Графские именины

Катенька взирала на Анну Владимировну снизу вверх огромными влажными глазами. Её золотистые кудряшки, розовые щёчки и губки бантиком в сочетании с трогательным накрахмаленным передничком обычно производили неизгладимое впечатление на слуг, гувернанток, гостей и даже вечно хворающего подагрой нижнего хрусталика старого графа — её родного отца. Анна Владимировна приходилась Катеньке тёткой, а её покойной матушке — родной сестрой. И с ней подобные фокусы не работали. — Нет, Кити, мы не пойдём за подарком для твоего папеньки на базар. Нижняя губка Катеньки мелко-мелко задрожала. — Нет, нет и нет, даже не мечтай, милочка. Базар! Господи, какая нелепость! Безвкусица! Нас же там убьют, ограбят, обесчестят... Именно в таком порядке, — поспешно добавила Анна Владимировна, заметив в глазах племянницы какой-то нездоровый блеск. Катенька тяжело вздохнула. Истерики на тётушку тоже не действовали, так что пришлось идти на крайние меры. — Тогда я расскажу папеньке, что вы называете меня не Катенька, а Кити. И от этого развращается моя невинная русская душа! Князь Взумовский говорит, что это — треклятое западничество-с. Анна Владимировна даже выпустила из рук шитьё. Угроза была хоть и нелепой, но осуществимой и потенциально опасной: граф Анатолий Варфоломеевич Мудинский-Апостол обладал большим влиянием в обществе, и его радикальные славянофильские взгляды разделяла большая часть уездной аристократии. (При этом европейский титул властителя дум почему-то никого не смущал). На правах родственницы Анна Владимировна тоже входила в этот круг и даже имела на некоторых его представителей матримониальные (то есть, конечно же, брачные) планы, поэтому репутация злобной западницы была ей ох как некстати. А Кити... Катенька, это несносное дитя, очевидно, сама того не понимая, занесла меч над её светлым будущим! С другой стороны, поход на базар можно было объяснить причудой взбалмошной барышни, вдруг возжелавшей приобщиться к жизни простого народа. Анна Владимировна с тяжёлым сердцем поднялась с кресла. — Так и быть, Катенька, собирайся. На базар так на базар. Пряча озябшие руки в муфту, Анна Владимировна проклинала мерзкую погоду, шумные базарные ряды, недовольно косящихся прохожих, восторженно-синеглазое исчадие ада, которое нужно постоянно хватать за рукав, и себя саму — за то, что согласилась на всю эту авантюру. Чего только не было в этом странном месте! Рыба, сласти, посуда, овчинные полушубки, нигилисты, мошенники, деревянные игрушки, лубочные картинки разной степени непристойности… Катенька бегала между рядами, заглядывала в лица торговцев и мило заговаривала с каждым вторым, порывалась хватать всё руками (особенно нигилистов), но ничто, к облегчению Анны Владимировны, не казалось девочке подходящим подарком для отца. Когда она, набегавшись вдоволь, уже собиралась со скорбным видом няньки умалишённой уводить Катеньку с базара, та вдруг заметила какой-то небольшой, но яркий шатёр в конце одного из рядов. Сопротивляться было бесполезно. Под пёстрым пологом скрывался аккуратный деревянный прилавок, уставленный всякими вещицами известного и не очень назначения. Катенька, повизгивая от возбуждения, бросилась разглядывать товар, а Анна Владимировна по привычке подняла снисходительно-извиняющийся взгляд на торговца — и обомлела: на неё смотрел невысокий, широко улыбающийся мужичок в телогрейке поверх цветастого кафтана, с глазами такими узкими и раскосыми, что невозможно было понять, какого они цвета. «Так и думала, что Анатоль… Анатолий Варфоломеевич только мнит себя больным, — пронеслось в мыслях Анны Владимировны. — Настоящая подагра нижнего хрусталика, несомненно, выглядит именно так!» Очевидно, расценив её взгляд как приглашение к знакомству, торговец низко поклонился и, не убирая с лица всё той же застывшей улыбки, представился: — Али. Анна Владимировна демонстративно подняла левую бровь. Этот тип — ещё и с настоящей подагрой нижнего хрусталика! — ей категорически не нравился, но и не ответить было бы невежливо. Метания прервала Катенька: она уже успела подцепить какую-то брошь с прилавка и обратилась к торговцу: — Дя-я-яденька, а что это за штучка такая? — Ето иголка боль светоч виселица камзол красота, барышня! — отозвался