Как же сильно давит небо

* 00:56. Мне кажется, самое время начать личный дневник. Хотя я очень ненавижу эти сопли про личные дневники. Для кого мне писать всё это? Ещё одни очередные каракули, никому не нужный бред, возникший из надоевшей рутины. Я не буду стараться писать красиво. Красивый слог родит в читателе уверенность, будто перед ним герой, а не обычный человек. Это мерзкая извращенность – люди, смотря на человека, сравнивают его с персонажами книг, все его переживания становятся гротескными, возведенными в некоторую степень величия одним лишь существованием своим на бумаге. И в этом вновь создавшемся образе героя теряется сущность самого человека. Люди забывают, что перед ними некто, чувствующий, думающий, проживающий свой каждый миг со всею остротой возможных ощущений, даже если рядом нет наблюдателей и он один. Это показывает полную равнодушность людей к тому, что у тебя внутри, а если они и хотят знать это, то только из личного любопытства, как если бы читали книгу. Нет, уж лучше никто не увидит эти записи. Лишь единственный взгляд со стороны обесценивает их, лишая возможности сохранить хотя бы крупицу личного, становящегося в этот миг достоянием общественности. Этот взгляд будет мерить их, как линейкой, проверяя, а как читабельность, как слог этого написанного, насколько такие мысли не чужды ему. И никто не подумает разглядеть в буквах человеческое нутро, и так вывернутое наизнанку, кричащее, молящее, чтобы его разгадали. Поэтому никто этого не увидит. Никто. * 14:34. Господи, что на меня нашло, когда мне пришло в голову написать это все вчерашнее? Слишком пафосно. Такие размышления не то чтобы другим не нужны, они не нужны даже мне. Это просто какой-то бред. Лучше буду писать, если уж это прям такая необходимость, о делах насущных, проще – о том, что творится в реальной жизни. На улице осень. Стоят довольно прохладные дни, но не настолько, чтобы ходить в теплых пуховых куртках. О чем я пишу???! О пуховых куртках. Важная вещь! Мой друг сегодня рассказывал мне, как вчера ходил гулять со своим другом. Мне было чрезмерно скучно. Уж не бесчувственность ли во мне просыпается? Если честно, мне не о чем писать. Я живу в двухкомнатной квартире. Это всё. 22:45. Как же это все жалко. * 22:23. Наверное, прочитав начало моего дневника, – хотя я, все же, не буду называть это дневником, я буду называть это записками, – любой закроет его, усмехнувшись, над бедностью написанного. Мне нечем зацепить никого, даже собственного воображаемого читателя у себя в голове, что, перечитывая, анализирует мои записки на основе взглядов других. Возможно, мне стоит от него избавиться. Как ни крути, это ужасно – читать что-то собственного сочинения, прочувствывая заново все написанное и одновременно с этим критикуя то же наисильнейшим образом, основываясь на том, насколько бы тебя написанное устроило, не будь оно написанным тобой. Кстати, упомянутый друг у меня единственный. Мы с ним дружим уже года три. Хотя порой мне кажется, что мы общаемся и "дружим" лишь для того, чтобы поддержать традицию. У меня есть, конечно, еще друзья, но их скорее можно назвать хорошими знакомыми. Но это чисто моя терминология, все же большинство называет друзьями людей именно на таком уровне общения и доверия. Дело, может быть, в том, что у меня несколько отличное понятие друзей от понятия, распространенного в массах. Для многих другом может быть любой человек. Главное, чтобы вы понимали друг друга. А для меня, друг – человек с такими же интересами, что и у тебя, ведь без этого не может быть и понимания. И с этими людьми, если честно, у меня общих интересов почти нет. Можно, конечно, быть друзьями и без общего кумира (например), но тогда должны быть какие-нибудь общие моменты, идеи, собственные словечки, шутки, локальные мемы. То, что вас объединяет. * 01:41. Мой друг – наверное, единственное, что соединяет меня