«Личное благополучие профессионального убийцы способствует всеобщему спокойствию»
Каждый с детства учиться скрывать своё присутствие, вызывать как можно меньше звуков, делать вид, что тебя не существует. Если тебя не существует, то тебя невозможно прочитать, у тебя нет слабостей, у тебя нет причин, чтобы отступать от поставленной задачи. Ты идёшь до конца, разнося погибель как лихорадку, оставляя после себя только редкие кровавые отпечатки, что стекли с лезвии оружия или собственных ран. По-хорошему, — своей крови не оставлять, проливать только чужую. Хочешь утолить ненасытную натуру и на секунду утонуть в безумии, что занесёт тебя не хуже, чем любой наркотик? Тогда перережь всем глотки, проливай кровь, главное не жалей сил. А потом проведи всей пятернёй по липкой жидкости и разнеси по полу. Жестокость в исполнении тут приветствуется, главное принеси хорошие вести и не возражай ни в чём. Сиди тихонько и помалкивай. Этим они занимаются, примерно, всю жизнь. Приносят пользу, не создают много шума и покорно склоняют головы, добровольно надевают на себя, мысленно, ошейник, запрещающий даже думать о том, что их жизнь может быть другой. Не думай об этом, не думай ни о чём, лучше избавить себя от предрассудков о том, что ты можешь быть другим и возьми в руки сталь. Проведи кончиком пальца по наточенному лезвию и, возможно, это отрезвит тебя и освободит от бесполезных рассуждений. На самом деле Томаш понимал прекрасно, чем именно может обернуться ему столь бойкий характер, резкость в собственных высказываниях и навязчивое желание нарушить пару тройку правил, оставит за собой лишь слабый отголосок дымки и сбежать при этом от наказания, довольно сверкая глазами. Ладно, в первое время большинство подобных мыслей были будто ключом в камеру да звоном цепей, которые тут же опоясывали тело; наверное единственное, за что он может поблагодарить Лин Куэй, так это за то, что его вовремя окатили этим, будто водой, а потому вся натура пламенная вмиг скрылась где-то в душе. Ничего, вырвется позже, он понял, что делать это нужно аккуратнее. Он не рос здесь и его детство не было скрашено деньками в окружении будущих убийц, — коим он и сам стал. Зато правила в этом клане распространялись на всех, а незнание не освобождает от ответственности и неприятных отпечатком кандалов на руках, когда наконец разрешают снять. Тюрьма. Первое слово, которым он смог охарактеризовать данное место. Вообще его здесь быть не должно, если бы не угроза смерти неизвестной где-то в закоулках города. Когда ты не понимаешь, как двигаться дальше и как не оборвать тонкую ниточку своей судьбы, то цепляешься за любую возможность, которую подарит судьба. В этот раз зря ухватился, Лин Куэй это и есть персональный ад, в котором выживать также трудно, как и на улицах города. — Ты никогда не пытался сбежать? — глупый-глупый, кто же задаёт такие вопросы воину, что прожил тут всю свою сознательную жизнь и к правилам относится почти также внимательно, как и самые обезумевшие старшие воины. Почти. — Мы уже давно принадлежим этому месту. — эти слова нагоняет холодный воздух, ледяной. Когда-то наступает тёплое время года, кажется, эти ледышки начинают себя специально охлаждать. — Родиться с такой способностью и осознать, что твоя судьба заранее находиться в четырёх стенах клана, как же паршиво. — Томаш наблюдает, как слабый дымок холода всё появляется на чужих ладонях и дарит лёгкую прохладу тем, кто в непосредственной близости находиться. Хотя рядом только Смоук со своими революционными идеями о побеге, потому что он знает, что криоманты не любят, когда рядом много людей. Особенно не любят в такие моменты разговаривать. — Мы уже не сможем жить другой жизнью. — терпеливый и слишком добродушный для того, кого прозвали монстром ледяным. Зато горячность Томаша тут же рассеивается рядом с Лианом. Младший криомант удивительно действует на нервную систему и вызывает слабое спокойствие, если получше его узнать да беседу вести непринуждённую. Даже не ругает Врбаду за очередные попытки придумать план побега. Куай знает всё равно, что этого не произойдёт, ведь воин в сером тоже более не способен жить обычной жизнью, а от осознанного побега из клана уже останавливает ментальный барьер какой-то. Зато никакой ментальный барьер никогда не помешает неугомонному подростку пожелать вдруг предпринять ложную попытку побега, взобраться на стены клана да взглянуть на давно не виданные красоты ещё не проснувшегося леса и только встающего солнца, лениво поднимающегося над горизонтом. Определённо, он уже хочет это сделать, прямо сегодня ночью. Нужно только чуть раньше лечь, благодаря этому раньше проснуться и выполнить самое последнее, очень важное задание. Разбудить ледяного воина, при этом не получить попутно затрещину сильную от того, что Куай Лиан его случайно перепутать может спросони с кем-то незнакомым. Или не