тот. Анна Владимировна в полнейшем смятении открывала и закрывала рот. Откровенно говоря, глаза при виде такого разнообразного товара разбежались и у неё, и потому времени на замечания племяннице просто не оставалось. К тому же некоторые вещицы выглядели вполне милыми и пристойными. Например, вон та фарфоровая шкатулочка с двумя умывающимися котятами на крышке. — Любезный, — обратилась она к купцу Али, — можно ли посмотреть вот эту вот... — А! Киска милота лизать секреты глина упаковка! — часто-часто закивал тот и сразу же поставил шкатулку перед Анной Владимировной. Та не сдержала разочарованного вздоха: вблизи вещица оказалась хоть и такой же прелестной, но гораздо меньше, чем казалась издалека. А Катенька уже схватила резного петушка. — А это что? — Русский нетрадиционный счастье крик утро декор дрова елка сказка, девочка! — «Нетрадиционный» нам не подходит! — испугалась Анна Владимировна. — Да! — подхватила Катенька. — А есть у вас что-то традиционное? В подарок! Торговец почесал затылок и с задумчивым видом ушёл в глубь палатки, а через пару минут возвратился, сияя ещё более широкой улыбкой. Обеими руками он бережно обнимал симпатичный горшок, расписанный в русском (Анна Владимировна была готова поклясться, что в самом что ни на есть традиционном!) стиле. — Славянский национальный вечеринка kawaii горшок песни для дома гениталии смешно подарок! Катенька сразу же захлопала в ладоши, и даже Анна Владимировна почувствовала прилив радости. Хоть некоторые слова и оставались непонятными, горшок выглядел вполне себе, как говорит князь Взумовский, аутентично-с. — Ну давайте купим, тётушка, ну давайте! — хваталась Катенька за юбку Анны Владимировны. — Прелесть же как хорошо, папенька будет так рад, так рад... И Анна Владимировна — впервые за все годы, что нянчила племянницу — уступила без упрёков совести. Не было ещё и полудня, а горшочек уже купили, тщательно упаковали и тайком, с чёрного хода, доставили в дом Мудинских-Апостолов. Однако до праздничного вечера подарок требовалось куда-то спрятать, и дамы снова пустились в спор. Катенька хотела отнести горшочек в свой огромный кукольный дом, запирающийся на ключ; Анна Владимировна возражала, что на её сундуке с приданым замок ещё крепче. Оба тайника были хороши и надежны, а спорщицы — горячи и настойчивы; потому-то они не заметили, как домой возвратился старший сын графа. Илья Анатольевич — или Илюша, как его обыкновенно называли дома — сразу услыхал, как тётушка и сестрица шепчутся в малой столовой, и понял: они что-то замыслили! Блестя глазами и дрожа от возбуждения, он ворвался в комнату и потребовал немедленно посвятить его в тайну заговора. — Заговор? Какой заговор, Илюша? — делано удивилась Анна Владимировна, вспомнив, как давеча друзья старого графа опасались, как бы мальчик не кончил революцией. С тех пор эту тему в доме старались не поднимать. От греха подальше. — Я всё слышал! Вы тоже считаете, что папенька — дурак и самодур, я знаю... Вот только в толк не возьму, что вы собираетесь прятать? Вы что же, нашли на него компромат? — Господь с тобой, Илюшенька! — Анна Владимировна всплеснула руками. — Ты бы сел, чаю выпил... Я сейчас прикажу самовар поставить... Катенька всё это время стояла рядом с горшочком в руках и размышляла: унести его под шумок к себе или послушать ещё? Интересно же, что за компромат такой! — Не надо! Прислуга может услышать лишнего… Надо собраться где-нибудь, куда никто не заходит. В моей детской, например. — О Господи… — выдохнула Анна Владимировна. Катенька завизжала от восторга: комната, где брат провёл детские годы, всегда казалась ей чуть ли не пещерой с сокровищами. Очень тёмной и пыльной, но оттого ещё более привлекательной. — Да тише ты! — зашипел на неё Илюша. — Ещё бы на весь дом заорала… Тайное собрание должно быть тайным! — И прибавил мужественным шёпотом: — А самовар я сам поставлю. Когда самодержавие падёт, господ и слуг уже не будет. Анне Владимировне очень не понравился тон племянника и выражение его лица. Но отказаться от участия в тайном собрании она не могла: чего доброго, ещё решит, что свидетели ему не нужны, и подсыплет яду в чай! Так что пришлось короткими перебежками, в каждой комнате прячась от слуг, пробираться