defective requiems

      Рояль, стоящий в студии, является любимым инструментом призраков.       На протяжении вот уже как сотни лет он несёт в себе боль и память тех, кто уже ушёл, и последние желания тех, кто задержался здесь после смерти. Инструмент поёт песни аудитории, которая не услышит его, читает поэзию, отягощённую тысячами сожалений.       Лань Чжань слушал его мелодии с тех пор, как родился в этом мире. Музыка стала его вторым родным языком, единственным, что он использует, когда не может сказать что-то словами.       Как и все в его семье, сколько известно в ней людей с момента хроник, он мастерски умеет играть на нём, но его любимым инструментом является виолончель. Призраки иногда играют на ней, как играют на любом струнном инструменте; но они больше предпочитают общаться посредством пианино.       В большинстве своём они безвредны, почти невинны.       Однако с тех пор, как Лань Чжань прибыл в Ичан, что-то тёмное танцует на его струнах.       Лань Чжань приходит домой, и его виолончель издаёт плач.       Десятки призраков одновременно издают крики, угрожают и надрывно рыдают, что превращает звуки в какофонию, разрывающей его разум. Он достаёт виолончель из футляра и сдерживается от того, чтобы не прикрыть уши, ощущая волну ненависти, хлынувшей на высокой ноте, перемешанной с мольбами о помощи в дрожащем пиццикато.       Он оборачивает ладонь вокруг грифа, сжимает, останавливая вибрацию струн, и переводит дыхание.       Подобное происходит не впервые. Некоторые призраки нетерпеливые, полные отчаяния. Лань Чжань решительно настроен помочь им, чтобы они могли существовать в этом мире, если невозможно ничего другого; но сделать этого, когда толпа призраков кричит, невозможно.       Когда он ослабляет хватку, он играет два слова:       «По. Одному.»       Он беспокоится, что мог отпугнуть призраков, потому что проходит несколько секунд, а виолончель продолжает молчать. Лань Чжань переносит музыкальный инструмент на стол, а затем возвращается назад, чтобы включить свет; он улавливает краем глаза отблески непроглядной тьмы прежде чем искусственный свет заполняет комнату.       Большинство призраков слишком слабые, чтобы иметь материальную форму. В теории, если они имеют твёрдое намерение и достаточно видимы, они могут физическим образом взаимодействовать с живыми; но подобного ещё не случалось с Лань Чжанем.       Он возвращается к виолончели и пристально смотрит на всё ещё молчаливые струны. То, что они не издают звуков, не означает, что он здесь один, только то, что призраки не желают общаться. Предки его семьи изучали техники, которые принуждали призраков к ответу, но Лань Ванцзи никогда не нуждался в том, чтобы изучать их, и книги, которые могли бы помочь ему, остались в Цзянсу, у его дяди и брата.       Лань Чжань трясёт головой, но мысль о том, что призраки могут причинить ему вред, остаётся на задворках сознания.       Спустя минуту он устраивается на диване, настраивает виолончель и берёт в руки смычок.       «Я помогу вам, если вы будете говорить по одному.»       Когда он опускает смычок, Лань Чжань замечает по правую сторону от себя что-то напоминающее руку.       Он поворачивает голову, пытаясь найти её обладателя, но не замечает ничего, кроме пустого книжного шкафа, стоящего в углу и который он ещё не успел чем-то заполнить.       Он почти вздрагивает, когда кто-то играет на виолончели снова.       «Ты не можешь помочь нам.»       Лань Чжань щурится. Ему известны мелодии, которые позволят призракам обрести покой, необходимый им, чтобы покинуть этот мир; они могут отличаться в зависимости от особенностей духа, но до тех пор, пока они будут сотрудничать, проблем быть не должно.       «Почему?»       Лань Чжань клянётся, что он может увидеть, ощутить тонкие длинные пальцы, которые перебирают струны, почти касаясь его собственных, играя ответ:       «Потому что ты уже пытался.»       Лань Чжань преподаёт музыкальное искусство в местной школе.       Он не уверен, почему взялся за эту работу. За неё не платят определённо хорошие деньги, и ему пришлось уехать от дома на ужасные тысячи километров; тем не менее, когда он перебирал варианты, он без раздумий выбрал район Илин, Ичан, Хубэй. Сокрытая тяга к неизведанному, пошутил пару месяцев назад его брат, когда помогал паковать вещи.       Или, возможно, это причина была в каком-то знакомом чувстве.       Если студенты и замечают его хмурый вид утром, они мудро молчат об этом; возвращаясь к реальности, Лань Чжань позволяет двум подросткам на задних рядах перешёптываться на протяжении пяти минут, пока не делает им выговор.       Он не спал прошлой ночью, продолжая взывать к призраку, который сказал ему сдаться в желании помочь им, однако струны хранили гордое молчание.       По крайней мере, думает он, возвращаясь в свою квартиру, остальные оставили его виолончель в покое. Впрочем, это может измениться; над Ичаном разразилась гроза, а гром, как правило, вызывает беспокойство у призраков.       После того, как он быстро принимает душ, он выходит оттуда с мокрой головой и берёт виолончель с собой в гостиную, а после играет несколько мелодий для разогрева. Отрывки сменяются фрагментами песен, которые он учил в музыкальной школе; занятие практикой, когда он дома, является единственным временем, когда он не вкладывает в игру приказ или намерение, позволяя струнам исполнять воспоминания и желания по своему усмотрению.       Лань Чжаню посоветовали не напрягать запястье слишком сильно. Хотя в последние месяца тендит отступил, чтобы полностью оправиться, необходимо не перетруждать себя. И вот, когда знакомая боль пронзает основание руки, он отпускает шестнадцатую ноту и запутанные пассажи, переходя к чему-то более медленному и мягкому.       Смычок скользит по струнам, исполняя спокойную мелодию, чем-то напоминая колыбельную. Лань Чжань не знает, слышал ли он её где-то; но он легко играет эти отрывки, мотивы, которые, возможно, напоминают язык, на котором говорят духи.       Он играет музыку, прикрыв глаза, и глубокий звук виолончели естественно сливается с дождём и громом за окном. Происходящее вызывает то чувство, отчего-то знакомое, которое он испытывал тогда, когда согласился на работу в безымянную среднюю школу в Ичане.       Лань Чжань игнорирует то, как что-то может звучать одновременно успокаивающе и угрожающе.       Когда мелодия подходит к концу, он оставляет виолончель, удерживая её между ног, откладывает смычок в сторону и массирует левое запястье. Боль можно контролировать, но она всё ещё слишком часто беспокоит его, чтобы он мог вернуться в оркестр.       За эти месяцы Лань Чжань понял, что его не беспокоит отсутствие в его жизни концертов. Он музыкант, а не шоумен.       