don't leave me here to pass for time without a map or road sign don't leave me here my guiding light 'cause I, I wouldn't know where to begin I ask the kings of medicine
♫ Placebo — Kings of Medicine
Сейшин узнал все на следующий день, и решил, что не может больше оставаться в стороне. Не только Нао имеет рычаги влияния на Тошио, и Нао не знает его с детства, пусть у нее есть свои пути воздействия, но… поговорить с Одзаки Сейшин давно стоило. Наверное, нужно было раньше, только Мурой не хотел видеть ненависть в глазах друга, того, кто был ему настоящей семьей все двадцать пять лет его жизни. Того, кто знал все его проблемы, болевые точки и обиды на родителей, того, кто делился с ним тем же, того, кто нашел его после неудачной попытки Сейшина совершить суицид, и отвез в больницу, а потом кричал, что не позволит так разбрасываться своей жизнью. Тошио — врач, и это Сейшин считал одной из главных причин его ненависти к шики, которые убивали его пациентов, заставляя Одзаки переживать множество потрясений, бессилия и злости со стороны селян по отношению к доктору, который не спас их родных. Тошио не хотел становиться врачом, как и Сейшин не хотел быть священником, но, в отличие от Сейшина, Тошио стал тем, кем должен был — он стал доктором не только благодаря диплому и месту работы. Он мыслил, как врач. Он чувствовал, как врач. И, как врач, неужели он не захотел бы спасти жизни?***
— Моя квартира — не вампирский проходной двор, — сообщил Тошио, открыв дверь и увидев Сейшина. — Если ты не в курсе, то я даже Нао редко впускаю. — Я узнал адрес не от нее, — ответил Сейшин. — Пробил по базе данных. — Ого, — присвистнул Одзаки. — Ну, проходи. Выпить не предложу, но сесть можешь вон там. Зачем приперся? Сейшин сел на стул напротив Тошио. То, что его впустили и даже предложили сесть, а не послали к черту и не попытались врезать — было определенно хорошим знаком. — Поговорить, — сказал Сейшин. Тошио скрестил руки на груди. — Ага, ну давай, прочитай мне проповедь насчет жизни, смерти, искупления, что там еще. Только не цитируй Библию, а то я тебя ударю. Сейшин помолчал, подбирая слова. Он и так не собирался читать проповеди и тем более упоминать Библию, но в его подготовленной в голове речи были слова про жизнь и смерть, и хорошо, что Тошио заранее вычеркнул их с повестки дня. — Ладно, — проговорил Сейшин. — Я не буду говорить ничего про возможность спасти жизни. Я просто напомню тебе кое-что, — он поднял руку, скатывая вниз рукав свитера и открывая следы на запястье. — В тот день ты впервые злился по-настоящему. Ты так на меня кричал, как никто не кричал. Ты говорил, что жизнь нужно ценить, даже если это хреновая жизнь. И только благодаря тебе я не умер. Тошио молчал, вспоминая. Он до чертиков испугался, найдя Сейшина в ванной — зашел туда с целью поругаться, мол, не одному ему нужно мыться, и хватит уже перья чистить, а он лежал на полу рядом с пустой бутылкой и бритвенным лезвием. Если бы Сейшин тогда умер, Тошио потерял бы очень важную часть своей жизни. — Мегуми. Шимизу Мегуми. Помнишь? Ты был уничтожен ее смертью. Я ни разу не видел тебя таким. Ты не мог поверить, что она умерла, умерла, хотя у нее не было предпосылок на то, — продолжил Сейшин. — Мегуми до сих пор наряжается ярко. Только в Сотобе это было заметно, а в больших городах — нет. Она всегда мечтала жить в большом городе, и ее мечта сбылась. Она очень красиво поет, у нее настоящий талант. Она могла бы выступать на сцене. Тошио сжал губы. Мегуми. Его личный проигрыш, как врача — тогда он воспринял это именно так. Его убийца, точнее, та, по чьей вине он восстал — он и так бы умер, но она пила его кровь и потому умер Тошио не насовсем. Он хотел спасти жизнь Мегуми и страдал, что не спас — а потом все-таки спас. Как же причудливо все переплетается в карточной колоде… — Тору. Он хороший парень, так ведь? Все в Сотобе его любили. Всех потрясла его смерть. Но он все еще не истлел в могиле, он хочет жениться на Мегуми, он хочет завести свою автомастерскую, и он действительно прекрасный механик, — Сейшин улыбнулся, вспоминая, как Тору пригласил их с Сунако на свою с Мегуми свадьбу. Тошио кивнул — по поводу Тору он полностью разделял мнение Сейшина. Тору не повезло, что он стал вампиром. Тору должен был упокоиться с миром… нет, он вообще не должен был умирать. Как и Мегуми. Это было несправедливо, чересчур рано и потому ужасно. И это была вина вампиров, которых Сейшин оправдывал. — Ёшино… — вздохнул Сейшин. Она разрешила ему рассказать это, но все же Сейшин ощущал неловкость. — Сунако обратила ее, когда нашла на улице, умирающую от голода. До того Ёшино торговала своим телом, пока не заболела, и никто уже не стал бы спать с ней. Она голодала, просила милостыню, но ей не бросали ни гроша. Она сказала Сунако, что хочет жить, не зная, кому это говорит, но благословляет тот день, когда встретила ее. Сунако дала ей вторую жизнь, и поэтому Ёшино никогда и никому не позволит обидеть ее. Понимаешь? У Ёшино не было ни единого шанса выжить, ее ждала лишь мучительная смерть. Ей не помогли бы врачи, тогда не было такой медицины… а сейчас, ты видел, какая Ёшино? Похожа она на больную сифилисом и умирающую от голода проститутку? Тошио