в бывшую Илюшину детскую. Это была угловая комната на втором этаже. Уборка туда добиралась редко, поэтому стройные полки оловянных солдатиков, чудесный жестяной поезд, деревянный меч со щитом, потрёпанные плюшевые медведи и прочие богатства покрылись изрядным слоем пыли и паутины, а пёстрые обои потемнели от плесени: топить и проветривать комнату слуги тоже ленились. Вздрагивая от холода и чуть не плача от стыда и ужаса, Анна Владимировна опустилась на низкий стульчик в углу. Господи, что же будет, если Анатоль обо всём узнает… Впрочем, во всех красках представить грядущий скандал ей не удалось: в комнату вошёл Илюша. Без самовара, зато с зажжённой керосиновой лампой. Лампу он поставил на столик, за которым расположились тётка и сестра, плотно затворил дверь и задёрнул занавески. От занавесок поднялась туча пыли, и комната сразу же погрузилась во тьму. — Кхм-кхм… — Илюша прокашлялся, подкрутил фитилёк лампы. — Итак… Начать речь ему не дала Катенька, которой надоело держать горшочек в руках, и она решила пристроить его на столе. Тусклый, дрожащий свет заплясал на лакированных боках, и от этих инфернальных отблесков Анне Владимировне стало ещё более не по себе. Несколько мгновений Илюша озадаченно смотрел на горшочек, но быстро спохватился и всё же начал: — Итак, братья… Приветствую вас на первом заседании нашего кружка. Вы, конечно, знаете, по какой причине мы здесь собрались, но всё же я озвучу её ещё раз. Самодержавная власть моего отца угнетает нас и душит. Мы вынуждены подобострастничать перед ним, словно дождевые черви перед Громовержцем; а разве ж являемся мы червями?! Илюша окинул собравшихся таким взглядом, будто и вправду ждал возражений. Но тётка и сестрица молчали; тишину комнаты нарушало только тихое потрескивание лампы. — Молчите? — грозно вопросил он, потирая горячие от досады уши. — Ну и ползите себе дальше! Пресмыкайтесь, пока можете, ибо к нам крысиной рысцой спешит Революция!!! — Да Бог с тобой, Илюша! — срывающимся голосом прервала его Анна Владимировна. — Мы же просто хотели спрятать подарок для твоего папеньки на именины… Вот он, подарок! — Она схватила со стола горшочек и потрясла им перед вытянувшимся от разочарования лицом племянника. — Спрятать… подарок… Кхм. — Несколько мгновений Илюша сконфуженно молчал. А потом всё же взял горшок и молча поставил его в ближайший сундучок. — Несчастные вы поборники режима, — вздохнул он. — Вы ещё вспомните мои слова… Как пить дать вспомните! И, поникнув плечами, вышел вон. Горшочек всё-таки решили спрятать в кукольном домике Катеньки.

***

На именины, помимо домашних, были приглашены, конечно же, князь Взумовский и старая княгиня Евдокия Игнатьевна Былинская с незамужней внучкой Софьей. Князя Взумовского ждали первым: он никогда не опаздывал. Анатолий Варфоломеевич тревожно расхаживал по комнате с дымящейся трубкой, которую имел неосторожность закурить перед приходом гостей, совершенно запамятовав, как князь Взумовский относится к этому навязанному западом приспособлению-с. Теперь трубку нужно было срочно куда-нибудь спрятать. Анна Владимировна тем временем старалась расположиться в кресле с достоинством, но также с некоторым намёком. Князь давно был определён ею в потенциальные мужья, однако никаких решительных действий не предпринимал. Стало быть, настало время брать дело в свои руки. Князь же, к её разочарованию, снова с порога заговорил о политике. — Эти новые реформы… Нет, Анатолий Варфоломеевич, ну вы слыхали-с?! Это же невозможно! Невозможно и глупо! — Глупо, — пряча трубку за спиной, закивал граф, — глупо и невозможно! — Я уже не сомневаюсь: это всё происки западных засланцев! — Князь воинственно потряс кулаком, но тут же схватился за сердце и добавил уже тише: — И куда только смотрит Его Величество… — Вы что же-с, считаете царя средоточием всех решений?! — вмешался из своего угла Илюша. — Это же признак регрессии… Очень плохой регрессии-с! Власть должна быть поровну разделена между… — Между кем? — презрительно сощурил глаза князь. — Между всеми! — Кеми это, всеми? — с ехидством уточнил князь. — Между аристократией? Или между всем народом? Демо́с крато́с — так, что ли, у вас говорится-с? Или, хотите вы сказать, наши западные соседи… — Он приблизился