***
У Чимина напрочь снесло крышу. И ладно горничная, это можно было пережить. С трудом, огромным, да, но можно. Ещё тогда, правда, пропели первые птицы и прозвенели первые колокола, ещё тогда великая дамба адекватности Чимина уже пошла трещинами, да такими, что уже тогда чуть всё к херам не рухнуло. И Чимин уже тогда понял, что всё пропало, как и он сам, но он сумел это побороть. Душа́ своего змея на постоянке в одиночестве, вспоминая этот развратный образ старшего. Но всё-таки смог же, и об этом почти никто не узнал даже, а замеченные странности были спихнуты на пубертат. Поздний, правда, но спасибо и на том. Пусть лучше хёны думают, что у него произошло позднее созревание, чем то, что у него полностью и бесповоротно снесло башню от чёртового Мин Юнги в образе горничной… Нет, ну а кто вообще способен был перед этим устоять? Кто смог бы остаться в порядке и в полном адеквате после этого? Ведь с того образа старшего охренели все, да настолько, что пока сам Пак стоял в сторонке и нервно сглатывал вязкие слюни, что почти изо рта уже вытекать начали, потея как свинья от накатившего жара, даже стеснительный мелкий Чон восхищённо и как-то даже как-будто бы возбуждённо выдал: «Ты такой красивый, хён, я бы хотел себе такую девушку, как ты», продолжая Юнги трогать и глазами своими оленьими пожирать, хотя, вообще-то, девушек он сторонился, будто чумы, отскакивая, как от огня. И главное, подобной реакции ни у него, ни у кого-то другого не было, когда это бы не Мин, даже к Джину в том также немало блядско-развратном костюме гейши было меньше внимания, хотя и это тоже был полный пиздец. Это вызывало много вопросов… Но при том, все думали одинаково, и Чонгука в той ситуации понимал каждый, кроме Чимина — он думал немного в другую сторону. А возможно, что и в ту же. Кто знает… И ведь не только Мин, и Джин тоже, примеряли платье на себя, эта участь постигла буквально каждого из группы, но почему так сильно по-блядски выглядел только он? Как будто он был рождён для того, чтобы носить этот костюм, как-будто эти кружева шились специально для него, как будто быть таким горячим в женском и снизу было его судьбой. И как же ужасно это даже звучало… Он ведь был парнем, косившим под самого дерзкого, резкого и брутального брутала, а теперь что? А теперь он краснеет ярче любой самой стеснительной девственницы. Это просто преступление… Это — против всех возможных и невозможных правил. За такое следовало давать самое жестокое наказание, потому что это — противозаконно. Да, это бы наверняка смог пережить какой-нибудь фригидный сумасшедший хикка, и только, ведь даже девушки тогда все поголовно возбудились не на шутку от вида краснеющего молодого и пиздецки красивого парня в чёртовой короткой юбке, который так безумно возбуждающе краснел и прикрывался, до жути стесняясь того, как выглядел, знал бы он ещё, что выглядел куда горячее, чем мог вообще себе представить, отчего эти самые девушки уже сами прикрывались от смущения, явно представляя себе всякое, и их прекрасно можно было понять — в этом все были солидарны, и только одна маленькая девочка тогда назвала его красивым оппой, когда бо́льшая часть из зала наверняка спутали Мина с худой и симпатичной, милой девушкой-официанткой… Да, полностью ёбнувшийся человек бы справился с таким, но точно не Чимин. И ведь даже не мемберы… Но Пак… Он полностью сошёл с ума. Точнее с ума его свела эта чёртова горничная-официантка… Которая даже не «она»… И ведь тогда уже Чимин горел огнём и дышал паром. Уже тогда его могли счесть за сумасшедшего и до ужаса озабоченного, но… Это случилось снова. И даже хуже. Хотя, казалось, после полностью развратного костюма горничной, который так сильно, блять, шёл их «суровому» хёну, что могло быть хуже? Мин Юнджи… Мин, мать его, Юнджи — вот что. Её пережить было уже просто невозможно. Не в этой жизни. Не Чимину. Её отныне просто невозможно было забыть. В неё невозможно было не влюбиться. Её невозможно было не желать. А Чимин и без того был очень слаб. И этот образ прочно