получить за то, что вообще придумал всю эту бредовую идею с рассветом. «Вставай, тебе точно понравится». Ну разве могут быть этому сомнения. — А ты когда-то наблюдал так за рассветом? — Врбада довольный своим достижением, определённо. Поглядывает на друга конечно с неподдельным удивлением; как у него вообще получается быть таким бодрым, учитывая то, что нагло разбудили ещё за час до подъёма, буквально заставили выйти на улицу и теперь под ручку, — мысленно, по крайней мере, — шагать куда-то вглубь клана. — Нет на это времени. — такая искра в глазах воина серого воодушевляла немного и заставляла криоманта поверить, что вид действительно может ему понравится и что вся эта идея не обернётся чем-то неприятным. Например тем, что их поймают разгуливающими по клану. Хотя бы Томаш самостоятельно додумался оттащить друга сразу к краю, чтобы они прошлись почти под стенами бесшумно. — Не смотри на всё так скептично. — хотя такое поведение было полностью оправдано временем; возможно заметно не так отчётливо, но умение Смоука сопротивляться поставленным порядкам клана помогают криоманту неосознанно бороться с тем образом, который в нём пытались взрастить; а именно бесчувственный убийца. — Моя очередь задавать вопросы. Ты часто в окна чужие залазишь? — на самом деле вопрос можно посчитать и риторическим, ибо каждый из них о взломе и проникновении знает достаточно, чтобы бесшумно пробраться к кому-то да по горлу полоснуть. — Не в дверь же стучаться, глубокая ночь на дворе. — Врбада легко касается вдруг коры дерева появившегося перед ними дерева. Лиан никогда не замечал, что оно так близко к стенам расположено. Крона ведь мешать будет дозорным; наверное поэтому здесь никто не сторожит. — Вообще-то сейчас раннее утро. — криомант поправил почти невзначай, всё равно это мимо ушей пролетит. Воин в сером довольно за ветви дерева хватается да взбирается не спеша наверх; ветви прочные и на многих вполне можно устоять, если очень постараться и не зацепиться головой за те, что повыше. Вниз посматривал лишь периодически, в самом начале рукой махнул, дабы ледяной воин за ним следовал, а там уже дело за малым — забраться куда повыше, зацепиться на край стен и наслаждаться. Тундра сдаётся и игнорирует нарастающее беспокойство, которое всю дорогу одёргивало, заставляло оглядываться по сторонам намного чаще, чем это требовало. Все спят, а вернутся они ещё до всеобщего подъёма или как только заслышат лишний шум. Взбираться начал следом, также бесшумно, как это друг делал. Нагнал тут же, на соседнюю ветку усаживаясь и после одновременно цепляясь за край стены да взбираясь на неё не спеша. Осматриваются. Никого. Только пробившийся сквозь горы да лес свет солнца, который сразу по глазам резать начал; та боль, которую можно перенести, дабы получить наслаждение редкое. И спокойствие. Тёмное небо плотным одеялом постепенно отступает с глаз долой, ночные тучи растворяются в нём, и открывается взору вся небесная красота. Вокруг царит тишина, которую нарушают лишь тонкие голоса проснувшихся птиц, разливающиеся повсюду. Здесь, наверху, почувствовать можно и слабый ветерок, который приятно касается носа, чуть щекочет и дарит какое-то странное ощущение радости. Листья слабо колышутся, а где-те вдали проносятся дикие звери, — хотя подростки их не увидят, слишком далеко и всё утопает в зелёной листве, совершенно скрывая от взора все дополнительные красоты. — На что смотрим? — прямо на затылках чувствуется холодное дыхание, чуть сердитое да суровое, заставляющее мальчишек резко отскочить по разные стороны и оторваться, наконец, от вида красивого; совсем задумались, каждый о своём, даже приближение чужое не почувствовали. — Брат..! — криомант первый отмирает и даже голос его дрогнувший звучит не так громко, как ожидалось. Даже в такой ситуации себя контролирует, понимая, что стоит быть потише. Томаш отмирает вторым, вдруг осматриваясь дополнительно и осознавая, что больше никого нет. Их только Би-Хан поймал, так просто и так глупо. — Ответ? — Саб-Зиро… не выглядит также пугающе, как и обычно; сонный и заметно уставший. Проснулся от сна беспокойного ещё в тот момент, когда подростки только собирались к выходу идти. Шумов не услышал посторонних, — сам же тренировал их, сам поплатился за то, что слишком много они умеют. А когда наконец очухался, с места поднялся и брата в соседней комнате не заметил, сразу собрался да на выход. Беспокоился. — Я хотел показать ему рассвет. — Томаш виновато голову опускает, но друга опережает, и сказать ничего не даёт; нечего оправдываться тому, кто изначально эту идею считал скептической. Ничего страшного, братья родные только со стороны кажутся друг от друга отдалёнными, на деле Хан младшего ругать точно не будет, раз он не виноват. А Врбада всё равно доволен тем, что сегодня проделал. Старший криомант хмурится и осматривает воина дыма с ног до