с другими людьми. * ... * 15:11. Знаете что, мой друг – самый лучший человек! Вчера не было записей, так как мы были на вечеринке. Он позвал меня на просторную квартиру, собрал много народу, накупил очень много разных вкусностей и спиртного. А еще там было красивое неоновое освещение и громкие басы музыки. Мы обсуждали со всею возможною интеллектуальностью ситуацию нынешнего русского рэпа, по классике, политическую ситуацию и политиков, а еще нынешние политические отношения в странах. Мнения расходились, но от этого было еще лучше, так как было что доказывать. А еще там было дохрена девок. Ну, любой поймет, о чем я. Да уж. А еще был прикольный момент, когда уже под конец мы решили поиграть в одну игру, не помню, как называется... Когда отвечаешь на вопрос или пьешь залпом. Я не знаю, зачем я пишу все это сюда. Наверное, просто, чтобы запомнилось. Или чтобы спустя время заглянуть сюда, может, когда поссоримся, и вспомнить, какой мой друг классный чувак. * 15:55. Что ж... * ... * ... * ... * 19:17. Это мой долг, написать сюда хоть что-нибудь!!! Если быстро, мы поссорились с моим другом. Ну и падла же он оказался. Он подставил меня. Как именно подставил, я расписывать не буду. Но он просто гад. Говно собачье. Что ж, если честно, мне на него как-то по барабану. Первый шок и первое волнение, и первая злость уже прошли. Просто он мне больше не друг. Ну и без него проживу, больно нужен. А тебе вообще должно быть все равно, и не смейся надо мной, ведь ты его не знаешь. Хотя все же несколько паршиво. * 14:39. Я не знаю, нормально ли это – вечные перепады настроения. Меня будто штормит. Я прихожу на работу и опасаюсь смотреть в сторону кого-либо. Эти люди чужды мне – теперь все до единого. Меня спасает только работа и телефон. Я залипаю и туда, и туда, и жизнь кажется сносной. Я не хочу смотреть ни на кого. Меня все достали. Я устаю. Очень сильно. Хотя совсем недавно был обеденный перерыв. Но у меня остается вариант общаться с "хорошими знакомыми", что меня вполне устраивает. * Я не знаю, о чем писать. Мне охото писать сразу обо всем. * 02:52. Этот "друг", как же он меня достал. Случилось много чего, я расскажу все по порядку, в хронологической последовательности. Достоверно не могу знать, какая связь между этими событиями, но догадаться возможно. У нас есть особая беседа сотрудников, неофициальная, директора там нет. И кто-то, кажется, выложил туда непотребное видео. Пусть у нас все совершеннолетние, это жестокое нарушение дисциплины и, в принципе, моральных норм. Кто-то спалил того человека директору, и начался долгий, нудный, невыносимый прессинг за сделанное. После него все сотрудники пытались выяснить, кто слил информацию, чтобы больше не иметь ничего общего с этим человеком. А потом произошел разговор между мной и провинившимся. Привожу здесь почти дословно. Я: Зачем же ты это сделал? Он: Всмысле? Я: Зачем ты выложил это видео. Это же чушь. Он: ... Он: Так это ты, что ли? И вот тут моя глупость: не поняв, что он имел ввиду, мой ответ был "да". И, по-моему, отсюда все пошло не как надо. Меня вдруг исключили из беседы. Вот зачем я рассказываю все это???!!!. Не знаю. В кабинете на следующий день, после моей просьбы к одному сотруднику, тот предоставил мне доступ к переписке всего оставшегося коллектива. Чего там только не было. Таких оскорблений я бы никогда и ни в чью сторону... да-м. И самое ужасное то, что активистом был мой друг. Нож в спину, не иначе. Как же я их всех ненавижу. А ведь мы же были "хорошими знакомыми". Хахаха, как же это все смешно и печально. И теперь... работа стала пыткой. Если просто чморят – это нечто другое. А может, все зависит от самого человека. Ведь они не просто обзываются или оскорбляют, и от этого страдает моя гордость. Нет, они злонамеренно причиняют мне боль, будто у них невозможная злоба на меня. Возможно, они подумали, что это моих рук дело – донесение на своего. Это горько. Почему? За что? Можно подумать, что в моих силах, все исправить, просто объяснив все. Нет, меня не слушают и не хотят слышать. И теперь эти оскорбления я беспрестанно слышу у себя за спиной. Это выматывает сильнее всего, никто не может сказать все в лицо. Слишком много жалости к себе. Хватит. Все. Прекрати. Не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя не жалей себя * 18:27. Я надеюсь, никто этого не увидит. Это же все так легко высмеять. Мне надоело маяться, поэтому просто буду писать, что я чувствую. И все равно на все и на всех. Я знаю, почему так себя чувствую. За несколько лет эти люди успели стать для меня почти родными. Хоть и были мелкие ссоры, больших скандалов не было. И мне вправду казалось, что мы сдружились. И интересно только одно. Когда все это началось? Все эти сговоры за спиной. Ну да ладно. * 01:35. Охото что-нибудь нарисовать из разряда "Катарсис моей больной души". (Как быстро моя душа стала больной. Как же долго тянутся дни...) Охото плакать. Охото выть в голос. Охото написать что-нибудь в стиле рэп. Охото не видеть больше этих лиц. Охото втоптать этих скотин в землю. Охото сидеть на траве и смотреть на звезды, но в городе нету такой блажи. И если мне улыбнутся, я не улыбнусь, ведь буду знать, что никто не улыбнётся искренне, эта улыбка будет формальная, может, натянутая, а может, насмешливая или высокомерная. * 05:06. А вы хоть знали, что наша жизнь – книга? Представьте хоть на миг. Я – главный герой, остальные все – для сюжета. Кто-то сидит и придумывает сейчас все, что происходит вокруг. Все это – лишь выдумка. Выдумка кого-то, кто точно умнее нас. Мы можем чувствовать только то, что он нам написал. Остальное – вне нашего понимания. Мы не можем придумать что-то, что не может произойти у нас. Мы не можем придумать новое чувство или новую мораль... Просто живем по однозначным клише и даже не подозреваем, что можно как-то по-другому. Нам все кажется настолько привычным и обыденным, что не хочется даже что-то менять. Да и если бы захотели – не получилось бы. Можно только додуматься своим придуманным мозгом до этого – и то, если "ему" будет угодно, – но изменить что-либо невозможно. Это патологическая замкнутость жизни, если это вообще можно назвать жизнью. Никто ниоткуда не выйдет при всем желании. И даже если покажется, что вышел – нет, отсюда не выйти. Все, что мы видим, все наши действия – все предписано. Весь наш характер, все мысли и раздумия. Мы можем только прозибать по уже заготовленным алгоритмам. * 03:05. Я не могу находиться среди людей. По крайней мере, среди этих людей. Теперь я уже не прячу взгляд, а открыто наблюдаю за всеми. Я сижу на стуле в углу в комнате обеденного перерыва и разглядываю, находя в каждом свою манеру держаться. И у меня возникает ощущение, что их манера держаться списана с какой-то одной заготовки. О чем только они разговаривают? Кто-то вчера подхватил девчонку. У девушки кого-то завтра день рождения. Кто-то покрасил ногти в новый цвет, и "о, боже!" один ноготок уже сломался! И все это вперемешку с матом, оскорблениями и глупыми шуточками, которые допустимы между друзьями. Все это было бы смешно, когда бы не было б так грустно. * 02:48. Я не доверяю никому. И только сейчас я начинаю это замечать. Я никому не рассказываю те мысли, что появляются у меня в голове, если они представляют собой какую-то ценность. Раньше мне было легко говорить, так как мои мысли почти не представляли никакой ценности. А сейчас, порываясь сказать что-то кому-то, меня останавливает одна навязчивая идея. "А надо ли?". И я действительно убеждаюсь, что говорить об этом не надо никому. Пусть эта мысль останется со мной, пусть она будет хоть чем-то личным, что заполняет безличностную пустоту внутри меня. Я будто начинаю прозревать. А раньше все было, как в тумане. Всем настолько все равно, кто я, что я