Особенно громкий удар молнии создаёт за собой вспышку; Лань Чжань ожидает другого такого же, который отключит свет, и он с облегчением думает, что успел принять душ. Молния пронзает окно, когда руки, не принадлежащие ему, тянутся к виолончели, но Лань Чжань не чувствует страха.       «Ты хорошо владеешь своими пальцами,» ― дразнят своей игрой струны, ― «меньшего и не ожидал.»       Для Лань Чжаня нет необходимости спрашивать, кто с ним говорит, потому что он сразу узнаёт вчерашнего призрака. Он играет вопрос, который задаёт чаще всего на протяжении всех лет, что себя помнит:       «Чего ты хочешь?»       Лань Ванцзи не двигается, однако краем глаза он замечает тень, прислонившуюся к книжному шкафу, и когда вспышка освещает комнату, становится отчётливо виден её высокий и вязкий образ.       «Несмотря на все твои мысли, ничего плохого,» ― отвечает призрак. Фигура двигается, будто смеётся. ― «Не делай такое лицо, Лань Чжань! В этот раз я действительно искренен. Прошло так много времени с тех пор, как мы говорили в последний раз.»       Лань Чжань сглатывает, но его нижняя губа не перестаёт дрожать.       Когда он оборачивается к призраку, тот не исчезает. Продолжает стоять на том же месте, становясь всё более непрозрачным, хотя лицо его всё ещё скрыто чёрной дымкой.       Это несправедливо. Призрак знает Лань Чжаня, но сам не спешит называться.       Лань Чжаню не нужно отводить взгляд в сторону, чтобы спросить то, что он никогда не пытался узнать о чужой душе:       «Кто ты?»       Сомнений не остаётся ― призрак смеётся, сгибаясь в талии.       «Какой ответ ты хочешь услышать?» ― в вопросе звучит боль. ― «Ложь или то, что мир говорит обо мне?»       Лань Чжань сглатывает.       «Правду.»       Лань Чжань не испытывает страха, когда фигура приближается к нему, её силуэт становится всё более отчётливым с каждым бесшумным шагом. Кем бы ни был этот призрак, он достаточно силён, чтобы иметь видимую оболочку; если бы он захотел ранить его, у него было много шансов сделать это.       «Правда,» ― повторяет он; и даже когда он замирает, задумываясь, виолончель продолжает петь для него, ― «ты знаешь, правда ужасно запутанна»       «Не беспокоит.»       Призрак смеётся снова. В этот раз струны вибрируют вместе с дрожью, сотрясающей их, когда призрак делает шаг.       «Конечно не волнует, Лань Чжань. Мне нравится это в тебе. Я был и героем, и злодеем. Мною восхищались, меня любили, боялись, презирали. Я был настолько гением, что создал свой путь самосовершенствования и изобрёл много тех вещей, которые мои же враги использовали после на протяжении веков; но всё же я попал в ловушку людей, которые были умнее меня. Первым моим воспоминанием был голод, но всё же я был одним из могущественных людей, что жили тогда. Я убил тысячу людей за одну ночь, чтобы защитить тех, кто проиграл в войне и против кого мы шли в бой, в котором я помог выиграть. Я убил сестру, и наш брат из мести привёл моих врагов к месту, где я жил. Ты звал меня Вэй Ином.»       Имя прозвучало двумя нотами, за С последовала высокая А.       Вэй Ин встаёт перед Лань Чжанем, и тёмная дымка частично рассеивается, позволяя рассмотреть худого, высокого человека в длинных одеждах; невозможно понять, тёмного они цвета, или их окрас скрывает грязь. С волосами, которые достигают его бёдер, он кажется хрупким; из его серых глаз лилась кровь, которая почти болезненно резала пепельную кожу.       И всё же он улыбается.       ― Вэй Ин, ― вслух повторяет Лань Чжань.       Имя, сорвавшееся с губ, почему-то напоминает о локвах.       Вэй Ин кивает. Его губы дрожат, словно дружелюбное выражение лица не более, чем хрупкий фасад, потрёпанный по краям.       «Ты не выглядишь разочарованным.»       Губы Лань Ванцзи вздрагивают, но он не знает, что сказать.       Поэтому, словно это простой рефлекс, он играет:       «Я не знаю тебя.»       «Не в настоящем,» ― Вэй Ин трясёт головой, словно он учит упрямого ребёнка чему-то простому. ― «Но прошлый ты знал меня лучше, чем было нужно. Мне казалось, ты обрёл бессмертие... Как много времени прошло с тех пор? Время ― любопытная вещь, когда ты мёртв, ты знаешь это? И ты всё ещё выглядишь, как тогда. Прекрасный музыкант с хорошими манерами... О, вот оно. Я знаю это выражение лица. Ты наконец-то осуждаешь меня.»       Будучи знакомым с миром призраков, Лань Чжань немного знаком с циклом перерождений. Он понимает, что Вэй Ин не утратил разума за то время ― века, если судить по его одеждам и словам ― что был мёртв. Но такая прямота расстраивает его, хотя он не может найти причину этому чувству.       «Что это было за место?» ― спрашивает он вместо вопроса, ответ на который ждёт.       Вэй Ин моргает.       «Могильные курганы Илина. Близко к аду, если он вообще существует.»       «И все люди кричат?»       Вэй Ин смотрит в пол, всё его веселье улетучилось.       «Все ли? Мы пережитки давно ушедших войн, Лань Чжань.»       Впервые за этот вечер выражение лица призрака соответствует пурпурным слезам, скатывающимся по его щекам.       Следующим днём Лань Чжань проводит время в местной библиотеке, читая историю Ичана.       Он находит достаточно информации о битве на окраинах, где сейчас располагаются города, но нет ни единой зацепки о ком-то, кто мог убить тысячу людей за одну ночь.       Лань Чжань убеждён, что должен найти что-то про этот зверский подвиг, потому что он должен был быть зафиксирован хоть где-то, так что он возвращается уже на другой день и ищет книги более давних времён; но нигде в бесконечных конфликтах между династиями не упоминается человек, который сделал то, о чём хвастался Вэй Ин.       Так продолжается до тех пор, пока на третий день Лань Чжань не обращается к библиотекарю, довольно крупной женщине, которая способна держать невероятное количество книг в каждой руке.       ― Кто-то, кто мог в одиночку убить тысячу людей? ― она смеётся, забавляясь. ― Это невозможно.       Лань Чжань поджимает губы, наблюдая за тем, как она выкладывает одну книгу про ботанику за другой на полки. Он пытался расспросить об этом у Вэй Ина, но призрак не отвечал на его зов с того дня, как в последний раз представился ему.       ― Нет ничего, что звучало бы похоже? ― продолжает он.       Библиотекарь качает головой.       ― Ничего, что бы... Пожалуй, ― она поправляет себя, ― легенда о Старейшине Илина довольно популярна в здешних кругах.       ― Старейшине Илина?       ― Это старая сказка, которой пугали детей, ― объясняет она. ― В ней говорится о мужчине, что жил тысячелетие назад, который был способен поднимать и подчинять своей воле мёртвых. Ночью он приходит и забирает непослушных детей из их кроватей и убивает их, и они становятся частью армии. Есть и более ужасающая версия этой легенды, в которой он забирает и взрослых, и в которой он создал пятитысячную армию за одну ночь.       