***
Пару часов спустя его привел в чувство холод. Выстывший за время его отсутствия, дом казался еще более неуютным от пыльной пустоты и звенящей тишины комнат. Никто не цокал когтями, не пытался вскарабкаться на кровать, не скулил, выпрашивая у апатичного хозяина вкусняшки. Мороз на улице крепчал, в щелях дверей все ощутимей насвистывал ветер, намекая на скорую метель, и Уилл, вздохнув, наконец спустил ноги с развороченной кровати. Нужно было растопить камин и включить отопление, нужно было связаться с Кроуфордом, нужно было проверить, в каком состоянии его авто, чтобы можно было позвонить в приют и забрать стаю, нужно было поставить чайник и выпить чего-нибудь горячего, в конце концов... Жизнь должна была продолжаться, с Ганнибалом Лектером в ней или без него. Вместо этого он нашарил в прикроватной тумбочке початую бутылку дрянного виски и отхлебнул прямо из горлышка, надеясь если не согреться, то хотя бы смыть с головы призрак знакомых рук, ерошащих его кудри после перевязки. А затем вяло поднялся и подошел к окну, бессмысленно пялясь на нетронутую снежную целину во дворе и едва заметно кривясь то ли от вкуса дешёвого спиртного, то ли от боли, пропитавшей, казалось, каждую клетку тела и разума. Шрамы на лице саднило, мышцы ног горели, в простреленном плече периодически словно проворачивалось зазубренное сверло. Голова была блаженно пустой, заставляя глаза цепляться только за несущественные детали. Лишь где-то глубоко внутри скреблось и скулило от боли что-то, чему он до сих пор боялся дать имя. Уилл снова отхлебнул из бутылки, и упрямо не давая себе прислушаться к этому внутреннему нечто, оглядел комнату. Мысленно похвалил себя за предусмотрительность, когда заметил у камина стопку дров. Выйти на улицу, чтобы, проваливаясь в снег по колено, набрать дров с поленницы – казалось неосуществимым подвигом. Он сделал еще глоток и снова уставился в окно, но спустя какое-то время недоуменно моргнул, отставляя бутылку. Он осмотрел двор еще раз, уже более внимательно, и еще, уже с другого окна, а затем, плюнув на слабость, взобрался по ступенькам вечно закрытого, холодного второго этажа, и выглянул в окно еще и сверху. Результат остался тем же. Царапанье внутри внезапно стихло. Грэм сдавленно выматерился и гулко стукнулся головой об оконную раму.***
Дом медленно оживал усилиями вернувшегося хозяина. В подступающих сумерках труба недовольно пыхнула ароматным еловым дымом, в подвале застонали трубы отопления, сопровождаемые аккомпанементом ожесточённой возни и шорохом шагов. Черед полчаса едва слышный голос Уилла проследовал по комнатам, хриплый и невнятный, с каждой репликой его невидимого телефонного собеседника звучащий все более раздраженно. Ганнибал прикрыл глаза, позволяя себе визуализировать то, как хмурый и замерзший Грэм заново обживает свою территорию. Вот он поправил поленья в камине, заставив трубу исторгнуть в почти полностью потемневшее небо сноп искр, вот раздался шорох упаковки какой-то дряни быстрого приготовления и гул микроволновки, затем забулькала горячая вода в трубах. Хлопнула входная дверь, затем дверца спящей во дворе заснеженной машины. Раздался натужный скрежет стартера, и с пятой попытки трудолюбиво заворчал двигатель. Пока авто приходило в чувство, Уилл, судя по звукам, одной рукой вычистил машину быстрыми, нервными движениями, тихо что-то бормоча себе под нос. Потом шум авто стих, снова хлопнула входная дверь, лёгкие шаги проследовали прямо к задней двери и смолкли. Тихо, а затем все громче, зашумел, греясь, чайник. Шкафчик, открываясь, издал душераздирающий скрип, на мгновение настала тишина, а затем послышался звон бьющейся посуды. Ганнибал против воли улыбнулся и плотнее запахнул пальто, поудобнее опираясь на балку крыльца. Разбитые Уиллом чашки казались потрясающе уместным штрихом, завершающим раунд. Шорох шагов за дверью, потрескивание из трубы, тихие звуки дома успокаивали и убаюкивали. Мороз ощутимо пробирал по коже, забирался под одежду, кусал за шею, словно вечно голодный зверь, побуждая закрыть глаза, дать смерзнуться мокрым ресницам, и более не ждать, не слушать, не думать, не знать. Он ненавидел холод. Впрочем, ждать оставалось совсем недолго.***
