Вселенная бесконечна

      Параллельные миры никогда не должны пересекаться. То, что находится в одной реальности, принадлежит только ей. Это правило было выгравировано среди звёзд, а редкие исключения: случайный предмет, провалившийся сквозь трещину ткани миров, или дежавю, когда появляется отчётливое ощущение, что происходящее уже когда-либо случалось, или окрик за спиной, хотя, казалось бы, кто мог кричать, если улица была пуста? — не нарушали основной целостности мироздания.       Вселенная была бесконечной, постоянно расширялась, а ещё — дробилась тысячами параллельных миров каждый день. Час. Минуту. То, что начало распадаться на различные реальности ещё на заре существования миров; вероятность, в одном мире случившаяся на уровне атомов, а в другом — нет.       Это началось именно так.       — Я тебя видел, я… я тебя помню.       Рыжий мальчик убегает прочь, но что-то не так на этот раз: что-то треснуло, хрустнуло, ухнуло и откликнулось эхом, оборвалось, рухнуло в пропасть, и Бьякуран, стиснув зубы, оказывается сбит с ног не только этим чертёнком, но и лавиной иных воспоминаний, памятью о том, что никогда с ним не случалось и в то же время было его прошлым в другой реальности.       То был его Шо, его спутник, его наваждение, путеводная звезда, любовь, жизнь, смерть. Человек, которого он всегда видел и всегда находил, его «я тебя помню» сквозь миры — как смешно, если подумать: их вселенная останется лежать в руинах из-за того, что они столкнулись однажды.       Два. Три. Пять.       Он учится считывать непрекращающийся поток информации, мыслей и эмоций от пяти версий себя одновременно, воспринимать происходящее в пяти разных мирах без дереализации и потерянности, и это кружит ему голову.       Семь.       Познакомься с непрошеными воспоминаниями из иных реальностей, Бьякуран. Они приходят к тебе, хотя ты не просил, и они забираются к тебе в мысли, заставляя думать о том, что было и чего не было, воспоминания — это рой навязчивых мыслей, которые невозможно заблокировать, они путаются в голове и сбивают с толку.       Десять. Двадцать. Сорок параллельных миров.       Похожие друг на друга, но в то же время разные. Погибшие лидеры в одних мирах правят в других. Идеи, забытые в некоторых, воспеваются и процветают в иных. И — столько открывшихся перед ним возможностей, столько знаний, столько неизведанного.       Не пытайся досчитать до конца. Сочтёшь все миры — умрёшь.       Сто восемь. Триста одиннадцать. Четыреста шестьдесят семь.       Не считай их.       Какофония.       Тысяча пятьсот девяносто девять. Тридцать пять тысяч семьсот сорок три. Шестьдесят тысяч и девяносто.       Серьёзно, не считай. От этого будет только хуже.       Сто тысяч и один.       (Любопытство слишком сильно; как можно устоять перед искушением классифицировать, измерить, понять, даже если оно бесконечно, неизмеримо, непостижимо?)       Пятьсот тысяч. Семьсот тысяч.       (Но ведь дойти до конца невозможно, потому что не существует последнего числа, верно?)       Один миллион. Два миллиона. Три.       ТЕБЕ БЫЛО СКАЗАНО НЕ СЧИТАТЬ!       К нему приходят не только воспоминания, но и знания, а обладание последними суть могущество.       Бьякуран опьянён ими и ошарашен. Он не помнит, каково это — быть нормальным. Он уже не знает, поскольку его реальность, его настоящее — это разреженный вакуум космоса, в котором он — частицы космической пыли. Хаос стал привычен, он дышит им и им же живёт.       Лекарство от рака. Спасение для тысяч больных людей, не имевших шанса в он-потерял-счёт-скольких мирах — он может их спасти. Это в его власти.       Способ помочь всем нуждающимся.       Способ остановить страдания. Победить голод на планете, увеличить продолжительность жизни, распределить ресурсы, остановить глобальное потепление, выслать ракеты на Марс.       Благими намерениями…

