***
Май выдался холодным. Серафим кутался в худак, и днем и ночью носил очки с желтыми стеклами по всем модным тенденциям современности. Выглядел стильно, не видел ни черта. Друзей имел много, встречал их часто. Особенно на Старом Арбате, где инфраструктурой города скопилась куча магазинов, рестиков и прочих заведений, созданных лишь для того, чтобы выкачивать деньги из среднего класса. Возможность случайно встретить друга на оживленной улице казалась самым логичным из всех возможных вариантов завершения прогулки. И вот Серафим уже с разбегу налетает на закадычного Вовчика, с которым они вместе пили виски в клубе целый один раз. Только Вовчик на этот раз оказывается каким-то слишком прытким и верещит совсем незнакомым голосом. — Эй ты, ублюдок, мать твою! Говно собачье! Решил ко мне лезть? — обескураженный Серафим от шока лишь сильнее сжимает псевдо Вовчика в объятиях. Фантомной болью вспыхивает вывихнутая рука, ноющая, обычно, на погоду. Буквы на спине, кажется, начинают ощущаться физически, а знакомый незнакомец в руках вертится, словно змеюка во фритюрнице, продолжая гневную тираду: — Ты, засранец вонючий, мать твою, а? Попробуй меня трахнуть, я тебя сам трахну, ублюдок! Онанист чертов, будь ты проклят! Слово в слово повторивший заученные со времен первого класса Серафимом строчки с собственной спины, знакомый незнакомец не оставлял попыток вырваться. У Серафима оставалось немного времени, чтобы принять факт того, что он попал в самую нелепую ситуацию в своей жизни, что его родственная душа похожа на Вовчика и что ему срочно нужно не упустить его, при этом не показаться отбитым на голову маньяком, обнимающем на улице невысоких кудрявых парней с татуировками на симпатичном рыле. Серафим опасливо ослабляет хватку и выпаливает единственную, пришедшую на ум фразу, показавшуюся в эту секунду невероятно гениальной: — Как тебя Москва изменила! — актерского таланта Серафиму не занимать, но тут он явно переиграл. К сожалению, отступать было поздно. Оппонент, правда, в лице меняется моментально. Пропадает кипящая злость на грани с яростью, сменяясь на эмоцию глубокой задумчивости. Незнакомец оглядывает с головы до ног, останавливается на лице. Беспардонно поднимает с глаз очки с желтыми стеклами, возвращает обратно. Поразмышляв еще с десяток секунд, взвизгивает радостно: — Ты!!! — Да-да, я! — охотно соглашается Серафим, совершенно не зная с чем. — Ты..! — незнакомец от радости уже начинает задорно подпрыгивать. — Да, я! Серафим! — Серафим перенимает радость незнакомца, подпрыгивая с ним вместе. — Точно! Серафим! — ликует незнакомец так, будто действительно знал Серафима до этого. — А ты Вовчик! — предпринимает последнюю попытку Серафим. — Не-е-ет! — протестующие тянет незнакомец, однако, не переставая ликовать, — Я Глеб! — Гле-е-еб! — радуется Серафим, ведь наконец узнал имя родственной души. — Сколько лет, сколько зим! — Глеб бросается на шею и виснет на ней, норовясь оторвать вместе с головой. — У меня вся жизнь в Кызыле была, как в тумане. Ебаный алкоголизм... Из-за него чуть не забыл тебя. Теперь Серафим узнал еще несколько фактов. Его родственная душа родом из неизвестного доселе места – загадочный Кызыл. А еще, кажется, пропитый алкаш и не помнит половину собственной жизни. Что ж, не так Серафим себе представлял эту встречу, но, кажется путь назад окончательно потерян, остается лишь понадеяться на то, что таинственный Серафим, всплывший голубой грезой у Глеба в голове, не был редкостным говнюком. Хотя, судя по тому, с какой силой его обнимали, скорее всего, его место в миражных воспоминаниях Глеба балансировало между самым лучшим другом и страстным любовником. — Пойдем со мной скорее! — приглашает Глеб, наконец отпустив шею. Правда, тут же схватив за рукав черного худоса и настойчиво потянув в противоположную курса Серафима сторону. — Ребята будут рады тебя видеть! — Я даже не знаю... — Серафим стопорится. Ладно Глеб – его проблемы с головушкой сыграли на руку. А вот загадочные ребята, скорее всего, будут мягко говоря удивлены, когда вместе с их корешем заявится незнакомого вида мужик, представившийся давним другом. В лучшем случае пошлют на три веселые или в пять забавных. В худшем может получить пиздюлей. — Пойдем! Пойдем! — не унимается Глеб, дергает за руку сильнее. Натянул рукав так, что мог уже сам туда пролезь. — Столько лет ведь бухали вместе! Джекпот. Это же так логично. Странноватый Глеб с алкогольным прошлым наверняка и друзей имеет соответствующих. Главное, держаться уверенно. Серафим сдался, натянутый рукав ослаб. Глеб повел за собой по улице, которую, впрочем, Серафим уже проходил сегодня. И весь их путь походил на самый странный сон наяву. Странно мигали светофоры: то слишком ярко, то совсем тускло; зарядки, попыты, лизуны и игрушки Хаги-Ваги на полках ларьков в подземном переходе сливались в одно пестрое пятно. Организм на первую встречу с родственной душой реагировал жестко. Голова кружилась. Серафим споткнулся на ступеньках на входе в кафе, почувствовал придерживающую хватку на локте – закружилась еще сильнее. Сам Глеб, кажется, не чувствовал ничего. Да и метки, по всей видимости, еще не имел. Иначе бы, все было проще. Гораздо проще. В кафехе за комфортабельным столиком возле окна сидели двое. Конечно же незнакомых Серафиму. Оба, под стать Глебу, усыпанные татуировками по рукам, по шее, по пальцам: всякие. Оба с крашеными волосами и пустыми глазами, которыми они смотрели на Серафима, совершенно не узнавая. — Влад, Андрей! — торжественным тоном объявлял Глеб. — Вы только посмотрите, кого я встретил! В ответ смотрели вопросительно и несколько удивленно. Судя по их кислым минам, такое ликование в их компании редкость. — Кого? — все же подал один из друзей голос. Убрал свисающую прядь своего короткого каре, выкрашенного в черный на концах, в алый на корнях. Со всей внимательностью вгляделся в лицо Серафима, кажется, искренне пытаясь воссоздать в памяти несуществующие воспоминания. — Это Серафим, ребят, ну вы чего! Все старшие классы вместе пробухали, — в ответ коротко качают головой. Глеб все подал так, будто только вчера рассматривал их совместные фотки на пленочный фотоаппарат. Вытаскивал бережно из альбома и судорожно вздыхал: вот четыре фотки, где они втроем стоят посреди леса с мангалом (кого нет, тот и фоткает), вот на главной площади Кызыла возле новогодней елки, вот пиздюки на Дне знаний. Жаль, таких фоток никогда не было. — Господи, я пробухал всю жизнь... — скулит, доселе молчавший парень с выкрашенными до оттенка платины волосами, когда рядом с ним за столик падает Глеб. Серафим скромно присаживается на край напротив своей странноватой родственной души, рядом с черноволосым. — Не грусти, Андрей, у нас все впереди, — приободряет Глеб, хлопнув того по плечу. Теперь Серафим знает, что блондинчика величать Андрей. Тот, кто рядом сидит, соответственно, Влад. Не забыть бы. Андрей в смятении прислоняет ладони ко рту, пока все ждут официанта. Влад тупит в одну точку. Глеб весь взвинченный и снимает свою кофту через голову. Из плазмы на стене за спиной идет реклама быстрых свиданий по поиску родственной души, проходящей по субботним вечерам в этом самом кафе. Приглашаются все граждане без меток. Серафим такие мероприятия называл заманухой для лохов. Свою родственную душу называл наглым хамлом. Оказалось, зовут его Глеб. Серафим смотрит на него, пока тот делает заказ. По рукам его плетутся татуировки: картинки, буквы, козявки, малявки. В очках разобрать тяжело, да и без них не проще. Но ничего похожего на метку там нет. Смотрит на Влада. Из-под выреза футболки в районе ключиц отчетливо проглядывается незаурядное «Познакомимся, красавчик?». На безымянном пальце поблескивает золотое обручальное. С Владом понятно. Переводит взгляд на Андрея. На руках какие-то схематичные скалящиеся рожи, запястье плотно перемотано бинтом с неаккуратно нарисованными ручкой черепами поверх. Прячется. Не редкость. Кто пластырем заклеивал, кто перематывал, чем попалось. Серафим не осуждал – у каждого свои границы. — Я так рад, так рад, что мы снова вместе! — Глеб от счастья едва не плачет. Влад с Андреем только слабо улыбаются, очевидно, счастье выражая по-своему. Серафим улыбается нервно, Глеб на радостях о невероятном воссоединении тараторит неугомонно, забивая своим балабольством все неловкие молчаливые паузы, коим свойственно возникать между людьми, которые друг друга отродясь не знают. Но даже Глеб не справляется с возникшим напряжением, буквально сверкающем искрами над столом, когда перед Серафимом формально улыбчивый официант ставит внушительную кружку пива. Потому что ни что более в этом мире в этой ситуации не будет так кстати, как что-то с градусами. Три пары глаз прожигают убийственными взглядами, когда Серафим делает первый глоток. Ощущение ровное тому, какое испытывает зебра, окруженная стаей гиен. Того и гляди, у всех троих слюни начнут капать прямо на чистый столик, накрытый белой скатертью. Глеб барабанит по этому самому столику татуированными пальцами, присасывается к одноразке, погружая всех вокруг в полупрозрачный пахучий апельсином туман. Андрей не дает уйти официанту, вдогонку заказывает второй стейк к своему первому. Влад утыкается в телефон, агрессивно клацает по сенсору и недовольно шипит, видимо, после проигрыша. — Серафим, — подзывает Глеб. Теперь монотонно стучит одноразкой по плоской поверхности, — раз уж мы снова все вместе, у нас с к тебе есть деловое предложение... — Какое? — поспешно интересуется Серафим, оторвавшись от кружки. — Не грюкай, — перебивает Андрей с набитым ртом едва собирающегося что-то сказать Глеба, толкает локтем. — Мы с ребятами имеем небольшой бизнес, — продолжает Глеб. Так, уже интереснее. Серафим чувствует, как по собственной ноге под столом пару раз барабанит чужая. Ну хоть не грюкает. — Приглашаем тебя. — Да! — Серафим соглашается не раздумывая. Слово «бизнес» звучит заманчиво и даже перспективно. И упускать Глеба нельзя. Да и не хочется, особенно тогда, когда его лицо озаряется светом после однозначного согласия. — Сима, Глеб, Андрей и Влад – мы команда просто клад! — торжествует Глеб. Его цепкие лапы поочередно трепят каждого из присутствующих по голове. Серафиму хочется утопиться в собственной кружке от уменьшительной формы своего имени, но она пуста наполовину, поэтому суицид приходится отложить. Андрей набивает рот картошкой и довольно подставляется под ладонь в волосах. Серафим не подает виду, что прикосновение родственной души его хоть сколько-то тронуло. Влад не реагирует никак, из его телефона грубый голос сообщает владыке о нападении на его крепость. А из плазмы на стене по второму кругу начинает идти реклама о быстрых свиданиях.***
