***
А сейчас уже несколько недель мы ютимся в моей комнате вдвоём. Даня не пытался заговорить, но я-то не промах. Говорил ему всё, что вздумается. Говорил то, что не сказал бы никому другому. Хлопал звонко над ухом, когда он читал. Пока Даня спокойно сидел за столом, стискивал худые плечи до покраснений. В общем, пытался подружиться. Каким-то образом Данечка это все терпел, молчал, никак не реагируя. Молчал, даже когда я гладил его мягкие волосы, пытаясь заставить его краснеть и бить меня до синяков. А он просто сидел и трясся, хмурил тонкие брови. Меня начало раздражать его безразличие. Я хотел, чтобы ему было больно, неприятно, неудобно, неловко. Хотел, чтобы из-за меня его жизнь поменялась. Стала труднее. Я делал все для этого. Продумывал свои действия на два дня вперёд, как бы ему насолить. А потом понял, что меня уже не злит Данин похуизм. Теперь мне нравилось, что он не сопротивляется.***
В один вечер я услышал, как он стонет. Стонет так протяжно и бесстыдно, прямо как в фильмах. Я улавливал эти звуки через запертую дверь в ванной. Потом я понял, что слышу не всё, что он закрывает рот рукой. Меня это почему-то оскорбило. Почему мне нельзя слышать? Ну я и решил, что смогу. Смогу довести его до ТАКОЙ эмоции. Смогу выдавить из его вечно пустого лица хоть капельку выражения. И заставить не закрывать рот. В моих глазах, наверное, замерцали огоньки. Я сам себя не понимал, но напакостить хотелось больше. Чтобы он на всю жизнь запомнил. Чтобы Данечке-умненькому-любименькому-отличнику было так стыдно, что он бы волосы с головы рвал и лез на стены. Мне хотелось этого больше всего на свете.***
Я случайно представил свою пакость ночью, сидя на кровати и оперевшись спиной на стену. Ненароком эта мысль промелькнула и растаяла, как однодневный весенний град. Я даже глаза шире раскрыл от изумления. Мне, пожалуй, было приятно об этом думать. И было приятно представлять, как я выведу его из равновесия. Как он будет смущаться, как он будет трястись из-за меня вновь. Я не смог удержаться, дотронулся до себя. Ох, это было чудесно. Так ярко мне все это представлялось, что по телу туда-сюда бегали мурашки, а часы пролетали незаметно. Закончив с делом, я подошёл к его дивану и наклонился. Даня спал беспокойно, дрожал. Выглядел неважно как всегда: волосы лежали на лбу в беспорядке, под глазами чернели синячки, плечи подрагивали. Я аккуратно накрыл его щеку ладонью и придержал плечо. Не знаю, зачем я это сделал. Просто его вечная тряска меня нервировала. Особенно, если это делал с ним не я и мои тупые подколы.***
Настал тот день. Был туманный весенний вечер. За окном дул ветерок, проникая через форточку в наши стены. Весь день я думал об одном. И теперь, скрестив ноги в сидячей позе на своём матрасе, я ждал его как верный пёс, периодически тревожно вздыхая и выдыхая. Реально, как животное нетерпеливое. В моей голове не было ни единого сомнения, их я отсеял в первую очередь. Мне оставалось лишь ждать Данечку с дополнительных курсов. Какой же он, блять, умный, падла! И занятой! Когда дверь наконец приоткрылась, я медленно начал вставать с кровати. — Даня, привет. — сказал я тихо. — Привет, Ваня… — так же тихо ответил недо-брат и чуть опустил голову. Я подождал пока он снимет рюкзак с плеч. — Даня, ты такой красивый… — максимально соблазнительным шёпотом сказал я и двинулся вперёд. — Ты знаешь это? Даня закатил почти незаметно глаза, но в его взгляде блестело смущение и… уязвимость. То, что надо. — Н-не знаю. — ответил он. — Хватит тебе дурака валять, Ваня. Он сказал «Ваня» таким мелодичным шёпотом, что мне захотелось удавить его прямо там. Там же и выебать. — Ты это о чём? — Я не выходил из роли, хотя уже немного сомневался в своём самоконтроле, когда он передо мной такой хрупкий и тихий… — Данечка, ты действительно симпатяжка. Я подошёл ещё ближе, вынуждая попятиться назад и медленно придвинул его к самой стене. Окружил по бокам руками, выставив их вперёд. Пока Даня был в замешательстве, у меня оставалось несколько свободных секунд, чтобы разглядеть всё как следует. Одет в тонкую белую рубашку и чёрные брюки, что и ожидалось. На голове рыжее гнездо, губы приоткрыты и дрожат, глаза бегают. Казалось, даже воздух в комнате потяжелел. — Не смешно, Ва.. Одной рукой я ухватил его за талию, другой пригвоздил худое запястье к стене. Мои губы оказались совсем рядом с его губами, и я горячо выдохнул, смотря ему в глаза. — Ты ч-чего это… Что это с тобой такое… Он и вправду невинен как ангел. И, пожалуй, святой не меньше. — Ничего не изменилось, Да-не-чка… — протянул я у самого его уха. — Я таким всегда был. Даня чуть усмехнулся и выдал убийственное: — Я как-то не заметил. «Что? Не заметил? Да я в конвульсиях бился, лишь бы тебе похуже сделалось. Лишь бы ты обозвал меня как-нибудь по-обиднее и по-жёстче. А ты как-то не заметил? Не сидел с каменным лицом, когда я, сука, вылизывал тонкие пальцы и не фыркал на меня, перебирающего пряди светлых волос с ювелирной аккуратностью?» Наверное, Данечка все ещё думал, что это шутка. Мне сделалось дурно и я, забывшись, впился губами в Данину мертвенно-бледную щеку. Хотелось его съесть, как он аппетитно пах и вкусно выглядел. После сытного обеда по закону Архимеда… Что там дальше? Да в общем я уже прикусываю сладкие, как сироп, губы и провожу языком вниз к ключицам по шее. Такой он фарфоровый, как куколка, такой сладкий, как карамелька и такой холодный, как фруктовый лёд. Надеюсь, он додумается ударить меня, пока я окончательно не слетел с катушек. Что зависть делает с людьми… — В-ваня-я… — прошептал прерывисто Данечка и схватил меня за плечо. — Помолчи немного. Займись делом. — с напускной грубостью шепчу я и смело целую без лишней мишуры. Очень сладко с ним целоваться. Данечка у меня такой неумеха, но я ответственный учитель и в беде не брошу. Весь тот вечер по коже то и дело пробегал прохладный ветер, а Данечка подо мной наконец становился теплее. И даже, кажется, живой совсем сделался. И обниматься с ним тоже сладко. Он органично умещается в моих руках и выглядит как недостающая часть пазла, вставшая на место. Наверное, завтра он убьёт меня, но сегодня можно сжать его покрепче, зарыться в капну рыжих волос поглубже и влюбиться в него посильнее.