засел в его голове, кинутый в копилочку к уже имеющемуся блядскому костюмчику с чепчиком, ленточками и кружевами… Сука. — «Блять-блять-блять-блять! Только не это! Ну почему снова…». У него, в тот момент, когда Мин Юнджи родилась и предстала перед полным сбродом остальных парней, будто в голове что-то резко щёлкнуло. Будто рубильник всего разумного и адекватного, который и так уже на «честном» слове держался, вылетел с корнями нахер, под громкий крик дряхлой старухи: «Жми на рычаг, Кронк!». И его уже невозможно было починить. Абсолютно точно никак и никогда. Это всё пробуждало в юноше нечто ранее неведомое… Чимин вдруг, в какой-то момент, один чёртов миг, из невинного и скромного паренька, который даже «взрослое кино» не смотрел и ни за что бы в том не признался, превратился в безумного, поехавшего крышей пошляка, и главного извращенца всея бантан. Даже Намджун рядом не стоял со своим: «тонкая линия трусиков, тоньше, чем брови». А это, ну, уже пиздец вселенского масштаба, ведь, казалось, что может быть хуже этого? — «Дожили, Пак Чимин, молодец. Ничего не скажешь, блять». И ладно Намджун на том самом шоу сказал то, что сказал, дав окрестить себя главным извращугой «BTS», запятнав себя по уши, от чего не смог отмазаться даже фразой: «Качаю я, а смотрят все!». Он в памяти фанатов так и остался главным подпольным сутенёром. А остальные так, сторонники, что как будто бы и не считается. И тем более самыми сухими из этой ситуации вышли те, кто просто молчал, боясь спалить свою крайне извращённую натуру, и куда большую, чем даже у Намджуна… Отмолчавшись, два Пусанских парня и один суровый репер из Дэгу спасли репутацию своих задов. В прямом и переносном смысле. А Юнги так вообще, он настрадался, примеряя женские образы на себя, он в лицах других стал уже почти святым. И этот «святой» теперь заставляет Чимина и многих других, в том числе и своих же мемберов, хотеть стать «порочным»… И сейчас, когда подобная ситуация полнейшего пиздеца для Чимина, к сожалению (нет), происходит уже не в первый раз, он здорово рискует вытянуть наружу всё своё крайне извращённо-пошлое нутро, давая понять, что Хосок со своим разоблачением Пака был прав (чёртов говнюк в топ самых пошлых участников группы поставил Чимина на первое место), разбив свою маску непорочной невинности. Тогда фанаты не поголовно поверили в это, скорее даже меньшинство, ведь «Чимин-оппа не такой». Да… Он, блять, хуже… И теперь вся репутация Пака как божьего одуванчика и невинного и нетронутого ангелочка не то, что треснет по швам, а разорвётся к чертям собачьим! А ему оно так не надо было. Ни в коем разе. Он не хотел попасть в тот «топ», где Намджун и Хоуп были на первых местах… И занять там призовое место вместо них. Теперь уже в глазах всех. — «Никогда бы не подумал, что, мало того, (а это только начало, это только минимум, что, вообще-то, уже пиздец!), что у меня возникнет непреодолимое желание трахнуть своего же главного и самого любимого в группе и вообще в жизни хёна, того, кто всегда оберегал меня, поддерживал и помогал в трудные моменты, того, кто относился ко мне всегда как к младшему брату, являясь бетонной стеной от всех проблем, готового всегда прикрывать меня от печалей, опасности и трудностей, от чего уже противно как-то быть и дальше Пак Чимином с подобными мыслями в своей голове, так ещё и, блять, даже это не конец, а ещё и в форме горничной, или переодетым в девушку… Хёна, трахнуть, в костюме горничной… Какой ужас, ты, извращенец! О чём ты только думаешь?! Но увы, даже это ещё не конец, пошляк ты херов, трахнуть любимого хёна с ошейником, и связанным, в противно розовых пушистых наручниках, стонущим до хрипоты твоё имя… Да, Чимин, ты просто законченный извращенец. Но это так безумно, блять, возбуждает…».Pov: Чимин
