master

Шаги становились все ближе и громче с каждым новым движением. Все это было совершенно не похоже не тяжелую ногу Пятого, который иногда ещё и хромал. Нет же, шажки были маленькими и легкими, такими, будто это шел такой же подросток, как он или худощавая девушка. Зеленые глаза заинтересованно распахнулись, а из дверной щели плеснул теплый свет, кто-то его включил по ту сторону. Эйдан слегка наклонил голову влево, подгибая под себя ногу. Пол уже не казался ему бетонным, это была голая плитка, но все такая же холодная. Шатен замер, в ожидании, нервно вырисовывая указательным пальцем ровные линии между четко уложенной плиткой. —Николас!—юношу кто-то громко окликнул со спины. На это он замер, переставая идти в сторону подсобки и стал медленно поворачиваться назад. Харгривз стоял сзади, опираясь плечом о стену, стоящую напротив двери. На этот резкий шум повернулся и сам Эйдан, его сердцебиение, Казалось, остановилось разом с дыханием, он затаился и стал выжидать, сильно вжимая шею в плечи. Двое парней ещё не знали о существовании друг друга, но уже словили нечто общее:страх перед мастером и некую зашуганность. —да—робко отозвался Харпер, окончательно повернувшись. На бедном мальчике была лишь широкая черная рубашка и женское белье без верха. Когда Никки был «в гостях» у Пятого, это было самой закрытой одеждой, из всего предложенного. Шатен невинно хлопал глазками, ведь и вправду не понимал, что он такого сделал. —с каких пор ты стал принимать душ в подсобке?—язвиво поинтересовался Харгривз, поворачивая голову слегка влево. Он стал подходить ближе к мальчику, у которого все сжималось изнутри. Вся эта приторная мерзость давила и сковывала чем-то тяжелым и металическим, не давая вздохнуть. Младшего заставила обернуться коробка, что упала за дверью. Он не был точно уверен в том, что именно опрокинулось, но Эйдан явно постарался. Шатен что-то нарочито задел ногой, обращая на себя внимание —я за полотенцем—робко отмахнулся Никки, смотря прямо вперед на заветную дверь. —мг — мастер смотрел безразличным взглядом на парнишку, что у того по всему телу прошлись мурашки, — Пошли уже. —в голове мужчины было лишь одно, ради чего Харгривз и забрал мальчишку к себе этим вечером. Подойдя к двери, Пять проверил, что та закрыта и развернувшись, дотронулся до плеча младшего, толкая вперёд, чтобы тот уже пошёл. Внешне Николас не показал свою неприязнь, но где-то под сердцем, где находилась его душа, все клокотало от этих негативных чувств. Было четкое ощущение того, что ему на голову вывернули ведро отвратительного вязкого клея; он тонул в нем и не мог отмыться от навязчивой субстанции. — полотенца пока в прачечной бери, домработница ключи потеряла—выдумывая очередную ложь, сказал Пять, надеясь, что в это наглое вранье поверит его малыш. Во всяком случае, ему не хотелось бы терять с ним связь и отвращать от себя ещё больше. — Угу… — бросив последний взгляд на дверь, что ввела в подсобку, Харпер пошёл за Пятым, опустив голову ещё ниже. Они шли по коридору и ему казалось, что он идёт на верную смерть. Внутри все дрожало от страха, отвращения и нежелания. Но он шёл, несмотря на свои чувства, по этому, казалось, длинному коридору за человеком, что был связан со ним какой-то бумажкой. Он не хотел быть игрушкой в чужих руках. Не хотел кому-то подчиняться. Просто отдавать свое тело мастеру, пусть даже и по контракту. Всё, чего сейчас желал он, это уйти из этого дома, забыть этот промежуток времени, как самый страшный сон и не вспоминать его никогда. Но реальность была сурова к этому ещё чуть доверчивому юноше, которому было только шестнадцать лет. Черт возьми, всего лишь шестнадцать лет, а он уже был, как раб, которого заключили в кандалы, не выпуская на волю. И сделал с ним это его собственный, родной отец. Продал его, как собаку какую-то. И теперь он расплачивался с долгами своего родителя своим телом, что будет принадлежать мастеру до истечения контракта, пока этот называемый "отец" не заплатит сполна. Но единственное, что никогда не