Лань Чжань ощущает сухость во рту, когда пытается вымолвить слова. Он облизывает губы, прежде чем пытается снова:       ― Насколько стара эта легенда?       Библиотекарь улыбается.       ― Следуй за мной.       Лань Чжань следует за ней вдоль стеллажей до тех пор, пока они не останавливаются возле секции мифологии. Она высовывает язык между зубов, разглядывая книги в поисках нужной, а когда находит, передаёт её в руки Лань Чжаню.       ― Это хороший сборник местных легенд.       Лань Чжань опускает взгляд. Обложка гласит «Фольклор Илина: истории, с которыми мы выросли». Она не крупных размеров, но в конце книги находится нужный раздел.       ― Благодарю, ― искренне говорит Лань Чжань. ― Я бы хотел одолжить её.       Лань Чжань приступает к чтению после того, как заканчивает оценивать экзамены молодых студентов, с кружкой чая, расположенной на прикроватной тумбочке.       Проходит не так много времени, когда он замечает в поле зрения скопления тьмы, а спустя пару минут его внимание привлекает виолончель, аккуратно установленная на держателе, подаренном ему дядей.       «Привет, Лань Чжань!»       Лань Чжань поднимает взгляд и находит Вэй Ина, сидящим на его столе, и возвращается к чтению.       «Лань Чжань, не игнорируй меня.»       Страницы книги настолько тонкие, что их сложно переворачивать, размышляет Лань Ванцзи.       «Лань Чжа-а-а-а-ань, ну же, посмотри на меня.»       Вэй Ин поднимается, подходит к кровати и падает на неё. К удивлению Лань Чжаня, матрас прогибается под весом призрака с каждым его движением.       Вэй Ин ухмыляется, довольный, что наконец завладел его вниманием.       «Есть один секрет, который позволяет не сойти с ума за то долгое время, что ты остаёшься мёртвым. Как ты уже видел, здесь смерть многих была несправедливой, поэтому они невероятно злы; я же просто знаю, как использовать эту негативную энергию для демонстрации своей привлекательной внешности.»       Лань Чжань хмурится.       ― Это не звучит...       «Этично, я знаю,» ― Вэй Ин закатывает глаза. Лань Чжань рад, что они говорят на одном языке, пусть словарный запас Вэй Ина звучит устаревшим. Поскольку он не имеет физического тела, Вэй Ину нет надобности быть рядом с виолончелью, чтобы играть слова, как это необходимо делать Лань Чжаню. ― «В те времена это было самой наибольшей претензией ко всему, что я делал. Но многие другие... Их действительно сложно считать людьми, знаешь. Они умерли так давно, что не помнят, кем они были, и они потеряли себя. Поверь мне, мы оба пытались им помочь.»       Вэй Ин все ещё продолжает прыгать на его кровати; с длинными волосами, которые не двигаются в такт движений призрака, он выглядит так, будто действительно наслаждается этим, как неуёмный ребёнок, что резко контрастирует с кровавыми слезами на его лице и словами, которые он произносит.       Моментом позже Лань Чжань задаёт один из тех вопросов, ответ на который хотел бы услышать:       «Почему убийца хочет помочь мёртвым?»       Вэй Ин спрыгивает с кровати. Его лицо становится серьёзным.       «Эгоизм. Я тоже слышу их; это сводит меня с ума.»       Лань Чжань не знает, как ответить на это, поэтому он опускает взгляд и продолжает читать. Спустя мгновение Вэй Ин исчезает, и шелковистые ленты тянутся за ним следом.       На прочтение книги у Лань Чжаня уходит больше времени, чем он ожидал. Мечась между экзаменами, занятиями и уборкой класса, Лань Ванцзи остаётся занят на протяжении следующей недели; и не помогает вновь обретённая привычка Вэй Ина ходить за ним по квартире.       Лань Чжань игнорирует его большую часть времени. Он подумывал снять струны с виолончели, отчаянно желая остановить непрекращающееся нытьё Вэй Ина; но даже если призрак в восторге, что у него снова есть кто-то, кто может говорить с ним спустя долгое время, слух ― не единственное, что раздражает Вэй Ин. Кроме прочего, его очаровали очки Лань Чжаня; он в восторге от того, что узнал про контактные линзы, и теперь задаёт вопросы намного чаще, чем Лань Ванцзи может это терпеть.       Со своей стороны, Лань Чжань пытается узнать у Вэй Ина информацию, которую ищет в книге, но Вэй Ин решительно настроен не говорить ему; в серых глазах он видит стыд, и Лань Чжань задаётся вопросом, отчего этот призрак после признания в таких ужасных вещах стесняется.       Он заканчивает чтение книги облачным субботним вечером, когда закат окрашивает город в кошмарный красный оттенок. Вэй Ин развлекает себя виолончелью; его призрачной оболочки оказывается достаточно, чтобы он мог держать в руках музыкальный предмет, поэтому он играет со струнами и смычком.       Лань Чжань откладывает книгу.       ― Вэй Ин, ― зовёт, почти поёт, потому что его имя звучит музыкой, ― Старейшина Илина.       Вэй Ин поднимает на него взгляд из-за виолончели. Болезненная эмоция искажает выражение его лица.       «Я до сих пор известен под этим титулом?»       ― Тебя нет в книгах истории, но в этом городе есть легенды о тебе, ― объясняет Лань Чжань. ― Говорят, что ты крадёшь и убиваешь детей и делаешь их частью своей мёртвой армии. Другие ― что ты крадёшь женщин, одиноко прогуливающихся по улицам ночью, ― Вэй Ин поджимает губы в тонкую линию. ― Во всех говорится о том, что ты создал пятитысячную армию за одну ночь из тех, кто осмелился пойти против тебя.       Вэй Ин вскидывает брови.       «И это всё, на что я способен? Местная сказка, чтобы пугать женщин и детей собой? Я думал, что они хотя бы упомянут мои изобретения.»       ― Судя по книге, ты жил два тысячелетия назад, ― отвечает Лань Чжань. ― Сейчас существуют более смертоносные методы.       «Значит, весь прогресс заключается в том, что людей стали убивать эффективнее?»       Лань Чжань хочет не согласиться и обсудить искусство, культуру и науку; но тот факт, что трагедии ― наиболее прекрасное создание человечества, является неоспоримым.       ― Бомбы. Ядерное оружие. Биологическая война, ― впрочем, разговор был не о человеческих злодеяниях. ― В твоё время не было ничего из этого.       Пальцы Вэй Ина сжимают гриф виолончели, и он отводит взгляд в сторону. Когда он смеётся, отпустив струны, он издаёт звук, который словно звучит усталостью.       «Если ты хочешь услышать раскаяние, ты его не получишь. Всё, что я могу сказать, это то, что я никого из них не использовал для своей армии.»       Лань Чжань наклоняет голову вбок.       ― Почему ты их убил?       «Потому что я потерял контроль, о чём ты и предупреждал меня,» ― Вэй Ин прикрывает глаза; капли крови свисают с его ресниц, прежде чем падают на дорожки пролитых давным-давно слёз. ― «Сначала я убил мужа моей шицзе, затем умерла она, защищая меня. Я поднял всех мертвецов в округе, и ты возненавидел меня.»       