думаю, что я чувствую, что я хочу и чего не хочу. Нет никого, кто смог бы прочувствовать всё, что внутри меня так же, как это чувствую я. Никакими словами не передать, что я чувствую, будь это хоть светлое чувство, хоть мрачное. Все слова, все понятия подведены под стандарты, они описывают лишь рамки какого-то чувства, но не самого его. А ведь сколько в этом мире людей, столько и оттенков чувств. Слов же, пожалуй, поменьше. Все эти порывы записать что-то на бумаге выглядят чересчур калечными. И после того, как я запишу что-нибудь, у меня такое ощущение, будто мной было совершено какое-то тяжкое преступление. Я словно собственными силами выворачиваю свое естевство, чтобы придать ему образ себя же в буквах, в надежде, что это поможет мне справиться с навалившейся усталостью и грустью, и, в итоге, чтобы сделать его себе же ненавистным. 3:45. Слишком много "я" в этих записках. * 00:09. Все современные шутки как-будто специально нацелены на то, чтобы высмеять собственное содержание. "Хочу сдохнуть". И не понятно, сказано это всерьез или с насмешкой. Разбирая суть такой шутки, наткнешься на однозначную гиперболу, постыдное утрирование, не заключающее в себе ни капли настоящего. Это искусство постмодернизма – непонятно, двойственно, витиевато, может быть, и прямолинейно, но все равно амбивалентно. А когда "Хочу сдохнуть" скажет человек, вложив в эти слова правдивую горечь, другие только усмехнутся и хлопнут его по плечу, не разгадав полного настоящего смысла этих слов. * 01:56. У нас был корпоратив. Сотрудники пили за Мэтью Стоккоу и его глубокий психологический анализ в произведениях, – извращенное разлагающееся поколение. * 05:09. Складки штор так изящно опадают на пол, не касаясь его. Будто демонстрируют незавершенность совершенства. И взгляд, словно узревший наконец нечто истинное, блуждает по стройным переливам тканей, пытаясь зацепиться за что-то ускользающее в этом необъяснимом, и все же неумолимо падает на пол, соскакивая. На поверхности материи блуждают отблески света настольной лампы, а я, оторвавшись от экрана телефона, опершись на колени, сижу и наблюдаю практически мимолетные изменения и переливы свето-тени в этих едва освещенных складках... И эта моментность и неизбежная изменчивость делает суть каждого мгновения исполненной смысла. А через каждое мгновение прошлое мгновение остается в прошлом, уходя, чтобы никогда больше не пересечь грань между памятью о чем-то и существованием этого чего-то, чтобы больше никогда не воплотиться в реальность, оставшись навсегда лишь тяготить человеческое сознание. Можно найти утешение в созерцании. Эти прекрасные шторы будто имеют нечто общее со мной на очень тонком, едва уловимом уровне. А понадобилась для расширения сознания всего одна лишь вещь – бессонница. Что было бы, употребляй я наркотики? Кто бы мог подумать, что в нерабочее время я буду сидеть, разглядывая шторы? А никто. Потому что никто даже не думал обо мне. * Мне недавно открылась одна удивительная способность человеческого сознания: человек может орать в голос у себя в голове. Этот крик будет так явственен для него, но никто другой этого крика не в силах услышать. И ты можешь кричать сколько душе угодно, не боясь быть осмеянным. 01:43. Читая эти записки так легко проследить, как изменялось мое восприятие этого мира. Прочитать все, что здесь написано можно за каких-нибудь полчаса, это так легко, несмотря на то, что мои записи выглядят ущербнее, чем любая дешевая книжонка в мягкой обложке. И это прискорбно. Потому что, как бы мне ни хотелось, всего я записать сюда не могу, потому что каждое мгновение, проведенное наедине с собой, тянется ужасно долго, и за это время в моей голове успевает пролететь уйма несвязных размышлений. И каждое это мгновение теперь обременнено информацией, беспрестанно поступающей в мой мозг через органы восприятия, потому что каждый предмет будто