будет принадлежать мастеру, так это его душа. Она никогда не будет принадлежать такому человеку, как Харгривзу. Ни за что! Николас этого не допустит и сделает всё в своих силах, чтобы такого не свершилось. Это всего лишь контракт, который в кое-то веки закончится, потому что он не может быть вечным. Чувствам здесь не место. Он никогда не привяжется к мастеру. Это всего лишь контракт. Не больше, не меньше. Только контракт. Но вопрос один: почему он должен расплачиваться за эти долги? Почему отец поступил так с ним, сказав, что теперь он будет с Пятым по контракту? Он этого не хотел! Не желал! Всё его естество было против того, чтобы быть использованным. Только не с этим человеком! Он не хотел этого! Но его не спрашивали, хочет ли он или нет. Просто поставили перед фактом и продали. Чуть ли не выпнули, как котёнка какого-то. — Ну ты там где? Заходи давай уже, — придерживая дверь, вывел его из своих мыслей мужчина, что смотрел на мальчишку плотоядным взглядом, предвкушая хорошее времяпровождение. Налепив на себя улыбку, которая была лишь прикрытием и скрывала его истинные чувства, он зашёл в комнату очень быстро, чувствуя наконец под ногами мягкий ковёр, который защищал от холода, что исходил от пола. — Никки, ложись на кровать и подготовь себя, а я пойду рубашку отдам в стирку, — отдал "приказ" Харгривз, расстёгивая пуговицы своей испачканной кофем одежды. А Николас был лишь рад. Хотя бы сейчас он не будет душить его своим присутствием: эти мерзкие пальцы внутри, язык меж губ и острые зубы на шее. Мило улыбаясь, он тихо протопал к постели и взял с тумбочки смазку. Открыв её, юноша сразу же почувствовал аромат персиков. Персики. Мастер что ли повернут на них? Везде, где бы Никки не был, был лишь запах этих персиков. Почему ему так нравятся эти персики? Все эти мысли его хотят немного, но все же отвлекали и Харпер будет держаться их до последнего. Когда мастер вышел, он смог облегчённо выдохнуть. Ещё есть пару минут этой мнимой свободы. Ещё можно побыть собой, не скрывая свои чувства за милой улыбкой, что так достала его. Ещё можно... За этими мыслями он не заметил, как в комнату вошёл тот, что не давал покоя моей семье и Никалосу в том числе. — Никки? Ты ещё не приступил? — жёсткий тон заставил мальчика подпрыгнуть на месте от испуга, еле удержав тюбик в тоненьких руках. Челка на лбу слегка заломалась, а ротик приоткрылся, в ожидании чего-то страшного и отвратительного. — Простите, мастер, задумался, — тихо произнёс шатен, смотря на старшего чуть испуганно. Он пытался найти в тех глазах заботу или хотят немного жалости, а после словил себя на этой мысли. Ему не нужны подачки мастера и его сожаление. Пять лишь цокнул и подошёл к малышу, шлепая того по заднице, после поглаживая ягодицу, на которую прошёлся удар. Парнишка лишь издал писк, не ожидав этого от Харгривза, но ему уже давно надо было привыкнуть к тому, что мастер любил заигрывать с ним, шлепать, иногда кусать, оставляя яркие следы на нежной коже. Харпер на это лишь создавал видимость, того что ему нравилось, но после каждого раза, его выворачивало наизнанку и он не понимал, кто он, почему вообще это делает. Чувствуя треск тонкого женского белья, Никки стал мяться, чуть стесняясь своего тела. Хотя уже должен был свыкнуться. Все таки он не невинная девица, но юноша всегда был стеснителен, что создавал образ пай-мальчика, которого так и хотелось сломать мастеру. Выхватив из изящных рук смазку, Харгривз, словно выплюнул: — Сильно растягивать тебя не буду, у нас слишком мало времени, поэтому без долгих прелюдий и игр, киса. Надавливая на свои пальцы субстанцию, что пахла персиками, мужчина раздвинул половинки, проталкивая смазанные пальцы в сухую дырочку. На это Харпер лишь издал стон боли, а номер Пять другой рукой взял его за бок, натягивая назад. Стоило ему только задуматься, отвлечься, как свобода утекла, как песок сквозь пальцы. Эти прикосновения... Шатен понимал только одно: его тело отзывалось более охотнее на эти ласки, чем он сам. Мастер уже давно изучил его и теперь знает каждое потаенное местечко на которое тело реагирует более открыто, чем его внутренний "я". И парня всегда удивлял этот диссонанс ощущений разума и тела. Эта двойственность. — Где ты витаешь? Когда мы в постели, лишние мысли не должны крутиться в твоей маленькой головушке, — прошептал томно на ухо Харгривз, укусив мочку, продолжая того растягивать, уже добавив третий палец.