Лань Чжаню трудно поверить, что Вэй Ин, этот призрак, который всю последнюю неделю кружил по его квартире, являлся мужчиной, вдохновившим людей на столь кровавые истории. То, что этот призрак является сильным с сотней лет существования в мире мёртвых за спиной, является неоспоримым фактом; им достаточно пары веков, чтобы забыть свою личность. Вэй Ин не просто выживал все эти года, он нашёл в этой ситуации способ остаться собой и сделать себя сильнее.       У него нет уважения к умершему.       Тем не менее, Лань Ванцзи не может сказать, что ненавидит этого мужчину.       Из чувств неведения и отрицания он задаёт вопрос, который хотел задать с тех пор, как Вэй Ин позвал его по имени:       ― Кем был я?       Вэй Ин вскидывает брови. Удивлением сменяется чем-то мягким, почти доброе, и он встаёт, оставляя виолончель и смычок на держателе, что-то ласковое плещется в его глазах, когда он присаживается на край кровати.       «Ты,» ― поют струны. ― «Ты был прилежным учеником, преуспевающим в искусстве игры на гуцине, и господин,» ― взгляд серых глаз Вэй Ина гуляет по Лань Чжаню, по его лицу, которые, со слов призрака, идентичны его прошлому. ― «Ты был одним из немногих моих настоящих друзей. Если бы ты помнил, то стал бы отрицать это; но мне приятно думать, что тоже считал меня другом. До того, как я стал использовать запрещённые техники. Ты был единственным, кто осмелился перечить мне, когда я вёл себя слишком высокомерно, и был единственным, кто навестил меня после того, как всё изменилось.»       Лань Ванцзи хмурится.       ― Тогда почему?       «Всему есть предел,» ― струны звучат, напоминая своей игрой сожаление, ― «Полагаю, я превысил свой.»       ― Когда убил тех людей?       Вэй Ин кивает, и этот жест, жёсткий и резкий, запечатлевается в сердце Лань Чжаня. Чувство, которое охватывает его, напоминает собой горечь, что-то ядовитое и охватывающее льдом лёгкие, и это чувство слишком привычно, чтобы назвать воспоминанием; это чувство более абсолютно, более существенно.       Уверенность, что Вэй Ин ошибается.       «Иногда,» ― говорит Вэй Ин спустя время, ― «мне хочется, чтобы ты помнил. Хотел бы спросить, что случилось с Цзян Чэном, каким человеком стал А-Лин, и... прожил ли А-Юань хорошую жизнь. Но я не хочу потерять тебя снова.»       Тяжелая тишина оседает между ними, и Лань Чжань жалеет, что не знает о Вэй Ине ничего, кроме того, что его имя на вкус, как локва. Хотелось сказать хоть что-то, чтобы убедить призрака в том, что он никогда не ненавидел его.       ― Ты бы хотел покинуть это место?       Вэй Ин смотрит на него, моргнув.       «Я не могу покинуть это место. Если однажды ты попадаешь на Могильные Холмы, ты будешь обязан провести там вечность,» ― вероятно, лицо Лань Чжаня искажает раздражение, потому что призрак быстро поправляет себя, отвечая иначе. ― «Но да. Я мёртв, и все мои желания уже не имеют значения. У меня нет причин оставаться в этом мире.»       Лань Чжань делает вид, что не замечает жжения, пронзившего его грудь. Горечь.       (Горечь человека, который жил несколько веков назад.)       ― Я помогу тебе.       «Я же сказал тебе, что это невозможно,» ― Вэй Ин смеётся, забавляясь. ― «Ты уже пытался освободить нас всех... Я пытался предупредить тебя об этом, но тогда я был слишком слаб, а ты не сдавался, пока это не обратилось против тебя.»       ― Моя семья хранит книги, карты и документы с давних времён, написанные ими на протяжении всей истории, ― утверждает Лань Чжань, решив, что его не волнует, что пытался сделать прошлый он. На протяжении двух тысячелетий его предки (его потомки) владели достаточным количеством времени, чтобы улучшить свои навыки в помощи призракам. ― Я найду способ помочь тебе уйти.       Несмотря на всю его доброту и простоту, выражение лица Вэй Ина даёт ясно понять, что он слабо верит в то, что у Лань Чжаня получится что-то сделать.       Но, похоже, он действительно знает Лань Чжаня, раз не пытается убедить его бросить эту идею.       Лань Чжань собирался навестить семью на последней неделе октября, прежде чем встретиться Вэй Ином, но нетерпение росло день ото дня.       Призрак не перестал появляться после обеда, то рассматривая вещи Лань Чжаня, то шутя, пока тот был занят игрой. Учитывая все аспекты его жизни ― и иногда жизни Лань Чжаня, упоминание которого иногда проскакивает между словом, ― становится яснее, почему он обрёл славу, но не ту, о которой говорят легенды.       Пусть он не отрицает своих преступлений, он с искренностью рассказывает о людях, которых встречал и знал: о его семье, друзьях, союзниках. Он действительно любил свою шицзе и брата, который пришёл, чтобы убить его после совершенных Старейшиной Илина зверств, после которых тот стал легендой; и если он прав, и Лань Чжань, которого Вэй Ин знал, тот же человек, что и настоящий Лань Чжань, виолончелист не думает, что их отношения отличались от тех, что у них сейчас ― соучастие с частыми приступами раздражения.       Лань Чжань думает, что они друзья.       Но, должно быть, как и прошлое его воплощение, он не говорит об этом вслух, беспокоясь, что это может что-то разрушить между ними.       Вечер перед отъездом Лань Чжань собирает все вещи, которые будут ему необходимы, и, не считая пару сменной одежды, их не так и много; он намерен попросить совета у дяди и брата, провести исследование в их огромной библиотеке и заполнить чемодан всем, что может помочь Вэй Ину и сотне призраков, застрявших в месте, которые он зовёт Могильными Холмами.       Лань Чжань возвращается в Ичан с решением и тяжестью на сердце.       Единственного человека, кто за всю историю семьи Лань смог прийти к решению, звали Лань Сычжуй. Лань Чжань предполагает, что тот был слишком стар, чтобы испробовать этот метод в своё время, и, возможно, его рукопись хранилась в библиотеке, и никто не взглянул на неё как следует. Как бы там ни было, он не думает, что кто-то использовал его прежде.       Это может не сработать.       Вэй Ин ожидает его в квартире; Лань Чжань слышит его игру на виолончели, когда поднимался на лифте, и не сдерживает крохотной улыбки, когда открывает дверь.       Он находит Вэй Ина в гостиной, на том же месте, на котором Лань Чжань сидел, когда они впервые говорили. Его фигура выглядит более чёткой, чем когда Лань Чжань уходил, его волосы каскадом спускаются по его спине, а черты лица, украшенные кровавыми дорожками, обострились, что позволяет наконец-то рассмотреть его лучше.       Он выглядит лет на двадцать, возможно, ему столько же, сколько и Лань Чжаню.       Он умер таким молодым.       — С возвращением, Лань Чжань, ― приветствует он, когда дверь закрывается, глядя на него поверх струн с широкой ухмылкой.       Смысл слов не сразу доходит до Лань Чжаня.       Он так привык слушать Вэй Ина посредством игры на виолончели, что ему и в голову не приходило услышать его настоящий голос; призраку почти невозможно сделать это, и на это способны исключительно сильные.       ― У меня была неплохая подпитка в последнее время, ― объясняет Вэй Ин, угадав мысли Лань Чжаня. У него глубокий, немного хриплый голос, который позволил бы ему быть отличным певцом, если бы он заботился о своём горле при жизни. Его спокойствие рушится из-за молчания Лань Чжаня. ― Ты нашёл что-нибудь полезное?       Лань Чжань кивает.       ― Мелодия была создана ближе к твоему времени, чем моему. Она должна разорвать цепи между местом, которое мои предки называли сосредоточением злобы, и призраками, которые умерли там, тем самым освободив их, чтобы они могли продолжить свой путь.       Глаза Вэй Ин расширяются в недоверии и, возможно, в крохотной надежде.       ― ...Правда?       ― Её никогда не использовали, ― признаётся Лань Чжань, ― но мне кажется, что стоит попытаться.       Губы Вэй Ина приоткрываются. Его костлявая рука сжимает смычок сильнее.       ― Я... Да. Да, конечно стоит. Не могу поверить в это.       Лань Чжань сглатывает.       ― Думаю, стоит попытаться сделать это сначала с другими душами, ― предлагает он. Его горло сухое, приближающееся прощание ощущается горечью на языке. ― Если получится помочь им, то...       Вэй Ин кивает, он аккуратно оставляет виолончель на столе, прежде чем встаёт.       ― Тогда я уйду на некоторое время. Чтобы не слышать тебя, ― проясняет он.       Даже то, как он исчезает в пространстве, выглядит неуклюже.       Вэй Ин возвращается ночью.       После того, как Лань Чжань распаковал вещи, сыграл отрывок мелодии, созданной века назад Лань Сычжуем, и приготовил себе ужин. Он не может связаться с призраками, которые этого не хотят, поэтому у него нет возможности узнать, сработал ли этот способ, пока Вэй Ин не подтвердит, что это так.       ― Песня не достигла ни единой души, ― объясняет он; его голос звучит с той же интонацией, с которой он играл на виолончели. ― Но это место такое огромное, что тебе придётся играть несколько раз, чтобы освободить их всех.       Лань Чжань осознаёт, что они отсрочивают неизбежное. Это случится в любом случае.       (Он понимает, что это будет больно)       Так или иначе, он подыгрывает ему и позволяет Вэй Ину вести себя по, казалось бы, случайным местам Ичана и не обращая на любопытные взгляды, ожидая, когда он исчезнет, чтобы исполнить мелодию, чтобы не упустить его.       Это лучше, чем предаваться размышлениям о скором уходе Вэй Ина.       В конце концов, единственным призраком в районе Илина, что в Ичане, остаётся Вэй Ин.       ― Завтра, ― говорит он Лань Чжаню, пока тот борется с ужином, несмотря на подкатывающую к горлу тошноту. ― Я был здесь так долго, что... Не знаю. Возможно, я немного люблю это место, каким бы ужасным оно ни было.       Лань Чжань пристально смотрит на брокколи в своей тарелке.       ― Ты мне немного нравишься, ― выпаливает он, и его уши моментально охватывает жар.       Он ожидает услышать смех Вэй Ина, или, возможно, слова извинений, которые прозвучали бы схоже с «ты думаешь, что я нравлюсь тебе, потому что ты не помнишь меня» ― что является одной из его любимых тем; но Вэй Ин молчит, скрестив ноги и устроившись на столе, несмотря на то, как часто Лань Чжань просил его использовать мебель по назначению.       В конце концов, Вэй Ин издаёт смешок.       ― Хочешь узнать кое-что? ― спрашивает он мягко и тихо, словно надеется, что Лань Чжань не услышит. ― Ты никогда не задумывался, почему я был с самого начала уверен, что ты ― мой Лань Чжань, а не кто-то, кто случайно на него похож?       «Мой Лань Чжань» звучит отвратительно сладко, и Лань Чжань Вэй Ина близок к тому, чтобы проглотить свои палочки для еды.       Стоит потрясти немного головой, и Вэй Ин снова исчезает. Он не уходит далеко; он тащит виолончель к креслу, на котором Лань Чжань обычно играет, и берёт смычок в руки.       ― Это из-за песни, которую ты иногда играешь, ― подсказывает Вэй Ин, устроившись и установив инструмент между ног. ― Какое у неё название?       Лань Чжань хмурится. Он понимает, о какой мелодии говорит Вэй Ин; она застряла в его голове на многие годы, как сон, который он так и не смог забыть.       ― Не знаю. Я... Я не думаю, что слышал её прежде.       ― Я слышал, ― уверяет Вэй Ин, ― Однажды, и это был так давно, тогда, когда я всё ещё был жив. Я не сразу понял, что она означает, но ты спел мне её в пещере после того, как мы вместе одолели того монстра.       Губы Лань Чжаня приоткрываются, и неудивительно, что с них срывается вздох.       Это осознание.       Мелодия была такой нежной, успокаивающей, что он ошибочно принял её за колыбельную.       Это мелодия о любви.       Он наблюдает, как Вэй Ин играет на виолончели. Он учился, только наблюдая за Лань Чжанем, но он научился пользоваться этим музыкальным инструментом, не зная техник, имея под рукой только звуки. Он исполняет мелодию медленно, его брови сводятся к переносице, когда он двигает рукой влево и вдоль грифа, нажимая на струны, чтобы добиться нужного звучания.       Лань Чжань откладывает палочки для еды и подходит к призраку.       ― Ты держишь виолончель слишком вертикально, ― сообщает он.       ― Лань Чжань, я мёртв, ― смеётся Вэй Ин, ― мне вовсе не нужно заботиться о своей осанке.       Лань Чжань размышляет, стоит ли ему обижаться на столь вопиющее неповиновение простым правилам. Он решает, что не стоит, поэтому убирает руки Вэй Ина с виолончели и чуть наклоняет её к призраку, так, что его ноги не так далеко друг от друга, чтоб держать её.       ― Если собираешься играть мою песню, то делай это правильно, ― упрекает он тем самым тоном, каким обращается к своим ученикам.       Вэй Ин не выглядит расстроенным, так что Лань Чжань обходит его и наклоняется, чтобы держать струны вместо него, обхватывает его запястье, чтобы провести смычок правильно.       Вэй Ин не ощущается холодным, как рассказывают о призраках книги и фильмы. Он и не тёплый; он питается таким количеством энергии злобы, что он настолько же плотный, как виолончель, на которой они вместе играют, и прикосновение к нему сродни облаку, которое ветер может разогнать в любой момент.       Дыхание Лань Чжаня сбивается в горле. Пальцы, прижимающие струны, дрожат, потому что он должен был подумать о близости, прежде чем оказаться в этой ситуации. Левая рука Вэй Ина неловко перегнута через плечо, его взгляд переходит со смычка на их соединённые руки, затем он смотрит на Лань Чжаня, чьи глаза прикованы к грифу своей виолончели.       