Серафим думает, что попал в самую удивительную историю в своей жизни. Достойной книг или комедийных сериалов. Достойной того, чтобы побросать дела и вписаться в любой движ. Поэтому Серафим охотно приезжает на следующий же день по указанному адресу. Глеб его встречает. Серафим думает, что несмотря на своеобразность, его родственная душа вполне себе его устраивает. Слегка взбалмошный, слегка не помнящий половину своей жизни, слегка имеющий серьезную зависимость от крепких напитков. Но, кажется, Глеб один из самых искренних людей, которых только доводилось встречать за всю жизнь. Серафим думает, что иметь свою долю в бизнесе это престижно. Каким бы малым этот бизнес не был. Возможно, Глеб и компания продают зарядки, чинят телефоны или заведуют ларьком с шаурмой. Любое начинание Серафим поддерживал с охотой, особенно в тот момент, когда после очередной халтурки в кармане на неделю лежали три помятые сотки и два рубля, поднятые с земли. Серафим думает, что ему нужно срочно бежать, когда из декоративного бассейна с искусственными зеленоватыми камнями на кафельную плитку выныривает здоровенный крокодил. — Вот, это наш маленький бизнес, — умиленно произносит Глеб и присаживается на корточки рядом с рычащей зеленой тварью, покрытой сотнями чешуек по всему ее трехметровому телу. — М-маленький? — едва выдавливает из себя Серафим, отшатывается назад на пару шагов. Пятится из вольера, окруженного стеклом, спиной натыкается на Андрея. Он стоит, точно статуя – каменный и холодный. — Монстр, — срывается с его дрожащих губ. — Пушок безобидный, — почти обиженно тянет Глеб, но его слова едва различимы на фоне дьявольского рычания и плеска воды в бассейне. — Факт, — поддакивает Влад и достает из пакета-маечки сырую рыбину. Когда завтрак оказывается у морды Пушка, он бросается на нее, клацает зубастой пастью, издавая зловещие звуки. Серафим и Андрей отшатываются еще на полшага, на этот раз уже натыкаясь на второй вольер с такой же стеклянной оградкой от пола до потолка и кишащей в ней стаей из нескольких маленьких, но уже готовых откусить голову, крокодильчиков. Сытый крокодил снова сползает в свое привычное место обитания, оставляя после себя лужу на кафеле и брызги на футболке Глеба, полного энтузиазма. — Иди сюда, — подзывает он, размахивая рыбой в воздухе. Серафим не шевелится, — Давай, скорее! Мне не нужен второй Андрей, — и бросает рыбу прямо в воду на растерзание Пушку. Рядом слышится недовольное сопение. Серафим берет волю в кулак, неспешно возвращаясь в вольер. Действительно, че он, совсем что-ли лох. Тоже мне проблема, бассейн с бешенными крокодилами. Глеба с Владом же не трогают. Хотя, не известно, сколько здесь таких же, как Серафим побывало. Может, скинут на растерзание и поминай как звали. Серафим упитанный, им месяц питаться можно... — Не дрейфь, — Влад слегка подталкивает вперед, прямо на край. Один шаг, и ты и впрямь крокодилий корм. В руки всучили склизкую рыбу, Серафим едва не уронил ее. Робко опустившись рядом с Глебом на край, он оглядел бассейн. Или, сказать точнее, оценил обстановку. Пушок, в два счета расправившись со своей рыбиной, лежал над водой, точно старое упавшее дерево. Вокруг него мерно плавал второй, менее крупный, но все еще внушающий уважение крокодил. На удивление, на незваных гостей вида человеческого рептилия не реагировала никак, повернулась лишь услышав, как Глеб пару раз плеснул водой. Крокодил направился в их сторону, взгляд его был прикован к поникшей, как и сам Серафим, рыбе у него в руках. — Давай-давай, плыви сюда, Софья Васильевна, — подзывает Влад, чем не добавляет Серафиму уверенности, ведь крокодилиха медленно, но верно приближается. Ее зловещая пасть выглядывает из воды наполовину. Серафим отшатывается, когда, подплыв слишком близко, Софья Васильевна предупреждающе рычит. — Кинь ей рыбку, — подсказывает Глеб, оставаясь на краю. Сзади чувствуется слегка ощутимый толчок в спину, Серафим дергает плечом, появляется огромное желание дать Владу леща... лещом. Но скользкая рыба выскользывает из трясущихся рук раньше, чем ожидалось. Шлепает по плитке ровно за полметра от Серафима. Завидев добычу, Софья Васильевна выпрыгивает на берег, хватая жирного леща. Сердце уходит в пятки. В принципе, ничего страшного не случится. Одной ногой больше, одной меньше. Двадцать один год походил сам на своих двух, хватит уже... — П-приятного аппетита... — едва узнавая собственный голос, выдавливает Серафим, пока прямо перед его ногами Софья Васильевна остервенело разрывает плоть несчастного водоплавающего. — С посвящением, салага, — опять тычок в спину от Влада. На этот раз одним пальцем и более дружелюбно. Серафим в ответ пищит что-то невразумительное. Глеб нежно обнимает за плечи, снова взъерошив волосы. Приятно. — Андрею скорую вызывали. А ты молодец. Серафим решает не выяснять по какой причине пришлось вызывать скорую человеку, кормившего крокодила. На вид Андрей целый. И руки все на месте. Сразу две. Но все равно поглядывает на него невзначай – может, хоть пальца одного нет. Но, кажется, из всех возможных травм, Андрей получил лишь психологическую. И травму эту не проработал, всем видом показывая, что до усрачки крокодилов боится. Даже, когда Глеб вел вдоль террариума к самому дальнему, издалека демонстрирующего все крокодильи блага искусственным зеленым ландшафтом, Андрей плелся позади всех. «Мне б так жить», – думается Серафиму в момент, когда замечает за стеклом террариума вальяжно развалившуюся на камнях склизкую особь. Размером меньше, зато с длиннющей пастью, с виду напоминающую ручку от огромной сковородки. Крокодил сонно, так, будто ему совершенно все равно на весь остальной мир, а тем более на четырех людишек, повернул голову на гостей. Обычно таким взглядом Серафима одаряли школьные стервы в старшей школе, показывая, что шансов у него ноль. Наивно с их стороны было полагать, что Серафима они интересовали хоть сколько-нибудь. Не то, что Глеба, который распустив слюни, влюбленно смотрел на крокодила. Ух и странная же у него морда. Глеб открыл стеклянную дверь и бросился к рептилии. — Даша, Даша, Даша... — поет Глеб над крокодилихой. Его татуированные пальцы игриво пробегаются по ее ухабистой спинке. Даша в ответ любовно одаривает угрожающим рычанием. Глеб, однако, продолжил воодушевленно лепетать имя питомца во всех уменьшительно-ласкательных формах. — Дашушечка, моя любимая девочка... — О-ой бля-ять... — синхронно протянули Влад с Андреем. — На этом предлагаю экскурсию завершить и оставить молодых наедине, — подытоживает Влад, пытается за плечи вытянуть Серафима из террариума. Тот упирается. — Эй, почему? — Это надолго, — кивает Андрей в сторону щебечущего Глеба. Кажется, за столь короткий срок его лексикон деградировал до уровня мелового периода (как раз тогда, когда появились первые крокодилы). И ничего в его словах кроме «сю-сю-сю-сю» понять было невозможно. — Даша – его первый крокодил, — начинает Андрей и даже неуверенно переступает порог террариума. — На Авито увидел это чудовище, еще в Кызыле. Мелкой, только из яйца. Айфон продал. У меня денег занял... — У тебя тоже? — вмешивается Влад. — Странно, что у Серафима не попросил, — бросает Андрей невзначай. — Да я это... В Москву уже уехал, — отмахивается Серафим и надеется, что подозрений его ответ не вызвал. Андрей, вопреки опасениям, лишь меланхолично кивает головой, теряя интерес к дальнейшему развитию диалога. Глеб на фоне продолжает терроризировать заебанную крокодилиху. Никакого внимания на три пары глаз, впивающихся в него уничижительными взглядами, он не обращает. Крокодилиха рычит громче, но Глеб кормит ее рыбой почти с рук. Рычит, но ест. Покорно терпит назойливое жужжание Глеба, который вот-вот скрутится в спиральку от умиления. Серафим куксится и обиженно складывает руки на груди. Конкурентки в виде крокодилихи по имени Даша он точно не мог ожидать. — Пососитесь еще... — бурчит Серафим. — Пройденный этап, — кивает Влад, — уже оттаскивали раза четыре... Серафим разворачивается из террариума вместе с Андреем и Владом. Проблемы наплывают одна на другу. Мало того, что его родственная душа ни сном ни духом о том, что она и есть его родственная душа. Мало того, что Серафиму приходится обманными путями добиваться ее расположения. Мало того, что она работает с, мать его, самыми настоящими огромными злющими крокодилами. Так еще и, походу, пылкой любовью влюблена в одну из этих зеленых особей. Но рука Серафима уже занесена над тепленьким трудовым договором, только что вылезшим из принтера. Серафим теперь официально трудоустроен.***
