Чудовище

- Рома…       Чуть дрожащий голос Свинца будит лучше, чем оплеуха и ведро холодной воды. Бром резко садится на кровати, ощущая легкое головокружение, и смотрит на часы, стоящие на прикроватной тумбочке. Стрелки в темноте свидетельствуют о трех часах ночи, и сладко сопящий рядом Золото подтверждает временной промежуток. Преисполненный тревогой от звонка и нежностью от увиденного, Алуев склоняется к золотой макушке и утыкается носом, аккуратно, боясь разбудить, с наслаждением вдыхая запах любимого. - Рома, его уже неделю нет, я не знаю, к кому еще обратиться и… - голос Люма спотыкается, ломается, пропитывается невыплаканными слезами. Бром отстраняется от начавшего ворочаться Аурума, сонно потирая глаза и вылезая из теплой постели, уходя в другую комнату и плотно прикрывая за собой дверь. Зореньке лучше не слышать всего этого, не терзать свою нежную и мягкую душу волнением, пускай и не покажет его, коли услышит разговор. - Когда ты видел его в последний раз? – голос со сна хриплый. Бромум прокашливается, наливая себе в граненый стакан воды и делает несколько больших глотков. Закуривает, щелкая в тишине кухни зажигалкой, и облокачивается на подоконник, стараясь собрать мысли воедино. - Как раз перед его пропажей, - всхлип на том конце выбивает из колеи, отрезвляет, делая галоген сосредоточенным, - он не был собой, ну… Ты понимаешь, да?..       Бром кивает, пускай собеседник не может сейчас его увидеть. Место, где мог сейчас находится Дмитрий, хорошо ему известно: пойти ему просто больше некуда, после тщательно проведенной чистки. Огни скорой помощи, реанимация и пережитый ими всеми ужас, кажется, ничему не научил, и это раздражало больше всего.       Он даже больше не боялся: после того, как он нашел его в луже собственного дерьма и рвоты, без каких-либо признаков жизни, страх за жизнь идиота отошел на второй план, пропуская вперед безграничную ярость. Хлор хотелось поколотить, сильно, до содранных кулаков и кровавого месива, вместо красивого лица, в которое на свою бедовую голову так сильно влюбился Люм. Чувства – вещь иррациональная, и он не мог осуждать его. Оборачиваясь на начало своих отношений с Аурумом, он больше не собирался никого учить и осуждать. Путь к счастью - извилист и тернист, он как никто другой смог это понять, пускай так плохо, как у этой парочки, у них однозначно не было.       Бросает что-то успокаивающее, сбрасывая звонок и тихо пробирается в прихожую, набрасывая стеганую кожаную куртку. Обувается почти бесшумно, по-солдатски, пряча телефон в карман джинс. Хорошо, что успел постирать одежду на кануне: не пришлось пробираться к шкафам в спальне, рискуя разбудить любимого. Развешанная на балконе, она была в легкой доступности прямо с кухни, пускай и джинсы с ночного легкого мороза казались деревянными, еще сырыми. Выбирая между своим комфортом и Аурума, Алуев склонился к последнему: любимый был дороже всего, даже его чертовой жизни. Он не должен волноваться, не должен сейчас останавливать его, провоцируя слишком очевидный скандал. Роман понимал, что всё, сказанное им, будет от явного беспокойства, но бросить друзей в такой ситуации не мог. Его не так воспитывала жизнь.       Заводит дорогой автомобиль с первого оборота ключа, потирая замерзшие руки и выпуская облачко теплого пара изо рта, стараясь согреться. Мотор был еще достаточно холодным и не мог прогреть салон, но времени ждать не было совершенно: прошло уже слишком много дней, и теперь каждая чертова минута была на счету. Выруливает с подземной парковки элитной многоэтажки, набирая скорость выше дозволенной: ночью дороги достаточно пустынны, чтобы он не мог себе позволить опасного по промерзшему за ночь асфальту вождения.       