× × ×
Никита Андреевич медленно открыл глаза, несколько раз моргая. несколько человек (видимо, домашние графа Матвеева) рылись в обломках шкафа, пока, кажется, жена графа в шоке смотрела на тело мужа в кресле. так, а почему это никто ещё до сих пор не бросается на него, не кричит хватать убийцу? граф Груздков уставился себе под ноги. и сразу вздрогнул — что было ему не присуще. прозрачная дымка вместо ног в дорогих брюках его совершенно не вдохновила. он глубоко вдохнул, пытаясь собраться с силами… и понял, что, собственно, дышать ему тоже нужно не особенно. его организм как будто не нуждался в воздухе, не испытывал таковой потребности; Никите Андреевичу не нужно было вдыхать, выдыхать… — какого… — граф Груздков, человек всё-таки воспитанный, ругаться позволял себе редко и только когда был один. кажется, его никто не слышал. — чёрта? — услужливо поинтересовался кто-то за спиной Никиты Андреевича, заставляя развернуться. перед графом Груздковым предстал человек, как показалось, выглядевший слегка небрежно: оборванные брюки, чёрная рубашка с таким же чёрным жилетом и кроваво-красным галстуком, а также отсутствие какой-либо обуви. но это вполне мог быть… кто? и почему он видит Никиту Андреевича? — Евгений Харин, — представился мужчина; граф Груздков перевёл взгляд на его лицо с чёрной, спутанной бородой и такими же волосами, — я здесь, чтобы предложить вам сделку. — сделку, — Никита Андреевич усмехнулся, — и какую же? — всю вашу жизнь, — Харин взмахнул рукой, — вы творили такое, что любой праведный человек бы… — я не верю в Бога, — граф Груздков отмахнулся. — а Бог, ваше сиятельство, — Харин обращался к Никите Андреевичу так, будто бы этим обращением делал ему огромное одолжение, — не верит в вас. граф Груздков покачал головой. — и что? мне это безразлично. — то, что с таким отношением к жизни земной в «лучшую» загробную жизнь, — Харин усмехнулся, — вам путь закрыт. — так что же это получается, — Никита Андреевич распрямился, глядя более высокому Харину в глаза, — я умер? — пали жертвой огромного книжного шкафа графа Матвеева, да, — Харин фыркнул, — не самая славная смерть при такой замечательной жизни. — да кто же вы такой?! — граф Груздков вспылил, — и какого… какого чёрта?! — меня. Харин зловеще ухмыльнулся. а затем начал меняться. из копны чёрных волос показались рога; лицо Харина, да и вся кожа, раскраснелось, а босые ступни сменились копытами. в глазах мужчины загорелся ярко-красный огонь. — чёрт. демон, если позволите… к вашим услугам. — так что за сделка? — нетерпеливо поинтересовался граф Груздков, разглядывая превращения, случившиеся с Хариным. интересно. сделка… по сути, с дьяволом, если демоны — его прислужники. забавно. Никита Андреевич никогда о таком не думал — но, если предлагают… — ничего себе. из вас получится действительно славный демон, — Харин потёр руки и протянул одну из них графу Груздкову, — пожмёте и получите… вечную жизнь. власть. придётся, правда, пару десятков лет побегать с поручениями… но! — Харин усмехнулся, — я за вас поручусь, если всё будет идти гладко. только вот… подумайте. никто не будет вас звать «ваше сиятельство», а, если что не так пойдёт, и получите. это ясно? — есть ли другие пути? — Никита Андреевич приподнял бровь. — гореть в адском пламени? — с ухмылкой предположил Харин. — ясно. нет, — граф Груздков выпрямил плечи, а затем пожал всё ещё протянутую руку Харина. его призрачное тело охватило каким-то… огнём. люди в комнате продолжали суетиться, но время как будто бы замедлилось, превратилось в вязкую жидкость; всё в голове Ника распалось на куски, а мысли расплылись. а затем собрались обратно. тело снова почувствовалось плотным и куда более сильным, чем раньше; одежда осталась прежней, но, кажется, теперь в нём было нечто… иное. сильнее его прошлой человеческой сущности. — отлично, — Харин кивнул, отпуская руку новоявленного демона, — ну что, думаю, теперь ты готов, — смена обращений незамеченной не осталась, — отправляемся? покажу