— Во всех проходах, во всех террариумах, — командует Влад, рукой в воздухе обводя тусклое помещение. — Воду меняй после каждого террариума. Не дай бог хлорка в бассейн попадет. Понял? — Понял, — сонно кивает Серафим и облокачивается на деревянную ручку швабры. Все еще не понимает, каким образом оказался в семь утра в субботу окруженным крокодилами. — Как домоешь, включишь им дневной свет. Все щитки возле Даши. Понял? — Влад протянул ключи от террариумов. — Понял, — Серафим машинально засунул ключи в карман. — Если накинутся – беги, если догонят – кричи. По всем вопросам к Глебу, он хуи пинает, — «Я все слышу», – донеслось из приоткрытой дверцы кабинета. — Андрея не трогай, он всю ночь считал нам зарплату. Понял? — Понял, — в очередной раз кивает Серафим, сжимает ручку швабры увереннее, — а ты куда? — А у меня особая миссия, — Влад горделиво сбрасывает красно-черную прядь со лба. — Я в отделе маркетинга, — из кармана его белой рубашки просвечивается стопка цветастых листовок. — Удачи, салага! Просыпаться пришлось активнее, хоть и все вокруг шло против Серафимовой бодрости и веселости. Крокодилы в своих террариумах в сумерках ночного освещения мирно посапывали: кто завис на воде, кто распластался на камнях. Из маленьких окошек прямо над потолком света почти не проникало в помещение, лишь пара слабых утренних лучиков. Финальным аккордом было слабое звучание минорного фортепиано на одном из пыльных подоконников. Лунная соната убаюкивала своей заунывной мелодией, похлеще энергетика Драйв. Иным образом они на Серафима не действовали, иначе обязательно закупился ящиком желтого с яблоком. А лунная соната все играла и играла... Серафим бездумно возюкал в проходах грязной тряпкой, которую, естественно не промывал. Заиграла пятая симфония Бетховена, Серафим вмиг дернулся от тревожных мотивов. Крокодилы заплескались в воде, наворачивая круги. По скользкому полу добираясь до туалетов точно в такт мелодии, Серафим таки пошел менять воду, ставшую черной, в ведре. По его возвращении, крокодилы заняли наблюдательную позицию. Их зубастые морды наполовину выглядывали из бассейнов. Крокодилы неотрывно следили. «У-у-у блять», – пригрозился Серафим, шваброй замахнувшись над рычащей рептилией. Пушок, казалось, хотел закатить глаза, да то только не умел. Поэтому, развернувшись, равнодушно поплыл по своим крокодильим делам. Танцуя от террариума к террариуму под Паганини, Серафим больше размазывая грязь, чем действительно стараясь вымыть пол. Но это только в проходах. В террариумах благоразумно оттирал все до блеска. В ином случае, просто опасался того, что ему беспощадно откусят голову. Нет, не Пушок или Софья Васильевна, которым, честно говоря, на чистоту полов своей обитель было начихать с самой высокой возвышенности близ реки Нил, откуда они родом. А вот Глеб, кажется, за срач у любимых рептилий мог рассвирепеть похлеще собственных питомцев во время еды. — Вот скажи, Дашка, — Серафим плавно опускается на покрытые искусственным мхом камни. Отбиваться есть чем, но держится все равно предусмотрительно поодаль. С другого края бассейна из листьев выглядывает длинная морда крокодилихи. Она смотрела не моргая, впивалась в душу своими ярко-зелеными, как и она сама, глазами, — что Глеб в тебе нашел? Сковородка, блять, — Даша огорченно спрятала морду в кустах. — На правду не обижаются. И вообще, вставать вам пора. Серафим смотрит на множество выключателей, совершенно не понимая, какой из них отвечает за свет, а какой за запуск террариумов в космос. Наобум тыкает, что-то щелкает. Света не появляется, но вдруг неожиданно начинает шуметь в бассейнах вода, крокодилы просыпаются. Серафим начинает паниковать и щелкать выключатели один за одним. У Пушка с Софьей Васильевной в террариуме начинается световая дискотека, они барахтаются взволнованно. Уровень воды в бассейнах стремительно понижается. — Еб твою мать, на что я жмал! — метается Серафим между щитком и террариумами. Совершенно не вовремя возвращается Влад: — СЕРАФИ-И-ИМ! — Влад хватает валяющуюся на полу швабру. — Ты зачем включил слив!? — Я все объясню! — Серафим пятится, выставив руки перед собой. — Что за шум? — в приоткрытой дверце кабинета показалась белобрысая голова Андрея. Глаза его тотчас округлились от увиденной картины. За ним попытался протолкнуться Глеб, но его топорно затолкали обратно, и Серафим услышал грохот чего-то падающего в кабинете. Андрей поспешно прижался к двери спиной. — Серафим, сходи в магазин за курями. — Что? — Возьми карту у Влада и сходи за кормом крокодилам, — в дверь с той яростно забарабанили. — Быстрее! — Если на рынке живых купишь, вообще заебись будет, а то нам не продают уже, — Влад всучил пластиковую «МИР». В дверь начали ломиться активнее, сквозь грохот и шум воды Серафим различил несколько проклятий в свой адрес. Андрей уже не справлялся, скользя кроссовками по недавно вымытой плитке. — БЕГИ!***
Серафиму было жаль живых куриц. Поэтому, зарулив в ближайший Магнит, закинул в корзину, оставшиеся после давнего привоза полурастаявшие тушки. Штук пять. И лоток ножек для мелких. Должно хватить на пару дней. Вроде, крокодилы не каждый день хавают. Серафим сам гуглил. Не в целях узнать что-то новое и быть более компетентным в собственной работе, а скорее себя обезопасить и, оперируя полученными знаниями, выбирать дни, когда от бассейнов лучше держаться подальше. Возвращаться не хотелось. Страшновато было ощутить на себе гнев Глебов. Понятия, конечно, не имел, чего ожидать, но, судя по пронзительным визгам из-за двери, ожидать можно было чего угодно. Но куриные тушки под майским солнцем в пакете чувствовали себя не очень хорошо, и, дабы не принести на пропитание рептилиям литр красноватой воды, Серафим ускорил шаг. Уже перед тем, как войти, было понятно, что дела плохи. Наперебой доносились едва различимые, едва на русском языке вопли Глеба и напуганные голоса Влада и Андрея. Сгорел сарай – гори и хата. Дернув ручку незапертой двери в коридоре бизнес-центра, Серафим входит. — Не подходите ко мне, прыгну! — пьяно пошатываясь на краю самого большого бассейна, почти полностью уже снова наполненным водой, грозится Глеб. В руках у него слабо поблескивает полупустая бутылка с чем-то прозрачным. И крокодилу понятно, с чем. Серафима не замечают. — Не дури, Глеб! — Влад порывается было к Глебу, как-то еще шаг назад отступает – одно неверное движение или еще один глоток из бутылки, и ходи, Серафим, с конфетками по соседним офисам. Инстинктивный страх за родственную душу нарастает с каждой секундой. Теперь опасения отхватить от Глеба отходят на второй план, важнее, чтоб сам Глеб не отхватил от какого-нибудь Пушка. Преодолев расстояние от входной двери до террариума, Серафим уверенно намеревается оттащить Глеба подальше от края. Останавливает холодная рука крепкой хваткой на запястье. — Тихо, прыгнет же реально. У него одноразка кончилась, а тут ты с этим бассейном, — с опаской проговаривает Андрей, голос у него испуганный. Серафиму, и без того взволнованному до предела, его страх передается. Только собирается что-то Глебу сказать, как тот сам внимание на Серафима обращает, опасно развернувшись спиной к бассейну. — Ты... — Глеб трясущимся пальцем зло указывается в сторону Серафима. — Вредитель. — Я не хотел, — Серафим состраивает самое жалобное выражение лица из всех ему доступных в надежде, что это хоть сколько-то поможет. Но Глеб непоколебим и лишь большим глотком высасывает из бутылки еще треть оставшегося пойла. — Вы все вредители! — уже совсем невнятно диктует Глеб. Снова отворачивается к бассейну, где внимательно его разглядывают два нильских крокодила. — Люди хуже крокодилов... Пошли нахуй, люди! Пушок, выпей со мной. Любимые вы мои, зеле-е-е-неньки-и-и-е!! В бассейне, почти наполнившимся, журчит вода. Над ней зависает полупустая бутылка, вот-вот грозясь стать той самой ложкой дегтя в бочке только что набранной свежей воды. Влад подкрадывается неожиданно, успев выхватить стеклянную тару из ослабевшей руки в последний момент. Глеб заторможено рассматривает пустую ладонь, кажется, не успев осмыслить момент пропажи алкоголя. И вдруг, бросив попытки осознание, топорно ложится навзничь на край. Крокодилы в бассейне заинтересованно кружат. — Я вообще не человеком родиться должен был, — тон у Глеба серьезнее некуда. — Ты что несешь? — Влад бутылку прячет за спиной, от греха подальше. — А вы думаете, почему меня метки до сих пор нет? Потому что, нет у меня среди людей души родной. Одна Дашенька любовь моя... — рука у Глеба свешивается в воду, что не остается незамеченным Пушком. Серафима в момент обида прошибает, хочется крикнуть Глебу, что тот придурок редкостный, но Андрей не своим голосом выкрикивает раньше: — Убери руку, Глеб! — Да, вселенная ошиблась, когда сделала меня человеком! Но больше она не ошибется! Крокодилы своих не трогают. Плыви ко мне, Пушок! Ухабистая морда зеленого зверя, наполовину скрытая водой стремительно приближается. Серафима, словно в трансе, к Глебу несет. Сам не замечает, а уже пьяное, едва не потерявшее связь с реальностью тело, подхватывает на руки. В последний момент. Зубастая пасть клацает в воздухе, ничего не успев схватить. Глеб слабо дергается, но Серафим его держит крепко, будто драгоценное сокровище, которое его не ненавидит и убить не готово. Сзади слышаться два облегченных выдоха. Влад первым отмерает: — Отнеси его в кабинет, — поднимает с пола влажный пакет с курами. Серафим не помнит, как бросил его. — Мы с Андреем крокодилов покормим. — Мы? — обреченно выдыхает Андрей. — Я, — Влад, закатив глаза, делает акцент на первом слове. — Я покормлю. Серафим коротко кивает, удобнее устроив ойкнувшего Глеба на руках. Шлепает по плитке и уходит с ним. Кабинет, коим его называли все, походит, скорее за зону отдыха, с диваном, импровизированной кухней и распахнутым настежь минибаром. Опасно такое было держать рядом с Глебом и его компашкой. Серафим сбрасывает Глеба на скрипучий диван. Рефлекторно, чтобы глаза меньше мозолила, захлопывает прозрачную дверцу, внутри бутылки звонко постукивают друг о друга от удара. Глеб на