Вэй Ин, похоже, не рассматривает других вариантов, когда свободной рукой обхватывает Лань Чжаня за шею, пальцами запутываясь в длинных волосах. И всё, что может сделать Лань Чжань, это притвориться, что не замечает близости в этом жесте, и продолжает играть дальше, словно от этого зависит его жизнь.       Потому что если он не закончит мелодию ― может утонуть.       Глаза Вэй Ина прикрыты, когда последняя нота звучит в тишине; он остаётся молчалив на протяжении долгого времени после, что необычно для него, а Лань Чжань боится нарушить таинство происходящего и стать тем, кто сделает их прощание более реальным, осязаемым больше, чем тело Вэй Ина.       Лань Чжань не хочет потерять его снова.       Если хоть часть его внутренней борьбы видна, то Вэй Ин ― действительно тот безжалостный злодей из легенд, потому что он сокращает пространство между ними и тянется, срывая с его губ бездыханный поцелуй. Лань Чжань чувствует вкус крови, печали и вековой тоски, которая, возможно принадлежит ему самому, и Вэй Ин словно плачет в его губы.       Кожу Вэй Ина украшают рубцы старых шрамов. Его тело рассказывает собой историю, которую Лань Чжань отчаянно желает узнать, начиная от следов кнута и заканчивая последствиями ножевых ранений и ожогом в форме солнца на груди.       ― Это не имеет значения, ― шепчет Вэй Ин, когда они переходят в спальню Лань Чжаня, путаясь друг в друге. ― Ничего не имеет значения, ― убеждает он, невообразимо невозможно снимая с себя одежду.       Вэй Ин любопытный, он стремится к знаниям. Он позволяет Лань Чжаню касаться себя и вести, и задаёт бесконечное количество вопросов, и пусть Лань Чжаню нравится слушать звук его голоса, он хотел бы заставить Вэй Ина замолчать, накрыв его рот своим.       ― Ты когда-нибудь?.. ― начинает Лань Чжань, но замолкает в смущении. Он хотел бы действительно узнать, было ли подобное в жизни Вэй Ина. Ненавидели ли их другие?       ― Я был умел в других вещах, ― Вэй Ин отступает назад со скоростью, невозможной для живых, его ухмылка становится всё более озорной, когда он толкает Лань Чжаня к изголовью кровати. ― А ты? ― он наклоняется назад, скользя пальцами по груди Лань Чжаня ниже, к прессу, в то время как сердце мужчины неровно бьётся в груди.       Лань Чжань трясёт головой, радостный, что длинные волосы достаточно хорошо скрывают его покрасневшие уши. Вэй Ин прижимается к нему и выдыхает в удовольствии, когда усаживается на бёдра мужчины.       Не теряя ни секунды, Лань Чжань тянется, притягивает его ближе к себе и ловит мягкий стон губами. Руки Вэй Ина обхватывают его за шею, и он чуть раскачивается взад-вперёд.       ― Это... ― Лань Чжань задыхается от неловкости и страха, ― больно? ― выдыхает он, убеждённый, что задохнётся от любой причины, по которой они не должны делать этого до конца ночи.       Он жаждет этого больше, чем чего-либо в этой жизни; он проводит зубами по шее Вэй Ина, прикусывает кожу там, где она уже красная от прошлых поцелуев и вибрирует от приглушённого смеха.       ― Я мёртв, ― снова говорит Вэй Ин, ― я не чувствую физической боли, ― его ногти, впившиеся в кожу Лань Чжаня на спине, чувствуются вполне реальными. ― Но, о Небеса, это правда. Это так больно, ― хнычет он, упираясь лбом в лоб Лань Чжаня.       ― ...Прости.       ― Не извиняйся, ― бормочет Вэй Ин, ― я делаю это, потому что хочу. В конце концов, я был тем, кто первым искал тебя... Я просто боюсь, что перерожусь и всё ещё буду скучать по тебе.       Лань Чжань просыпается от того, что слышит знакомую мелодию, которую играют на его виолончели.       Не ту, которую он сочинил для Вэй Ина столь давно, что не может помнить; эта мелодия знакома ему, потому что он играл её в течение прошлых дней, говоря ею «прощай» и желая лучшей жизни.       Он распахивает глаза, когда слышит, как падает на пол смычок, и сознание обрушивается на него, тяжестью сковывая грудь. Он резко поднимается, находит виолончель на держателе, укрытую первыми лучами солнца и клочьями чёрного тумана, растворяющегося в заре.       Его призрак играет последнюю фразу для него, и Лань Чжань застывает, не в силах сделать вдоха.       «Прости. Спасибо тебе.»       И после стольких лет обиды и потрясений Илин наконец затихает в тишине.

***

      Тьма.       Боль и страх.       В его груди что-то стучит, ударяясь о рёбра снова и снова.       ― Ребята! Ребята, он приходит в себя.       Затем тьма снова принимает его в свои объятия.       Ослепительный белый цвет бьёт по глазам, когда он приходит в себя в следующий раз.       Он пытается выпутаться из тёплого кокона одеяла и сесть, хотя его грудь сдавливает болью, словно проткнули оба лёгких.       Справа от него звучит женский голос, и он замечает женщину, держащую в руках планшет. Её губы складываются в слова, и ему приходится переждать мгновения, когда он наконец понимает смысл.       ― ...орошо. Пока что вы хорошо реагируете на лечение, ― её лицо озаряется улыбкой. ― Я доктор Ло. Как вас зовут?       Его губы с неуверенностью размыкаются.       ― ...Лань Чжань? ― резко и с отчаянием срывается с них.       Он в белой комнате, лежит на такого же цвета кровати, одет в белое, и при виде всего этого Лань Чжань первым приходит на ум.       Улыбка женщины становится более нежной.       ― Лань Чжань, значит. Это красивое имя.       ― Это... Он здесь? ― он оглядывается, фокусирует взгляд на двери. ― Он может зайти?       Доктор Ло хмурится, но очень быстро возвращает себе улыбку. Фальшивую, с обидой замечает Вэй Ин, хотя он понимает, что она пытается помочь.       ― Прошу прощения, здесь нет Лань Чжаня. Однако мы можем помочь вам найти его, когда вам станет лучше... Вы можете назвать своё собственное имя?       Он опускает взгляд. Его руки сцеплены вместе и покоятся на коленях, и у него руки, с реальным пальцами и ногтями, которыми он болезненно впивается в кожу; и он ничего не понимает.       ― Я... Я Вэй У... ― он прерывается. Прошло достаточно времени с тех пор, когда все обращались к нему так, и это звучит, как проклятие. ― Вэй Ин.       ― И ваше имя тоже красивое, ― смеётся доктор Ло, и звук её голоса позволяет ощутить спокойствие. ― Вы помните, как оказались в трюме самолёта?       Вэй Ин трясёт головой. Он находится в странном белом мире, незнакомка задаёт ему вопросы, и причудливые полупрозрачные трубочки воткнуты в его руки ― и он уверен, что другие такие же находятся в его носу, ― но последняя фраза является самой странной за этот день.       ― Что такое самолёт?       В течении следующих дней Вэй Ин узнаёт, что самолёт ― огромное летательное средство, которое вмещает в себя десятки людей и что трюм ― место, где хранятся вещи во время полёта, и его нашли внутри самолёта, что летел из Цзянаня, столь замёрзшего и холодного, что он был почти мёртв.       