к пунцовому от негодования Илюше и договорил громким театральным шёпотом: — Наши западные соседи не зря пускают слюни на Русь-матушку? Может быть, и им положен кусок пирога власти, а? К этому вы ведёте, о мальчик? Илюше шёл уже девятнадцатый год, однако он ещё не кончил гимназию, и всяческие намёки на возраст были для него вдвойне оскорбительны. — Да вы… вы ещё пожалеете о своих словах! Вот когда глаголическое пламя юности… — Илюша, немедленно потуши своё глаголическое пламя, пока ничего тут не поджёг! — Анатолий Варфоломеевич, совершенно забыв про трубку, с поднятыми в примирительном жесте руками встал между спорщиками. — Это ж надо — кричать на гостя… Да на какого гостя! Немедленно извинись перед князем, и забудем этот несчастный разговор. Но Илюша только возмущённо фыркнул и отвернулся. На его счастье, внимание князя захватила пресловутая трубка. — Граф… Я разочарован. Мы, кажется, недавно только имели беседу об этом… богопротивном предмете-с! А вы, я вижу, ни в грош не ставите мои воззвания. В зале повисло неловкое молчание. Илюша, Катенька, Анна Владимировна — все замерли, ожидая, что скажет граф. Но тот лишь сконфуженно молчал, опустив глаза долу и всё вертя трубку в пальцах. Положение спас лакей, неслышно и неожиданно появившийся на пороге. — Княгиня Евдокия Игнатьевна Былинская с внучкой! — объявил он и тут же отступил в сторону, дабы ураган, поднятый юбками гостьи, не сбил его с ног. Старую княгиню Былинскую в дружеских кругах обыкновенно звали «миноносец» или «гренадер» — разумеется, за глаза, так как военных она не жаловала. Прозвища, однако, подходили ей как нельзя лучше: так тяжело, но при этом стремительно, не двигалась ни одна дама в городе, и ни у кого не было такого мощного голоса. Итак, княгиня влетела в зал и, наскоро поздоровавшись с хозяином дома, устремилась к его сыну. — Илю-у-у-у-у-у-у-уша-а-а-а! – От её трубного баса в канделябрах потухло несколько свечей. – Бог ты мой, сто лет тебя не видела! Красавец какой вырос, прямо жених для моей Софьи, а! Княжна Софья — худенькая очкастая девица, которая могла бы казаться вполне себе миловидной, если бы её лицо не было всё время страдальчески перекошено — тем временем неслышно проскользнула в уголок и, приятельски кивнув Анне Владимировне, достала из кармана некую пухлую книжицу в тёмном переплёте. Заслышав своё имя, она слегка вздрогнула, устало закатила глаза, но тут же снова погрузилась в чтение. — Господи… — Илюша вжался в стену. — Евдокия Игнатьевна, вы же к нам на прошлой неделе приезжали!.. Но Евдокия Игнатьевна уже не слышала: расцеловав и хорошенько пощипав его за щёки, она уплыла в другой конец зала, чтобы проделать то же самое с Катенькой. Ещё с полчаса общество наслаждалось дружеской беседой и прохладительными напитками в гостиной; одна Катенька всё это время изнывала от скуки. Она утомилась за день, ей хотелось есть и пить, а кроме того, на неё никто не обращал внимания. А как такое вынести? Наконец, измерив шагами всю залу и посчитав все деревья за окнами, она дёрнула отца за фалду сюртука и спросила: — Папенька, а когда мы будем кушать? Граф поперхнулся очередным пламенным пассажем. Признаться, он частенько забывал, что у него, помимо непутёвого сына, есть ещё и дочь, так что когда Катенька вот так неожиданно напоминала о себе, испытывал куда бо́льшие муки совести, чем когда извинялся за выходки Илюши. Впрочем, сейчас от необходимости отвечать его избавил князь. — И вправду, друг мой, — благодушно засмеялся он, — устами младенца сегодня глаголет истина! Шампанское — это хорошо, но пора бы уже и откушать-с… Могу я предложить руку вашей… очаровательной родственнице? — Ах, князь, ну разве я смогла бы отказаться от столь заманчивой пропозиции! Особенно если бы вы предложили мне не одну только руку… — Анна Владимировна решила этим вечером брать быка за рога. Князь Взумовский в ответ непонимающе, но очень почтительно улыбнулся. Анна Владимировна, вся розовая от счастья, под руку с князем прошествовала к столу. Как же хорошо, что в доме нет хозяйки! Не Катеньку же сажать рядом с почётным гостем, ей-богу... Следом за ними Илюша вёл сразу двух дам: княжну Софью, всё такую же бледную и хмурую, и — за неимением лишнего кавалера — младшую