диване ворочается, мычит бессвязно, реагирует на источник шума, обернувшись и щурясь от ярких лучей полуденного солнца из окна. — Дай, — тянется рукой и хватает воздух, напоминая ребенка малолетнего. Коим по состоянию и является. Серафим его руку сам опускает, прижав к дивану. На край садится. — Нет. — Пошел ты, — Глеб обиженно отворачивается от Серафима и от назойливых лучей. Падает на спину и больше не шевелится. Серафим руку с чужой убирать не спешит. Пользуется моментом хоть какой-то близости с родственной душой, пока та не в состоянии возразить. По-свински, наверное, но Глеб сам даже не пытается руку выдернуть. То ли не заметил, то ли уже отключился. Рука влажная, с намоченного в бассейне рукава на пол падают мелкие капли, и вдруг Глеб переплетает их пальцы. Значит, не отключился. Значит, еще рядом. Значит, хочет быть ближе. Серафим в ответ цепляется за руку, тепло внутри от сокровенного прикосновения разливается горячими волнами. И так боязно ненароком прервать происходящее. Влечет к Глебу. Серафим не успевает сам себя остановить, находится, когда нависает над лицом чужим. Спокойным, на удивление, учитывая недавние истерические выпады. Теперь на лице Глеба эмоций не было. Он не шевелился и дышал медленно-медленно, насилу уловимо для Серафима. По лицу родственной души плелись татуировки, и Серафим наконец смог разглядеть перевернутый на бок знак анархии красными чернилами на правой щеке. Черный крест. И плетущаяся по лбу готическая надпись. Рука тянется едва дотронуться, провести по дерзким рисункам на горячей коже. Зависает в воздухе. Глеб резко открывает глаза, стрельнув черным взглядом, убийственно. — Че смотришь? — А ты че держишь? Серафим проводит большим пальцем по тыльной стороне ладони Глеба. Тот спокойно высвобождает руку, под чужой, почти незаметный, разочарованный вздох. — Пить хочу, — произносит Глеб, смотрит требовательно, хоть и пьяные глаза плывут в кучу. Пластиковый стаканчик с водой из кулера в руках трясется. Глеб сжимает его так, что тот гнется. Вода расплескивается по рукавам, уже подсохшим, снова превращая серую ткань легкой водолазки в более серую. Серафим из рук несчастный стаканчик забирает. Глеб, борясь со злостью и гордостью, капризно ведет носом. Но жажда над хмельным организмом берет верх, и вот уже Глеб, закатив демонстративно глаза, хлебает воду из рук Серафима. Может, пить так сильно хотел, а, может, и не от жажды так легко согласился. — Почему я не могу тебе противостоять, вредитель? — Глеб отсасывается от стаканчика именно в тот момент, когда Серафим решает, что хватит. — Ну... — плечи Серафима нервно дергаются. Решать нужно срочно: лучший ли это или худший вариант признаться во всем. Благо, избавив от умственной агонии, Глеб не дает вставить слова. — Ниче не говори. Терпеть не могу, когда пиздят, — и обвивает всем телом руку окаменевшего, похолодевшего и обалдевшего Серафима. Стыдно становится до чертиков. Приятно от бесхитростного жеста Глеба, гадко от собственного вранья. Глеб в полусонном состоянии жмется к руке ближе. В кабинет спокойно возвращаются Влад и Андрей...***
Грустно, почти сочувствующе со стола на Серафима смотрит одна единственная пачка куриного Доширака. Серафим в ответ смотрит соответствующе. И Глеб, выглядящий еще хуже, чем неделю назад после пьянки. И Влад, который даже телефон откладывает подальше, внимания не обращая на нескончаемые уведомления. И Андрей, нервно кусающий губу и все поглядывающий на остальных, будто дожидаясь, что делиться не придется. Но кушать хотелось всем. Золотых гор Серафиму и не обещали, но надежды на стабильный заработок теплились в душе до последнего. До последнего пятака, тоскливо вывалившегося на прилавок вейпшопа. Глеб довольно потягивал клубничную ашкуди. Скидывались все вместе. В противном случае, прошлый инцидент мог повториться. Серафим, чувствующий себя виноватым, вкинул больше всех. Считал, что вину не искупил вообще, но Глеб тогда даже слабо улыбнулся, завидев желанную дудку в руках друзей. — Почему они не купили Гошу? Все же было уже оформлено. Влад! — Глеб не выдержав, громко ставит кипящий чайник на стол. — Сказали, нашли вариант получше, — Влад лишь руками разводит. — Ага, получше, позеленее, — мрачно вступает Андрей, — кинули они нас... — А предоплата? — не унимает Глеб. — Пошла на коммуналку за... — Влад прокашливается, — за воду. Серафим, топорно заливая лапшу кипятком, мечтает провалиться сквозь землю. Все молча медитируют над обедом, заваривающемся в одноразовой таре. Ядреными специями пахло на весь кабинет, в животе было пусто. Словно трубку мира, Влад передавал клубничную ашкуди Серафиму. Мешающийся сладкий запах дыма с пряным ароматом дешевизны создавал ощущение самого высокого неуюта в мире. Глеб отчитывал по одной макаронине, распределял обед по пластиковым стаканчикам – иной посуды обнаружено не было. Как самый главный выбрал вилку и ел остатки лапши из лотка, идущего в комплекте. Серафим, «выпив» лапшу из стаканчика за один присест, все же спросил неуверенно: — Что делать будем? — Не знаю, — Глеб отрывистыми движениями ковыряет дно одноразовой тары. От давления ломаются зубчики у маленькой вилки. — Давайте айфон Влада продадим. Влад поспешно схватился за свою потрепанную семерку. Прижал к сердцу, точно что-то очень ценное. Замотал головой протестующие и даже от стола отодвинулся, готовый с боем отбивать право на свое мобило. — Ты чуть что, так сразу телефоны продавать. Не отдам! Лучше бы Андрея обшмонали, я видел, как он по карманам конфеты распихивал. — Не правда! Серафим тоже видел, но молчит, не хочет своих выдавать. И пока невнятная перепалка набирает новые обороты, а Влад уже готов облапать Андрея по карманам, на весь кабинет раздается мелодия до боли знакомого рингтона. Гитарный перебор долетает со стороны Глеба, и тот, со всем пафосом, большим пальцем откидывает крышку от своей задрипанной раскладушки. Красивый бабушкинский цвет и надпись нокиа на задней стороне. Глеб отвечает на звонок. — У аппарата, — Глеб принял важную позу, чтобы в тот же момент встрепенуться и развеять весь свой образ. — Юра! Юрочка! Серафим напрягся. Кто таков этот Юрочка? А Глеб возбужденно ходил по кабинету, тараторил в трубку со всем энтузиазмом. Рассказывал все свои последние новости, умолчав лишь о пьянке, Серафиме и оставшихся шестидесяти рублях на карте – и те с утра сняли за оплату мобильного банка. Вдруг Глеб остановился посреди помещения. — Приедешь? Можешь привезти п... — Глеб даже вдохнул, как перед флюорографией, пытаясь успокоить самого себя. — Привези покушать, — закачал головой неразборчивым трелям в трубке, сбросил вызов. Выдохнул снова и торжественно объявил: — Братик скоро приедет. Монотонно в окно била одинокая ветка тополя от несильного ветра. Шуршали крафтовые пакеты из Макдональдса, и в нос бил узнаваемый запах булочек, кетчупа и бедности. Глеб на Юру смотрел с нескрываемым благоговением, не отрываясь от поглощения бигмака. Смотрел с уважением. Так, как обычно смотрят на старших братьев. По виду Юра действительно был старше. Андрей ни на кого не смотрел. Перебившись девятью наггетсами, перешел на свой бургер. Влад безэмоционально клевал картошку, попутно ковыряюсь в ненаглядном телефоне. Левой рукой клацал по сенсору, второй не глядя лез в маленький пакетик. Не глядя макал в соус – попадал в сырный, попадал в брусничный, не попадал. А Юра не ел. Только безотрывно смотрел на Серафима глазами светлыми, жуткими, на Глебовы не похожими. Есть принято в тишине – когда я ем, я глух и нем. Но Серафим под чужим пронзительным взглядом едва мог запихнуть в себя и половину бургера. Несколько волнительно, к тому же, было сидеть за столом, где между бумажных оберток и еды преспокойно проползает внушительных размеров, кажется, питон. Не пятиметровый далеко, но жирненький, с перспективой на долгую и длинную жизнь. Ни Глеб, ни Юра точно подкидышами не были. Сумасшедшая семейка. Серафим отодвигается от стола все дальше, и готов пожертвовать своей картошкой, лишь бы ярко-желтая тварь не повела своим носом в его сторону. Краем глаза на Андрея – ему все равно. Неужели его безусловная фобия распространялась только лишь на братьев наших пупырчато-зеленых-зубастых и ни на каких других ползучих. Неужели только Серафиму было не все равно на присутствие на столе среди еды явно несъедобного существа. Проволочив за змеей по столу еще и пару бумажек, Юра все-таки убирает животное от еды. Усаживает на шею. А лучше бы обратно в переноску, пустевшую у входа. Глеб умиленно улыбается с набитым ртом и чешет питона по его гладкому хвосту так, будто этому животному не было чуждо примитивное понятие человеческой ласки. А слушая рассказ Глеба про невероятную встречу с другом детства, Юра все-таки что-то подозревает. Взгляда настороженного от Серафима не отрывает. Похож ли Юра на алкаша? На вид немногим старше Глеба, вполне мог быть спонсором всех его пьянок, особенно до совершеннолетия. У Юры были ранние морщины, тяжелое выражение лица, и он правда вполне мог походить на алкаша. Но Серафим не расслаблялся от слова совсем. Хлопнула форточка пластикового окна, в кабинет залетел скоп тополиного пуха, отчего тут же защекотало в носу. За стенкой послышались плески воды. — Пойду проверю рептилий, — говорит Влад расслабленно. Встает. — Я схожу! — Серафим неожиданно вскакивает, чем обращает на себя взгляды трех пар людских глаз и одной змеиной. Нежелание оторопевать рядом с братцем Глеба в одной комнате берет верх над нежеланием возиться с зелеными. Сбежать проще простого. Влад только плечами пожимает. Мол, как скажешь. — И я пойду, — вдруг произносит Юра своим глубоким голосом, от которого на затылке волосы дыбом встают. — Давно твоих крокодилов не видел. Глеб только вдогонку бросает что-то про привет Дашеньке, и дверь