— «Нет, ну а как я ещё должен был на это реагировать? Как?!». Возвращаясь немного в прошлое… Ориентацию свою я не сразу осознал, хоть и понимал, что моё стремление к прекрасному, тонкому, нежному и изящному может быть не только полётом души и самовыражением творчества личности, но и чем то совершенно иным, и почему-то меня абсолютно не смущал тот факт, что мне больше нравилось пристальное внимание парней, чем девушек, чему я особо не придавал значения, спихивая это на обычную мужскую солидарность, и тем более не сразу принял, наконец осознавая, что к чему, расставляя всё по полочкам, складывая ранее неподходящие друг другу пазлы в одну тяжёлую, но прекрасную картину, находя ответы на каждый из тысячи своих вопросов, что переполняли голову, когда один конкретный человек появился в моей жизни, при первой встрече обратив внимание ни на что иное, как на мой зад, так «гениально» сравнив его с орехами… Да, не такого я ожидал от знакомства со своим хёном, и тем более не того, что мне это даже понравится… И совсем не того, что я задержу эти слова в своей голове и буду прокручивать их на повторе… Но только… Даже если мне с этой «проблемой» одинаково сильно помогали два самых близких мне человека: мой лучший друг Ким Тэ и… Тот самый «лучший из лучших» — мой сахарный хён, то от одного я воспринимал это своего рода как должное, как что-то само собой разумеещееся, то от второго… Это было неожиданно. И отчего-то намного более приятно… Отчего-то, хотя и так давно уже было понятно отчего, от Юнги-хёна вся вот эта его забота, понимание, поддержка, помощь не смотря ни на что, самые тёплые объятия, нежность и такие ослепительно яркие улыбки, которые он, почему-то, дарил одному лишь мне, когда остальные боялись даже подходить к нему лишний раз… Всё это сводило с ума, безвозвратно, заставляя надеяться на что-то, мечтать о большем: о более смелых касаниях, совсем не дружеских, и тем более не братских; о более тесных контактах; о развязных поцелуях, а не невинных в лоб; о засосах, укусах… О совместных горячих ночах со стонами и криками… День за днём, раз за разом… И все эти крики и стоны совсем не с моей стороны… — «Да, Чимин, ты в край ебанулся…». Он должен был взять ответственность за такие свои действия… За то, что давал надежду, самому того не зная (возможно). За то, что заставлял чувствовать себя особенным, буквально делая всё возможное для этого. За то, что вёл себя со мной так, будто я действительно был особенным… Тем более для него самого. За то, что и сам вёл себя, как исключительно нереально-восхитительный кандидат на всю жизнь в душу, сердце и даже кровать… Он был слишком горячим, и при том слишком мило-нежно-комфортно-заботливым… Это действительно сводило с ума. Тем более когда таким он был только со мной. И я же не сумасшедший, верно? И началось всё это, хах, как раз именно тогда, когда я увидел своего хёна в том самом костюме горничной в этом дурацком шоу с этими тупыми играми, где он под конец всё-таки тоже жёстко проиграл (неужели не я, о, боги всемогущие…), ведь именно я заслуженно получил такой прекрасный и могучий титул «короля неудач». Кто бы мог подумать, что Юнги своё тоже отхватит… Да ещё и как… Он всё бухтел под нос и твердил, что хип-хоп мёртв, стыдливо прикрываясь со всех сторон, краснея, как маленькая девочка, потому что юбка казалась ему слишком короткой, и вообще: — «Как девушки это, блять, носят? Тут же всё открыто!». А я… Молча пожирал своего хёна глазами и пускал на него слюни, представляя его в самых неприличных позах… Подо мной. В этой самой юбке. И чулках. И во всём этом кружеве… Какой разврат… Представляя, как он будет абсолютно так же, как и сейчас, смущаться, заливаясь багровым румянцем, стыдливо опуская подол слишком короткий юбки, пытаясь прикрыться. Как будет нервничать, ёрзать, мяться, как девственница в первый раз, но всё же, покорно расстелется и обмякнет в моих руках, поставляя своё тело под мои не особо-то умелые руки, позволяя исполнить все свои развратные мыслишки. — «Много хочешь, Чимин. Закатай губу». Только вот, наш Шуга-хён и «покорность» — совершенно разные плоскости разных вселенных. Как минимум. Это скорее он бы меня нагнул, и это я бы протяжно выстанывал его имя, пока он бы с удовольствием вытрахивал из меня душу, а