Единственный из возможных притонов, где мог сейчас находится Хлор, достаточно далеко от района его проживания. Золото не хотел иметь ничего общего с местами, где собиралась не самая высокопочтенная публика, поэтому даже при такой скорости езды, добираться пришлось больше часа. Паркует автомобиль чуть вдалеке, все равно рискуя найти его после без колес, и выпрыгивает на улицу, вытаскивая из багажника металлическую биту. Редко, когда брал её, но возможность насилия слишком высока. Нож прячет сложенным в карман, пистолет – за пояс джинс, прикрывая гладкий черный металл растянутым свитером и полами куртки. Закуривает, готовясь к худшему, зачесывая мешающие и лезущие в лицо волосы одним выверенным движением. - Эй, парниша, ты кем будешь? – покачивающийся на входе человек не пугает, такого достаточно припугнуть, чтобы он исчез с горизонта как можно быстрее. Хватает взгляда, чтобы недомерок сжался и отошел в сторону, пропуская Брома. Роман позволяет ярости окутать его, наполнить до конца, отключив миролюбие и человечность. С такими иначе нельзя, с такими только силой можно.       Тут ведь закон джунглей действует: или ты, или тебя. Никак иначе.       Пинает по ходу лежащее недалеко от входа тело, не заботясь о его состоянии. Если человек выбрал это, значит смерть для него – милосердие. А милосердие, как известно, нужно заслужить. Первое сопротивление выруливает из-за поворота компанией из трех человек, и Бром оценивает ситуацию достаточно быстро: вооружены, не огнестрелом, самый крупный позади, наркотического опьянения нет, подчиняются одной группировке. Начинает со слабого, чтобы более не путался под ногами. Бьет наотмашь по виску, вырубая сразу и наверняка. Уворачивается от ножа. Отскакивает от удара. Бьет по коленке. Бьет по животу. Уворачивается. Пинает. Попадает снова в живот. Бьет по затылку. Остается один. Выхватывает из кармана нож, не размахивая попусту и не предупреждая: скользит лезвием по глотке, как учили в армии – сильно и глубоко, от уха до уха. Игнорирует булькающие звуки позади себя, чавкает кровью под подошвами тяжелых ботинок, оставляет ведущий за собой красный след.       Проверяет каждую из комнат, пропускает удар, шипя от резкой боли в плече. Просто ранили, порезав куртку (за это Золото его отдельно прибьет) и оставив не сильно глубокую рану на плече. Убивает резким движением по глотке зарвавшегося ублюдка, оставляя его умирать позади себя.       Помещения заполняются зловонием дерьма, мочи и крови. Едва успевает нырнуть за угол, когда раздаются первые выстрелы. Прячет перепачканный в крови нож в карман, вытаскивая огнестрел из-за пояса. Стреляет метко, но пара пуль все равно попадает в стену, кроша бетон и поднимая пыль. Находит Хлор в одной из последних комнат, кажется, без сознания. Бьет носком ботинка по челюсти, приводя в чувства не самым приятным из способов. Дмитрий сонно щерится, хватаясь на челюсть, и поднимает мутный от дозы взгляд. Усмехается, горько и терпко, понимая, в какое дерьмо вляпался, с трудом поднимаясь на ноги и вставая перед старым другом, уже не раз спасавшим ему жизнь. - Ну, бей, чего смотришь? – сплевывает на пол кровь и получает очередной удар в челюсть, но уже кулаком. Рома бьет методично, но недостаточно сильно, чтобы прикончить его: Дима знал, что Бром умеет это делать, и сейчас явно жалеет его. Может, конечно, и не его совсем, но больно – все равно. Сжимается на полу жалкой кучкой тряпья, закрывая лицо ладонями и защищая его от ударов. Терпит, не издав и звука, не пытаясь напасть в ответ.       