Часы пробили семь, затем девять. Уилл ощущал себя измотанным морально и физически, и лишь тупое упрямство, причем, как он подозревал, не его собственное, заставляло его продолжать бессмысленно барражировать по дому. Рутина обыденных занятий успокаивала взбудораженный, недоумевающий, все сильнее раздражающийся разум. Чужой замысел в голове обрастал новыми подробностями, и от этого Грэм злился еще сильнее. На кого именно – он и сам не смог бы сказать однозначно. К десяти его терпение лопнуло. Он приготовил чай, плеснул в него щедрую порцию виски и, мысленно воззвав ко всем богам сразу с просьбой дать ему терпения, пнул звучно грохнувшую о стену заднюю дверь. – На случай, если ты не планировал замёрзнуть под дверью просто мне назло, сообщаю – Кроуфорд не появится. Пушистые от снега ресницы сидящего на пороге человека после паузы дрогнули, смаргивая сонное оцепенение, и Уилл, ещё секунду постояв в дверях, кивнул и хмуро утопал вглубь дома. Входная дверь осталась открытой. Эскапада Уилла не походила на приглашение ни в коей мере, но они оба прекрасно знали, что это именно оно. Ганнибал поднялся, отряхивая с отяжелевшей от влаги одежды налипший снег, и, помедлив еще мгновение, переступил порог дома. Кухня обняла его светом и теплом, уютно пахну́вшим в лицо и заставляющим едва заметно прищуриться. На темной столешнице недвусмысленно исходила паром потертая походная кружка с карабином вместо ручки, чей практически абсурдный вид заставил Ганнибала дрогнуть в улыбке. Он обнял ее озябшими кончиками пальцев и двинулся в гостиную вслед за Грэмом. Тот обнаружился стоящим у окна, спиной к освещенной лишь огнем жарко пылающего камина комнате, и прихлебывал чай из такой же нелепой, как и у Ганнибала, посудины, наблюдая за непрошенным поздним гостем в темном провале отражения. – Мне любопытно, как ты понял. Уилл хмыкнул и отпил из чашки. Зубы выстучали по металлу звонкую дробь, выдавая его нервозность. – Каким бы монстром ты ни являлся, летать, не оставляя следов в снегу, это чудовище еще не научилось. – Об этом я не подумал. – Разумеется, нет, – Грэм поймал его взгляд в провале стекла и болезненно искривил губы в саркастичной усмешке. – Тебе ведь нужно было продумать свое представление... Ты ведь полагал, что все закончится немного иначе. Например, приездом Джека, твоим внезапным появлением... может быть, даже трагичным падением на колени перед ним. Красота презентации всегда имела для тебя значение, не правда ли? Ты хотел, чтобы я увидел, как ты в кои-то веки сбрасываешь маску, – Уилл прикрыл глаза и осекся. – Ты думал, что заставишь меня сожалеть. Только знаешь что? Даже твоя мнимая искренность – сплошная манипуляция. Мне интересно, чего ты в итоге хотел этим добиться? – Я хотел, чтобы ты всегда знал, где я, – стекло отзеркалило Уиллу ничуть не менее тяжёлую улыбку. – И где ты всегда сможешь меня найти. Грэм сильнее сжал кружку в ладони и отвел глаза. Чужие эмоции сперва каплями, ручейками, а затем все более стремительным потоком хлынули в его разум, лизнули спину чем-то темным, теплым и бархатным, так, словно впервые за все их с Ганнибалом знакомство распахнулась настежь обычно едва приоткрытая для окружающих дверь. Уиллу почему-то