Так они говорят.       Вэй Ин был мёртв на протяжении долгого времени, что его беспокоит биение собственного сердца.       Он не стал говорить доктору Ло об этом. Она и другие люди, одетые в белое, спрашивали о многом из того, на что Вэй Ин не знал, как ответить. Начиная с вопросов, почему он был в Цзянане, месте, о котором он не имеет ни малейшего представления.       Доктора подозревают, что он был похищен, и тот, кто сделал это с ним, обращался с ним столь ужасно, что память вычеркнула эти моменты из его головы; и он не хочет убеждать их в обратном, потому что его реальная жизнь была бы невозможной для этих людей.       Вэй Ин помнит Облачные Глубины, орден Цишань Вэнь, Могильные курганы. Он помнит, что умер и был заперт в том месте, что встретил Лань Ванцзи после какого-то времени; только теперь его зовут Лань Чжань, потому что прошло столько веков, что культивацию забыли, а вежливые имена более не в ходу.       И он знает, что обязан найти его.       Доктор Ло спрашивала Вэй Ина, не из семьи музыкантов ли Лань Чжань, располагающейся здесь, в Сучжоу, и он дал положительный ответ, потому что узнал, что это место звалось Гусу, и здесь не было никого, кто носил бы фамилию Лань. Она предложила отвести его к их дому, когда его выпишут.       Вэй Ин решил, что эта женщина ему даже нравилась.       В назначенный день он прогуливается вокруг больницы, грызёт ногти и любуется своей новой одеждой на любой поверхности, которая способна отражать его. На нём толстые тёмно-синие брюки, которые слишком плотно прилегают к ногам и не чувствуются удобно, и чёрная куртка, под которой носит красный свитер.       Вэй Ину нравится его новое тело, так похожее на его собственное. У него всё ещё серые глаза, разве что они чуть ярче тех, что помнит, как свои; его волосы не такие короткие, как у большинства мужчин и даже женщин, и достигают плеч. Вэй Ин надеется, что причина, по которой черты лица этого незнакомца мягче его собственных, заключается в хорошем питании, в отличии от последних месяцев собственной жизни.       После окончания смены доктор Ло проводит Вэй Ина к своей машине, которая нравится ему больше меча. Путь занимает около получаса, когда они подъезжают невероятно большому дому, и она сопровождает Вэй Ина до двери.       Мужчина средних лет встречает их на пороге; несмотря на свою насторожённость, Вэй Ин делает замечание, идущее из глубины души:       ― Эта козлиная бородка всё ещё ужасна.       Он прикрывает лицо рукой, сдерживая смех, когда человек, который не может не быть Лань Цижэнем, смотрит на него. Доктор Ло толкает его локтем по рёбрам.       ― Прошу извинить его, мистер Лань, ― извиняется она вместо него. ― Этот молодой человек, Вэй Ин, пострадал в недавнишнем инциденте. Как следствие, он потерял воспоминания, и он не помнит свою семью, но помнит кого-то, кого зовут Лань Чжань.       Лань Цижэнь щурится.       ― Ты Вэй Ин? ― повторяет он, и на короткую секунду он позволяет подумать, что этот человек знает его лучше, чем он сам. Говорил ли Лань Чжань своей семье его имя? ― И ты говоришь, что знаешь моего племянника?       Вэй Ин кивает.       ― Давным-давно. Он... Искал песню, которая мне нравилась, ― он тщательно подбирает слова, потому что доктор Ло выглядит подозрительной. ― Я полагаю.       (Он не упускает то, как просияло понимание в глазах Лань Цижэня; он понимает, что в нужном месте.)       Лань Цижэнь медленно выдыхает.       ― В настоящее время мой племянник работает в Хубэе, но я бы хотел сначала обсудить это с тобой, ― Вэй Ин чувствует, как просияло его лицо. Лань Цижэнь поворачивается к доктору Ло. ― В нашем доме полно свободных комнат. Я бы хотел предложить Вэй Ину остаться здесь на время, если это не будет проблемой.       Доктор Ло кивает.       ― Если вы уверены... Благодарю вас, ― она кланяется в уважении, прежде чем оборачивается к Вэй Ину. ― Я приду через несколько дней, чтобы проверить твоё состояние, хорошо?       Дом семьи Лань украшен иначе, но в этом стиле всё ещё хранятся отголоски Облачных Глубин. Помимо вызывающей белизны стен, атмосфера внутри располагает к умиротворению благодаря внутренним садам, разбросанным по территории дома.       Вэй Ин наблюдает их через пару часов, в течении которых Лань Цижэнь расспрашивает его, пытаясь выяснить, откуда он знает Лань Чжаня, а после он следует за Лань Си... Хуанем.       ― Он много рассказывал о тебе, когда приезжал в октябре, ― рассказывает он с успокаивающей улыбкой; Вэй Ин хочет узнать, о чём говорил Лань Чжань. ― Призрак, застрявший в Илине... Но есть кое-что, чего я не понимаю.       Вэй Ин подозревает, что Лань Хуань единственный, кто знает о его прошлых злодеяниях, и он не может отогнать сомнения, из-за которых в его животу скручивается тугой узел, когда лицо Лань Хуаня мрачнеет. Похоже, убийства не одобряются в настоящем сильнее, чем во времена Старейшины Илина, независимо от причин.       ― Что же?       ― Отрывок, который мы нашли, был должен помочь вернуться на круг жизни, ― Лань Хуань поджимает губы. ― Если понимаю верно, в вашем случае это было... Перемещением души в ещё жизнеспособное тело. Было ли что-то необычно в процессе?       Вэй Ин прикусывает щёку изнутри.       ― Возможно... Эффект будет другим, если его сыграет... Допустим, призрак?       Лань Хуань хмурится.       ― Мой брат позволил вам это сделать?       В животе скручивается узлом что-то тёмное и тяжелое, то, о чём он не позволял себе думать, когда доктор Ло задавала ему вопросы. Чувство вины бесполезно, потому что он может найти Лань Чжаня и извиниться перед ним.       ― Вы сказали ему, что я здесь? ― вместо этого спрашивает он. ― Когда он прибудет?       ― Дядя ― и, говоря на чистоту, я тоже ― не уверены, что говорить ему об этом ― хорошая идея, ― говорит Лань Хуань. ― Тем из нас, кто родился с этим даром, не рекомендуется образовывать эмоциональную связь с духами, кому мы помогаем. Когда я видел его в последний раз, он был увлечён тобой больше, чем того требовалось.       Вэй Ин надеется, что на его лице невозможно увидеть раскаяние, которое заживо сжирает его. Было проще игнорировать это чувство в больнице, но сейчас это как молоток, на постоянной основе бьющий его по совести.       ― Думаю, это в порядке вещей для призраков, кто уходит из жизни на круг перерождений... Но со мной всё иначе, верно? ― отвечает он. ― Я здесь, и я живой. Прямо сейчас я такой же, как и другие люди.       Лань Хуань только трясёт головой и смотрит в сторону.       Вэй Ину предоставили комнату на ночь, расположенную неподалёку от комнат Лань Цижэня и Лань Хуаня. Он закрылся там после того, как неудачно попытался убедить их отправить Лань Чжаню сообщение. Он сделает это сам ― он знает, как использовать телефон, доктор Ло уже объяснила ему это, ― но в пределах досягаемости нет ни одного мобильного устройства.       