открывается для меня в своем новом свете, и я стараюсь уловить все, что доступно мне для осознания. Любому читателю покажется, что все это время пролетело слишком быстро... а оно тянется... и тянется... Когда человек наедине с собой, есть возможность побыть в тишине. И только тогда он может воспринимать окружающее себя во всем полном его многообразии. Тогда даже небольшая комната со включенным светом предстает перед ним, как отдельный мир, исполенный загадок и какого-то неведомого смысла. Каждый угол, каждый тоненький прутик оконной маскитной сетки, каждая фракция узора на обоях, все это важно само по себе, все это существует само по себе, не нуждаясь в зрителях. Существует даже тогда, когда никто не смотрит. И человек существует так же. Только обоям не нужны соучастники в их существовании, так как они не способны рассуждать и чувствовать, а человек – это существо мыслящее, которому необходимо с кем-то делить свои мысли. 05:01. Мне очень хреново. * 07:45. Сегодняшняя ночь была полностью бессонной. * ... * 21:54. Это в моих силах – заводить новых друзей. Если бы мне захотелось, у меня получилось бы быть даже лидером компании. Но дело в том, что мне не хочется заводить таких "друзей". Тот, с кем можно беспрепятственно о чем-то поговорить – хороший знакомый. Тот, с кем можно о чем-то помолчать – друг. Я довольно долго размышляю на эту тему. Другом может быть лишь тот человек, который воспринимает мир так же, как ты; тот, кто всегда тебя поймет, и даже не нужно будет уверять друг друга в собственной дружбе, так как она будет данностью для вас обоих. Вы будете чувствовать печальное настроение друг друга, даже за лицом веселой улыбки, и будете переживать друг за друга, как за себя самого, потому что дружба – то же самое, что любовь. Да, это именно то самое, что мне хотелось сказать: дружба – это любовь. Самая настоящая, просто не раскрепощенная, не позволяющая себе многого. 22:10. Я не знаю, как объяснить своих слез. Хотя слезы это хорошо. А то мне уж думалось, что моя способность что-либо чувствовать была утеряна. * ... * 16:03. Я достаю из рюкзака граненную бутылку, подношу ее к окну, чтобы лучше разглядеть, как внутри переливается пойманный стеклом свет, растворяющийся в зацвеченной жидкости. Это стоило не так уж и дорого. Я собираюсь с духом, ведь по сути пить не хочу. А потом вспоминаю из-за чего эта бутылка оказалась у меня в руке. Непреодолимое тянущее чувство где-то в животе, и собственная неспособность на сопротивление этому ощущению. Бутылка выглядит очень гротескно в моих руках, и я никак не могу решиться на то, чтобы нарушить ее целостность. За окном светлое серое небо, а на кухне – сумерки, и я сижу, поджав одну ногу под себя на табурете в пол-оборота к окну. Возможно, я слишком сильно возвеличиваю вид своего страдания, как будто стараясь для невидимых анонимных зрителей. И во внезапно нахлынувшем отвращении к своей чрезмерной пафосности, своими действиями словно растаптывая совершенность мгновения, я раскупориваю бутылку и наливаю содержимое в граненный стакан, специально делая все как можно небрежнее, чтобы ощущение написанности происходящего наконец покинуло меня. Дрожащими пальцами обхватив стакан, я делаю первый глоток, твердя в голове, что "тебя никто не видит". Я нарушаю этим установленную данность, гласящую, что трезвость сознания – первое средство к нормальной жизни. Из приоткрытой форточки холод пробирается на кухню, и мне он кажется очень кстати. Оказалось, коньяк пить не страшно. Только противная горечь разливается во рту, дополняя мое внутреннее состояние. Я делаю сразу несколько глотков. В надежде наконец почувствовать облегчение. Говорят же, что алкоголь притупляет мироощущение. Я делаю еще несколько глотков и направляю свой взгляд сквозь холодное стекло, что разделяет сейчас меня и окружающий мир. Небо все так же серо и все так же совершенно бездушно.