всегда казалось, что Ганнибал обязательно будет ощущаться склизкой, кроваво-алой, грозящей затопить разум неумолимой жижей, но проломившие человеческий костюм и все его щиты эмоции щекотали затылок родным, уютным и дышащим теплом, словно монстр, которого он всегда представлял холодной, антрацитово-блестящей тварью, на поверку оказался покрыт мягкой шерстью и мог замурлыкать. Его персональный ад в человеческом обличии сейчас стоял за спиной, уязвленный, исходящий горечью, такой же, как и сам Уилл, израненный, и все же так сильно, до боли в солнечном сплетении, по нему истосковавшийся. Уилл сглотнул и поежился. – А ты знаешь, что случилось бы потом, Ганнибал? – Полагаю, что это зависело бы только от тебя. Мне всегда было сложно предсказать твои поступки. – Я могу рассказать. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать твой замысел. Отраженный в окне Ганнибал наконец отпил из собственной кружки, тяжело опустился в кресло у камина, и, сидя неестественно прямо, уставился на огонь. Капли подтаявшего в пепельных прядях волос снега казались на его щеках слезами, губы были трагично поджаты. Уилл смотрел на него во все глаза, пользуясь возможностью быть непойманным. Наверное, он все же ошибся – такие создания, как Лектер, не способны так глубоко чувствовать, не способны так болеть кем-то еще, кроме себя самих. Наверное, это он сам все же немного сумасшедший, раз пытается разглядеть в этом чудовище чувства. Лектер снова отпил из кружки. – Полагаю, ничем хорошим бы это не кончилось. Ни для одного из нас. – Ну почему же.. Для меня – могло бы. Но, боюсь, ты бы не позволил мне быть счастливым без тебя, – Уилл слабо улыбнулся и прикрыл глаза. – Ты сумел бы в очередной раз разрушить мою жизнь даже из того места, куда они бы тебя упрятали. Хотя.., – Грэм самокритично хмыкнул, – я скорее всего к этому времени просто понемногу бы спился. Или, решив никому не мешать, тихонько застрелился бы в какой-нибудь темный, холодный вечер вроде этого. Ладонь Лектера сжалась на обивке кресла так, что побелели костяшки пальцев. Уилл почти улыбнулся, заметив это. – Ты поэтому позвонил Кроуфорду? Чтобы не дать мне быть пойманным? Уилл пожал плечами. Чай в кружке уже остыл, и он, не глядя, выплеснул остатки жидкости в недовольно зашипевший камин, а затем сунул руки в карманы и прикрыл глаза, снова позволяя себе заглянуть за завесу эмпатии. Собственничество, жестокость, яростная, жизненно-важная потребность... и нежность, так много, так невыразимо много темной, глубокой нежности. Чудовище дышало ему в шею, обвивало жаром плечи, теплое, живое, и словно бы по нему изголодавшееся, но готовое насыщаться просто одним его видом. Уилл улыбнулся, впервые в жизни эгоистично наслаждаясь этим водопадом чужих чувств. Шрам на лбу обжег вспышкой боли, живое напоминание обо всех неверно принятых решениях. Он открыл глаза. – Как ты хочешь, чтобы я ответил? Мы никогда не играли честно, Ганнибал. – Предлагаешь попробовать? – Что-то вроде того. Ганнибал поймал почти ироничный взгляд в оконном стекле, уставился в собственную чашку и снова повторил: – Зачем ты позвонил Кроуфорду? ...пусть скажет об этом сейчас или молчит вечно... Уилл сам не понял, почему из подсознания вдруг всплыла эта фраза. – Зачем ты вытащил меня с фермы Верджера? – Я дал слово Алане, – ответ прозвучал так безлично и механически, что Уилл наконец обернулся и скептично вздернул бровь. – Я полагал, мы играем честно. Они впервые за вечер обменялись взглядом. Ты боишься. Я предал тебя уже дважды, а эти воды слишком глубоки, чтобы можно было безболезненно вернуться на берег, если я обману тебя снова. Непроизнесенные слова заметались в тепле комнаты, словно сигнал беспроводной