не хотел представлять себе ничего, но представил девушку в лохмотьях и с пятнами на теле, бессильно шепчущую запекшимися губами «я хочу жить». Вспомнил Ёшино, красивую молодую мотоциклистку, смешливую, веселую и будто не умеющую грустить. Он думал, что у нее совсем другая история — хотя нет, он не думал, кем были шики, приехавшие в Сотобу, когда были людьми. Но они ведь не родились вампирами. — Тацуми, — продолжал Сейшин. — Его ранили. Он истекал кровью, Сунако нашла его… примерно та же история, что с Ёшино. И оба они обратились сразу, став джинро. И оба безмерно благодарны Сунако, и не считают, что она их убила, а наоборот — она дала им возможность жить. — А Сунако? — спросил Тошио. — Ее обратил неизвестный ей человек. Друг ее родителей, — Сейшин пересказал историю Сунако, ее заточения в библиотеке, ее побега, ее поисков родных, пока она не поняла, что все должны были давно умереть. Рассказал про ее скитания, про одиночество, про желание обрести семью. Про то, что идея деревни из шики родилась потому, что Сунако хотела, чтобы ее семья жила хотя бы подобием нормальной жизни, и про то, как Сунако раскаялась. — Мы пьем кровь, — сказал Сейшин. — Мы не могли жить, не убивая, пока не изобрели донорские пакеты. Но ты можешь изобрести нечто намного большее донорских пакетов. Подумай, Тошио. Ты ведь хотел сделать что-то великое, я знаю. Тебе было тошно и тесно в Сотобе. Теперь шанс сделать то самое великое идет к тебе прямо в руки. Доктор Одзаки Тошио, который победил смерть. Тошио издал смешок. — Слишком пафосно. — В самый раз для тебя, — ответил Сейшин. — Да? Тогда я попрошу памятник при жизни, — хохотнул Тошио. — Изобрету я вам все, не парься. Мог даже не распинаться по поводу, какие вы все несчастные. Я и так решил, что хочу поступить иначе. Не только ради Нао. Не только ради Сейшина. Не только ради едва знакомых детей из Сотобы и совсем незнакомых гостей из Канемаса. Еще Тошио вспомнил отца — так долго не помнил, и вдруг озарило. Он ненавидел отца, но в то же время восхищался им, и признавал, что пусть старший Одзаки был не лучшим человеком и ужасным родителем — а врачом он был потрясающим. Старший Одзаки стал бы лечить вампиров, проклинал бы их, ненавидел, презирал, но лечил бы, и притом качественно, выкладываясь на полную. Младший Одзаки поступит так же. Никто ведь не заставляет его любить своих пациентов. Клятва Гиппократа это в себя не включает.***
Очередное собрание шики происходило невдалеке от трейлеров, и со стороны выглядело пикником, но на самом деле это было самым важным их собранием за последние годы — потому что к ним пришел Тошио, и не как враг; он пришел поговорить с ними по поводу грядущих экспериментов и их результата. — Мы что… будем живыми? — опешила Сунако, послушав его. — Совсем живыми? — Если у Тошио получится, — уточнил Сейшин. — Мы должны помнить, что у него может не получиться. — Получится, — сказала Нао. — Я уверена. Он гений, он сможет! Тошио проворчал, что нужно учитывать все факторы, но он все равно гений и сможет, а Мурою нечего тут подрывать его авторитет, умный какой выискался. Нао рассмеялась и сказала, что они такие мальчишки. — Мы будем живыми, — прошептала Сунако, прижав ладонь к груди, там, где давно не билось сердце. Она забыла, как это — быть живой. Она забыла, как это — быть человеком. Все, что они могли, являлось лишь суррогатом настоящей жизни, даже несмотря на то, что им был доступен секс, и что кроме крови они могли пить алкоголь. Если бы Сунако была жива, она бы ела пирожные… она бы ощущала тепло, прижавшись к Сейшину… она бы спокойно выходила на улицу днем… Тошио смотрел на Сунако и не мог ее ненавидеть. Он знал, что она причинила много боли — в том числе ему лично, но это не мешало ему ей сочувствовать. То ли из-за ее обманчиво-невинной внешности, то ли из-за любви к ней всех без исключения шики… что-то было в этой девушке особенное. — У нас будут те же слабости, что у живых? — деловито спросила Ёшино. — Мы сможем болеть, голодать и мерзнуть? Тошио прокашлялся. Историю Ёшино он помнил и не хотел, чтобы она поняла, что он знает. — Для начала вам стоит помнить, что я врач и ученый, но не бог, и не нужно питать ложные иллюзии. Вы не воскреснете. Вы умерли, и этот факт не изменится. Другое дело, что ваши тела не сгнили в земле, и некоторые физические возможности я вам верну. Почти уверен, что верну, — ответил Одзаки. — Вы сможете питаться обычной едой и кроме вкуса получать насыщение, но кровь вам все равно будет нужна, если не захотите потерять силу. Только намного реже. Вы сможете ходить днем и не будете впадать в кому по утрам. Регенерация вашего организма останется на том же уровне, соответственно — никаких болезней, голода и холода. Сердце биться не будет. Кровь течь тоже не будет. Грубо говоря, я верну вам солнце и пищу, усовершенствую вас и улучшу качество вашей жизни. Нашей жизни, — скрепя сердце, признал Тошио. — Но на это понадобится время. Годик подождете? — Сколько нужно, подождем! — вскричала Сунако, хлопая в ладоши. — Спасибо вам, доктор Одзаки, спасибо, спасибо! Тошио усмехнулся. Почему-то ему было приятно. Почему-то он был рад. Черт его знает, почему. Но раз они не умерли — то почему бы им не жить?