тебе, что делать и как теперь жить… или не жить, — Харин усмехнулся в бороду. — и кто я теперь? как вы сказали, обращаться ко мне красиво уже точно никто не будет. — всё тот же Никита Груздков... Ник, я буду называть тебя Ником, — Харин щёлкнул пальцами, и всё кругом начало медленно меняться, как будто они куда-то переносились (кажется, так и было), — иностранцы так делают. а чем мы хуже иностранцев, а? Никита Андреевич кивнул, поправляя съехавший шейный платок. реальность вокруг искажалась. кажется, теперь он будет жить совершенно иначе — и ещё очень, очень, очень долго.× × ×
Ник открыл глаза, снова ощущая себя человеком. это чувство было новым — спустя столько времени уж точно, — но успокаивающим. Груздков сел на диване, поправляя съехавшую во сне с плеча майку, и уставился в окно, где небо уже меняло цвет на красный. но на дружелюбный красный — не на цвет галстука или кожи Харина, или его собственного шейного платка, которого уже, по сути-то, сто пятьдесят лет как не существует, а на что-то… приятное. родное, даже. спина болела, а бинт, кажется, снова пропитался кровью. вот это нехороший красный. хотя бы голова зажила… Ник зашипел от боли, даже, кажется, издавая слишком громкий звук. — ты в порядке? — встревоженно поинтересовался такой знакомый голос за спиной Ника. Груздков, снова зажмурившись от неприятных ощущений в спине, повернулся на источник звука. Джефф — в своей толстовке цвета, который на рассветном солнце, кажется, даже казался не таким неприятным, и пижамных шортах — приподнял бровь, обеспокоено смотря на Ника, что сидел на диване, а его лицо заливал свет из окна. — относительно, — Груздков пожал плечами, — кажется, мне приснился сон. а ты чего не спишь? — не так уж и рано, это во-первых, — Виджингтон пожал плечами, — а, во-вторых, меня всегда будила ломка… наверное, это уже привычка организма. всё равно уже не усну, пришёл за чаем… перебинтовать ещё раз? — Джефф кивнул на спину Ника. — да, — Груздков вздохнул, поднимаясь с дивана и пересаживаясь на ближайший стул, сощуренными и уставшими глазами смотря в окно. забурлил поставленный Джеффом чайник, кипятя воду. руки Виджингтона аккуратно приподняли края майки Ника, и тот поднял руки, чтобы позволить Джеффу её снять. затем те же аккуратные, чуть грубоватые, но приятные руки принялись разматывать бинт и наматывать новый. Груздков продолжал смотреть в окно, пытаясь сфокусироваться на кипящем чайнике, на рассвете, на руках Джеффа и бинтах — на чём угодно, кроме тревожащих его мыслей. он был ужасным человеком. потом — демоном, что само по себе не самое лучшее «трудоустройство», но вполне ясное в его тогдашнем положении. а теперь он… снова человек. и снова пытается. только на этот раз он будет лучше. точно будет. хотя бы ради Джеффа. кажется, он уже доказал, что может быть хорошим человеком, когда спас его — но эта не та вещь, которую ты можешь доказать единожды в жизни и всю оставшуюся прожить как заблагорассудится. такое нужно доказывать каждый день. снова и снова. — о чём задумался? — поинтересовался Джефф, выдергивая Ника из потока его мыслей. чайник уже вскипел, а солнце показалось над горизонтом. — хочу быть человеком. хорошим, желательно. Виджингтон едва слышно усмехнулся. а затем наклонился, положив руки на плечи Груздкова и едва, чтобы не причинять лишней боли, их сжав, и зачем-то поцеловал Ника в макушку, куда-то в копну пепельного цвета волос. — а ты и так… хороший. где-то внутри у Ника вспорхнула единственная, но очень шумная и заметная бабочка. струна в груди наконец расслабилась и превратилась скорее в мягкую нить, что чувствовалась… даже приятно. Груздков улыбнулся, смотря на встающее солнце. пальцы Джеффа покоились на его плечах, едва заметно шевелясь, и Ник откинул голову назад, опираясь ей на Виджингтона. одна из рук Джеффа коснулась волос Груздкова, мягко перебирая короткие пряди. зима в гробу, а Ник — человек. и каждый раз, открывая глаза, он будет им и оставаться.