захлопывается. Серафим только и успевает два шага к террариуму сделать, как его грубо прижимают спиной к холодному стеклу. Тот громыхает и Серафим просто надеется, что на шум кто-то выглянет, а террариум не лопнет от давления на него и не вопьется осколками в спину, где все также продолжают чернеть сокровенные буквы. — Ты кто такой? — и на тон не повысил, но стали в голосе прибавилось в разы. — Д-друг, — в надежде, что тактика прикинуться дурачком сработает, отвечает Серафим. — Какой друг? Ни разу тебя с этими алкашами не видел, — вторит Юра. С его плечей ползет питон. Плавно и неспешно переползает прямо на Серафима, сверкая красными, точно у демона из преисподней, глазами. — Я д-друг, — Серафим сам сильнее вжимается в попытках отстранится. Надеется, дрожь в голосе не так уж и заметна. —Ты кто такой? — повторяет Юра, снова толкает в стекло. Питон шипит предупредительно прямо возле уха, щекотнув тоненьким языком мочку. — Мы с Глебом родственные души, — выпаливает Серафим, лишь бы не чувствовать холодящую шершавую кожу питона, ползущего по шее. Плечи от его веса непроизвольно подгибались. — Вот как? — хмыкает Юра. — Врать плохо, Серафим. Я должен срочно рассказать все своему любимому братцу. Но с места Юра не двигается. «Терпеть не могу, когда пиздят», — отражается у Серафима в голове глухим эхом. Боже, как же рано. Еще и после того, как накосячил. Серафиму от осознания того, что может сделать Глеб, узнав правду, страшнее даже больше, чем от шипящего питона, давно уже обвившему шею. Юра, видно, замечает на лице Серафима немой протест, отчего неприкрыто ухмыляется. — Это может остаться нашим секретом, если ты окажешь мне одну услугу. — Какую услугу? — Серафим сдавленно хрипит. Преодолев себя, хватается за длинное тельце питона, в попытке отодрать от себя животное. Не сдвигает ни на сантиметр. — Пупок развяжется, — снова ухмылка, и Юра отвечает томно, почти на грани шепота: — Помоги прикрыть этот террариум. Глеб слишком мешает моему бизнесу. К нему вечно стекает весь народ, поглазеть на этих зеленых уродов. Слишком большая конкуренция... Слишком большие риски... — Он же брат твой родной! — не веря тому, что только что услышал, Серафим ошеломленно выкрикивает. Слушая чужой убаюкивающий тембр, совсем забыл о своем положении. Воздуха в легких в миг стало слишком мало. — Серафим, Серафим... Фи-и-има. Имя у тебя такое... Кошачье... — загадочно протягивают в ответ. Юра длинными пальцами пробегается по желтому телу своего питомца, душащего в ту же секунду человека. — Это еще маленький питон. Но в его силах слопать маленького, испуганного до чертиков, котенка. Все тяжелее вздохнуть, все тяжелее дышать. Серафим перед глазами видит расплывающееся лицо Юры и пляшущие круги. Еще чуть-чуть и... Юра продолжает: — Самому же тут не нравится. Просто скажи, может у вас проблемы какие-то есть? — С деньгами, — Серафим сдается. — У нас крокодила не купили, — последний выдох и ноги подкашиваются. — Спасибо, Лизонька, — улыбается Юра и щелкает в воздухе пальцами. Шею сразу перестает чрезмерно сдавливать. Змея также плавно и неспешно уползает снова к своему хозяину. А Серафим наконец делает жадный вздох полной грудью. Готовый упасть на плитку, все удивляется, что в сознании остался. — Молодец, котеныш. Серафима хлопают по плечу нарочито дружески, пока он по гладкому стеклу обессилено стекает на пол. Придурок слабый.***
Серафим чувствует себя морально изнасилованным всю следующую неделю. Даже почти физически, если асфиксию питоном рассматривать в качестве фетишистского флирта, а не в качестве изощренной пытки. И как бы то ни было, стыдно было до посинения. Ложь одна наваливалась на другую, а их с Глебом отношения так и оставались на уровне очень близких знакомых незнакомцев. И ничего более близкого между ними, чем те детские держания за ручку в кабинете, не было. А Серафим теперь ждал нападения извне. И что мог выкинуть злобный брат родственной души, можно было лишь представить в страшном сне. Сны правда видеть перестал. А если и видел в них что-то, то это «что-то» было зубастое, мокрое и зеленое. На Юру непохожее. Серафим с ног валился после работы. График плавал, точно крокодилы в своих намытых до блеска террариумах. Намытых Серафимом, в основном. Но Юра был прав – Глеб ему действительно конкурент нехилый. И Влад с его суперсовременным маркетингом не зря на солнце майском парился по утрам. На крокодилов снова начали приходить посмотреть люди, за которыми только и успевали мыть плитку. Глеб психовал, когда обнаруживал расплывающиеся следы грязи возле террариума ненаглядной Даши. Деньги появились. Впритык совсем, правда, – на аренду, коммуналку, расходы на крокодилов. Остальное, если оставалось, – пилили на четверых. Влад с Андреем неволей вздыхали. Кажется, втроем работать было выгоднее. Но на среднюю шаурму с дополнительной аджикой хватало всем. Серафим жрал шаурму. Серафима жрала совесть. В очередной солнечный день выходного дня вход для посетителей был закрыт. Можно было обедать прямо в зале, можно было мыть полы в своем темпе, не наступать никому на ноги и не врезаться в чужие коляски. Зачем грудных детей возили в террариум, Серафим так и не понял. На корм, если только. Все равно же дети до трех лет бесплатно проходят, никакого толку от этих колясок, только грязь развозят. Зато платят за вход хотя бы их мамки и дядьки – уже что-то. И вот это осознание наконец выравнивающейся финансовой составляющей собственной жизни – это та самая блажь, которая Серафиму будто сил жизненных прибавляла. Да и не только ему. Влад даже меньше стал тыркать в заляпанный экран любимого гаджета. А если и играл во что-то, то в основном в незаурядные три в ряд. Но телефон все равно держал при себе, даже сидя на краю бассейна с Пушком и Софьей Васильевной. Серафим диву давался, как Влад с его телефонной зависимостью жениться то умудрился... Андрей из сумрака кабинета тоже выполз, словно светлейшая Даша на камушки. Тем не менее к воде Андрей не подходил – сидел на холодной плитке рядом с Серафимом, жмакал по клавиатуре, распределяя их скудные, но честно заработанные доходы. И даже Глеб повеселел окончательно. Веселье его, правда, стоило новой графы в таблице распределения доходов – «на ашкуды». И все же верным было решение выделить деньги на прихоть их негласного лидера. Глеб выполз из кабинета вслед за Андреем и даже вызвался помочь с мытьем полов. Пританцовывая под вечно работающее радио, Глеб мешал слова песни с бубнежом о том, что Серафим не умеет мыть полы и замуж его никто не возьмет. На полу мешал грязь похлеще Серафима. Но Серафиму не было прока высказывать недовольства – шаурму доесть было предпочтительнее. В общем, повеселили все разом, и мысли о злодее Юре растворялись в голове, точно хлорка в ведре Глеба. — Не устал отдыхать? — Глеб шлепнул по полу мокрой тряпкой. — Лучший отдых – это смотреть за тем, как другие работают, — Серафим довольно растягивается по плитке. С разных сторон от Влада и Андрея доносится подтверждающее угуканье. Глеб было уже открыл рот, чтобы выразить свое совершенно оправданное для него и совершенно не беспочвенное для остальных, недовольство. У входа послышался скрип, кто-то бессовестно прошелся внутрь наступая прямо на порог. Зашел какой-то неопознанный объект мужского пола и сразу же обратил на себя внимание нагловатым видом и таким же изречением. — М-да, верняк вариант. Конура что надо, — нагловатый прошелся вдоль двух бассейнов прямо по помытому. — Ты кто такой? — Глеб смотрел зло, потраченного времени на мытье было, несомненно, жаль. — Букер мое погоняло, — он вальяжно повел плечом, и его кожанка тихонько заскрипела. Серафим поспешно встал с плитки Кажется, догадывался, кем подослано это ряженое чучело. Твою мать, как не вовремя. Будто для такого в принципе есть подходящий момент. За Серафимом повскакивали Влад и Андрей. Обстановка не походила на дружелюбную. — Чего надо? — подал голос Влад и даже убрал телефон в карман подальше. — Да понравилось нам с братками у вас, думаем открыть тут автомоечку... — Букер заскрипел по плитке дальше. Пока брови у всех четверых ползли вверх, уже добрался до террариума с Дашей. Глеб беспокойно переступил с ноги на ногу. — А тут парашу забубенем. Вообще центряк будет. Ну вот это уже перебор. — Свали нахер оттуда! — неожиданно вырвалось у Серафима, пока Глеб приходил в себя, сжимая швабру в руках до побеления костяшек. А как только и до него долетел контекст всего происходящего, с силой бросил предмет уборки на плитку. Долетел до незванного гостя за пару шагов, словно катапультой отбросило. — Я лично скормлю тебя своим крокодилам. Они едят быстро, но обещаю, это будет очень больно, — Глеб говорит достаточно спокойно, задрав шею так высоко, как только может, лишь для того, чтобы смотреть в глаза человеку напротив. — Тебя никто никогда не найдет... Влад бросился к конфликтующим. Встал рядом, выставляя руки между ними. Глеба почти не держал, скорее страховал, кажется, сам готовый наброситься на незванного гостя. Серафим тоже подбежал, так и держа в руках остывшую шаурму. Закрыл собой, как мог, террариум с взволнованной Дашей. — Не хотите по-хорошему, гоните лавандосы, фраера, — незванный показал соответствующий жест. — Скажем... пятьдесят процентов от вашего заработка. — Может лучше пососешь мой хуй? — выплевывает Серафим, Влад поддакивает. — Тебе че тут, девяностые? Банковать нас вздумал? — шипит Глеб и толкает незванного. — Не виляй, бродяга, — скрытой любезности в голосе не остается. — Забашлять надо, а то и зубастых ваших вальнуть можем. — Че? — Серафим почувствовал себя как в детстве, когда смотрел «Том и Джерри» без перевода. Слова незнакомые, но суть ясна, вроде как. — Все понятно, — Глеб неожиданно отступает, развернувшись на сто восемьдесят, — Влад, выпускай Пушка. И Влад