—помни это, сладость. Прошло казалось ещё минут десять, но самом деле лишь три, когда номер сжал волосы сильнее и стал смотреть в его глазки. — Никки... - Мастер.. Николас был уверен, что этому ублюдку нравилось слышать, как он выстанывает его, прогибаясь в спине, прижимаясь к нему ещё сильнее, потому что его привыкшее тело к ласкам, жаждало их. Жаждало его. Именно мастера. Но этого не хотел внутренний Никки, которому было больно от того, что происходило с ним. Потому что с каждым разом, когда он пропадал в этих сладких муках, которых хотелось продлить снова и снова, он терял самого себя и свой рассудок. Тонул в бездне. Падал в пропасть. Назовите как хотите, но это был не он. Не Николас Харпер. И от этой двойственности его разрывало пополам. Разрывало от того, что он снова и снова вручал себя в руки этого человека, что вселял ужас и страх, заставляя юношу переживать. Переживать за своё "завтра". Но для Харгривза это было так обыденно, что он не замечал поджатых губок и нахмуренных бровок, что говорили о его внутренней задумчивости. Жёсткие толчки увеличивались, как и громкость стонов Харпера. Они уже давно перешли на кровать, где мужчина втрахивал Ника, пока тот захлебывался в своих полу-криках, полу-стонах, внутренне уже рыдая от своей беспомощности. Он не мог дать ему отпор, потому что понимал, какова будет его и отца-подонка судьба, который остался у него единственным в семье. Его лицо было прижато к матрацу, в который он кричал, сжимая простынь, потому что обычно они делали это лицом к лицу и парень видел то самое желание, что было написано на лице мастера. Чуть приподняв, Харгривз схватил его за подбородок, поворачивая к себе, и посмотрел на него своими бездонными глазами, от которых хотелось убежать. - Тебе нравится, какие звуки издаёт твоя дырочка? Нравится, как мой член снова и снова попадает по тому местечку, от которого тебе сносит крышу, малыш? - с хрипотцой в голосе спросил Пять, не сбавляя темпа, все также продолжая трахать юношу, что лишь кивал, потому что он не мог говорить. Яркое наслаждение затопило разум, а мысли превратились в кашу. Харгривз очень умело заставлял людей не думать о постороннем, а лишь о том, как побыстрее кончить, а уж невинного малыша не составит труда заставить позабыть обо всём на свете. - Мастер... В комнате, в которой уже стало душно, были слышны звуки бьющихся бёдер о другие, стоны и хрипы обоих парней, что полностью провалились в пучину сладострастия и похоти. - Малыш, ты готов кончить для меня? - Да... Ответ, что произнёс Харпер, превратился в тянущийся стон, за которым следом послышались быстрые толчки, от чего он прилёг на кровать, уже плача от ощущений, что разошлись по всему телу. Хотелось больше, сильней, быстрей. Хотелось уже получить тот долгожданный оргазм, что оттягивал мастер, мучая бедного мальчика, иногда сбавляя темп. - Пожалуйста! - трясущимся и слишком громким голосом произнёс Николас, сжимая простыни, чуть ли не до дыр. В его голосе слушалась та злость и отчаяние, он старался выдать из процесса хоть что-то выгодное ему. - Кончай. И белая вспышка появилась перед глазами, а его тело стало мелко дрожать. Из маленького члена выстрелила беловатая жидкость, а внутри было так пусто, что хотелось, чтобы его снова заполнили и Никки невольно издал обиженный стон. - Нет, малыш, сегодня мы недолго. Иди в душ, я скажу домработнице, чтобы она поменяла постель. - с насмешкой, произнёс мужчина, снимая себя презерватив, который связал и выкинул в ведро, что стояло в конце комнаты. Оказавшись у кровати, он обхватил подбородок юноши, поднимая голову, заглядывая, всё ещё в затуманенные