Сам все знает, и принимает свалившееся на его голову наказание. - Ублюдок, - шипит Алуев, хватая Хлор за воротник грязной рубашки и поднимая товарища на ноги, словно тряпичную куклу. Смотрит с брезгливостью и отвращением, ощущая, как от такого вида Дмитрия тьма внутри поднимает голову, окутывает его, отравляя рассудок. - Кого я вижу, - сипит Хлор, облизывая окровавленные губы и замечая блеск в глазах Романа, - Бром, старый товарищ, самый любимый враг.       Смеется, словно умалишенный, позволяя тащить себя по перепачканным в чужой крови коридорам. Не удивляется, видя по дороге свалку из тел, еще живых и уже точно мертвых: встреча с галогеном часто фатальна для простого человека. Бром не раз доказывал свою силу и отличную армейскую подготовку, сраный медалист и отличник. Такой же убийца и ублюдок, как и они все, сколько бы не притворялся милым и улыбчивым. Сраный актеришка.       Холодный воздух отрезвляет, как и ободряющий свист его новых друзей. После устроенного Алуевым представления, никто не хотел связываться и пытаться вступиться. Его заталкивают в машину резко и бескомпромиссно, позволяя испачкать в крови кожаные сидения. Рома взвинчен, раздражен: поддавшись внутренней тьме и ярости, он сам не заметил, как утратил над собой контроль. Мчит по ночным улицам города слишком опасно, слишком быстро, и, если бы не полный привод, все закончилось бы аварией еще на первом повороте. Его везут к Свинцу, Хлор даже не сомневается.       Не ошибается, когда машина слишком резко тормозит у многоэтажки. Позволяет выволочь себя из машины на холод, плетется, подгоняемый ударами Брома, оказываясь в узком лифте со своим мучителем. - М-м… - ухмыляется, упиваясь мраком в чужих глазах, коньячного цвета, - какая у нас тут интимная обстановочка, Аурум ревновать не будет?       Смеется ровно до тех пор, пока кулак Алуева вновь не встречается с его челюстью, уже в который раз за этот вечер. Шипит, поднимая удивлённый и ничего не понимающий взгляд на уже абсолютно точно свирепствующего друга. - Даже имя его произносить не смей, животное, - скалится, вытаскивая Хлор из лифта на нужном этаже и пиная дверь их квартиры. Свинец открывает почти сразу, будто ждал их все это время, заправляя короткие пряди волос за уши. Смотрит на бесформенное и окровавленное нечто, напоминающее любимого им человека, и поднимает ошарашенный взгляд на Алуева, понимая все практически сразу. В отличии от Золота, он знал о происходящем намного больше. - Ромочка, друг мой, - шепчет, осторожно забирая обмякшего Дмитрия из крепкой хватки Брома, - может у меня доспать ляжешь? Я так поздно тебя разбудил и… - Нет, - коротко и сухо бросает Бромум, вставляя в зубы уже пятую за ночь сигарету, - домой. - Ромочка, может не стоит сейчас, хороший мой? – понимает, что Аурум совершенно не готов к этой встрече, пускай и сам Золото думает совершенно иначе. Пытается помочь, но его не слушают, резко и громко захлопывая входную дверь перед самым носом. Бром торопливо сбегает по лестнице, чувствуя легкое головокружение и едва не лопает двери парадной, ударяя ими слишком сильно. Садится на руль, крепко сжимая его в руках, и давит на педаль газа, покидая хорошо известный ему район. Добирается до дома достаточно быстро, немного оглушенный бьющими по ушам басами магнитолы. Выпрыгивает из машины, замирая напротив нужной парадной и задирая голову вверх, туда, где в окне уже горел свет. Силуэт Аурума замечает сразу: горделивый и явно следящий за ним. Ярость, разбирающая его изнутри меняется, переливается гниющими оттенками, пропитывается бесконтрольной жаждой чудовища. Иного, не уничтожающего, а берущего, подчиняющего, голодного до чужого тела. Ухмыляется, взбираясь на седьмой этаж по лестнице, подгоняемый текущей по венам похотью. Ждать лифт слишком долго, он нетерпелив сейчас, и не может упустить и секунды. Двери