головы, почти что душу насквозь просматривает, молчит и только этим нервные клетки убивает последние, напрягает, как всегда. А потом голову медленно к брату младшему поворачивает и спрашивает тихо. — Понравилось? — и голос его теперь таким угрожающим не кажется, умиротворённый скорее, и сам волей неволей на яркие лучи глянул, бегло осматривает лес пробуждающийся. — Очень. — Куай улыбку тянет на лице слабую, такую редкую, после глаза прикрывает и недолго думая вновь на рассвет внимание обращая, мысленно подмечая, что ни о каком наказании уже речи идти не могло. Томаш эту перемену настроения тоже почувствовал, мельком с другом переглядываясь да всем корпусом вновь к свету поворачиваясь. Теперь они действительно могут вернуться спокойно, ещё и под присмотром старшего.***
Тихо снег скрипит под ногами и криомант легко хмыкает на столь привычный шум. Как бы натренирован ты ни был, но снег хрустящий выдаст твоё приближение с потрохами, — к счастью все главные дорожки без этого чуда природы вполне уживаются, там всё подметено с особым усердием. И лучи солнца заставляет снег искриться; как тогда. Когда его впервые заставили остановиться, расслабиться и взглянуть спокойно на красоты природы. Как обычный человек. Никуда не торопиться. Пару секунд можно потратить в день на то, чтобы вдохнуть побольше воздуха и пронаблюдать за тем, как всё вокруг медленно просыпается или как недавно открывшие глаза воины начинает создавать в клане фоновый шум, не раздражающий, скорее родной, к которому с каждым днём привыкаешь всё сильнее, а спустя столько лет — тем более свыкнешься и жить без него не сможешь. И теперь улыбка на лице появляется всё чаще. Поводов больше, или просто успокаивает тот факт, что всё вокруг своим чередом идёт, как и запланировано. Мед-лен-но, иногда ускоряясь при необходимости. Но, действительно, теперь вновь сформированный клан дарит умиротворение и надёжную защиту тем, кто в этом нуждается: простым смертным и воинам, которые находят своё призвание в защите и заполняют своё сердце именно этим. Криомант смотрит на стоящий вдалеке транспорт, — вертолёт особых сил назначения, точно он, — время отправляться на собрание, к нему должны были прийти агенты молодые, дабы узнать, может ли грандмастер посетить их в этот раз. Смотря на то, как же быстро растёт новое поколение, почти на глазах, начинаешь ощущать движение времени да пространства. Но это не угнетает, это позволяет прочувствовать мир, чего раньше не удавалось. Смотрит, улыбается. Чувствует свободу. Он подходит ближе и чувствует присутствие чужое намного раньше, чем за деревьями может показаться вертолёт. Слышит шум, приближаясь он увеличивается; сначала недовольный, после более спокойный, даже весёлый. Чей-то разговор, видимо молодых спецназовцев. Только голосов двое, хотя Саб-Зиро привык, что группа молодых ходит вчетвером, не разделяясь ни при каких условиях; слишком привыкли к друг другу. А потом осматривается, цепляет взглядом следы на снегу, свежие. Подаётся в сторону и двигается уже куда-то вбок. Замедляет шаги, минимизирует любой шум, как раньше. А потом тянет обе руки и легко касается плеч ещё двух спецназовцев; нашёл. — На что смотрим? Как раньше. Джекки и Такеда испуганно переглядываются и у них с души камень также резко падает, когда они понимают, что внезапный гость это нужный для них человек. Хотя пришёл он явно тогда, когда они этого совершенно не ожидали. — Грандмастер Саб-Зиро, пожалуйста, простите. — Бриггс аккуратно тянет мужчину за локоть ближе к дереву да спрятаться того заставляет за густой листвой; их удачно прикрывали кусты, как оказалось. И, больше ничего не говоря, девушка на удивление чужое только пальцем аккуратно указывает в сторону вертолёта да сама вновь поворачивается. Теперь стало ясно. Двое других товарищей, Кассандра и Цзинь, остались на месте. А судя по довольному выражению лица у ребят рядом — подслушивать диалоги друзей было весело; хотя нет, они намеренно спрятались, ибо давно уже про себя решили, что что-то большое там происходит. Они выглядят беззаботно и расслабленно. Минуты счастья. — Кого-то они мне начинают напоминать. — вполголоса говорит Куай Лиан, покорно спрятавшись и вливаясь в общую атмосферу наблюдения за перепалками спецназа и шаолиня. — Мне тоже так показалось, хотя Кесси не такая серьёзная, как мать. А Цзинь не такой… — Такеда задумывается, как бы охарактеризовать друга поподробнее, но менее оскорбительно в сторону их командира. — Не такой Джонни Кейдж. — подхватывает криомант и улыбается этой мысли, пока молодёжь рядом кивает, соглашается. И, возможно, в жизни столь нагруженных работой людей не должно быть места таким дурацким занятиям, как подшучивание над друзьями, забавным теориям или обычному наблюдению минутному за рассветом. Однако мысль эта неверна, а столь простые действия в атмосфере селит приятные чувства. Спокойствие.