связи, мгновенно услышанные и понятые. Ганнибал изогнул губы в гордой полуулыбке в ответ на них. – Зачем ты позвонил Кроуфорду, Уилл? Я не буду тем первым, кто выложит карты на стол. Грем закатил глаза. Упрямый ты засранец. – Мне не понравилось та перспектива, которую я смог увидеть в будущем. Мне будет неприятно видеть тебя в клетке. Лектер крепче сжал чашку в ладонях и глухо произнес: – Мне казалось, что это именно то, что стало бы идеальным разрешением твоего извечного конфликта между моралью и нашей дружбой. То, что поможет тебе обрести подобие стабильности и взять передышку. Ты должен это понимать, поэтому для меня мотив твоего поступка неочевиден. Хватит увиливать, Уилл. – Ты еще скажи, что в кои-то веки решил позаботиться о моем благополучии, – ядовито хмыкнул Грэм. Ганнибал поднял глаза и спокойно произнес: – Я всегда заботился о твоём благополучии, Уилл. Глубокая убежденность Лектера в собственных словах заставила Уилла подавиться отповедью, ставшей бы, без сомнения, прелюдией к очередной кровавой драме. Он даже уже было открыл рот, но затем закрыл, когда очередной прилив чужих эмоций дал ему понять, что Ганнибал не лжет. Чудовище в лохмотьях человеческого костюма в самом деле так считало. Уилл уставился на этого невозможного человека и выразительно тронул перечеркнутый нанесенной им раной лоб. Лектер с сожалением покосился на повязку. Его челюсть сжалась, и после паузы, в течение которой он словно бы хотел что-то произнести, он все же просто отвел глаза. Грэм обречённо вздохнул и снова отвернулся к окну. Похоже, этот разговор не имеет смысла. – Ты знаешь, я даже сейчас не могу понять, сожалеешь ты хоть о чем-либо из содеянного или только о том, что так и не смог попробовать мои мозги на вкус. В наступившей тишине этого взаимного пата, этого упорного взаимного нежелания сделать решающее, последнее "па", извечного недоверия и взаимных колючих уколов треск дров в камине казался оглушительным. Молчание длилось, и Грэм почти физически чувствовал, как человек за его спиной пытается собрать ошметки изодранной вклочья маски. После уютных объятий его эмоций ощущение пустоты на плечах было невыносимым. Уилл помедлил ещё какое-то мгновение, прислушиваясь к самому себе, сомневаясь, отыскивая и внезапно находя неожиданно простой ответ на уже неоднократно заданный ему вопрос. – Ганнибал? – Да, Уилл? Грэм неуверенно обернулся и посмотрел на Лектера. Горькая складка у резко очерченных, болезненно сжатых губ сказала ему больше, чем весь их предыдущий пустой диалог. Почему-то она напомнила ему кровавый изгиб невыносимо честного в своей жестокости подарка, оставленного Ганнибалом под сводами капеллы. – Спроси меня еще раз. Чудовище подняло на него больные янтарные глаза, недоуменно расширившиеся, когда Уилл неожиданно шагнул ближе. Когда Ганнибал заговорил, его голос почему-то прозвучал хрипло. – Почему ты решил позвонить Кроуфорду, Уилл? Еще всего шаг. Уилл преодолел последний метр, разделяющий их, с полным ощущением, что этот шаг ведет куда-то в пропасть, туда, где внизу беснуются волны, и откуда не будет возврата – их обоих либо поглотит эта бездна, либо выплюнет на берег, омытых солёной водой, обнаженных и избавившихся от всех наносных условностей. Он сделал еще шаг, подойдя совсем близко, вынуждая чудовище задрать голову, чтобы взглянуть ему в глаза из-под растрепавшейся челки. Пальцы явственно зудели желанием ее поправить, и Грэм не стал ему противиться. Прикосновение обожгло их обоих. Ганнибал вздрогнул, сглотнул и еле слышно повторил: – Почему, Уилл? В ушах засвистел ветер падения, длящегося, казалось, не секунды, а часы, когда Грэм неуверенно огладил ладонью острую скулу с черточкой свежего шрама, колючую щеку, зарылся пальцами в волосы на затылке, будто боясь, что чудовище вздумает убежать. А затем наклонился и, врезаясь в бушующую бесконечность волн, тронул губами скорбную складку в уголке чужого рта. – Потому. Его персональный кошмар, безжалостный серийный убийца, перевернувший его жизнь и мировоззрение с ног на голову – внезапно потрясённо выдохнул, моргнул, все ещё недоверчиво шаря взглядом по лицу Грэма, а затем абсолютно по-человечески уткнулся головой ему в живот и обнял изо всех сил.***