глаза. - Тебе понравилось, детка? - Мг... - лишь ответил Николас, внутренне содрогаясь. - Отлично, - довольно улыбнувшись, Харгривз взял свои вещи и пошёл в душ, напоследок сильно шлепнув младшего по ягодицам. Когда брюнет ушёл, Харпер смог выдохнуть. Наконец-то. Он не будет видеть Харгривза, что умело мог выворачивать его душу наизнанку, доставая самые потаённые желания, от которых хотелось избавиться, как от второй кожи. Встав, он надел ту самую рубашку, что в порыве их страсти улетела на пол и на дрожащих нога, что, казалось не держали его, поплёся в другой душ. Оказавшись в ванной, он повернул вентили и почувствовал, как на него пошла сначала холодная вода,он отпрыгнул на шаг, как котёнок, что боится воды. Шатен вернулся обратно и быстро настроил нужную температуру, он сел на пол поджимая к себе колени. Николас чувствовал себя мерзко. Ему было настолько противно, что даже вода не помогала отойти от этого состояния. Секс был хорош, он признает это, но послевкусие никогда не нравилось ему. Потому что тогда он понимал, где он и кто такой. Понимал для чего был в доме мастера, ради чего всего это было. И ему было гадко от понимания этих реальных вещей. Харпер не понимал, это вода такая горячая была или по его щекам шли жгучие слёзы ненависти ко всему миру, что не прекращались. Ему было противно находиться с собой наедине в такие моменты, он проклинал всех и всея, негодуя от несправедливости или же лил, как сейчас, слёзы, страдая от никчёмности своей жизни и своей беспомощности. Ему не хотелось быть игрушкой в чужих руках, но он был ею. Ему не хотелось подчиняться, но он подчинялся. Он не хотел принадлежать мастеру, но принадлежал. Всё шло против него. Вся жизнь, казалось, была против него. И он был один. Один в этом мире, что так жестоко обрушил на него суровую реальность, срывая розовые очки, через призму которых ему жилось лучше. В этот момент никого не было. Никого. Ни отца-подонка, что продал его за долги. Ни мастера-ублюдка, что использовал его тело раз за разом, потому что это был чёртов контракт. Потому что он был его собственностью. Стукнув в пол рукой, чтобы хоть как-то привести себя в чувства, Николас встал под струи воды, чувствуя, как те бьют в его лицо, будто наказывая. Когда Никки уже вытирал свои волосы белым махровым полотенцем, укутанным в тёмный халат, что всегда был при нём, оказался наконец в комнате. Он бросил то самое полотенце на стул, а сам лёг на живот, подперев руками своё лицо, уже на чистую постель, что убрала домработница этого дома. В голове не было ни мысли. Было пусто и ясно, будто бы это не он полчаса назад жалел себя и свою никчёмную жизнь, разводя сырость и сопли. Поэтому Харпер стал думать о том, как прошёл его день в целом. И он зацепился за воспоминание, в котором была та самая дверь. Интересно, что там такого было, раз она была заперта? И не поверю я этому ублюдку, что наплёл мне о том, что потерял ключи. Они находятся у домработницы. Что он скрывает? Почему сказал не ходить туда пока? Там же лежат полотенца, а я как раз шёл за ним. Всё это очень странно и подозрительно. Ну не труп же там. От этого нечеловека можно ожидать что-угодно. Вон, бордель держит и меня по контракту в полную силу использует. Ненавижу. Но серьезно... Что было в этой подсобке такого, что он даже забыл про эти полотенца, сразу же ведя меня обратно в комнату? Что? Галлагер по прежнему пытался прийти в себя. Он умостился на какой-то странной и явно не новой тряпке на полу, кончиками кровавых пальцев щупая свой изувеченный нос. Его волосы засмолились и не держали прежней укладки, на кончиках все ещё находился суп, что отвратно пах. Его худые бедра склеивались меж собой, если их свести вместе, от крови, бульона и того, о чем думать совсем не хотелось. Мастер хотел сломать мальчишку в самом начале, грубо отимев и ему удалось это сделать. Бедный подросток не знал который сейчас час, где он был, кто стоял за той дверью. Он не разобрал толк разговора, но голос явно был не один и Галлагер выяснит, кому он принадлежал.