действительно звенит ключами у террариума. Отворяет дверь и призывно бьет по камням, как обычно это делал, когда звал крокодилов покушать. Пушок заинтересованно выныривает. Его мокрая морда ведет по камням. Не обнаружив ничего съестного, взгляд Пушок устремляет на незванного гостя. Раздается злобное рычание, Серафим боится пошевелиться. Влад и Глеб только наблюдают, с кровожадными ухмылками на лицах. — Вы чо, чертилы, отмороженные? Шавку свою уберите! — Букер пятится к выходу медленно, явно надеясь на другой исход событий. Сзади вдруг звенит стекло. Из темного угла выбегает Андрей, в руках у него красный топорик из пожарного щитка. — Съебался отсюда, бегом! — громыхает Андрей непривычно громко. Топор в его руках выглядит непривычно уверенно. — Съебался! Зарублю! — Ты ебанутый? — незванному приходится пятиться уже активнее. Он свиснув в сторону Влада и Глеба, кивает на Андрея, — Этого тоже уберите! — Ебаш, Андрей! — Глеб одобрительно поднимает в воздух большой палец. — Топором ебану! — Андрей замахивается уже на выходе. Незванный захлопывает перед его носом дверь. Серафим выдыхает, отмирая. Бросает даже свой остывший обед. Всего трясло от накатившей злости. На себя по большей части. Ребята не заслужили этой нервотрепки. Пушок отправляется восвояси, расплескав воду. Андрей брезгливо отбрасывает топор. — Не переборщил? — испуганно пищит, подойдя ближе. — Может, малость, — Влад глухо усмехается, приобнимая его за плечи. Серафим вздрагивает, когда к нему подходит Глеб и ползет руками по поясу, вынуждая прижаться к себе. В его объятиях успокаивался каждый раз. Как бы ни корил себя за все происходящее, а все равно Глеба еще ближе прижимал. Глеб тоже трясся от накативших эмоций и комкал футболку на спине нервно. Неспешно подплывают Андрей и Влад, накрывают их с Глебом руками по бокам. И это самые неоднозначные групповые объятия в жизни Серафима. В грудь утыкается тот, кто одним своим присутствием заставлял ноги подкоситься, а сердце уронить в самый низ. На спине и шее чувствуются руки тех, кто искренне считает Серафима другом. Тех, кого Серафим сам считает друзьями. Серафим предал их всех. Это все из-за тебя, Серафим.***
— ...вот, посадил я ее в ванную, так и стала жить с нами Дашенька. Ма-а-аленькая была, — Глеб в воздухе показывает отрезок, длиной сантиметров тридцать. — А мылись как? — искренне удивляется Серафим. Глеб проводит пальцем по влажной шкуре сонной крокодилихи. Они сидят на камнях в самом дальнем вольере, самом красивом, самом зеленом, самом любимым Глебом. В Дашином вольере. Глеб в нем особенно спокоен. Расслабляется. Язык у него развязывается, готовый вечно, без умолку, твердить о своем обожаемом питомце. И Глеб кажется удивленным, когда Серафим не прерывает на полуслове, не переводит тему, а просто слушает. Как бы не раздражала эта нездоровая привязанность родственной души к зубастой твари, а Серафим хотел Глеба слушать. Глеб, явно чувствовал это. Если бы так казалось только Серафиму, можно было бы подумать, что его родственной душе в целом плевать на то, с кем он ведет беседу и слушают ли его вообще. Но Серафим раскусил его сразу. Глебу просто хотелось, чтобы его слушали, чтобы его выслушали, чтобы не закатывали глаза. А Серафиму хотелось слушать Глеба. — В тазик сажали, — пожимает плечами Глеб и усмехается. — Потом подросла, мы уже в тазике мылись. — И никто против не был? — Ха, я потому в Москву и свинтил. Спасибо пацанам, помогли организовать перевоз Дашеньки, — Глеб неожиданно отнимает руку от крокодилихи, накрывая руку дернувшегося Серафима. — Хочешь погладить? Серафим не успевает неуверенно качнуть головой, как Глеб переводит его руку на влажное тельце. Жесткие чешуйки едва царапают кожу. Даша рычит слегка для приличия, почувствовав на себе незнакомое прикосновение. А потом расслабляется, шумно выдохнув своим длиннющим носом. — Что у нее с мордой? — вопрос, который тревожил с самой первой встречи Серафима и его главной конкурентки, наконец срывается. — Порода такая. Гангский гавиал, — поясняет Глеб. — Ты первый кто спросил. — Это плохо? — Серафим наконец отпускает Дашу, признаться честно, удовольствия трогать склизкое нечто не было никакого. Гораздо приятнее ощущалась рука Глеба. Совсем не нежная, но теплая и ласковая. Так разнящаяся с тем, каким Глеб был обычно. С тем, каким Серафим заслужил его. — Мы столько лет знакомы, но мне кажется, я тебя совсем не знаю, — признается Глеб. Даша сползает по камням в воду, словно решив не вмешиваться. Оставить наедине. Только Серафим упрямо молчит, искусывая губы в попытках унять волнение. Молчит, потому что не хочет прибавлять лжи, и так нагородил на несколько лет вперед. Молчит, потому что боится сказать правду. Молчит, потому что ответить нечего. Лампочка над ним мигает. — Перегорит скоро, — вздыхает Глеб, так и не дождавшись ответа. Как бы показывая, что вечер откровений на сегодня окончен, поднимается с искусственных камней. Тяжело вздохнув, Серафим поднимается следом. На сегодня достаточно крокодильево общества. Поднимается резко, кажется, даже слишком. Старость не радость, и в глазах тут же темнеет так, что ноги подкашиваются. Шаг налево, почти вслепую. Скользкая лужа, как издевка, оставшаяся после Даши. И Серафим в воде. Холодной и пахнущей чем-то болотным. От резкой смены температуры, кажется, что бьет током, прошибая все тело, а в нос попадает вода. Перед глазами тотчас пролетает последний раз, когда Серафиму удавалось поплавать где-то за приделами ванной комнаты. В пять лет. Незадолго до появления метки. Плавать Серафим не научился. — Вылазь, Дашу напугаешь! — смеется Глеб, кажется не осознавая фатальность ситуации. — Эй! — булькает Серафим. Обидеться решает потом. Сейчас, не переставая, загребает руками воду, в попытках остаться на плаву. Серафим ударяет по воде, сердце от паники бьет в два раза быстрее. Вот-вот выскочит и поскачит жить отдельной спокойно жизнью. Только бы удержаться на плаву. Только бы не устать. Ощутив плеск сзади, становится еще страшее. Он не один в бассейне. Он не может выплыть. Руки начинают ныть. Звенит в ушах. В глазах картинка расплывается. Глеба возле бассейна не видно почти, только метающийся силуэт и неразличимые возгласы. Ему не страшно? У него нет метки, ему не страшно. За Серафима не страшно. За Дашу разве что. А тело все тянуло ко дну. Серафим хлебнул воды. — Ты тонешь что-ли? — тот вдруг теряется на краю бассейна, обеспокоенно выкрикивает: — Там мелко, встань на ноги, ты бля! Она тебя сожрет! Очень воодушевляющие звучат речи Глеба для Серафима, захлебывающегося фильтрованной водой в бассейне с Дашей крокодилихой. Серафим жить очень хочет, правда, попрощаться с ясным солнышком успевает пару раз. Но продолжает барахтаться, разбрызгиваться во все стороны водой. Снова глотает, чувствует, как воздуха мало. Как задыхается. Крики Глеба сквозь слой воды, затекшей в глаза, в нос и уши, слышались приглушенно, будто издалека. Глеб держится уверенно, и вода ему в бассейне по подбородок. Серафим обмякает, почувствовав, что за плечи придерживают крепко, не давая уйти под воду. Сам за Глеба хватается, как за последний шанс на жизнь. Не утонет. Не утонет. Не утонет. — Слоняра, — выдыхает Глеб откуда-то сверху, — царапаешься еще... Глубокий вдох, и Серафим, открыв глаза видит перед собой белый пошарпанный полоток и расплывающуюся физиономию Глеба. На лицо падают капли с его волос, ставших еще более кудрявыми. Живой. Наконец может вздохнуть. Отдышаться. Серафим перевернувшись на бок, откашливает остатки воды. Снова на спину и дышит тяжело, прерывисто. Глеб скользит влажной ладонью ему по лбу, убирает прилипшие волосы на одну сторону. — Напугал, — произносит Глеб одними губами. — Кого? — ухмыляется Серафим, пришедший в себя окончательно. Не может не съязвить. — Дашу что-ли? Серафим невзначай глянул на противоположный край бассейна. Испуганная крокодилиха, забившись в угол, выглядывала своим носом-сковородкой из листьев. Хотел было для большего пафоса смахнуть руку Глеба от себя подальше, но так и не решился. Глеб пятерней зарылся в мокрые патлы, и так приятны были его прикосновения. Расслабляло. И вдруг вторая рука оказалась под затылком, и лежать стало мягче. — Меня, придурошный. — признается Глеб. — Правда что-ли? — Я сначала поржать хотел. Потом смотрю, ты того, — Глеб отвел глаза, — меня переебало что-то. Так страшно стало. Ну, за тебя, — посмотрел все-таки. Серафим взгляда не узнал, а информацию переваривал долго. Глеб мешкается с минуту, потом выдает, понятув Серафима на себя. — Там в кабинете шмотки есть. Андреевы. Он на ночь часто остается, когда отчетов много. Пойдем, переоденемся. Серафим застыл. Переодеваться. При Глебе. Он же увидит. Нельзя, нельзя, нельзя. Пока шлепал до кабинета, пытался выдумать хоть одну правдоподобную отмазку невозможности оголиться перед другим мужиком. Религия не позволяет? Мама запретила? Серафим женщина? Все не то. Следы Глеба оставляли после себя маленькие лужи. За Серафимом плелся сплошной мокрый след. Глеб прикрыл дверь кабинета и, оставив еще пару луж на паркете, полез в шкаф. — Фу, блять, Андрей. Прибью, — Глеб брезгливо скривился, из шкафа полетел скукоженный носок. В Серафима полетела неопознанного происхождения рубашка. — На хоть верх переодень. Все равно на такси уже ехать придется. —А, ага, — Серафим кивает, продолжая сжимать чужую вещь. С места не сдвигается. За открытой дверцей шкафа мелькают голые локти Глеба, на диван летит мокрая футболка. Глеб выныривает уже одетый в какую-то мастерку поверх голого тела. — Ты в Андреевы штаны не влезешь, а я вылечу. Чего стоишь? — Стою и стою... — Стесняешься что-ли? В ответ только головой вертит. Делов-то, футболку переодеть. И нет Глебу никакого дела до Серафима. С чего он решил, что кто-то его разглядывать будет. Серафим