сестрицу. Замыкали процессию хозяин дома со старухой княгиней, причём последняя всю дорогу до столовой непрерывно сетовала на скользкий паркет, ослепляющий свет, спёртый воздух и на неприлично быстро шагающую впереди молодёжь. Наконец всё общество оказалось за обеденным столом. Анатолий Варфоломеевич уже хотел было возобновить свою пламенную речь, но не успел: по знаку Анны Владимировны в столовую торжественно внесли закуску. Графский повар и кухарки в тот день расстарались на славу: трое лакеев без конца сновали между кухней и обеденной залой, нагруженные подносами. Были тут и целиком засоленные рыбины, обложенные кольцами лука и усыпанные зеленью, и пирожки с грибами, сёмгой и яйцом, и полные серебряные вазочки икры. Кроваво-красные ягоды брусники полыхали в горах белой квашеной капусты, а мочёные яблоки в свете свечей переливались, как чистое золото. Гости возликовали. Всем уже давно наскучило восхвалять родную землю на пустой желудок, и на некоторое время беседа сменилась оживлённым хрустом, звоном вилок и блаженными стонами. Наевшись, все наконец-то вспомнили, ради чего было устроено застолье, и принялись наперебой поздравлять именинника — конечно, не забывая прикладывать к пожеланиям здоровья, процветания и приумножения его богатств соответствующие дары. Княгиня Евдокия Игнатьевна, горячо облобызав старинного приятеля в обе щеки, первой вручила ему замысловато украшенную табакерку. — Настоящая ростовская финифить! — со знающим видом отметил Взумовский. — Достойно, достойно… За шумным обсуждением никто не услышал, как застонала княжна Софья, и только сидевший рядом Илюша, заметив как будто судорогу, пробежавшую по её лицу, тихо предложил барышне стакан воды. Та лишь слабо отмахнулась. — Оставьте себе, — вздохнула она. — Финифить, прости Господи… Финифть! Фи-нифть! А это к тому же даже не она! Это скань! И зернь… Последние фразы княжна, сама того не замечая, произнесла уже в полной тишине — старшие, устав восхищаться искусством русских ювелиров (конечно же, никогда и нигде не имевших себе равных), вновь принялись за перепелов, фаршированных собственными яйцами, леща в сметане и жареного молочного поросёнка. Разумеется, все вилки тотчас же с тихим звоном опустились на тарелки. Шесть пар глаз пристально уставились на княжну, но та, хоть и разрумянилась от непривычного внимания, всё же не опустила головы. Даже напротив — села ещё прямее и с удовольствием принялась за свою порцию. Впрочем, изредка она таки поглядывала искоса на соседей: не созрел ли кто сделать замечание? — но князь и граф сконфуженно молчали. Дрожащие огоньки свечей причудливо играли на серебряных завитках и крошечных шариках, украшавших графский подарок… Повисшую тишину вдруг нарушил возглас Анны Владимировны: — Илюша! Илюша подготовил вам поздравительное стихотворение, Анатолий Варфоломеевич! — Она хитро подмигнула племяннику, про себя радуясь, что изобрела такой замечательный способ разрядить обстановку. Илюша в ответ сделал страшные глаза и слегка покашлял. Никакого стихотворения он, разумеется, не готовил. Правда, на днях отнял у тётки свою записную книжку и наотрез отказался показывать содержимое, ссылаясь на то, что не хочет раньше времени делиться «поэтическими изысканиями». «Поэтическими изысканиями» на деле был некий романчик пикантного содержания, который Илюша слово в слово переписал из похожей книжицы гимназического товарища. Однако Анна Владимировна, похоже, так уверилась в Илюшиных способностях к стихосложению, что истолковала его жесты как излишнюю скромность. — Ну же, Илюшенька, мы все просим! «Просим! Просим!» — зашумели гости. Пунцовый Илюша встал. Наизусть он знал только одно стихотворение. — Любви, надежды, тихой славы… — начал он торжественно. Князь Взумовский слегка нахмурился. — ...