***

      Улыбка Бьякурана превращается в маниакальную гримасу; радость безумия, охватившего его, расползается по осколкам его личности ядовитым смрадом, клубится пороховым дымом над головой, стрелой пронзает плечо. Бьякуран одновременно везде, в его голове кричат тысячи миров, переплетаясь причудливыми сплетениями химер, терновых кущ, визгом шин тормозящих автомобилей, светом далёких галактик, — и он протягивает к ним руки, алкает их, приникает к источнику всего, пытаясь испить. Он в восторге, в припадке сумасшедшей радости, потом просто в припадке — столько другого, столько всего, что…       Бьякуран жадный, он исследует, впитывает в себя новое, и за своё нездоровое любопытство он расплачивается рассудком: маска приклеивается к лицу, маска — это лицо, это улыбка психопата, психопат с улыбкой, приторный голос, зефирное безумие, звёздное мороженое, сладкая жажда и жажда сладкого, содомия диктатуры, кровавые реки режима, мысль цепляется за мысль, воспоминание валится в кучу других; его голова — огромнейшая мусорная свалка вселенского масштаба, куда безумие одно за другим вышвыривает его воспоминания из всех реальностей того сегмента мультивселенной, в котором Бьякуран существовал; и каждый вдох дробится в его лёгких миллиардами других вдохов, выдох — миллиардами других выдохов. Он шагнул за край дозволенного, пересёк черту.       У Бьякурана съезжает крыша.       Бьякуран не обычный человек, не бог, не сверхъестественное существо, могущее объять необъятное, однако он был нахально самоуверен и пытался подчинить Знание, Время, Бездну.       В итоге последняя подчиняет его самого.       Посмотри в неё — и бездна посмотрит в тебя. Она поглотит тебя, теперь ты — раб её.       Призрачные химеры кричат у него в голове, грифоны вторят им, какофония голосов из реальностей настолько разных, — о чём можно говорить, если мироздание может расщепить даже факт того, подцепил человек простуду или нет, — что его ломает и гнёт; и Бьякурану плевать на последствия и на всё остальное в принципе, он лишь пытается сделать единственное, что хоть немного приглушит неумолкаемые вопли по ту сторону его барабанных перепонок.       Бьякуран пытается сдержать нарастающее безумие,       но оно сильнее его, его борьба с самого начала не имела ни шанса на победу;       и этот мир должен лежать у его ног, как один-единственный человек во всех мирах должен быть подле него, любящий ли и преданный ему, ненавидящий ли и боящийся его, презирающий его или борющийся против всего, что Бьякуран собой олицетворяет.       И он находит Шоичи в тех мирах, где тот ещё не был рядом с ним, чужая рука в его руке как заземление, этот человек — его константа, спасительная гавань, в которой можно не опасаться бури, бушующего разгневанного шторма тысячи тысяч миров перед его внутренним взором; Бьякуран хватается за предплечье Шоичи и смотрит ему в глаза, и точно так же тысячи других его версий в ту же секунду вцепляются в предплечье тысячи иных версий его Солнца, и они смотрят друг на друга, и это действие отдаётся в пространстве-времени резонансом настолько мощным, что гул вселенных на несколько ослепительных, безумных мгновений притихает.       Это — его ответ.       И ещё один мир преклоняется, падает к ногам своего повелителя. И вслед за ним другой.       Два, три, пять, семь, десять, двадцать, сорок, сто восемь, триста одиннадцать, четыреста шестьдесят семь…       Чем больше миров преклонит колени перед его могуществом в прахе разрушения и пепла, тем тише будут голоса в его голове. Может, однажды они просто сольются в один шёпот. Оставят его в покое. Превратятся в шелест листьев, в шум проезжающих где-то машин — в фоновые звуки.       Неисчислимое множество параллельных реальностей под его властью, вылепленных по единому образцу, с ним во главе, потому что он — защитник этого мира и его полноправный правитель, потому что он знает, как будет лучше для всех, он даровал им всё самое лучшее из тысяч миров, которые не умолкают в его мыслях. Покорённые, систематизированные, насильно принужденные стать похожими друг на друга, чтобы оборвать непрекращающийся крик истерии слишком большого знания — это его спасение.       Это должно стать его спасением.