Сладкий персик

— Ну-ка открой рот! — Федя послушно приоткрыл пухлые губы. Басманов лежал на шелковых подушках в государевой постели и взирал на царя снизу вверх, лукаво улыбаясь. В теплом мерцающем свете свечей лицо юноши казалось еще красивее, от длинных ресниц на щеки падала дрожащая тень, влажные губы были приоткрыты, мягкие кудри разметались по подушке. Царь на секунду замер, осознав с внутренним ужасом, что чего бы сейчас эти губы не попросили, он, Царь всея Руси, наделенный невиданной доселе властью, не в силах будет воспротивиться. Но Федька только молчал и улыбался. Они забавлялись одной из своих любимых игр: Иван кормил юношу с рук фруктами, которые брал из стоявшей тут же рядом золотой чаши. Федьке же притрагиваться к чему-либо было запрещено. Они оба были обнажены и уже весьма распалены этой сладкой забавой. — Шире! — Царь взял двумя пальцами самую большую виноградину и поместил ее на язык полюбовника. Федя сомкнул губы, сладкий сок брызнул Государю на пальцы. — Оближи!— Басманов медленно дожевал виноград и послушно стал вылизывать пальцы Царя, глядя ему прямо в глаза и не отрывая своего срамного и бесстыдного взгляда. Прошелся языком по костяшкам, заглотил один палец во всю длину, потом второй, потом оба.
 — Что ж ты творишь? — молвил Государь, тяжко дыша.— Глаза твои бесстыжие. А ну как завяжу! — А завяжи! — нагло ухмыльнулся Басманов, чувствуя свою силу. Иван Васильевич сдернул шелковый платок, которым сверху были прикрыты фрукты, сложил его в несколько раз и крепко завязал Федьке глаза, примяв темные кудри. — Персик хочу! — капризно промолвил Феденька и слегка облизал губы. Иван Васильевич взял бархатистый наощупь персик, покрытый жемчужными бусинками воды, и поднес ко рту юноши. Федор расширил ноздри, вдохнув сладкий запах, и вонзился белыми зубами в сочную плоть. 
Откусил кусочек, прожевал медленно, потом еще, еще. Грозный внезапно отстранил руку. — Хватит, соколик. — Хочу! — Чего ты хочешь, месяц мой ясный? Персика или винограда? — Тебя хочу! — хрипло выдохнул Басманов Иван навис над Федькой, как хищная птица над своей беззащитной жертвой, и впился в его мягкие, сладкие от сока губы страстным поцелуем. Потом собственнически притянул его к себе и развернул спиной, так и не снимая с глаз повязки. — Охальник ты, Федька, — хрипло начал Грозный. — Не слушаешь Царя-батюшку! С этими словами он несильно, но с оттяжечкой шлепнул рукой по белой ягодице Басманова, оставляя на коже слегка покрасневший след.
 Федька притворно вскрикнул. — Охальник я, батюшка, твоя правда, накажи меня со всей строгостью. — А вот и накажу. В бане-то был? К наказанию готов? — усмехнулся царь. — Готов, надежа, не томи ты меня, — Федька судорожно вздохнул. — Сам ты у меня, Феденька, как персик наливной. Сладкий, куда ни поцелуй. Так и съел бы всего, — Царь наклонился и прикоснулся губами к им же оставленному на ягодице следу, а потом и слегка прикусил нежную кожу. Он спускался с поцелуями ниже, раздвинул мягкие ягодицы и коснулся языком тугих мышц, дразня и расслабляя. Федя застонал от удовольствия и схватился руками за простынь, сминая драгоценный шелк. От умелых и нежных царских ласк у него мелко дрожали колени, в голове все плыло от слишком сильных ощущений, и из последних сил Федор пробормотал, уже несколько неразборчиво: — Не могу больше, батюшка, сил нет терпеть! Иван Васильевич на это только усмехнулся: — Вот и поучимся терпению, радость моя, а то все-то тебе вынь да положь, — и продолжил федькины сладкие муки. Басманов уже ничего не соображал, только прогибался в пояснице и стонал, утопая в блаженстве. Но как не умел государь держать себя в руках, от вида и стонов этого испорченного похотливого мальчишки, от его пряного запаха он терял голову. Терпение царя уже тоже было на пределе. Впиваясь пальцами в бедра, Иван наконец вошел в податливое тело юного любовника. Сначала Грозный двигался плавно, как бы проверяя Федьку на прочность. 
Однако сдерживать себя он больше не мог и движения его постепенно становились все более резкими. Тяжелая рука легла на поясницу Басманову, которому все труднее становилось удержать равновесие. — Батюшка...— с каждым толчком выдыхал Федька, двигаясь бедрами навстречу Ивану. — Любый мой... единственный... Эти слова стали последней каплей, и Грозный кончил с хриплым, почти звериным рычанием. Еще пары минут хватило, чтобы и Федор излился прямо в царскую ладонь и, тяжело дыша, повалился лицом в подушки. Грозный сдернул с его глаз повязку, поцеловал в плечо и развернул к себе. Сжал лицо Федьки в своих ладонях, огладил подборок, щеки, провел пальцами по губам. 
 — Мой! Слышишь? На веки вечные. Придавил всем весом, стал опять беспорядочно и нежно покрывать поцелуями его лицо и губы. Федя охотно отвечал на поцелуи, но царь заметил, что он уже начал отвлекаться и посматривать в сторону. Проследив за его взглядом, Иван понял причину федькиной возни. — Батюшка! Так на чем мы там остановились? Царь понял намек, с улыбкой вздохнул и опять потянулся за персиком.