от сердца я желаю вам! Чтоб освежали вас забавы, как сон, как утренний туман! — Илюша начал входить во вкус. — Но в сердце есть ещё желанье… Под гнётом власти роковой!.. — заметив округлившиеся глаза отца, князя Взумовского и всех присутствующих, он испуганно добавил: — И справедливой!! Всей душой мы любим вас, отец э-э… Познанья! Отец Познанья не стал задумываться об истоках своего нового прозвища, списав это на какую-то современную поэтическую моду. Гости, кажется, вовсе не заметили необычного пассажа. А Илюша тем временем натужно продолжал: — Пока любовью мы горим, сердца пока что ещё живы, отцу родному посвятим…. Души! Прекрасные!! Порывы!!! Илюша кончил. Тяжело дыша и продолжая краснеть, он медленно опустился на своё место и потянулся за носовым платком. Анна Владимировна зааплодировала. — Свежо! Очень свежо и интересно! — с улыбкой воскликнула она, беря на себя нелёгкую роль властителя дум. По крайней мере, на ближайшие минуты. — Спасибо, сынок, — растроганно отозвался граф. — А мне кажется, что я уже слышал нечто… подобное. — На лице князя Взумовского отражался тяжёлый мыслительный процесс. — Да что вы говорите, Илья Анатольевич у нас настоящий новатор! — наигранно восторженно воскликнула княжна Софья и бросила на Илюшу такой взгляд, что из его ушей чуть не повалил дым. Заметив эти подозрительные по своему характеру переглядки молодёжи, Анна Владимировна решила, что, пока племянник не выдал что-то ещё более новаторское, внимание гостей необходимо отвлечь от греха подальше. С преувеличенно гордой улыбкой оглядев всех присутствующих, она вдруг заметила Катеньку, уныло ковырявшую в тарелке куриную грудку. — Катенька! Уж не забыла ли ты о своём подарке для Анатолия Варфоломеевича? — доверительно обратилась Анна Владимировна к девочке. — Никак нет, тётушка! — мигом оживилась Катенька и, оставив многострадальную грудку, побежала в дальние комнаты. — Удивительный ребёнок! — вздохнула Анна Владимировна, глядя ей вслед. — Чистейшей, незамутнённейшей души! Вот чего стоит воспитание в строгих традициях нашего славного Отечества! Такое воспитание не развращает, а только раскрывает все лучшие природные качества, приобщает его к многовековой духовной культуре! Удивительно, не правда ли, князь? Князь воодушевлённо закивал, глядя на Анну Владимировну с каким-то новым выражением повлажневших глаз. С удовлетворением отметив про себя эту деталь, она продолжила: — Вот и сегодня девочка по простоте своей изобрела преподнести своему батюшке необыкновенную вещицу: расписной горшочек, — Анна Владимировна бросила быстрый, но заметный взгляд на князя Взумовского и тут же скромно опустила глаза, — часть традиционного русского быта. Князь Взумовский хотел было ответить на эту трогательную речь, но не успел: Катенька уже возвратилась в столовую, обеими руками прижимая к груди заветный горшочек, на фоне её белого платьица казавшийся ещё более красочным. — Это от нас с тётушкой! — радостно объявила она, пристраивая подарок между тарелками и бокалами, и звонко чмокнула отца в щёку. — Поздравляем с именинами, папенька! — Спасибо, дочка. — Анатолий Варфоломеевич слегка коснулся губами кудрявой Катенькиной макушки и с любопытством осмотрел горшочек. — Какая… интересная вещица. Этот узор… — Традиционная русская роспись! — вмешалась Анна Владимировна, продолжая поглядывать на князя Взумовского. Тот уже вовсю рассматривал новую на столе вещицу, но, заслышав слово «традиционная», снова встрепенулся. — Традиционная-с, говорите? — он с нежной улыбкой повернулся к Анне Владимировне. — Да-с! — с чувством отозвалась она. — Самая что ни на есть! Заметив, что дело идёт как по маслу, Анна Владимировна отважилась на ещё одну трогательную патриотическую речь о важности соблюдения традиций для сохранения семейного очага. Речь была встречена тихими слезами восторга. Князь Взумовский уже на первых строках начал прикладываться к табакерке, подаренной графу, а под конец расчувствовался настолько, что смог сказать, держась за сердце, только два слова: — Водки мне! — И мне, — добавила старуха княгиня, обмахиваясь платочком. — Ох, выпьем, кум любезный… ох… Видно, не зря свой век прожили — не перевелись ещё на Руси девицы, жизнь разумеющие! Последние слова она произнесла, укоризненно глядя на внучку, но та к этой минуте закатила глаза так далеко, что вряд ли могла видеть что-то вне своей головы. Илюша попытался было последовать её примеру, но тщетно. А Катенька, пока старшие шумно благодарили тётушку, потихоньку стащила со стола горшочек и приоткрыла крышку. Ещё на базаре ей показалось, будто внутри что-то есть, и вот наконец настала хорошая минута, чтобы проверить догадку. — Папенька, тут какая-то бумажка! — Что-что, душа