закрыты, и открывать ему явно никто не собирается: засранец Свинец наверняка успел позвонить Золоту и наговорить какой-то несуразицы. Но разве он, Бром, смог бы ударить свой чудесный, такой хорошенький и сладкий металл? Смог изуродовать это сладкое личико, эти волшебные губы, которые творили настоящие чудеса, обхватывая его крепко стоящий член? О, ни в коем разе. Он стучит раз, стучит два, и не получая ответа, вытаскивает из-за пояса ствол, прицеливаясь и снося не столь прочный замок. Входит в квартиру, чувствуя, как ботинки прилипают к полу и голодно оглядывает помещение, рассчитывая увидеть Золото сразу и немедленно. - Иди проветрись, - Аурум не подводит его ожиданий, выглядывает вальяжно из спальни, скучающим и унизительным взглядом окидывая его с ног до головы, - и раньше утра чтоб я тебя не видел. - Твои приказы слушать никто не собирается, - облизывает вмиг пересохшие губы, проходя в спальню и даже не снимая ботинок. Сбрасывает рваную куртку на пол, толкая едва успевшего пискнуть Аурума к стене и прижимая того всем весом своего тела, с вожделением осматривая напряженное и хмурое лицо. Хватает пальцами за подбородок, цепко, до боли, заставляя посмотреть на себя. - Твои губы сейчас должны не дичь всякую нести, а делать мне приятно, - и уже сам не понимает, что именно сейчас говорит. Золото вспыхивает возмущением моментально, заводится с полуоборота, замахиваясь для хлесткой пощечины, но его руку так бесцеремонно перехватывают, сжимая до синяков. Задирает подбородок, стараясь не показывать своего страха, но теряет остатки бравады, натыкаясь взглядом на глаза Романа.       Не его Ромы, не его ласкового и нежного, заботливого любовника, не того, кто шептал ему любовные глупости и целовал золотистые волосы. - Рома, - шумно сглатывает, чувствуя горячее дыхание Брома на своем лице, - давай ты успокоишься, и мы поговорим, хорошо?       Взывает к дипломатии, понимая, что сил противостоять галогену сейчас у него банально не хватит. Бром сильнее, шире в плечах и лучше подготовлен. Драка не будет иметь смысла, как бы сейчас не хотелось вмазать по осклабившейся физиономии над ним. - Рома, я прошу тебя, - выдыхает чуть дрогнувшим голосом, понимая, что вся ситуация не в его пользу. Трепещет, пытаясь вырваться или хотя бы отодвинуть вжавший его в стенку шкаф от себя, и возмущенно мычит, когда его губы пленят чужие. Бром берет его рот глубоко, толкаясь языком и распаляясь еще сильнее от попыток укусить его за язык. Рвет домашнюю одежду с такой легкостью, будто бы она была сделана из бумаги, и хватается за узкие бедра, закидывая их себе на талию. Аурум пытается отстраниться, и от нехватки воздуха голова идет кругом (или от страха, но он готов отрицать это до последнего), но ничего не выходит.       Он готов расплакаться, но он не столь слаб, чтобы позволить себе сейчас это.       Рома ведь не навредит ему – это против его чертовой природы. Возьмет – да, это уже ничем не остановишь, но точно не переломает кости. Они связаны, и это – не изменить. Связь между элементами намного крепче, нежели между людьми. Он его чертов металл, и Бром не посмеет сделать ему больно.       По крайне мере, в типичной манере.       Мягкая кровать под лопатками ожидаема. Бром нависает сверху, кусаче целуя шею и игнорируя упирающиеся с силой ему в плечи руки. Рычит, словно чертов зверь, сдирая мягкие домашние штаны и обнажая светлые бедра. Покрывает следами часто вздымающуюся грудь, царапается, раздвигая ноги шире.       Аурум понимает, что проще и правильней сейчас поддаться, как бы не хотелось взять один из пистолетов Ромы и выстрелить ему в голову.       