***
И жадно шли твои стада Напиться из моей печали. Одна, одна — среди стыда Стою с упавшими плечами.
— Доброе утро, Верочка. Поработаете ещё раз почтальоном? Обычно с таких слов начинался день Ольги Петровны в последнее время. Письма, письма, письма... Все письма ложились на стол в приёмной, тая в себе новые и новые слова, льющиеся потоком трепетных чувств. Одно было неизменно — все предназначались для одного получателя. Как-то раз Юра сказал, что читает их с особым удовольствием — как стихи. Учитывается, любуется... Поэтому письма подоспевали быстро. Одно за другим, не ломая статистики. А статистика, как известно, наука точная. Вот и листы ложились в пункт приёма Верочки ежедневно, поштучно, как по графику, и почти каждый раз начинались с одной и той же фразы: «Дорогой Юра!» Ольга Петровна никогда не сталкивалась с Юрой на её почтовом посту: письма передавались только из рук Верочки. Много неподдельной любви и нежности томилось исключительно в её руках, вскоре попадая к своему дорогому получателю, как полагалось. Но напрямую, глаза в глаза всё содержимое писем звучало будто бы не так ярко, сухо... а, может быть, даже с отголосками вызывающей лести. Письма. И только письма. Их можно перечитывать, как стихи, многократно возвращаться к залезшим в память строчкам... А что слова? Слова забудутся. Придётся напоминать. Так ведь?..***
— С удовольствием. Передам в собственные руки!.. Ольга Петровна каждый раз скромно улыбалась, смотря на то, как её очередное послание ложится поверх кипы каких-то отчётов и документов, выжидая своего момента. Как и сегодня. Загляденье, право слово... — Не забудьте, пожалуйста, — вновь звучит традиционное прощание Оли. Юра всегда приходил ровно к началу рабочего дня — в половину девятого, без задержек. Часы уже почти приблизились к назначенному часу!.. И, наверное, стоило бы поскорее спуститься к рабочему месту — в массу сослуживцев статистического учреждения. По офису промчался знакомый силуэт: в пиджаке, при пёстром галстуке, с маленьким портфельчиком в одной руке и с пальто — в другой. Промчался, сверкнул кому-то улыбкой издалека... и сразу же растворился в толпе запоздалых работников, за стеллажами и полками. Ольга Петровна наблюдала за живым движением нижнего этажа пристально, вглядываясь в каждую макушку, выскакивающую из сутолки: жутко хотелось снова увидеть тот силуэт. Это же точно был Юра! Его рабочий вид был всегда одинаковым, опознать нетрудно... Спускаться вниз перехотелось. Туфли будто сами приросли к небольшому балкончику возле Верочкиной приёмной. А в голове завертелась только одна мысль: сейчас сюда поднимется Юра. Юра! Самохвалов!.. Лишь ради одного его приветствия можно было чуть-чуть подождать. Совсем немножечко. Просто чтобы услышать галантное «Доброе утро, Оленька!». Всего-то... А потом он получит письмо. Но это уже потом. Сейчас — лишь бы увидеться. Лишь бы поприветствовать... Он! Юра выбился из толпы!.. Бежит, мимолётно машет встречным товарищам рукой... И вот уже поднимается по ступенькам. Идёт в свой кабинет. Оля встретит его. Непременно встретит. Она уже идёт навстречу. Уверенно идёт, хотя улыбка остаётся всё такой же почти незаметной, робкой, но доступной, пожалуй, только Самохвалову. Искренней. Нетерпеливой. — Здравствуй, Юра, — вновь вкрадчиво произносит Ольга Петровна. Как вчера. Как позавчера. Точно так же нежно, так же изливая в одной лишь фразе весь греющий свет, похоже, перебравшийся с осеннего солнышка в душу. Юра увидел Олю где-то на предпоследней ступеньке. Понять это было нетрудно: его лицо помрачнело, рот, бывший всего несколькими секундами ранее бодрой улыбкой, постепенно стянулся в досадно поджатые губы, брови хмуро съехались на переносице. Казалось, что вот-вот — и его пёстрый галстук сам станет чёрно-белым, потеряв пёстро-оранжевый цвет. Размеренная походка, томно опущенная голова и... всё. Прошёл мимо. Сделал вид, что не заметил. Промолчал и безмолвно зашёл в приёмную, надеясь хотя бы сегодня не получить лишний конверт себе в ящик. — Вам письмо! — Верочка откладывает почти довязанную шапку и спицы, хватает бумажку со стола, мигом тянет в руки Самохвалову... Не получилось. Опять, чёрт побери. Опять. Ольга Петровна наблюдает за каждым движением Юры. Она боится. Боится разочаровать, боится снова оступиться. Она же прекрасно помнила, что Юра сказал ей недавно... Но не будет же он входить в свой кабинет через окно, верно? Это же была всего лишь шутка... Конечно, нет. Просто захотелось написать ещё письмо. Как будто бы ничего не было. Всего лишь одно письмо!.. Юра медленно разворачивает конверт и так же медленно достаёт оттуда то, что очень не хотелось — новая гурьба похвал, признаний и чувств. И все от Ольги Петровны. Глаза нехотя бегут по строчкам, а выражение меняется прямо на глазах: уголок губ Юры поднимается в горькую усмешку. Лицо приобрело надменный оттенок. До дрожи неприятный. Комплименты Ольги Петровны, вложенные чуть ли не в каждую строку письма, залезали в мысли и задавали один вопрос: а стоило ли разрешать им появиться?.. Оля теперь и сама не знала ответ на этот вопрос. И, словно прочитав мысли Юры, она, поверженно утупив взгляд пол, пожала плечами. Верочка была явно лишними ушами и глазами в этой ситуации. Но что уж, дело развязалось в её приёмной!.. Из-за жалкого письма, о передаче которого она уже успела пожалеть. Как и Ольга Петровна. Верочка молча перебегала взглядом с Юрия Григорьевича на Ольгу Петровну и наоборот. Такую драму видит! — Мне кажется, нам пора соблюдать с вами некоторую субординацию... Ольга Петровна, — наконец раздаётся от него, когда он отрывает глаза от злополучного листка и глядит куда-то в пустоту. Слова отдались эхом в мыслях и упали острым лезвием на сердце. То есть, как?.. — Юр, ты чего?.. — Юрий Григорьевич. Почему вы не на рабочем месте? Рабочий день идёт уже как семь минут. Ольга Петровна не проронит ни слова. Она всё ещё надеется. Она сверлит глазами пол и надеется, что это всего лишь шутка. Ещё глупее той шутки с окном. Похоже, она всё-таки круглая дура. Умница. На Самохвалова направляется последний взгляд. Полный отчаяния, умоляющий дать шанс... — Чего вы добиваетесь?.. — снова дребезжит в ушах новый вопрос. Молчание. — Верочка, давайте больше без писем. Вас, Ольга Петровна, это тоже касается. Внутри что-то дрогнуло и разорвалось. Быстро, но болезненно. Как тоненькая, уже чересчур истёртая ниточка, до последней минуты державшая связь с Юрием Григорьевичем. Порвалась ровно в тот момент, когда в его руках на кусочки внезапно был порван белый листик с запоминающимся почерком. На пол скользнул бумажный клочок, на котором осталось нетронутым первое и самое главное предложение: «Дорогой Юра!»