не наоборот. Я бы и мог, конечно, мне не принципиально, как именно трахаться с плодом моих самых грязных фантазий, если уж на то дело пойдет, но вот именно этот фетиш, который я из-за него же словил, я обязан был воплотить в жизнь, потому что постоянно просыпаться с каменным стояком и самому же себя удовлетворять в ду́ше было уже невыносимо. Я жаждал исполнения желаний. Я жаждал его. Ну реально, почему… Почему на нём так нереально охуенно сидел тот костюм? Мало того, что юбка действительно была слишком короткой, из-за чего хотелось хёна прям там к стене прижать и под эту самую юбку ловкие пальцы запустить, оглаживая его блядски стройные, и даже лучше, чем у девушек-айдолов, как Юнги и сам признавал, бледно-молочные бёдра… Так ещё и в целом из-за нереальной худобы старшего, и стройноты его рук, ног, и маленького роста, что уже являлось кладезем для любого гея-альфача, в том самом платье это всё выглядело в миллион раз хуже (лучше) — оно идеально подчёркивало его до неприличия стройную фигуру и идеально худое тело… Тяжело было его не захотеть… Просто невозможно. Это же рай любого гея… Самая влажная его мечта. А тут на тебе, прямо перед глазами — ни дать, ни взять. И как же буквально это всё сейчас и было… К слову, с тех самых пор я постоянно размышлял о том, как бы я мог к Юнги-хёну подступиться, как мог заставить его смотреть на меня иначе, как соблазнить, как… Нагнуть. И возможно ли это было вообще… Это все заставляло меня терять связь с реальностью, сходить с ума и дико нервничать. Эти мысли выбивали меня из колеи. Я был убеждён, что точно только я один чувствовал это, а от того и страдал, потому и не решался действовать из-за страха… Я думал, что один я был таким больным, и что один я хотел того, чего хотеть совершенно не должен, но… Чем больше я думал, тем больше вспоминал разные непонятные моменты и странные ситуации, которым не придавал должного значения, а зря. Начать стоило ещё с той тупой игры в «короля неудач»… Юнги тогда постоянно был рядом, всегда просто, смотрел долго, и далеко не всегда в глаза, и всё касался, касался, касался… Даже не буду врать, что мне было неприятно — я плавился, как пломбир на солнце, растекаясь гейской лужей, но ведь стоило подумать: а вдруг он делает это специально? Особенно когда руки его длинные, худые и… Ах, не об этом, прилетали по сокровенному раз за разом… Случайность за случайностью, а там оп — и уже полностью облапал втихаря. А лучше б в открытую… А ещё тогда, когда однажды в подобном моменте с переодеванием в горничную проиграл и я (обычное дело для меня, блять), платье напялили и на меня. Розовое, с белым фартучком, класс, просто мечта. Но мне, в целом, всё равно было как-то плевать, ведь я всё ещё оставался по большей части в своей одежде, да и платье чем-то невообразимым я не считал — вещь, как вещь, даже прикольная отчасти, удобненькая такая. И, тем более, как Юнги тогда всё это мне не шло, совсем не смотрелось, а оттого было просто смешно, всем сразу, и главное, мне. Только вот… Шуга же наоборот, даже при том, что вёл я себя как безумный примат в украденном у девочки платье, начал вести себя как-то крайне подозрительно: руки свои под юбку запускал, хоть там и были всё ещё мои шорты, лапал меня в открытую, смотрел как-то странно, приходилось даже пару раз его по этим самым рукам, нагло забирающимся туда, куда не следует, ударять, скидывая с себя, потому что это всё тогда, к сожалению, было совсем не к месту, ведь мы не в общежитии находились, где я бы перед ним хоть сразу же разделся, а перед десятками камер и тысячами глаз. Да и… Что? Неужто он почувствовал влечение ко мне так же, как и я к нему? Даже при всех «но». Я то женственным, в отличие от него, точно не был, да? Магия юбок, блять… Жаль, что я тогда так сделать не смог… Я, может, тоже хотел такое вытворять? Почему он подумал и сделал, а я только подумал… Но до сих пор ничего не сделал… Тогда я уже начал сомневаться в его действиях и мотивах, и даже ночами напролёт вспоминал все подобные подозрительные