решительно стягивает холодную вещь, которую как минимум стоило бы отжать – вода с нее чуть ли на пол не льется. Под стать Глебу, отправляет мокрую тряпку на диван. Половина пути пройдено. Осталась рубашка. — Погоди, погоди, — сердце у Серафима тоже решило подождать, пропустив удар, — а чё это? На спине? — Ничего, — Серафим отклоняется, а по спине уже бегут мурашки от холодного прикосновения. — Ничего себе, — парирует Глеб, а лицо его почему-то начинает сиять улыбкой. — Вот это меточка... Эй ты, ублюдок, мать твою.... А помнишь я тебе также говорил? Он понял? — Помню, — произносит Серафим, не шевелясь. — Прикольно совпадение, — Глеб почему-то не отходит. Его указательный палец выводит по спине буквы. Одну за одной. — Нашел уже ее? Или его? Он не понял. — Наверное, — голос неожиданно садится, Серафим ведет плечом. Насилу отстраняется сам, Глеб насилу отнимает руку. Серафим натягивает рубашку. — Наверное или нашел? — не унимается Глеб. — Наверное, нашел, — отрезает Серафим, смело заглянув в глаза. Пойми ты уже наконец! — И... — Глеб отчего-то стискивает зубы, — вы вместе? — Нет, не вместе, — цедит Серафим. Вдруг чужие руки снова на спине. Уже не такие холодные, а мурашки идут как и в первый раз. Серафима резко лицом к себе поворачивают, успевает уловить тот самый взгляд глаза в глаза. И Глеб льнет к нему, прилипает, словно намагниченный. Губами к губам. Руками на щеках, и не отпускает, все сильнее жмется, пока Серафиму в поясницу не впивается ручка двери. У Серафима губы дрожат, по лицу с волос стекают холодные капли, и Глеб стирает их суматошно своими губами. Мокро елозит, жарко выдыхая, пока Серафим отступает влево. Наконец ручка не мешает. Можно наконец остановить Глеба. Остановить рукой на холодной щеке. Чтобы не играться больше. Чтобы углубить поцелуй. Решительным вдохом-выдохом в губы, укусом нижней и, наконец, сплетаясь. Глеб целуется отчаянно, и руки его снова переползают на спину. Чужие короткие ногти впиваются Серафиму в кожу сквозь хлопковую ткань рубашки Андрея. Серафим судорожно выдыхает, тело само будто сильнее выгибает к рукам Глеба. И тот напирает снова. Напирает жадно. И также резко отстраняется. — Не знаю, зачем это сделал, — признается Глеб, отворачиваясь. В предзакатном свете из окна, алеют его красные щеки. — Все нормально, — только и может пролепетать Серафим. — Ключи в ящике втором. Закрой тут все. Я такси пойду на улицу вызывать. Все пока. И дверь за Глебом захлопывается быстрее, чем Серафим успевает провести языком по искусанным губам.***
Звонко дзынкнув о брелок, ключи болтаются у Серафима на указательном пальце. Открытый сейф напротив, стопка бумаг с кругленькими печатями в трясущейся отчего-то руке. Щелкает покоцанная зажигалка, ключи дзынькают громче. Скоп тусклых искорок в опасной близости с белыми листами, и Серафим тихо матерится под нос. Сигареты то через раз поджигал этой мученницей, куда уж до чужой документации... В выходной предпочтительнее всего было развалиться на диване с пивом и пивом. Серафим потирает на ладонях мозоли от швабры и судорожно щелкает пультом, переключая программу на канале Дискавери про братьев наших меньших рептилий. И сразу Глеб вспоминается – воспоминания о нем вспыхивают фантомными касаниями на губах и горящей спиной. Точечно, по буковке, одной за другой. Для себя Серафим успел объяснить внезапное проявление от Глеба чувств, а с ними и действий. Тягу родственных душ друг к другу тянули высокими нотами в песнях, обливали горючими слезами в фильмах, сухо излагали в научных исследованиях. И все же, Глеб дурак. Но сосется он классно. Серафим лениво переворачивается на бок, услышав знакомое делиньканье. Звонит кто-то. — У аппарата, — Серафим отвечает со всем пафосом, копируя коронную фишку Глеба брать трубку с этими словами. Ложится на спину. — Здравствуй, Серафим, — протягивает знакомый голос. Серафим вскакивает. — Вы кто? — лучше притвориться дурачком, чем не притвориться дурачком. Вдруг прокатит. — Не узнаешь старых друзей? — не прокатило. — Что за дела происходят, объяснишь? — Ты где мой номер достал? — Не увиливай, — сново своим томным шепотом Юра точно по нервам цапает, отнимая по одной клетке на каждое слово. — Я, значит, занятого человека от дел отрываю. К вам направляю. А вы его топором? — Он сам нарвался. — А ты чего там вякал? В первых рядах должен был согласным на его условия быть. Серафим молчит. Одной рукой сжимает телефон, а другой пульт так, что каналы один за другим переключаются, мелькая бессвязными картинками и обрывками слов из динамиков. — Че тебе надо? — Серафим вздыхает, вырубив наконец телек. Смотреть его настроения уже не осталось. — С этого и надо было начинать, котеныш, — в трубке послышался знакомый звук, похожий на вылетевшую пробку из горлышка бутылки чего-то крепкого и, вероятно, жутко дорого. — Я направляю к вам еще одного человечка. С тебя требуется только одно, Серафим. Ты слышишь меня? Серафим меланхолично угует в трубку. — Избавься от их документов. Всех, — до Серафима доносится звук льющийся жидкости в какой-то, наверное, богемского хрусталя. — Как? — глаза на лоб у Серафима лезут, желание бросить трубку растет с каждой миллисекундой. — Выброси, спали, подотрись. Хоть съешь. Меня не волнует. В трубке слышатся гудки. Щелкает поломанная зажигалки второй раз. За ним третьим и четвертым подряд. Серафим только пальцы обжигает, нелепыми попытками совладать с неисправностью. На пятый раз едва обугливается уголочек договора на аренду. А руки трясутся все сильнее. Серафим стирает выступивший от жара пот на лбу и вдруг ошарашенно отнимает зажигалку подальше. И вовсе бросает на пол. Документы отправляются на их законное место. Что он творит. Это перебор. Так нельзя. Он прямо сейчас признается Глебу во всем. И пусть он его убьет. Но Серафим не убьет дело всей его жизни. Не посмеет. Быстрыми уверенными шагами Серафим направляется непосредственно туда, где Глеба всегда можно найти. Где он, кажется, поселиться готов. В вольер Даши. В тусклом свете лишь из маленького окошка подсветки соседних вольеров, Глеб меняет лампочку. Серафим подходит, почти подбегает, не оставляя себе ни секунды на раздумья. Выпаливает мгновенно, чтобы не передумать. — Глеб, мы родственные души! — половина фразы смазывается, заглушается грохотом хлипкой стремянки, качающейся с Глебом на пару. — Чего? — то ли от неожиданности возгласа, то ли еще от чего Глеб вздрагивает. Лампочка из рук летит вниз и булькает в бассейн Даши. Глеб со стремянки летит на холодную плитку. — Ебаный в рот! Под слезные айканья Глеба, скрючившегося на полу, подлетает Серафим. Из углов с разных сторон материализуются Влад и Андрей. Крокодилы с интересом подплывают к краям бассейнов. Серафим в растерянности хватает Глеба за руку. — Где больно, Глеб? — Андрей обеспокоенно щупает пострадавшего. — Рука? Нога? — Влад помогает сесть. — Да нет... — Глеб хмурится и неуверенно добавляет: — Плечо? Ну... То есть, предплечье. Горит... — и тут же поднимает рукав футболки. На мгновение воцаряется тишина. — Глеб, это метка, — Влад сглатывает. Серафима прошибает холодным потом. — Блять, я же хотел татуху на этом месте набить, — Глеб закатывает глаза и пытается вывернуть шею, чтобы наконец прочитать короткую надпись из четырех слов на левой руке. Не получается. Пытается вывернуть руку. — Что там написано? — Как тебя Москва изменила, — читает Андрей. — Странная какая-то. Пока Влад с Андреем не открывают любопытных взглядов от только что появившейся метки их лучшего друга, тот одними бешенными глазами заставляет Серафима на себя смотреть и покрываться испариной. Все пошло не по плану. Глеб резко отводит взгляд. — Съебитесь все, — на посыпавшиеся вопросы о том, что случилось и все ли в порядке, Глеб упрямо отмалчивается. Серафим, как и все, смирившись, порывается встать. — Серафим, стоять. — в самой неловкой тишине дожидается пока уйдут лишние уши. — Ничего не хочешь мне сказать? — Даже не знаю с чего начать... — Начни с сути, — кулаки у Глеба угрожающе сжимаются. С чего начать, Серафим все равно не понимает. После глубокого вздоха все-таки заставляет себя пошевелить языком. Начинает с первой встречи, неудачной попытки поздороваться и неумелого вранья. Глеб сжимает челюсти и смотрит исподлобья, злобно растирая метку. Серафим переходит к сути о том, что боялся чужого гнева и не мог признаться. Глеб нервно одергивает рукав назад. Метка прячется под тканью. Серафим запинается на Юре. — Короче, это из-за меня тот придурок приходил, — Серафим склоняет голову и выставляет вперед руки, будто ожидая удара. — Я брату твоему рассказал, что у нас денег не было. Он хотел, чтобы у тебя бизнес рухнул. — Ты. Ты. Ты. Это просто. Просто. А Юра. Юра блять! — Глеб пыхтит, краснея. И толком сказать ничего не может, но, кажется, он зол. У Серафима так не вовремя звонит телефон, на экране высвечивается уже знакомый номер, и Глеб выхватывать трубку. — Ало, Юра? Юра. Иди ты нахуй, Юра. Глеб резко поднимается, всучивает телефон обратно владельцу. Серафим поднимается следом, глазами, полными сожаления, хочет хоть что-то исправить. — Глеб... — И ты иди нахуй, Серафим, — Глеб больно тыкает пальцем в грудь и, развернувшись на сто восемьдесят, шагает прочь.***