Тянется к одной из подушек, извлекая из-под неё флакончик со смазкой, и ласково ловит Алуева за подбородок, показывая лубрикант. Чудовище в лице его любимого довольно скалится, принимая гель, и выливая меж послушно разведенных ног. Даже растягивает его, вылизывая живот и внутреннюю поверхность бедер, пока пальцы немного грубо толкаются внутрь. Возбуждение медленно и верно скручивается внизу живота, и Аурум обмякает, позволяя делать с собой всё, что галогену взбредет в голову. Прикрывает глаза, сосредотачиваясь не на происходящем, а на том, что с ним сейчас Бром, его нежный и ласковый мальчик, просто немного грубый сейчас. Вспоминает смотрящие на него с любовью глаза, не такие, как сейчас. В этих лишь похоть и жажда плещется. Становится легче, и он даже целует его сам, срываясь на тихий задушенный стон, когда Роман все же толкается в горячее нутро, растягивая его своим далеко не маленьким размером. Не больно, их последний раз был накануне, перед самым звонком Свинца, и Аурум удобно располагает свои ноги на крепкой талии, выгибаясь и подставляясь.       Бром берет его сильно, резко, входя до конца с громким хлюпающим от обилия смазки звуком. Срывает тихие стоны с губ, вгрызается в подставленное под его зубы плечо. Выходит, ставя Золото на колени и вжимая алеющей щекой в простыни. Пристраивается сзади, вколачиваясь в расслабленное тело, упираясь вытянутыми руками по краям от взлохмаченной головы. Прихватывает зубами загривок, оттягивая и ускоряя толчки. Заканчивает достаточно быстро, дерганными движениями доводя до финала и любовника, содрогнувшегося под ним с уже мягким членом внутри себя.       Дышит тяжело, рвано, смывая одним движением с лица испарину. Отстраняется, садясь на кровати и слишком часто моргая. Золото не торопится: ленно поворачивается на спину, кутаясь в белую простыню и хватая с прикроватной тумбочки сигареты Брома. Закуривает прямо в спальне, что категорически запрещал обычно галогену, и смотрит куда-то в окно, обдумывая произошедшее. Вздрагивает от резкого хлопка дверей спальни, и молча курит под шум бьющейся мебели и посуды. Хочется в душ, сильно: по бедрам течет, но выйти сейчас из комнаты – себе дороже. Ненавидит бояться, но все равно поддается противному чувству, понимая, что просто ссорой произошедшее не ограничится.       Он, черт возьми, унизил его, и это самое отвратительное. Это то – что Роман прежде никогда себе не позволял.       Шум утихает ровно тогда, когда тлеющий огонек доходит до фильтра. Золото изящно поднимается с постели, туша хабарик в хрустальной пепельнице, и выходит из спальни, бегло оценивая учиненный погром. Бром находится среди осколков в гостиной, тяжело дышащий, потерянный и явно обескураженный происходящим.       Но глаза – точно Ромы, Золото не может ошибаться. - Зоренька?.. – хрипло зовет, заметив закутанного в простыню Аурума в проходе. Бросается к нему, и металл даже не вздрагивает от резкости порыва. Падает на колени перед возлюбленным, хватает за ноги, покрывая поцелуями обнаженные коленки, голени и ступни, капая слезами на бледную кожу. На бедрах Золото расцветали синяки, и это его, черт побери, работа. - Зоренька, прости меня, - плачет, он действительно плачет, поднимая на невозмутимый металл сожалеющий и побитый взгляд, - Зоренька, я не понимаю, что на меня нашло, мне нет прощения, но пожалуйста…       Спотыкается в пламенных и извиняющихся речах, не прекращая целовать напряженные ноги. - Прости меня, я умоляю тебя, прости меня…       И Золото ничего не отвечает. - Я все сделаю, все что хочешь, я прошу тебя, - сотрясается в беззвучных рыданиях, готовый пристрелить уже себя, или же позволить кому-нибудь выбить это дерьмо из него, - все, что только пожелает твоя прекрасная душа, только позволь мне…       Но Золото молчит.