и странные моментики, когда, к примеру, он обкусывал губы, смотря на меня, нервно облизывая их и сглатывая слюну, когда падал взгляд и на мои; как ненароком касался меня больше остальных, задевал открытые участки тела, иногда попадал по заднице или паху пальцами, и далеко не один раз, на что я внимания даже не обращал, потому что тупо не чувствовал и не замечал; или как он, как мне казалось, по-дружески, каждый раз массировал мне плечи, а точнее шею, проходясь так возбуждающе, до мурашек, по всей шее, невесомо касаясь пальцами, а потом нажимая где-то у основания, и было это при любом случае, когда у него получалось до меня дотянуться, а он старался сделать так, чтоб получалось как можно чаще, но чисто «случайно». Ох, матерь божья… Эта хватка на шее… Он всегда делал это одновременно и как-то невесомо, как-то по интимному даже (я с ума сходил от любого такого касания, вообще-то), и так грубо, так сильно, и при том совершенно не больно, не причиняя вред, что хотелось каждый раз прям так отдаться, на месте, растекаясь сопливой лужей, а потому я спихивал всё это на ударившую именно меня в мозг мочу, не видя ничего подозрительного в подобных действиях старшего, но после такого… Это всё принимало совсем другие обороты… А потому, тщательно всё обдумав (столько-то лет, ещё бы), я решил наконец-таки, блять, перейти в наступление. Да, это всё-таки случилось. Не одному же мне страдать, верно? Да и зачем, если можно не ебать себе мозги, а ебать друг друга? Хоть я и мог знатно проебаться в своих выводах, потому что Юнги был тем ещё скрытным и чёрствым сухарём, и один только хуй ведал о том, что он на самом деле думает, что по-настоящему чувствует и чего хочет, и что в итоге делает и зачем, но и сидеть сложа руки и ничего не делать со всем этим я тоже не мог. Я, как и остальные мемберы, прекрасно видел и понимал, что Мин относится ко мне как-то иначе, не как к другим, как-то по особенному, мне лишь оставалось выяснить, в чём причина такого отношения, и в чём была такая особенность, в чём именно она проявлялась, и был ли в итоге нужный мне подтекст у его доводящих меня до исступления каждый чёртов раз касаний… И одно ещё не давало мне покоя — его слова однажды. Каждый понял это по своему, но, как мне кажется, та выкинутая им фраза на передаче абсолютно точно звучала как: «Я полюблю кого угодно, если влюблюсь в душу». То есть… У меня действительно могли быть неплохие шансы? Если только та фраза не относилась ко всем, кроме его «братьев»… Именно поэтому, измучавшись до невозможного и дойдя до точки невозврата, я всё же начал свой коварный план по соблазнению: я начал медленно изводить его, дабы не испортить всё с самого начала, потому что даже если бы я оказался прав в своих догадках, в его стиле было бы сказать, что всё это неправда, что я всё выдумал, что я больной и ничего такого не было и быть не может, отрицая всех и вся, а мне такое нахрен не всралось, как и риск потерять его. Действовать нужно было метко, но аккуратно. Это был идеальный план по изводу Шуги и его соблазнению. Если сам сорвался — то всё, виновных искать негде. Идеально же, ну? Если поначалу я действовал не так активно, сомневаясь во всей затее в принципе, хоть и разрывало уже на части, ведь образ горничной и мин юнджи так и сидели в голове, совершенно не собираясь отпускать меня, пока я не исполню все свои желания, то после того, что было на нашей фесте в прошлом году, когда он как-то подозрительно долго держал ладонь на моей заднице, даже поглаживая её, когда должен был просто быстро шлёпнуть и дело с концом; когда следом, после выхода «DNA», на шоу-пижамной вечеринке в том же году постоянно глазел, облизывал губы, как делал всегда, а потом вообще ещё и про мой зад говорить начал, прям на шоу… Опять сравнил с орехами… сука! Будто мне там истории из моей школы танцев не хватило. Так он ещё и челюсть свою не скрывая уронил на пол, когда видео со мной смотрел, я буквально слышал этот звон, мне даже показалось, что я слюни стекающие изо рта увидел. И он всё ещё