Стекло прозрачной дверцы вольера Даши Серафим готов был протереть до дыр. Приходя каждый раз к одному и тому же времени, моет полы не как обычно, а особенно тщательно у Даши. В надежде, что Глеб оценит жест. Но Глеба Серафим не видит уже несколько дней. Зато слышит шорох и звон бутылок за закрытой дверью кабинета, слышит разговоры Влада с Андреем полушепотом. На третий день услышал их уже на полной громкости. К Серафиму зашли поочередно. Сначала Влад, Потом Андрей. И все выясняли, какая крокодилиха пробежала между ним с Глебом. Ответа не нашлось. Влад к концу третьего дня вынес из кабинета мусорный пакет, звенящий бутылками на все помещение. Вслед за пакетом показывается и физиономия Глеба, а потом и весь остальной Глеб. Андрей нагло выталкивает наружу и ретируется вслед за Владом. Серафим начинает активнее тереть уже скрипящее стекло. Открытая дверь качается, приходится ее держать, сдавливая от накопившихся эмоций. Глеб слегка неровной походкой направляется точно в сторону Серафима. Нарочно ни взгляда на Глеба. Шумный выдох носом. Глеб отчаянно обнимает со спины. — Я перебесился, — его немного качает, и язык заплетается едва-едва. Глеб разнеженный алкоголем прижимается к спине щекой и притягивает так, что сводит дыхание, — давай мириться. Кожаный диван продавливается под Серафимом, дыхание которого сбилось и не успевает восстановиться. Глеб наваливается, садится на бедра. С его губ срывается сдавленный выдох – Серафим, не сдерживаясь, хватает за задницу. Глеба, поддающегося и распаленного, хочется прижать ближе, впиваясь поцелуем. Хочется. Так хочется рассмотреть его полностью в этот момент. В момент, когда он облизывает губы, позволяя Серафиму выцеловывать шею. Когда по горлу проходит вибрация от задушенных стонов. Когда неконтролируемым порывом Глеб тянется к спине, яростно пробираясь под футболку. Серафим чувствует будущие царапины, и низ живота у него скручивается. Глеба хочется рассмотреть полностью. Но в сумраке кабинета, где светит лишь экран Андреевого ноута, виден лишь блеск в безумных глазах. Серафиму они нравились. Серафим от них с ума сходил. От Глеба в целом мысли из головы вышибало, как после пары стопок вискаря в дешевом клубе. Так целует, что вот-вот и может Глебу кожу прокусить. И все тянет к нему. Серафим ведет губами по плечу, вдруг одергивая рукав вниз. Взору открывается метка, и в голове что-то щелкает. Отключаются последние предохранители. А Глеб снова тянет на себя. Не целует. Но так близко, что Серафим чувствует чужие губы на своих. — У меня от тебя башню сносит, что за пиздец? — выдыхает. Пересохшие губы Глеба соприкасаются с мокрыми губами Серафима. В ответ лишь невесомое касание на предплечье. За дверью слышится отборный мат и чьи-то возгласы. Серафим вздрагивает от неожиданности, за дверью кричат: — ГДЕ ДАША!!! Глеб вскакивает моментально, прохаживается суматошно Серафиму по ногам. Тот очухаться толком не успевает, а в кабинет уже бьет свет из открытой двери. Глеб выскакивает, на ходу поправляя задранную футболку и взлохмаченные волосы. Серафим только и поспевает за ним. Наруже Влад с Андреем метаются по террариумам: Влад шелестит в искуственых листьях, кажется, пустого вольера, Андрей трясется, как холодец после открытия холодильника, подвывает испуганно и бегает бездумно. Случилось что-то очень плохое. Серафим нутром чувствует. Сказать, что Глеб раздосадован – ничего не сказать. — Как можно было не закрыть вольер? — он шагает на Серафима медленно, готовый в любой момент броситься с кулаками. — А кому... — Серафим боязливо выглядывает из-за спины Влада. Отсекается на полуслове, но договаривает: — ... а кому срочно приспичило ебаться? — Что? — Влад замирает, на миг переставая пятиться от разъяренннго Глеба. У Андрея, стоящего у него за спиной глаза округляются. — Потом, — отмахивается Глеб. — Это еще хорошо, что она не днем убежала, — тянет Влад. — А то пришлось бы нам всем на ее родину ехать... В Африку. — Зачем это? — спрашивает Серафим, тыкнув в плечо. Влад пропускает мимо ушей злостное замечание Глеба о том, что гавиалы, вроде Даши, Африку в морду не видели. — Как зачем, от ментов прятаться. Щас бы сожрала кого-то... Кстати, а наши соседи из пятого офиса сегодня в день или в ночь?.. — Ну вот что ты мелишь, господи! — причитает Андрей, и трясти его начинает сильнее. — Дайте я его просто убью и все! — не выдерживает Глеб. Бездумные удары прилетают в основном на Влада, отчаянно пытающегося спасти их лучшего уборщика. Принимается экстренное решение удерживать Глеба, пока тот отчаянно пытается дорваться до врага. Руки Андрей, как может, неумело заламывает назад. И тогда в ход идут ноги, и Глеб уже, повисая на бедном Андрее, целится отпинать хоть кого-нибудь. Когда Андрей, задушенно пискнув, заявляет, что не справляется, баталию приходится прекратить в срочном порядке. Словно промоченную нашатырем ватку, Глебу дают затянуться переливающейся металлическим блеском одноразкой. Успокаивается. — Усыпляющую пневматику в руках хоть раз держал? — Глеб в руки всучивает невиданное ранее оружие. С дулом таким же длинным, как нос у морды Даши. Ну точно, под нее ружье делалось. — Да нет... — Серафим жмет плечами, неуклюже вертит в руках оружие. — Держи как обычное ружье, — Глеб подлазит, помогая взять правильно. Щелкает чем-то возле спускового механизма, уточняя в ту же секунду: — предохранитель. — Где? — уточняет Серафим, пока его палец соскальзывает на курок. Звука не было. Никакого. — Ой, — Влад из ноги вытаскивает длинную иголку с розовым наконечником. Делает два неуверенных шага по кабинету. Глеб было порывается поймать, но в момент отскакивает в сторону. Влад обессиленно падает на пол. Глеб обескураженно хватается за голову. Андрей за рот. Не хватает Серафиму взяться за уши, и композиция «три обезьянки из смайликов» будет собрана. Но Серафим лишь боязливо всучивает ружье обратно Глебу. Сполна выслушав обещаний о том, каким именно образом его убьют и закопают, приходится идти в коридор втроем. Влада оставляют отсыпаться. Обнадежив, Глеб обещает его пробуждение через несколько часов. Узкий коридор, расходящийся по обе стороны в непроглядную темноту, выглядел одиноким. Серафим заикается про выключатель – нельзя. Глеб режет словами, запрещает строго-настрого даже думать о верхнем свете. Рептилия в лучшем случае – испугается, в худшем – разозлится. В самом худшем случае случится и то, и другое. Тогда уже ни одна пневматика не спасет. Глеба, может, как любимого хозяина пощадят, остальным повезет меньше. Серафим клацает по экрану телефона с минимальной яркостью, коридор освещается светом фонарика. — Андрей налево, мы с Серафимом направо, — командует Глеб. — Может я с Серафимом? — жалобно просит Андрей, крепче сжимая свое ружье. — Нет! — Глеб неожиданно вскрикивает, и его голос отдается по коридору слабым эхом. — Вас вдвоем опасно оставлять. На том и расходятся. Серафим с Глебом направо под протяжный жалобный вздох Андрея. Андрей налево под полуразборчивую брань Глеба о том, что Серафим не туда светит. Казалось бы, куда мог уйти средней комплекции крокодил в десять вечера. Коридоры сменяются один другим, офисные помещения подчистую оказываются закрытыми. А Глеб все равно безуспешно дергает за каждую ручку, будто действительно верит в способность Даши открывать двери. Серафим светит исправно, куда покажут. По всем углам, словно таракана искали, а не зеленого монстра с носом-сковородкой. Так и светил, пока перед глазами после очередного поворота не материализовалась единственная открытая дверь. Как заходить правильно – первым или вторым, Серафим не знает. Заходит с Глебом бок о бок. В нос ударяет резкий запах клея и краски. Перед глазами стоит скоп пыли, сверкающий в лучах искусственного освещения телефонной вспышки. Серафим дергается, на пол падает деревянная швабра, задевая полупустые банки с краской. Глеб выставляет ружье. Тишина. Пару шагов вглубь комнаты, Серафим заглядывает за криво стоящий стол, за железную стремянку. Пусто. Со спины облегченный выдох. Глеб позади негромко зовет: «Серафим...», и в глаза бьет свет от фонарика из вовремя не опущенных рук. Щурится и сам убирает свет ниже. Серафим молчит, в глазах, наверное, немой вопрос. А Глеб подходит ближе, вплотную. Скинув ружье на стол, обвивает шею руками, и Серафим неподвижно наблюдает. Свет от фонарика в дрожащей руке гуляет на чужом лице тенями. — Мне кажется, мы не закончили в кабинете, — протягивает Глеб, подталкивая к столу. — А Даша..? — стопорится Серафим. — Дашу ищет Андрей, — Глеб активнее прижимает. — Я бы не рассчитывал на него. — Ты недооцениваешь Андрея, Серафим... Поднимая Глеба, чтобы тот час усадить на шатающийся стол, Серафим ни о чем не думает. Его ведет, в голове снова плывут туманы, возвращая эмоции, оставленные в тусклом кабинете не больше, чем час назад. Глеб возбужденно обвивает ногами за бедра. Подставляясь под поцелуи дает в себе растворятся. Забывет про Дашу. Забывает обо всем, пока Серафим как сумасшедший поднимает короткий рукав футболки, вмиг приникая губами к заветной метке. Почему-то так хочется облизать, укусить. Едва ли не проникнуть под кожу, лишь бы не отрываться больше никогда. Глеб дергает плечом, словно рефлекторно. Света в комнате становится будто больше, зажав рот рукой, Глеб давит полустон на выдохе. — Ребята, вы здесь? — доносится из коридора голос Андрея, мерцает в проеме свет его фонарика. Серафим плотнее прижимается. И не дышал, только бы Андрей внутрь не зашел. Но сбившееся дыхание перебивало стук сорвавшегося сердца. Глеб впивается в плечи короткими ногтями. — Я не хочу с тобой сдерживаться, — шепчет он и все не отпускает. — Любишь покричать? — Серафим не может себя унять, сверкая полуоткрытыми глазами. Усмехается. Отпускает.***
Глеб закашливается дымом одноразки на пороге кабинета. Серафим испуганно отскакивает назад. Расположившись с комфортом на полу, крокодилиха Даша разрывает цветастую упаковку чипсов из опрокинутой мусорки. — Вот все бы так, — сглатывает Серафим, — уходили до темна и возвращались домой. — Ага, — пиликает Андрей и обрушивается грузом за пол, составив компанию Владу, мирно спящему. Даша так шебуршит пол столом пакетами, тихо рыча, когда они не поддаются зубам, не разрываясь. — Мне нужно проветрится, — глубоко вдохнув, выдает Глеб и привлекает внимание касанием на спине. — Давай, люблю тебя. — Что? — голос дрогнул. — Что?