моя? — Папенька будто нехотя выбрался из объятий князя Взумовского и, тоже заглянув в свой подарок, извлёк небольшой плотно скрученный свиток. — Что это значит-с? Катенька и Анна Владимировна, не сговариваясь, пожали плечами. Осторожно, будто внутри могла прятаться змея, Анатолий Варфоломеевич снял со свитка нитку и развернул бумагу. Все, даже Софья, придвинулись поближе… Что угодно ожидали они увидеть, но только не аккуратные столбики неких совершенно невразумительных значков. — Что это такое-с? — вопросил князь Взумовский одновременно грозно и озадаченно. — Анна Владимировна?.. Анна Владимировна снова пожала плечами. Странные знаки, конечно, пугали её, но меньше, чем тот факт, что листок попался на глаза вероятному жениху, к тому же, в самый неподходящий момент. — Похоже на… какие-то азиатские письмена, — приглядевшись, пробормотала княжна Софья. — О, глядите: тут рисунки! Завладев бумажкой, она ещё минуту или две изучала её в напряжённой тишине. А потом, кое-как выдавив улыбку, вынесла вердикт: — А горшочек, похоже, непростой! — Как это непростой? — удивился граф. — Золотой, что ли-с? — и сам раскатисто засмеялся собственной шутке. Софья попыталась что-то ещё объяснить, указывала на какие-то стрелки и метки, окружавшие нарисованный горшочек, но её уже никто не слушал. Только Катенька задумчиво произнесла: — А может, если сказать волшебные слова, он начнёт варить кашу? Как в сказке! — В какой такой сказке? — прищурился князь Взумовский. — Ну… немецкой, — ответила Катенька и только потом заметила, как смотрят на неё брат и тётка. — Ой. В который раз за вечер в столовой повисла тишина. Но если до того Анна Владимировна неизменно находила, как предотвратить зарождающийся скандал, то теперь сказать ей было нечего. Катенька выдала её, как говорят англичане, со всеми потрохами. Книгу немецких сказок, из которой племянница и знала о волшебном горшочке, она прятала пуще, чем Илюша — свои поэтические изыскания. А что ей оставалось делать? Родных русских сказок в доме был один зачитанный до дыр томик; сочинение господина Погорельского граф, едва увидев, бросил в печь («Что за подземные рыцари в мантиях?! Не наше!»), а Катенька тогда так плакала об этой книжке… Вот Анна Владимировна и решилась показать ей сокровище из своего детства. А Катенька! О, неблагодарное дитя!.. — Там, в сказке, был волшебный горшочек… — Звонкий голосок племянницы в тишине комнаты прозвучал для неё похоронным колоколом. — Он сам по себе мог варить кашу! Если только сказать: «Горшочек, вари!..» Тут раздался тихий щелчок, а в следующее мгновение залу сотряс вопль: — МИМО ТЁЩИНОГО ДОМА Я БЕЗ ШУТОК НЕ ХОЖУ. ТО ЕЙ ХЕР В ЗАБОР ПРОСУНУ, А ТО ЖОПУ ПОКАЖУ! Граф и князь, не сдержавшись, довольно громко фыркнули в усы, но тут же, поймав взгляд Анны Владимировны, осеклись. — Что это за мерзкая шутка-с?! — испепеляющий взор князя Взумовского обошёл вокруг стола и остановился на молодых людях, изучавших горшочек и свиток. Илюша, опять покрасневший по самые локти, вытащил из отцовского подарка руку. — Да я, собственно… — Илюша! — простонал граф и занюхал табаком запоздалую улыбку. — Вот уж от тебя я такого не ожидал… Бог мой, какая пошлость! — Это не он… — возразила было княжна Софья, но поздно: поток негодования от старшего поколения было уже не остановить. — Это непозволительно, вульгарно, скандально! Даже для вашего неблагоразумного возраста! Вы сейчас собственными руками ставите под угрозу духовное и нравственное развитие вашей сестры, собственными руками, — Илюша с перепугу аж поднял ладони, — развращаете невинную девицу, внучку Евдокии Игнатьевны нашей! Вдруг горшочек без единого вмешательства многократно упомянутых рук заорал снова: — НА ПОЛУ РАЗБИЛОСЬ БЛЮДЦЕ, САМОВАР КАЧАЕТСЯ. НА СТОЛЕ КОГДА ЕБУТСЯ, ШУМНО ПОЛУЧАЕТСЯ! Княгиня Былинская, колыхаясь всеми своими телесами, театрально откинулась в кресле, но по стечению обстоятельств как раз потянула со стола салфетку, опрокинув на пол именно чайную чашку с блюдцем. Князь и граф с двух сторон подхватили княгиню, не давая ей перевернуть ещё и кресло, и начали суетливо Евдокию Игнатьевну обмахивать. — Дурно мне! — трубным голосом кричала княгиня. Анна Владимировна уже открыто утирала слёзы. Все её старания, все