думал, что не палился этим? Чего только стоили все моменты, когда он, смотря на меня, на моё выступление, тренировки, перформансы, фотосессии… Каждый чёртов раз тяжело сглатывал ком, или смотрел, не моргая, раскрыв рот… От шока или возбуждения — кто знает. Может, всё вместе. Но это нехило распаляло. Нравилось пиздец как такую реакцию у хёна вызвать — значит, всё шло как надо. Я чуть было не отправился тогда в далёкое путешествие по стране смущения, утопая в реке позора и стыда, покраснев до кончиков ушей, когда в голове билось единственное слово «пиздец» от такого открытого и столь детального, (спасибо Шуге-хёну), обсуждения моей бедной задницы на миллион ушей, а потом, резким «дзинь!» как от микроволновки, пришла мне в голову мысль, что если он от меня предебютного, маленького несуразного мальчишки в смешной одежде и нелепом образе, только что приехавшего к ним в группу из другого города, только что познакомившегося со всеми, запомнил до мелочей именно то, как выглядел мой зад и как сильно его обтягивали джинсы… То, блять, это значило только то, что он с самого начала имел на меня виды, только всячески это подавлял и прятал. И, возможно, получается, что с ума сошёл не я. И уж точно не я был тем, кто всё это начал. Но это тебе не поможет, Шуга, до меня допёрло, что к чему, сложился пазл наконец из десятков тысяч деталей, которые пришлось искать по крупицам, по хлебным крошкам, разглядывая каждый микро-момент под увеличительным стеклом, как одержимый, как сложились и такие лёгкие, но такие сложные «2 и 2», и теперь ты от меня не скроешься! Тебе некуда бежать! Чего бы ты там не боялся все эти годы, лишь намекая, но не преступая к делу никогда — не важно! Ягодка созрела и готова быть съеденной! Ну, или, чего хотелось больше, намного больше — молочные клыки давно выпали, а хищник, спрятавшийся под овечей шкурой, готов сожрать аппетитную мясную тушку. Звучит ли это как-то стрёмно? О-очень даже. Но я на грани. Отчаянные времена требуют отчаянных поступков. Да, точно. Именно так. И ничего личного. Моя кампания, скажем так, не то, чтобы прям венчалась успехом, но и на мертвой точке мы не оставались. Медленно, плавно, аккуратно, но верно хищник пробирается через траву к своей ничего не подозревающей прекрасной и манящей лани на цветочном поле, чтобы та и заметить не успела, как оказалось в***
Надпись на экране: *Сейчас судьбы мемберов в руках Чонгука* Стафф: Чонгук, просто раздай всем роли по порядку. Ведущий: Какие у вас роли? Чонгук: Брутальный ученик старшей школы с мягким сердцем. Цундере. Юнги: П-переведённая ученица? Я переведённая ученица? По-моему, никто даже не был удивлён тому, что подобная роль снова досталась именно Юнги, будто всё вышло так, как и должно было быть. Так, как и заложено было самой вселенной. Говорю же, он был для этого рождён! На Юнги просто лица не было, стоило ему только прочесть свою роль, будто единственное, о чём он тогда подумал, это: «Блять… Какого хуя? Опять?!» и «Ебал я такую жизнь… Почему это всегда должен быть я?!». И слепому, тупому и глухому было заметно, видно и слышно, как сильно он был недоволен, ведь его образ горячего, резкого и дерзкого папочки снова трещал по швам. Как жаль, но я обожал оба варианта. А мечта о Юнги в женском наряде в подчиняющейся роли сидит во мне уже очень, очень давно… Поэтому, я бы, может, посочувствовал ему, но не в этот раз, и не в таком вопросе. Всё шло, как надо. А жизнь забавная штука, как оказалось… Спустя каких-то четыре года, к великому ужасу самого Мин Юнги, ему снова пришлось примерять на себя образ девушки, но на этот раз по полной… И даже не сказать, что было ужаснее (прекраснее) и тяжелее — блядская горничная или нереально охуенная дерзкая школьница… Наверное, всё сразу? В любом случае, моей выдержке пришёл пиздец. — В любом случае, я собираюсь соблазнить Шугу. И кто бы знал, но имел ввиду я тогда совсем не сюжет шоу — у меня были поистине грандиозные планы на Мин Юнджи и блядского Мин Юнги в одном флаконе. С этим всем пора было кончать.