Тёмные пятна

Я вижу, как ему больно. Каждый день, всегда. Он старается не показывать этого, но я слишком хорошо его знаю, чтобы не замечать того, что с ним происходит. Я знаю, что почти ничем не могу помочь, и от этого страшно вдвойне. Я боюсь, что не смогу помочь, потому что не знаю, что именно причиняет ему такую нестерпимую боль. У Оливера невероятная улыбка. Он не умеет подделывать эмоции, так что улыбка у него всегда искренняя. От нее становится невероятно тепло на душе, что бы ни происходило вокруг. И оттого, что улыбается Оли редко, такие моменты ценны вдвойне. Я чувствую, что в такие секунды в его душе зарастает небольшая ранка, но их количество настолько велико, что излечить их все попросту невозможно. Нельзя просто взять и залатать то, что разорвали в клочья до тебя. Он очень часто вздрагивает. На днях мы с ним вместе сидели в кресле, когда я потянулся за чаем, стоящим на полке. Оливер, испугавшись моего движения, тут же попытался уклониться, зажмурив глаза. Кончено же, он тут же принялся извиняться и оправдываться, мол устал за сегодня, вот и дерганый слегка. Такое происходит постоянно, и это меня не на шутку настораживает. Я стараюсь двигаться как можно плавнее в его присутствии, потому что при малейшей резкости в его глазах появляется неподдельный испуг. Тем не менее, контролировать каждое свое движение попросту невозможно, поэтому подобные сцены в нашей жизни не редкость. Извечные оправдания делают все только хуже. Кажется, он непритворно считает, что раздражает меня этими вздрагиваниями. Надеюсь, что рано или поздно я смогу до него донести, что во всем произошедшем с ним нет ни капли его вины, что бы там ни говорили голоса. Голоса, да. Как-то раз я услышал шум, доносящийся из нашей спальни. Прибежав, я увидел, что Оливер сидел на полу среди земли, осколков горшка и листьев цветов. Как потом выяснилось, он хотел помочь мне по дому и попытался полить цветы, стоящие на шкафу, но из-за роста не смог дотянуться и опрокинул два цветка. Но не это самое страшное. Оливер сидел, уставившись пустым взглядом в пол, и что-то бормотал, не замечая моего присутствия. Подойдя ближе, я всё же смог различить его слова. "Ничтожество. Ты опять всё портишь. Всё из-за тебя. Всё из-за тебя. Ты этого заслуживал. Заслуживал. Он так добр, а ты все портишь, снова. Решил и его жизнь испортить? Лучше бы ты не..." Не на шутку испугавшись, я попытался привести его в чувство. Оли тут же вскинул голову и ошарашенно посмотрел на меня. Тогда он очень долго плакал, обнимая меня дрожащими, испачканными в земле руками, и извинялся. Бесконечно извинялся. Оливер сказал, что тогда он слышал голоса. Мамы и папы. Это говорили они. Оли по-прежнему не хочет рассказывать мне о прошлом. Я могу его понять: ковырять старые, и без того кровоточащие язвы не так уж приятно, но как донести до него, что я не смогу помочь, если не знаю, с чем борюсь? Я не знаю и трети из того, что с ним творили до его побега ко мне. Он меня не слушает, продолжает утверждать, что все пройдет само, если я просто буду рядом. Только вот я знаю, что это не так. Может он считает, что не заслуживает счастья? Или боится, что и я его брошу, если что-то узнаю? Я могу лишь догадываться. Порой мне хочется плакать от бессилия. Каждый день моему мальчику больно. Кошмары из прошлого по-прежнему не дают спокойно жить ещё такому маленькому ребенку.