надежды, возлагаемые на сегодняшний вечер, — всё окончательно пошло прахом. Даже если князь Взумовский и не свяжет с нею это отвратительное происшествие, то от гнева, наверное, заболеет — он ведь уже не молод! — и тогда ему точно будет не до женитьбы… — ПОЛЮБИЛА ПАРНЯ Я — ОКАЗАЛСЯ БЕЗ ХУЯ. ДА НА ХУЯ Ж МНЕ БЕЗ ХУЯ, КОГДА С ХУЕМ ДОХУЯ? Анна Владимировна заплакала ещё горше, но никто не обратил на неё внимания. Княжна Софья пихнула ошалевшего Илюшу в бок: — Выключите это, пока совсем скандала не вышло! — Сейчас! Я мигом! — спохватившись, он снова сунул руку в горшочек. — Ну позвольте, что у вас там? — княжна Софья, заламывая руки и едва не подпрыгивая на стуле, пристально следила за действиями Илюши. — Рычажок… маленький такой… — Илюша ощупывал внутренние стенки орущего горшочка. — Я задел его двумя пальцами, и горшок закричал… — Так заденьте ещё раз! Чего вы копаетесь?! — Я не могу снова его найти… — паническим шёпотом произнёс Илюша. — О-ПА, О-ПА, ЗЕЛЁНАЯ КРАПИВА, — надрывался горшочек, — ДВАДЦАТЬ ЛЕТ, А СИСЕК НЕТ — ЭТО НЕКРАСИВО! Тут всё общество, включая Анну Владимировну, непроизвольно обернулось на княжну Софью: той как раз недавно сравнялось двадцать лет. Та, задыхаясь от возмущения, вскочила на ноги. — Да вы… — от удара маленьким кулачком по скатерти ближайшее блюдце жалобно зазвенело, но не упало: Илюша вовремя придержал его локтем. — Господа, вы просто грязные мужланы! Секунду или две граф и князь молчали, обдумывая услышанное, но возмутиться не успели: горшочек, пощёлкав, завопил снова: — ПО ДЕРЕВНЕ МЫ ИДЁМ, ДУМАЕМ — ПО ГОРОДУ. ЗА ХУЙ ДЕДУШКУ ВЕДЁМ, ДУМАЕМ — ЗА БОРОДУ! — Прямо про вас сочинено, папенька!!! — рявкнул Илюша. — Вы так же обмануты царём, как эти… как их… — Лирические герои, — машинально подсказала Софья, вытирая слёзы. — Да! Их тоже обвели вокруг пальца, как жалких слепцов! — распаляясь всё сильнее, Илюша рванул у шеи ворот гимназического мундира; гербовые пуговицы полетели во все стороны. — Вот вы говорите: город, город… а это ж деревня деревней! И вместо дедовской мудрости вам подсовывают… Анатолий Варфоломеевич огромными глазами смотрел на сына, его пышные усы возмущённо, но беспомощно вздымались. Прилюдно такая вспышка с ним случилась впервые, и старый граф понятия не имел, как в сложившихся обстоятельствах стоит поступить. Зато князь Взумовский знал: оставив тут же пришедшую в сознание Евдокию Игнатьевну, он стремительно направился к Илюше. — Не смейте оскорблять царя нашего батюшку! — зарычал князь. — Клянусь Богом, вы плохо кончите, юноша! — Я кончу, а вы — кончитесь! — бесстрашно парировал Илюша. От разъярённого князя его отделял массивный дубовый стол. — Илюша, кончай! Хватит! — Опомнившись, Анатолий Вафоломеевич бросился к сыну. — А не то… Угрозу он продолжить не успел: следующий куплетец горшок пропел ещё громче предыдущего. — КАК У НАС ДА НА МАКУШКЕ СОЛОВЕЙ ЕБЁТ КУКУШКУ, ТОЛЬКО СЛЫШНО НА СУКУ: «ЧИРИК, ПИЗДЫК, ХУЯК, КУ-КУ!» — Ах! — Евдокия Игнатьевна снова вздрогнула. — Ох, да разбейте уже эту бесовскую посудину! Откуда она вообще взяла эти мерзости?! Я такое последний раз ещё девчонкой от дворовых парней слышала! — От дворовых? Странно мне, бабушка, — хмыкнула Софья. — Вы же так рьяно оберегаете традиции! Чем же вам эти песенки не нравятся? Самое что ни на есть народное творчество… Таким гордиться надо! — Да как вы… — в один голос начали граф, князь и княгиня, но продолжили мысли по-разному: — Как вы смеете равнять сии… звуки с величайшей из музык-с?! — Как вы разговариваете со своей бабушкой?! — Как вы ещё можете говорить вместе с ЭТИМ?! Софья сердито скрестила руки на груди, Илюша закричал что-то обличающее, Анна Владимировна, держась за голову, тихонько выла в углу стола. Князь Взумовский, резко вспыхнув, в общей какофонии схватил горшочек со стола и со всей силы швырнул в дальнюю стену. На лету бесовская посудина прокричала в последний раз: — НА ГОРЕ ЧЕТЫРЕ ХУЯ ТАНЦЕВАЛИ КРАКОВЯК. ОДИН ХУЙ ДРУГОМУ ХУЮ ХУЕМ ПО ХУЮ — ХУЯК! И тут же замолкла, разлетевшись на тысячу мелких осколков. Только громкий звон заключительным аккордом пронёсся по зале. Общество наконец-то перевело дух. И тут же наступившую тишину прорезал голосок молчавшей до сей поры Катеньки: — Папенька, а что такое хуй?