо, — княжна уверенно погладила богатыря по щеке. Сокол не заметил страха. Значит, обознался, — Неопалимый ты мой, идём…       Этот голос хотелось слушать долго, словно всю жизнь. Сгребая девушку в объятия Финист и не ожидал такого. Одним лёгким поцелуем княжна заставила его вдруг смутиться. Люди же смотрят! Но это значило — что? Всё будет в порядке?       Они быстро выбрались из воды, Микула торопливо накинул девушке на плечи сарафан, а Финисту — рубаху. Ткань зашуршала и богатырь удивился.       Княжна уже была рядом с друзьями. Рассказ — короткий, пугающий. Всего-то ступила в огонь и уснула. На берегу было видно лишь как Сокол быстро идёт в костёр и возвращается с ней.       «Пусть для всех будет так. Ни к чему», — Финист спокойно слушал, как радуются ближние. Княжна ненадолго вернулась к озеру, куда-то уплыл Водяной. Богатырь вспомнил о своей знакомой. А где же она?       — Кто-нибудь видел Марью?       — Болотную что-ли девку? — Яга усмехнулась криво, — Да вон она, в заводи камышовой. Только ты не ходи, Финист. Испужаешься, чего ж… Кикимора болотная. Как не учуял?       «Болотница? Та, что нас утопить-сожрать хотела? Зелёная, противная, чешуйчатая… Она мне детей предложила?» — богатырь зябко повёл плечами, откидывая мысль.       Он слышал о смешении кровей. Иногда случалось неосторожным грибникам бывать в гостях у лешего. Девицы потом прятали детишек рогатых, корой покрытых. Ни ребёнок, ни котёнок, так… Неведома зверушка. Да только вырастали дети сильными, ловкими. Неужто Мара предложила ему такого же сына?       — Нет. У нас будут живые дети, из плоти и крови, — Финист прошептал это совсем тихо и обернулся к Ивану. Муромец с Димитрием рассказали всякого, что сами переживали. Хотели всё дознаться, а как он выбрался.       За горизонтом поднималось солнце, золотило облака. Начинался новый день, светлый, радостный. Первые лесные птицы уже тихонько кричали свои песни, в траве шуршало — вышёл ёж. Солнце осветило водопад, и брызги воды казались теперь истинным золотом. Ветер принёс аромат лесных цветов, сладкий, свежий.       Люди спешно тушили костёр, собирались уходить. Теперь нужно было отдохнуть. Финист чувствовал, что проспит до вечера. Княжна нанадолго ушла к друзьям, и сердце укололо вновь. Обиды не было, лишь пустота и облегчение.       — Что стоим? Боишься ещё порталов? — рядом появилась Алия, выпутывая из причёски венок, — Идём.       — Я понял. Солнечный господин показал мне… — Финист ответил лёгкой улыбкой, — Ты — безродная кошка или княжна, мне плевать. Люблю тебя одинаково.       — Ну не при всех же такие слова говорить… — за спиной появился Иван.       Девушка тяжело вздохнула, утягивая обоих в портал. Теперь ей предстояло решить проблему. Выбор был непрост и ответ есть в сердце. Бери, да отдавай. Сон будет крепким, а день коротким, вот уж после свадьбы можно и подумать.