В конце концов, он не представляет, как бы смог позвонить.       (Он не знает, как сделать это так, чтобы сообщение достигло Лань Чжаня.)       Этой ночью его сердце стучало слишком громко в его грудной клетке, так что Вэй Ин вышел из комнаты на цыпочках спустя время, убедившись, что никого нет. Теперь он не столько ищет телефон (или инструкции о том, как использовать его), сколько пытается перестать слышать звук, без которого просуществовал тысячи лет.       Он проходит два коридора, когда голос Лань Хуаня застаёт его врасплох. Вэй Ин прижимается к ближайшей стене, беспокоясь, что его вычислили; однако тот говорит не с ним.       ― ...не должен говорить тебе, ― произносит он, и судя по тону, каким он говорит, он не хочет, чтобы Лань Цижэнь знал о том, что он делает. Вэй Ин пробирается к углу и видит Лань Хуаня в студии, прислонившегося к краю рояля и прижав к уху телефон. ― Но гость, который навестил нас, пожалуй... Он утверждает, что его зовут Вэй Ин, и он сказал...       Вэй Ин задерживает дыхание, когда Лань Хуань прерывается.       ― Это то, что я пытаюсь тебе... Что? Нет, ты не можешь... ― Лань Хуань вздыхает. ― Я понимаю. Я могу не согласиться, но ты знаешь дядю.       Возникает долгая пауза; он видит, как напрягается Лань Хуань, словно пытается придумать, что сказать.       ― Он останется здесь теперь, когда я знаю, что ты... Да, я позабочусь о дяде.       Вэй Ин готов убить только ради того, чтобы услышать, что говорит Лань Чжань. В буквальном смысле это достаточно приемлемо в настоящее время.       Лань Хуань издаёт странный звук, который балансирует между шиканием и недовольством, и единственный человек, которого Вэй Ин хочет убить, это его мёртвое я.       ― ...Ты плачешь? ― спрашивает Лань Хуань.       Это тот вопрос, который не требует ответа.       Чем дольше Вэй Ин находится в доме семьи Лань, тем более нежеланным он себя чувствует.       Лань Цижэнь ясно даёт это понять, и хотя отношение Лань Хуаня более дружелюбное, очевидно, что он размышляет над этим вопросом. Вэй Ин задаётся вопросом, что такого Лань Чжань сказал своему брату прошлой ночью, и думает, что они оба, вероятно, правы, что не доверяют ему; он часто подумывает о том, чтобы уйти и найти Лань Чжаня самостоятельно.       Но этот мир, большой, странный и быстрый, нисколько не похож на тот, в котором Вэй Ин жил.       Так что он ведёт себя прилично, когда Лань Цижэнь наблюдает за ним, и надеется, что Лань Чжань придёт к нему, что он всё ещё хочет увидеться с ним снова после того, что он сделал.       Одним утром, спустя несколько дней после того, как он подслушал разговор Лань Хуаня, узнаёт, что остался дома один, потому что и Лань Цижэнь, и Лань Хуань ушли на работу. Он включает телевизор и смотрит об истории внешнего мира, очарованный тогда, когда впервые увидел это.       Вэй Ин подпрыгивает, когда слышит звон ключей во входной двери, звучащий раньше, чем в другие дни. Заинтригованный, он движется по бесконечному коридору, пока не находит новое лицо на полпути, несущего чемодан мимо студии со старым пианино.       Золотые глаза вынуждают Вэй Ина замереть на своём пути. Он забывает, как дышать, когда он видит его перед собой, мужчину, стоящего посреди коридора с длинными волосами, выделяющимися на фоне его бледного лица, которое не выдаёт никаких эмоций, когда он оглядывает Вэй Ина с ног до головы.       Вэй Ин знает, что пытается разглядеть в нём Лань Чжань, и знает, что он этого не увидит.       ― Лань Чжань, ― выдыхает он, и задаётся вопросом, что в этом мире заставило его подумать, что он сможет оставить Лань Чжаня. Раскаяние застревает в его горле. ― Это я, ― шепчет он, задыхаясь, ― Вэй Ин. Твой призрак. Я... Я не знаю, почему или как... Но вот он я, здесь.       Следующее, что видит Вэй Ин, это темнота. Не та, которой он питался на протяжении веков, и не та, которую он видел, когда вернулся к жизни, задыхаясь; эта темнота тёплая, и прочная, и она ощущается, как сандаловое дерево там, куда уткнуто лицо Вэй Ина, на известном ему месте между шеей и плечом Лань Чжаня.       ― Вэй Ин, ― шепчет Лань Чжань беззвучно и в то же время так пылко, что Вэй Ин вздрагивает. Лань Чжань обнимает сильнее, прижимает ближе к себе. Боится, что Вэй Ин снова исчезнет. ― Вэй Ин, Вэй Ин, ― повторяет он снова и снова, словно молитву.       Вэй Ин тихонько обнимает Лань Чжаня за талию, ощущая его более реально, чем той ночью, когда они расстались... Не так. Вэй Ин поправляет себя.       Когда я бросил его.       Дыхание Вэй Ина прерывается.       ― Прости, ― приглушённо бормочет он в одежду Лань Чжаня. ― Прости за то, что я... ― он прерывается, когда его целуют в макушку, внезапно осознавая, что его новое тело не такое высокое, как прошлое. ― Как много времени прошло?       ― Три месяца, ― бормочет Лань Чжань в его волосы, ― и тринадцать дней.       Слёзы собираются в уголках глаз Вэй Ина.       ― Прости, что оставил тебя вот так, ― продолжает он снова, и когда он отстраняется, он понимает, что не один, кто плачет. ― Если бы я увидел тебя утром, то не смог бы уйти.       Лань Чжань закрывает глаза, новые слёзы катятся по его щекам. Вэй Ин тянется, чтобы утереть их, но вздрагивает и обнимает себя.       ― Вэй Ин? ― руки Лань Чжаня скользят по его плечами, его голос звучит с беспокойством. ― Что такое? Тебе больно?       Вэй Ин трясёт головой, но не протестует, когда Лань Чжань прижимает его ближе. Он просто то потирает грудь, то бьёт по ней кулаком, до смешного расстроенный.       ― Я просто не привык к тому, что жив, ― объясняет Вэй Ин и направляет ладонь Лань Чжаня к своей груди, чтобы показать ему то, как неистово бьётся сердце в его груди. ― Но, милостивые Небеса, оно такое громкое, словно хочет, чтобы я умер за тебя.       ― ...Не умирай, ― приказывает Лань Чжань, и это звучит как заявление.       Вэй Ин искренне смеётся, как ребёнок. Он переводит дыхание, смакуя боль в груди, готовый вот-вот лопнуть от умиления, и он обхватывает мокрые щёки Лань Чжаня руками, чтобы притянуть его ближе к себе.       Губы Лань Чжаня ощущаются солёными и полными надежды.       ― Не хочу, ― уверяет Вэй Ин так тихо, чтобы его мог слышать только Лань Чжань, ― не хочу оставлять тебя снова.       Лань Чжань хмыкает, и Вэй Ин теряется во взгляде золотых глаз, как теряются люди при взгляде на дождь после долгих дней засухи.       Мой Лань Чжань.       ― Ты слышишь? ― продолжает Вэй Ин, целуя слезу на кончике носа Лань Чжаня. ― Я живой, и я буду рядом до тех пор, пока моё сердце не перестанет биться.       Это то, что он может обещать.