Уилл с бесконечной осторожностью закрепил последнюю часть неумелой повязки на спине Ганнибала, отложил остатки пластыря к пустому шприцу с вколотым ему по настоянию Лектера анестетиком, и обвел пальцами один из многочисленных синяков на спине. Ком в горле мешал ему дышать. – Вот и все. Не уверен, что я все сделал правильно, но... Лектер чуть повернул голову, высовываясь из недр подушки, пропитанной запахом Грэма, и открыл глаза. – Я действительно не видел в этом необходимости, но – спасибо, в любом случае. Уилл задумчиво хмыкнул, продолжая водить пальцами по испещренной отметинами золотистой коже. То, как под его прикосновениями напрягаются мышцы и встают дыбом волоски, вызывало у него абсолютно дурацкую улыбку. Спину грело жаром, и он сам не смог бы с уверенностью сказать, было ли это теплом камина, или же незримыми объятиями чужого, еще робкого и недоверчивого удовольствия. – Ох, ну разумеется, ты не видел в этом необходимости. Как можно, великий и ужасный Чесапикский Потрошитель, и вдруг какие-то унылые перевязки. Ганнибал возмущенно поджал губы, но Уилл мог с уверенностью сказать, что он не сердится. – Уилл Грэм, ты ведешь себя грубо. – Да, я знаю. Боюсь, тебе придется к этому когда-нибудь привыкнуть. – Когда-нибудь..? – Лектер потянулся и сел в кровати. – Да. Потому что мне все же потребуется еще некоторое время, чтобы переехать куда-то, где ты потом сможешь меня найти. Ганнибал недовольно фыркнул, заставив складывающего аптечку профайлера обернуться. Забавно встрепанные, ещё влажные после душа волосы, серебристые переливы двухдневной щетины на лице, чуть маловатые ему домашние штаны Уилла и уже явственно сонные глаза. Грэм засмотрелся и запнулся, забыв, что хотел еще сказать. Чудовище без своего извечного костюма выглядело ... домашним. Это было почти открытием. Вероятно, одним из многих в будущем. Он смотрел на Ганнибала так долго, пристально и нечитаемо, что тот в итоге ощутимо подобрался и пригладил волосы. Спину Уилла лизнуло холодком подозрительного недоверия, и он, усилием воли стряхнув с себя это детское изумление, улыбнулся, протянул руку и снова взъерошил Лектеру челку. Недоверие сменилось недоумением. – Уилл?.. Грэм, не переставая улыбаться своему открытию, протянул руку и потушил свет, а затем молча забрался под одеяло рядом с Ганнибалом и закрыл глаза. Лектер, помедлив, сделал то же самое. Какое-то время в гостиной царило настолько растерянное молчание, что в итоге Уилл, мысленно закатив глаза, вздохнул, и, чуть потянувшись назад, поймал неуверенно зависшую над его плечом ладонь своей. Ганнибал придвинулся ближе, обдавая плечи и спину живым теплом, и удовлетворённо выдохнул, зарывшись лицом в ворох кудрей на его затылке. Уиллу подумалось, что им обоим стоит перестать так много разговаривать. Он передвинул мгновенно вздрогнувшую ладонь себе на живот, и позволив ей благоговейно скользнуть по шраму, тихо пробормотал: – Знаешь, мы с тобой похожи. – В чем именно? – В своих поисках чудовищ друг в друге мы в итоге пришли к одному и тому же результату. Рука на его животе сжалась, притягивая Уилла плотнее. – И что же это за результат? – Что иногда гораздо приятнее найти под маской просто человека.